Денис Ленский
Денис Ленский. Алгоритмы, или Ошибка в коде. Концептуальная фантазия
Глава 2. Зазеркалье
«Любая управляющая система включает в себя датчики, воспринимающие информацию на входе и выходе системы, так называемые входные рецепторы, а также рецепторы исполнительных структур и каналы связи. А также нервные проводники и устройство управления, то есть центральную нервную систему, частью которого является память. Таким образом, информация, фиксированная в аппаратах памяти, определяет настройку системы управления на переработку определенных сведений, поставляемых через каналы связи»
Из лекции по медицинской кибернетике
Родители, ушедшие почти одновременно несколько лет тому назад, оставили сыновьям трёхкомнатную квартиру. А вместе с ней братьям Ковалёвым в наследство досталась огромная библиотека, которая сохранилась от предыдущих родовых поколений. Книг было настолько много, что всем впервые попадавшим в эту квартиру, поначалу казалось, что они по ошибке заглянули в букинистический магазин. Огромные книжные шкафы с многотомными рядами старинных фолиантов, строгий порядок которых братья пытались сохранять, стояли в прямо прихожей. Плотные ряды книг располагались за стёклами навесных шкафов и высокими рискованными стопками возвышались на всех горизонтальных поверхностях в коридоре.
Но самая роскошная книжная подборка находилась в бывшей родительской спальне, которую было решено переоборудовать под кабинет. С тех пор комната стала называться читальней. Алекс заглянул в полутёмное помещение. Нормально, порядок. Последние годы Алекс большей частью находился в разъездах, а младший брат, во избежание ненужных разговоров, старался поддерживать чистоту во всех комнатах и в читальню заходил только в случае крайней необходимости.
Большое прямоугольное зеркало в старинной дубовой раме висело на стене справа от двери напротив книжных шкафов. После смерти родителей на зеркало набросили старую плюшевую скатерть с бахромой, которая так и осталась на нём висеть. Рядом с зеркалом стоял секретер и старый отцовский рабочий стол с тумбочкой. В углу находилось большое раскладное кресло. На нем можно было не только примоститься с книжкой, но и полноценно поспать на случай приезда гостей. Единственное окно читальни было занавешено выцветшей шторой, и полумрак, всегда царивший в комнате, придавал ей оттенок таинственности и загадочности. Строгую кабинетную обстановку пришлось нарушить стареньким холодильником «ЗИЛ», который братья перетащили из кухни после покупки новой «Бирюсы». По этому поводу они шутили: был у нас один пустой холодильник, а теперь их стало два.
Алекс открыл дверцу холодильника, заведомо зная, что еды там нет. Но на самом деле он был не совсем пустым. В холодильной камере находились две стеклянные банки с прозрачной жидкостью и белая эмалированная ванночка с надписью «Мясо». Мяса в ванночке, естественно, не было, зато там лежал продолговатый, похожий на треснутую дыню, булыжник. Алекс осторожно, словно изделие из горного хрусталя, извлёк оттуда камень и бережно водрузил его на секретер, подперев с боков толстыми журналами «Наука и жизнь».
Погладив булыжник по холодной поверхности, он пробормотал какую-то абракадабру и щёлкнул пальцами. Затем подошёл к зеркалу и снял с него серую скатерть. Переждав, пока осядет пыль, он аккуратно сложил скатерть и убрал её в сторону. Затем повернулся к зеркалу и подмигнул своему отражению.
– Ну что, старик, никак жениться надумал? – Не дожидаясь ответа, он решительно взялся за нижний край массивной дубовой рамы.
О том, что это зеркало было не обычным, а магическим, и что в старой дубовой раме раме спрятан секретный механизм, позволяющий вращаться зеркалу вокруг своей оси, не знал даже младший брат. Хитрые шестерёнки, спрятанные внутри тяжёлой рамы, приводились в движение специальной голосовой командой – той самой мудрёной фразой, произнесёной на древнейшем санскрите. При повороте зеркала вокруг своей оси открывался доступ к магическому Зазеркалью.
