Денис Горелов
Державю. Россия в очерках и кинорецензиях
– Да! – закричал доцент Энгельгардт. – Я ее принимаю! Эту страну! С милицией, оппозицией, коррупцией и нефтезависимостью! С государем! С народом! С интеллигенцией! С советским прошлым! С имперским прошлым! С самодержавием, православием и народностью! С КПСС! С КГБ! и с тремя разделами Польши!
(Фигль-Мигль, «Эта страна»)
© Д. Горелов, 2021
© ИД «Городец», 2021
© П. Лосев, оформление, 2021
Благодарности
В книжке А. Раскина «Как папа ходил в школу» был пассаж о школьной стенгазете.
«Редактор заявил:
– Стихи давай в каждый номер! А то – во! – и он показал папе кулак.
Редактор был огромный парень из седьмого класса. И его кулак мог напугать любого. Поэтому в каждом номере газеты было стихотворение маленького папы. А так как у редактора было два кулака, то в некоторых номерах было по два стихотворения.
Когда маленький папа вырос, он понял, что о таком редакторе можно только мечтать».
Книжка была прочитана в раннем детстве, и несколько озадачило, почему над последней фразой так истово хохотал отец, ответственный выпускающий радио «Маяк».
Дожив до его возраста, я уже не озадачиваюсь.
А выражаю признательность редакторам, живым и покойным.
Борису Кузьминскому («Сегодня»)
Леониду Злотину («Русский телеграф»)
Александру Тимофеевскому («Консерватор»)
Михаилу Леонтьеву («Однако»)
Михаилу Кожокину («Известия»)
Дмитрию Ольшанскому («Русская жизнь»)
Владимиру Сунгоркину и Павлу Садкову («Комсомольская правда»)
Василию Степанову и Константину Шавловскому («Сеанс»)
Любови Аркус («Чапаев»)
Максиму Семеляку («Плейбой», Prime Russian Magazine)
Марине Давыдовой («Театр»)
Даниилу Дондурею («Искусство кино»)
Роману Волобуеву («Афиша»)
Игорю Свинаренко («Медведь»)
Денису Крюкову («Досуг в Москве»)
Василию Корецкому («Кинопоиск»)
Станиславу Гридасову, републикатору избранных текстов «Сегодня»
Лучшим людям российских медиа, что были командирами отделов, шефами редакций и главами крупных концернов, лично контролировавшими выпуск.
Не вина первого редактора Павла Гусева («МК»), что ничто из написанного тогда не подлежит републикации. Спасибо и ему.
И конечно, женушке любимой-единственной Клушанцевой Ирине, отрезавшей: «Нельзя публиковать книжку без стержня, по принципу “Это все я написал”. Тоже мне, Гиляровский нашелся!»
Права, каналья.
Автор
Наша старина
Русская история, несмотря на иллюзию скачков, глубоко линейна. Даже большевики, приняв государство, тотчас отринули левизну и занялись правыми ценностями: собирание земель, оборона, бюджет, эпидемология, разведка недр, самоуважение (пайки поэтам и балеринам; жаль, не дожил Блок). Так в зрелости человек расстается с левыми ересями и дрейфует вправо, к национальному интересу. И Пушкин, и Достоевский закончили консерваторами. И даже Лимонов.
Обыкновенная, как говорится, история.
1762. Екатерина
Как при бабушке
«Екатерина. Самозванцы», 2019. Реж. Дмитрий Иосифов
В России смена титульного монарха.
Триста лет страна шла за Петром в Европу, а ее не пускали и не пускали – пока не передумала. А за десять последних лет снято уже четыре сериала о Екатерине Великой – два у нас, два в Штатах. Русский, стремящийся в немцы, уступил трон людских симпатий немке, перекрещенной в русские, а век подражательства – веку экспансии.
Прости, Петр Алексеич, мы теперь Катькины дети.
Смена династий.
Не взыщи.
Петр Третий был рожден Карлом Петером и, как все немцы, любил скрипочку, трубочку, оловянных солдатиков и Фридриха Великого.
Жена его Екатерина Вторая была Софьей Августой и, как все немки, ценила мужские штаны и рациональное управление.