Правда, маленький Полуэкт однажды оказался случайным свидетелем такого чуда, и Алексу пришлось долго ему объяснять, что доступ к Зазеркалью открывается только взрослым. К увесистой порции лапши Алекс добавил строгое предупреждение о том, что к зеркалу нельзя не только прикасаться, но даже приближаться, иначе оно может человека в себя засосать. А потом, когда Полуэкт вырос, тема с Зазеркальем больше не поднималась.
Но на самом деле доступ к Зазеркалью был возможен благодаря треснутому булыжнику, который являлся магическим информационным процессором, который программировался особым образом. Каменный процессор так и назывался чипстоуном, и был основой всей магической системы. По природно-техническим характеристикам он нуждался в охлаждении, поэтому Алекс держал камень в холодильнике, вытаскивая его оттуда только по мере необходимости. Все эти агрегаты он притащил с собой из Китежа после реформирования института. С появлением первых образцов маленьких портативных устройств, позволяющих быстро подключиться к ноосфере с помощью эгрегориальных М-волн, большое зеркало особой ценности не представляло. Ключевая фраза – нечто среднее между певучей молитвой и «Сим-сим откройся» нужна была для активизации М-волновых процессов, а щелчок пальцами приводил в движение магический механизм.
За рамой что-то треснуло, и зеркало повернулось на девяносто градусов против часовой стрелки. Немного подумав, он запустил левую руку по плечо прямо в зеркало и стал шарить где-то внутри, пытаясь нащупать крючок с ключом. Крючка не было.
– Понятненько. Значит, сейфовое хранилище открывается обратным вращением, а если так, против часовой… Ага, значит сейчас должен быть запущен газетный резидент!
Алекс зажмурился, представляя в своём воображении сегодняшнюю «Ленинградскую правду», и тут же почувствовал под рукой бумажные страницы. Вытащив из зеркала ещё тёпленькую после материализации газету, он радостно улыбнулся.
– Михалыч всё-таки гений. Это же надо было такое придумать!
Его давний институтский приятель, Михалыч, был ярым болельщиком московского «Спартака». Настолько фанатичным, что перед каждым матчем любимой команды терял над собой контроль. Он не мог ни работать, ни отдыхать, до тех пор, пока не узнавал результат игры. Однажды их приятель Тимур Геворкян, сын одного из отцов-основателей Зазеркалья, в шутку предложил Михалычу разработать программу, которая позволила бы материализовать свежий номер спортивной газеты с уже опубликованным результатом матча. Михалыч подошёл к решению этой задачи основательно, и в результате его трудов появилась М-волновая резидентная программа, которую он назвал «Свежая газета». Программа оказалась универсальной – с ее помощью можно было материализовать свежайший выпуск не только спортивной, но и любой другой газеты по желанию заказчика. По сути, при определённой настройке из зеркала можно было вытащить даже завтрашнюю газету, ещё не поступившую в продажу через «Союзпечать». После возвращения в Ленинград, Алекс, который никогда не отличался ни футбольным, ни хоккейным фанатизмом, полностью забыл об этой потрясающей возможности Зазеркалья. Однако сейчас случилось то, что в очередной раз убедило его: в жизни нет случайностей. Он уже собирался устроиться в кресле, чтобы дочитать статью, но его планы нарушила назойливая муха.
Скорее всего, она все это время находилась где-то рядом и следила за всеми его движениями, но увидев в его руках газету, почувствовала потенциальную опасность и запаниковала. Разгоняясь по комнате, словно мультяшный штурмовик, муха с жужжанием стала кружить вокруг. Несколько раз она ударялась о зеркало – то ли в надежде проникнуть в Зазеркалье, то ли приняв его за окно. Вероятно, при этом ее крошечный мозг получал сотрясение, потому что муха могла бы просто спрятаться и спокойно отсидеться среди книг. Алекс вовсе не собирался её прибивать, он решил выгнать несчастное насекомое из квартиры наружу. Он подошёл к окну, отдёрнул штору и, распахнув створки, снова отошёл вглубь комнаты. Потом словно мельница замахал руками и попытался таким образом оттеснить муху к окну. Однако насекомое, похоже, окончательно спятило. Всякий раз подлетая к распахнутому окну, муха умудрялась попасть в закрытую створку оконной рамы. Алекса осенило: а может ей вовсе не нужна никакая свобода, а просто важно создавать иллюзию борьбы за неё? Потеряв терпение, он решил всё-таки прихлопнуть муху, но та наконец сообразила, что добром это может не кончится. Прожужжав на ухо Алексу своё мушиное проклятье, муха навсегда вылетела из этой небезопасной квартирки. Алекс вздохнул с облегчением – наконец-то он может сесть в кресло и узнать, чем Никитос закончит свои размышления о нравственности.
В этот момент раздался звонок в дверь, и Алекс пошёл её открывать. На пороге стоял автор статьи, собственной персоной.
– Богатым будешь, Ник Голуб, только что тебя вспоминал.
– Надеюсь, нэ злым, тыхым словом? А-а-а, прочитал таки мой ответ на злобный пасквиль этого французишки? – Здороваясь с приятелем, Никита заметил в другой его руке газету. – Ну и как я его?
– Шедеврально. Не в бровь, а в глаз. А к нам какими судьбами?
– Полуэктус говорил, что у Фагота сегодня джэм-сейшн, вот я и зарулил к вам на Рубинштейна поглазеть на московскую «машину».
– Так ты на «Ласточке»? А пахнет от тебя совсем не бензином, – осуждающе покачал головой Алекс. «Ласточкой» называлась старенькая двадцать первая Волга, доставшаяся Никите от отца, на которой он обычно рассекал по городу.
– Не суди, да не судим будешь, – философски заметил Никита. – Это после вчерашнего. И вообще, нечего тут принюхиваться.
– Да тут и принюхиваться не нужно. Просто я вдруг подумал, что Никита Струве заподозрил бы тебя в неискренности. Ладно, старик, не обижайся, проехали. Зайдёшь, или побежишь к Фаготу?
Никита и не думал обижаться и уже проходил в комнату Алекса.
– А что у тебя есть? Можешь не отвечать, знаю, что ничего у тебя нету. Просто я засёк открытое окно и понял, что ты вернулся с командировки. Вот и заглянул навестить. – Он уселся в кресло. – Ну, рассказывай, что там у вас интересного в области оборонной промышленности?
– Ничего интересного, промышляем потихоньку, – отшутился Алекс. – Вот решил дочитать твою статью про бездуховных людей на Западе, которые непрерывно работают на его загниваниее. – Алекс развернул газету и стал искать глазами вторую часть статьи. – Кстати, где продолжение?
– На третьей полосе сверху. А что это у тебя за газета? – спросил Никита, подозрительно покосившись на приятеля. – За какое число? Ну-ка, ну-ка, дай взглянуть.
Никита взял из рук Алекса газету и стал внимательно изучать шапку. И по тому как изменилось выражение его лица, Алекс понял, что с газетой что-то не так.
– Старик, что это за дата? Это что, шутка? – Никита вопросительно взглянул на приятеля.
Алекс забрал у него газету и потерял дар речи. В его руках была «Ленинградская правда», но не сегодняшняя и не завтрашняя, а за 6 августа 2012 года. Он растерялся, не зная что ответить.
– Признавайся, где ты взял эту газету?
– Где-где – в Караганде… – пробормотал Алекс, наблюдая, как газета исчезает прямо у него в руках, медленно растворяясь в воздухе.
Глава 3. Время разбрасывать камни
– И, боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.– Гм… Да ведь других нет? – Вот никаких и не читайте. Вы знаете, я произвел тридцать наблюдений у себя в клинике. И что же вы думаете? Пациенты, не читающие газет, чувствовали себя превосходно. Те же, которых я специально заставлял читать «Правду», теряли в весе.
Михаил Булгаков
– Смотри, а сейчас опять «Питерские ведомости»… – Никита разглядывал очередную газету, которую Алекс только что извлёк из глубин Зазеркалья. – А сколько продержался «Петроградский коммунист»?
– Чуть более минуты, – ответил Алекс, делая отметку в тетради.