Сын их Павел Первый был бы чистокровным фольксдойчем, каб не слухи, что к его рождению причастен граф Салтыков, – но воспитан был на прусский лад в почтении к Фридриху и шагистике.
Слабые мужчины романовской династии слышали голос немецкой крови, зов конституции и ересь европоцентризма, за что их исправно душили в опочивальнях гвардейские офицеры.
Сильные женщины внимали гласу истории, становились русее русских и кошмарили историческую родину рейдами влюбленных в матушку молодцов.
Даже тотемные животные у нас сделались общие: у немцев орел и медведь – и у нас орел и медведь. Но то были медведи в одной берлоге.
Признаться, русский галантный век в массовом сознании не отложился. Период от Петра до Павла национальной литературой преступно обойден – из-за чего Екатерины совершенно перепутались у нас с Елизаветами, Ангальт-Цербские с Голштейн-Готторпскими, Румянцевы с Потемкиными, а Панины с Шуваловыми, и лишь посреди Александрийским столпом высится капитанская дочка Маша Миронова со свекровым заветом беречь честь смолоду. Сопутствующие мушки-пудры-клавесины-парики казались нам исключительно французской специализацией – как и манера решать государственные дела в будуаре, волнующая сердца молодых повес и одиноких дам с кошечкой. Притом французы с их республиканизмом рассматривали времена Людовиков как давнее водевильное недоразумение – нам же на новом витке государственничества и консенсусной автократии слышны в екатерининском сказе вполне современные ноты. Крым отбит у турок, флот переброшен в Севастополь – будто с утренней ленты новость. Англия с Францией готовы снабжать хоть османов, хоть черта в ступе, лишь бы унять наше продвижение по балканскому подбрюшью – как вчера написано. Внешнее давление синхронизируется с активно подогреваемой внутренней смутой (пока Пугачевским бунтом, а не Болотными гуляньями) – и это актуально. Дания грозит перекрыть проливы – чем еще заняться Дании, кроме как мешать нам в своих территориальных водах? Фактически канал «Россия», как и в случае с «Годуновым», пересоздает национальную историю для массового потребления – слегка вольничая с персоналиями. Кому, в самом деле, какое дело, соблазнил княжну Тараканову Орлов или Разумовский? Главное, девушка не уехала неотдохнувшей.
Режиссер Иосифов, во младости сыграв деревянного человечка Буратино, в зрелости сделался совершеннейшим противником власти плебса. В его трактовке Пугачев лишен не только сочувствия, но и харизмы. Таракановой повезло больше: в исполнительнице Стречиной огня и дерзости хватит на дюжину Вирджини Ледуайен. Впрочем, Иосифову не до актерских бенефисов: паузы первого сезона (в постановке Александра Баранова), давшие блеснуть исполинским талантам Юлии Ауг и Александра Яценко, сокращены до минимума: интригу надо гнать.
Интриги море. Ярчайшим высказыванием ХХ века о природе абсолютизма и кровного наследования справедливо считается «Крестный отец» – сценарист Ариф Алиев с его тягой к криминальным сюжетам не мог не оглядываться на эталонную гангстерскую сагу. Воцарение Екатерины – не что иное, как путь наверх Майкла Корлеоне. Первые шаги. Первые риски. Пристальное внимание враждебных семей (Фридрихи-Людовики). Жестокая наука старого дона (Елизавета). Вынужденное умерщвление слабой, тщеславной и податливой к союзу с врагом родни (Петр Федорович). Пестование наследника и серийная расправа с обманувшими и обманувшимися соратниками.
Захват новых рубежей и работа с системными вызовами.
Одна из книжек детства называлась «Катруся уже большая». Под этим девизом вполне мог запускаться текущий сезон.
1812. Нашествие
Нашли большое поле
К 200-летию наполеоновской агрессии
Русская кампания 12 г. была первой и наиболее показательной войной ресурсов.
Наполеон все выиграл и устал.
Русские все проиграли и стали только злее и многочисленней.