После начала газетных экспериментов прошло около часа. Поначалу было принято решение взять тетрадь и тезисно записывать содержимое газетных передовиц, но газеты исчезали настолько быстро, что приятели попросту не успевали этого сделать. Даже запомнить содержимое вереницы разнообразных статей и заметок было затруднительно. В конце концов экспериментаторы решили просто фиксировать названия газет и время их существования. Для этого Алекс нарисовал в тетради таблицу, где и вёл статистику.
«Губернский вестник», напечатанный на роскошной глянцевой бумаге, растворился в руках у Никиты всего через несколько секунд, а «Питерские ведомости» просуществовали около двух минут. Дольше всех по неизвестной пока причине держались экземпляры «Санкт-Петербургских ведомостей», а «Петроградский коммунист» в статистической сводке занимал почётное четвёртое место.
По ходу исследования Алекс пытался объяснить приятелю принцип объектной материализации, но теоретическая физика и метафизика оказались за гранью никитосовского восприятия, но зато его увлёк сам процесс получения газет практически из ниоткуда. Никита несколько раз пробовал самостоятельно сунуть руку в Зазеркалье и очень расстраивался, когда ему этого сделать не удавалось.
– Как ты это делаешь, Ковалёв?
– Видишь ли, старик, в Зазеркалье нужен специальный допуск, – успокаивал приятеля Алекс. – Кроме того, требуется определённый опыт, и спиртное в этом деле не помощник.
– Ладно, трезвенник, скажи мне тогда, почему каждый раз у тебя получается совершенно другая газета?
– Сто раз уже повторял: наше будущее многовариантно, поэтому каждый экземпляр содержит уникальный набор информации.
– А почему все газеты с одной и той же датой? Почему ровно тридцать лет?
– Должен признаться, этого я пока не знаю. Я точно помню, что Михалыч настраивал Зазеркалье на материализацию самой свежей газеты, и почему изменились параметры программы мне совершенно непонятно. Действительно, ровно тридцать лет, день в день. И ещё я теряюсь в догадках, почему названия у газет разные? Ведь каждый раз я настраиваюсь исключительно на «Ленинградскую правду»…
– Видишь ли, старик, тут требуется определённый опыт, – подражая интонациям приятеля сказал Никита. – И готов поспорить, что без спиртного этот опыт не получить. – Он рассмеялся, довольный своей шуткой. – Всё элементарно, Ватсон. За тридцать лет название издания может измениться и не один раз. Возьми к примеру нашу «Невскую звезду». Наш гравред недавно предложил сменить название журнала. Пока не получилось, зарубили наверху, но шеф своего добьётся. Он решил пойти другим путём, демократическим. Сейчас идёт сбор предложений, потом устроим голосование, и победит то название журнала, за которое проголосует большинство. И там, наверху, никто даже вякнуть не посмеет. Как говорит наш дорогой шеф, демократия – страшная сила.
– Вероятно, по такой же причине может измениться название города… – размышлял Алекс. – Станет у руля такой же новатор-демократ, и лёгким движением руки Ленинград превращается… в Петроград. Только я всё равно не понимаю, зачем менять привычное название?
– Как это – зачем? – задумался Никита. – Знаешь, старик. Честно говоря, я и сам не очень понимаю, но шеф настаивает на ребрендинге. Это он такое новое словечко привёз из Штатов. С новым названием, говорит, начнётся новая эпоха в жизни журнала. А можешь мне ответить, почему газеты исчезают через разное время?
– У меня есть предположение, что это связано с количеством накопленной информации, но нужно будет уточнить у Михалыча.
– Ладно. Предлагаю помянуть последнего коммуниста, – в руках Никиты неизвестно откуда появилась никелированная фляжка.
– Ты же за рулём, Никитосище! – Алекс осуждающе покачал головой.
– Ну и где ты видишь руль? И вообще, человеку необходимо снять стресс. Когда ты первый раз сунул руку в зеркало, я чуть не лишился рассудка, – Никита салютовал фляжкой. – Между прочим, твой подарок, Ковалёв. Будь здоров.
– Я же не предполагал, что фляга станет твоим рабочим инструментом.
– Не умничай… – Сделав небольшой глоток, Никита закрыл фляжку. – Хотя ты прав, это не только инструмент, но и источник творческих фантазий. Кстати, а ты не пробовал забраться в зеркало целиком?
– Пробовал, – признался Алекс. – Ещё на первом курсе. Однажды я искал Михалыча – он тогда работал аспирантом на кафедре практической магии. Так вот, заглядываю я к нему в лабораторию, его там нет, а Тимур Геворкян… Тимура помнишь?
– Это тот бородач, который к тебе в Питер приезжал? Сын вашего ректора, кажется?
– Да, он. Так вот он мне втирает, что Михалыч отправился в Зазеркалье и с серьёзым видом предлагает нырнуть вслед за ним. Я по своей наивности ему поверил и нырнул.
– И что там?
– Ничего. То есть, вообще ничего. Даже если у тебя есть допуск в Зазеркалье, но в М-волновых процессах ты ещё толком ничего не соображаешь, по ту сторону зеркала ты ничегошеньки не увидишь. Кроме своего отражения, естественно. Само зеркало – дуальное, то есть, с обратной стороны оно выглядит точно так же, как и обычное зеркало, но только вокруг тебя кромешная темнота. В лучшем случае ты можешь увидеть в нём лишь своё собственное отражение. Короче, ничего интересного.
– Ну, а Михалыч что? Я так понял, что он больше твоего соображает в Зазеркалье?
– Бесспорно, больше. Настоящие маги способны рассмотреть в Зазеркалье будущее. Да и то, каждый по-разному.
– А от чего это зависит? От квалификации?
– Не только. Есть множество причин. В первую очередь от настроения самого мага. Перед погружением нужно уметь настраиваться особым образом. От ситуации зависит, от внешних условий. Например, от того, как в данный момент сложились звёзды. Короче, не всё так просто. Некоторые маги способны заглянуть далеко-далеко, в смысле занырнуть поглубже в Зазеркалье, а некоторые способны увидеть только ближайшее будущее, да и то чаще всего не своё. Но общий принцип такой: чем больше знаешь, тем дальше видишь. Кое-кто из избранных может, вообще не заглядывая в Зазеркалье, обозревать отдалённое будущее. Так сказать, обходиться своим «внутренним Зазеркальем»… Глянь-ка, «Ведомости» благополучно дематериализовались.
От газеты, секунду назад находившейся на столе, и след простыл. Алекс взглянул на часы.
– Итак, запишем: три минуты тридцать восемь. Ну что, продолжим, или достаточно?
– Продолжим! – Никита развинтил фляжку и сделал ещё один небольшой глоток.
Алекс покачал головой, вздохнул и извлёк из Зазеркалья новую газету. В коридоре послышались шаги.
– А чем это вы тут занимаетесь, а? – С ехидной усмешкой в читальню заглянул Полуэкт. – Бухаете?
– С чего ты взял? – округлил глаза Никита. Он уже успел спрятать флягу в карман.
– Пахнет тут у вас. Ник, твоя Ивонна вся извелась. Решила, что ты её бросил. – Полуэкт едва сдерживался чтобы не рассмеялся. – А ещё она говорит, что училась в одном колледже с блондинкой из Аббы.
– О ком это он, Никитос? Что за Ивонна? – с удивлением спросил Алекс
– Ивонна Андерс, моя новая знакомая. Дочь дипломата из Швеции. Во всяком случае, она так утверждает. Я не стал тебя шокировать, Ковалёв, сразу сплавил девушку к Фаготу. Как она там себя вела, Полуэктус?
– Я бы не сказал что сдержанно, но пока обошлось без жертв. Мягко говоря, экстравагантная девица. И где ты таких находишь?
– Я нахожу? Да она сама ко мне прицепилась как… Даже не знаю как правильно подобрать слово.
– Как муха? – подсказал Алекс. – Наверное, залипла на твою загорелую лысину?