Военная наука склонна преувеличивать роль генеральных сражений, упорно недооценивая: ресурсы тыла, протяженность коммуникаций, способность к быстрому восполнению людских потерь и сюрпризы климата. Великий маршал, король блицкрига (из восьми данных в России сражений он проиграл единственное – под Красным, на исходе кампании), Наполеон оказался слаб в стратегическом планировании длинной войны. Гений спринта (звезды малых дистанций всегда популярнее стайеров!) вышел на марафонский забег с неторопливыми и выносливыми мастерами – и спекся. Великую Армию раздавил не горячий грузин Багратион, считавшийся у Наполеона лучшим из русских полководцев, а медлительные главкомы Барклай и Кутузов. Справедливости ради следует отметить, что автором стратегии т. н. «заманивания», приписанной восторженными потомками Кутузову, был Барклай, прекрасно сознававший, что в лобовом столкновении с французами наша не пляшет: агрессор имел не только признанное полководческое, но и численное превосходство. Однако за месяцы планомерного отхода толки об измене верхов становились все громче, и дальновидный государь счел за лучшее сменить главкома с нерусской фамилией главкомом с русской фамилией, которому и досталась вся слава, хотя менять линию он и не думал. Он и в Бородино-то ввязываться не желал, но тут взяла верх «бойцовая партия» при штабе, навязавшая драку. Бородино спасло последующее реноме русской армии, не позволяя потомкам совсем уж присваивать победу над императором генералу Морозу, генералу Бездорожью и генералу Бескормице: все-таки в бойне 15 сентября легло 47 наполеоновских генералов, да и сам он признал, что таких жестоких сражений не знал ни до, ни после. Единственную в истории битву, которую обе стороны объявили своей победой, по справедливости следовало оставить за французами: русской армии она стоила половины личного состава и сдачи Москвы. После выигранных сражений победившие армии столицу (пусть и резервную) обычно не сдают.
Но разгрома с капитуляцией опять не вышло, а фуража с провиантом не прибавилось. Издавая свою блестящую историю наполеоновских походов в 1941-м, академик Тарле, конечно, вынужден был преувеличивать готовность русского народа к тактике «выжженной земли». Наполеона просто угораздило вторгнуться в по-настоящему бедный край, дававший с десятины втрое-вчетверо меньшую зерновую массу, чем плодородная Европа. Русский мужик, регулярно голодая, еще как-то содержал сословие дворянских дармоедов и служилое войско. Когда к ним прибавилось дополнительно 600 тысяч дармоедов иноземных, на путях сделалось шаром покати. Отступая, русской армии надо было что-то есть – она и съедала все, что было – а уж интервенты опустошали опустошенное совсем дотла. Ждать добрых чувств к поработителю от крестьянина, у которого изо рта вырывали уж самый распоследний кусок, было большим легкомыслием. Отойди Кутузов с арьергардными боями до Нижнего, а то и до Казани, великая армия элементарно сгинула бы в России – но это уже не входило в наши планы. Капитуляция, смерть или пленение Наполеона означали бы переход его европейских владений под юрисдикцию Англии, и без того пользовавшейся на континенте непропорциональным влиянием. «Дарить вам Европу ценой своих солдат я не намерен – хотя бы те солдаты и лезли в драку», – ответил фельдмаршал английским наблюдателям, склонявшим штаб к окончательному изничтожению ковылявших назад французских корпусов. «Мое дело их выгнать, а дальше трава не расти». И выгнал. И через четыре месяца умер. И трава стала расти так же плохо, как и раньше.
Российская авантюра обогатила военную мысль знанием об исключительной роли снабжения в условиях больших расстояний. Но куцые европейские масштабы и страсть к кавалерийским наскокам все равно затмевали рассудок хапуг. Сюжет «Боевого киносборника» 1941 г., в котором Наполеон с почты отправлял Гитлеру телеграмму «Пробовал. Не советую» казался бодряцкой агиткой, а был угрюмым пророчеством, крайне драматичным для обеих участвующих наций.
Жаль, почта в тот год работала плохо.
1812. Эмансипация
Корнет и поручик (басня)
К 50-летию «Гусарской баллады»
Фильмов о первой Отечественной у нас и сегодня не рать, а к предыдущему 150-летнему юбилею вовсе не было: «Войну и мир» сняли только в 65-м, а пропагандистский «Кутузов», спродюсированный Сталиным посреди войны Второй, не считается.