Растительности на голове сорокалетнего Никиты с годами поубавилось, но он по-прежнему выглядел молодцом. Назвать красавцем этого никогда не унывающего балагура можно было с большой натяжкой, но орлиный нос, карие весёлые глаза и ямочка на мужественном подбородке всегда нравились женщинам. А хорошо подвешенный язык и умение себя преподнести делали его лидером в любой компании.
– Вполне возможно. Но мне кажется, она неплохая. Просто э-э…
– …просто с небольшим прибабахом, – улыбнулсяПолуэкт.
– Нет. Просто девушке нужно быть в центре всеобщего внимания. Надеюсь, она не пела дуэтом с Макаревичем? Может он взял её солисткой?
– Не пела, но порывалась. «Машина» уехала без неё.
– А где она сама?
– Осталась в студии. Когда Макаревич нас покинул, она уболтала Фагота организовать ей настоящую студийную запись. Чистая импровизация, так сказать, творческий эксперимент. Не знаю, что из этого получится. Так чем вы тут всё-таки занимаетесь?
– А у нас тут свой эксперимент, полиграфический. Твой брат научился делать газеты из воздуха. И через некоторое время отправлять их в никуда. Я думаю, что при хроническом дефиците туалетной бумаги, для нашей страны это неоценимое открытие. Дай ему газету, Ковалёв. А ты, Полуэктус, можешь даже её полистать, только быстрее, пока она не исчезла.
– А почему она должна исчезнуть? Что за газета? «Санкт-Петербургские ведомости»? Откуда?
– Это не важно. Ты не обращай внимания на название, а погляди на дату. Газета из тридцатилетнего будущего. В ней говорится о том, что произойдет 6 августа в 2012 году.
– Может произойти. Как один из множества вариантов, – уточнил Алекс. – Я уверен, что именно в этом секрет такого газетного разнообразия.
Полуэкт стал внимательно изучать газету. Формат её был довольно необычным: чёткие, контрастные фотографии, узкие колонки с множеством небольших заметок. Всё это совсем не походило на унылые советские газеты, в которые Полуэкт иногда заглядывал в основном в поисках телепрограммы или чего-то интересного. Как правило это публиковались на последней странице.
– М-да… Прикольно… Алекс, а почему всё-таки ведомости Санкт-Петербургские? Почему не ленинградские? Дореволюционные что ли?
– Мы думали над этим. Скорее послереволюционные, хотя не исключено, что и дореволюционные. Но Никита прав, в название газеты особо не вникай. Если говорить абстрактным языком, ты держишь в руках материализованный фрагмент информационного шума из нашего будущего. Вернее, его среза, глубиной в тридцать лет.
– Ни фига не понимаю, но очень интересно…
– Это понятно, что тебе ничего не понятно, – улыбнулся брат. – Ты пока просто полистай, я потом объясню, если захочешь.
Полуэкт неожиданно радостно затряс газетой.
– Смотрите! Это же про Макаревича!
– Где?
– Да вот, смотри, на первой странице… «Рок-музыкант Андрей Макаревич, вернувшись из очередного гастрольного тура по стране, обратился с письмом к президенту…»
– Какому президенту?
– Погоди, не мешай, продолжение где-то внутри.
Полуэкт развернул газету и стал искать продолжение заметки, а Никита, улучив момент, вытащил фляжку и отошёл к окну.
– Ник, что такое «откат»? – через некоторое время поинтересовался Полуэкт.
– В каком контексте? – спросил Никита. Он успел сделать заветный глоток, и поспешно завинчивал фляжку.
– Вот, написано: «ещё 5—6 лет назад средний откат по стране составлял 30%, а сегодня это 70». И вот ещё: «одна часть населения с этих откатов и кормится, а другая, значительно большая, боится потерять и оставшиеся тридцать». А дальше про суд, иски…
– Без понятия. Возможно, какой-то новый способ оплаты? Типа: откатал концерт – получил гонорар. Дай взгляну, – Никита стал выхватывать у Полуэкта газету, но тот её не отпускал.
– Погоди, дай дочитаю… Да не тяни ты, порвёшь…
В этот момент газета стала медленно растворяться в воздухе и Полуэкт инстинктивно разжал пальцы.
– Ну вот видишь, исчезла! – отряхивая руки, констатировал очевидный факт Никита.
– Вижу… И что теперь делать? И это всё? – Полуэкт растерянно поглядел на Алекса.
– Всё, время этой газеты истекло, – ответил Алекс, делая пометку в тетради. – Три минуты и двадцать секунд.
– Не расстраивайся, Полуэктус. – Никита по-дружески похлопал Полуэкта по плечу. – Зато ты можешь теперь смело сказать, что целых три минуты прикасался к нашему светлому будущему. Ты таки успел прочитать, что там Макаревич написал? Вернее, напишет. Эх, запечатлеть бы эту заметку на фото! Представляешь, сколько можно будет на этом заработать? – Он стал возбуждённо потирать руки. – Так! Тащи фотоаппарат, теперь будем фиксировать. И чего я раньше не допёр? Кстати, ты успел выяснить какому президенту Макаревич адресовал письмо? Президенту чего, не Штатов же?
– Не-а, я так и не въехал. Возможно, президенту союза композиторов или президенту какой-нибудь концертной ассоциации? – предположил Полуэкт
– Возможно, – согласился Никита. – За тридцать лет чего только не придумают. Как говорит наш любимый шеф: был бы человек подходящий, а должность всегда найдётся. А как фамилия президента, не помнишь?
– Путилов. Или Путилин? – Полуэкт неуверенно пожал плечами. – Да какая разница? Тем более, что это информационный шум из нашего светлого будущего.
– Так и есть, – подтвердил Алекс. – Только должен заметить, что не совсем светлого. Никитос, ты помнишь про Пятигорск?
– Да помню, помню, но как-то не верится… Я ведь только неделю назад был в Пятигорске. Представляет, там на розлив продают настоящий Прасковейский коньяк. А какие там шашлыки…
– Так что там всё-таки случилось в Пятигорске? – перебил его Полуэкт.
Алекс заглянул в тетрадь со статистистикой.
– Я успел где-то сделать отметку. Вот, во втором по счёту «Ленинградском вестнике» попалась заметка про боевые действия на Северном Кавказе. Там ребята под Пятигорском отличились, взяли в плен несколько иностранных наёмников… Мы не успели дочитать.
– Вот я и говорю, нужно фиксировать. Шум, не шум – потом разберёмся. Тащи свой «Зенит», Полуэктус.
– Да там плёнки нету, – признался Полуэкт. – Если нужно, я мотнусь к Фаготу.
Никита укоризненно покачал головой.
– Ну вот, вдруг война, а мы без плёнки… Ладно, у меня есть другая идея для вашей объектной материализации. Называется раздельная объектная фиксация. Только мне нужна большая толстая книга, папка и ножницы.
– Принеси ему ножницы, – попросил брата Алекс. – И папку захвати у меня на полке. А насколько толстая книга? Библия подойдёт?
– А ничего другого нет? С Библией как-то не очень.
Алекс порылся на навесной полке и протянул приятелю «Справочник фармацевта».
– Годится. Теперь вытаскивай газету, – деловито распорядился Никита.
С трудом сдерживая улыбку, Алекс извлёк из зеркала новую газету и вручил её экспериментатору.
Никита взял газету и быстро пробежался по передовицам.
– Собственно, для эксперимента это значения не имеет, – пробормотал он и решительно вырезал ножницами первую повшуюся газетную заметку. – Будем фиксировать начало строительства автомагистрали «Большое северное кольцо» Ленинград-Таллин-Рига-Минск-Москва. Запоминайте, кладу этот артефакт из будущего между сто сорок восьмой и сто сорок девятой страницей.
Никита аккуратно вложил вырезку в фармацевтический справочник. Оставшуюся часть газеты он сложил вчетверо и сунул в папку. Книгу и папку он положил на стул и уселся верхом на неё. Раскачиваясь, как Валерий Лобановский на финале Суперкубка, он стал вслух отсчитывать секунды. Полуэкт вопросительно поглядел на брата, но тот жестом дал понять, что сейчас в ход эксперимента лучше не вмешиваться.