Тут-то Рязанов и взялся за «Кавалерист-девицу».
Баек про младого корнета, объекта притязаний бесстыжей скотины-поручика, ходило столько, что идея сделать его женщиной ко всеобщему удовольствию была поистине наполеоновским ходом, за который отдельное спасибо драматургу А. Гладкову. Уже через год картину премировали на фестивале в Вене – а и где ж еще? Фривольный гусарский водевиль с усами и переодевалками, пуншем и обознатушками, фальшивыми испанскими братьями и тихой ненавистью к узурпатору, где все танцуют, влюбляются, стреляются и женятся, не мог не впечатлить город, где за 150 лет до того великий хурал победителей делил наполеоново наследство.
В России ликовали не меньше. Сборовая пьеска о том, как майорская дочь в лосинах и ботфортах сбежала в армию за чувствами, шла на русских подмостках с войны, а в этом уже была половина успеха. Обычно равнодушный к театру, на экранизированную оперетку русский народ валил в полном составе – тут Рязанов следовал опыту «Мистера Икс» и вместе с ним прокладывал колею грядущему триумфу «Крепостной актрисы» (1963) и небывалому, сумасшедшему, до сих пор ни в какое сознание не лезущему фурору «Свадьбы в Малиновке» (1967). Арии «Давным-давно» и «Я пью, все мне мало» регулярно крутились по радио, бывшему в дотелевизионную эру главным средством коммуникации. Одноглазый Кутузов-Ильинский, прикалывающий орден к сиське, вызывал в залах пароксизмы патриотических чувств. Повязки фельдмаршал не носил – а Ильинский надел, чтоб не пугать сограждан выбитым глазом, – что еще добавило образу пиратской лихости. Все как-то изначально затевалось по-венски – с озорством, восторгом, шампанским и румяными амурчиками, – обещая теплый прием, каким взрослые обычно встречают детский утренник с бумажной луной и бородами из полотенец.
На корнета Азарова утвердили дебютантку Ларису Голубкину, которая была жива, легка, при определенном комедийном допуске вполне могла сойти за мальчика и в полном соответствии с логикой распределилась два года спустя в Театр Армии. Дядьку играл переходящий на возрастные роли Николай Крючков, избранницу графа Пелымова мадам Жермон – суперзвезда советской музкомедии Татьяна Шмыга.
Но главные лавры фольклорного уровня свалились, как и следовало ожидать, на поручика Ржевского. До фильма в скабрезных анекдотах, по утверждению дедушки Рубинштейна, Наташа Ростова скрещивалась с безымянным гусаром; к славной годовщине он – хам, рукосуй, похабник и плут – обрел наконец имя. Юрий Яковлев рубился, рычал, скалозубил и отпускал реплики в сторону, его «Ха-ха!» и «Три тысячи чертей!» завершили образ героя стародавней войны. Оставляя их с из-обличенным корнетом тет-а-тет, эпизодический партизан Юрий Белов произнес нечто вроде «Буа-га-га» – этот жлобский хохоток тотчас ушел в массы.
Поручик пьяно свалился с экрана прямо в народ, одномоментно забывший, откуда эти чапайские усы и сабля: народ всегда уверен, что сам все придумал, что слова и музыка – его.
Неправда. Поручика Ржевского в 1940-м изобрел лично Александр Гладков – хотя и он вряд ли предполагал, до каких низин опростится в людских устах его герой, будущий неряха, жуир и гроза генеральских дочек.
Ноздрев-Задерищенский.
Герой, так сказать, Советского Союза.
1814. Лицей
С Пушкиным в разведку
«18–14» Андреса Пуустусмаа (2007)[1]
Унылая и душная пора богата россыпью канонов.
Еще каких-то четверть века назад любой фильм о царскосельском лицее был бы прежде о Пушкине, а после о «плеяде». О днях поэзии беспечной и самую малость – о вообще друзьях.
Сегодня сумрачный прокат сказал мальчику с бакенбардами твердое «нет». Никаких цитат на рекламных постерах. Никакого летучего почерка. Никаких чудных мгновений. За 208 лет Россия объелась Пушкиным по самое не могу. Так что если и нес Сергеич бревно на субботнике, то строго вровень с пятью наперсниками, под комель не лез.