– …двести девяносто восемь, двести девяносто девять, триста. Думаю, достаточно. Дольше трёх минут газеты не держались. – Никита встал со стула и развязал папку. Папка была пуста.
– Та-а-ак…
Газетной заметки между страницами фамацевтического справочника также не оказалось. Перелистав на всякий случай справочник до конца, Никита сник.
– Чертовщина какая-то…
– Может, стоило всё-таки использовать Библию? – как можно более серьёзным тоном поинтересовался Алекс.
– Или не считать секунды, а произносить молитву, – подхватил Полуэкт.
– Вы что, от Захария нахватались? Я ни одной молитвы не знаю. Давайте, не умничайте, тащите следующую. Есть ещё одна идейка…
Алекс пожал плечами и привычным движением попытался сунуть руку в зеркало, но не смог этого сделать – зеркальная поверхность оказалась непроницаемой. Ничуть не удивившись, он направился к секретеру.
– Так и есть. Похоже, Зазеркалье вырубилось, – констатировал он, прикоснувшись к булыжнику. – Чипстоун пора охладить.
– Чипстоун? – Полуэкт недоумённо взглянул на брата. – Значит, этот камень из холодильника называется чипстоуном?
– А ты что, не курсе? – в свою очередь удивился Никита.
– Нет, не в курсе. Мне с детстве втирали, что это окаменелое яйцо динозавра, и если его вытащить из холодильника, то оттуда может вылупиться зубастый птенец.
– А если бы я сказал, что в холодильнике лежит М-волновой процессор, благодаря которому визуализируются зайцы, белки и гномик Кеша, ты бы мне поверил? – спросил Алекс захлопывая дверцу. – Вспомни, я тебе как-то начал рассказывать о суперсистемах и преобразовании материи, но тебе было гораздо интересней бренчать на гитаре.
– Я этого не помню…
– Ну значит тогда тебе это было не нужно. А сейчас, если интересно, расскажу тебе, сколько успею. А вернусь из Казахстана, продолжим. Ты только спрашивай, интересуйся, от переизбытка знаний ещё никто не умирал. В тебя поместится ровно столько информации, сколько твой мозг сможет обработать. Лишнее уйдёт в подсознание. Так сказать, до лучших времён.
Никита c трудом сдержал зевок:
– У меня сейчас всё уходит в подсознание. Я бы даже сказал, улетает. И боюсь, что до лучших времён мне не дожить. Впрочем, не обращайте на меня внимания, Ковалёвы. Я тут посижу немного в кресле, дождусь Ивонну. Но вы продолжайте, продолжайте.
Полуэкт сунул Никите последний номер «Огонька», и тот углубился в чтение.
– Я помню, вы тут с Захаром спорили о ноосфере, говорили об эгрегорах, но мне тогда это всё казалось сказкой, а я уже вырос. Но сейчас ты сказал, что это процессор?
– Процессор и есть. А что тебя смущает? Размеры? Форма? Ты же понимаешь, что в Синклере тоже есть процессор, только намного меньших размеров. Компьютерный микропроцессор построен на основе кремниевого кристалла, а природный вот такой, неказистый. Но и там, и там происходит обработка информация. Разница лишь в способе её кодировки. По своей сути Зазеркалье – аналог природной компьютерной системы, которая подключена к гигантскому информационному накопителю, ноосфере. Проводя аналогию с компьютером, можно сказать, что это постоянная память планеты.
– И много там накопилось информации?
– Бог его знает. В прямом смысле этого выражения. Не менее чем за последние двенадцать тысяч лет. И часть информации хранится в камнях. В Египте, Мексике, в Стоунхендже в Англии и во многих других местах. В том же соловецком лабиринте. Изначально этот валун был частью одного из беломорских каменных лабиринтов, которые находятся на Соловецких островах. Как выяснилось, эти лабиринты, пирамиды и другие каменные творения, расположены в разных частях планеты связаны с ноосферой. А через ноосферу с Космосом, то есть со Вселенской информационной системой. Правда полностью расшифровать эту информацию пока не удаётся. Помнишь Тимура Ашотовича?