Дельно.
Ведущий сеятель и хранитель российского юношества канал СТС и падре его Александр Роднянский сделали фильм о том, как людям XIX века 14 дробь 18 лет. О шестерых любимцах музы дерзновенной, из коих Пушкин Александр выделялся разве смолью кудрей да роскошью проказ. Просто о том, как старшеклассники ходят в школу эпохи самодержавного гнета. Учитывая первопроходчество «Сибирского цирюльника», есть смысл говорить о становлении школярско-юнкерского жанра. Вощеные полы, гусарство-дружество, тяжесть кубков золотых, домашний театр в буклях и мушках, непременно нелепая, но яростная дуэль с яростным же замирением, бурбонство дирекции и расположение пьющих дядек – богато русское просвещение нюансами, ан единая колея налицо. И как в старославянском кино всегда найдется место для А. Балуева, так и дворянским хроникам, тем паче производства СТС, не обойтись без Ф. Бондарчука.
Как водится, большинство персонажей имеют вполне щедринскую рыбью наружность: ёрш Баширов, лещ Черневич, окунь Лыков, скат Гармаш. Плюс шесть пучеглазых карасей-головастиков, четверых из которых – Пущина, Дельвига, Данзаса и Кюхлю – в русскую память втащил пятый, а шестой Горчаков вошел и сам будущим канцлером, отцом российской дипломатии, о былом соученичестве коего с солнцем русской словесности ведомо лишь библиофилам. Тося, Кюхля, Обезьяна, Франт, Медведь, Жанно пробуют горькую, жучат фискалов, козыряют в стишках бокалами пребольшими и бочками сороковыми, ловят юных дев и царскосельского маньяка.
Ученый педант П. В. Фаворов в комментарии «Афиши» занятно связал интригу с двумя классическими стандартами английской словесности – сюжетами о Джеке-потрошителе и о закрытых школах для мальчиков. Дерзну оспорить почтенного книжника с позиций обществоведа: корни авантюрной драмы представляются гораздо ближе – в охватившей все пионерлагеря Подмосковья 80-х гг. ХХ века истории охоты на маньяка Фишера, промышлявшего свежеванием беспечных пионеров. Поучаствовав в событиях как в роли пионера-80, так и в чине вожатого-87 (органы наши и в те годы не отличались расторопностью), свидетельствую: будучи перманентным кошмаром вожатских бдений, маньяк служил сверхвоодушевляющим сюжетом пионерских спален, где замышлялись самые прелюбопытные способы поимки нехристя. Конечно, запасанием веревок, мешков и капканов баловались преимущественно октябрята, но и среди старших гулял сладкий холодок сопричастности черному ужасу на крыльях теплой ночи.
Нанизав часы ученичества, добрую память о первых чарках, виршах, шашнях и контрах на всамделишную интригу человекоубийства в унылых парках государевой резиденции, сценарист Миропольский и режиссер Пуустусмаа уцепили за хвост синюю птицу народного интереса. Как известно, в век увядшего логоса и торжествующей картинки именно низкие жанры управляют историей, а Акунин весомее Карамзина; одна лишь заповедь «Не завирайся» тусклым златом проступает на штандартах костюмного кино.
Конечно, прямые аналогии с теперешним продвинутым юношеством покажутся уместными лишь поверхностному глазу. Ранний XIX век, не чета нынешнему, был всецело заточен на краткую зрелость. Тинейджеры Дельвиг, Пущин, Кюхельбекер никак не могли быть ровней нынешнему племени, до срока приобщаясь не только к винопитию и блуду, но и сугубо отеческому чтению, знанию, образу мысли и выбору поприща. Жили в ту пору коротко, торопились, девальвированного малолетства конфузились, а не бравировали им. Двое из шести не дожили до сорока; важно, что и не целились. Жизнь-комета требовала не шампанской пены, а полусухой крепости и выдержки. Отрадно, что авторы, не грузя целевую аудиторию вышеприведенной ворчбой, сумели соблазнить ее не одним лишь досрочным кутежом и дуэльным риском, но и преждевременною трезвостью мысли.
Скоро половине из высоких благородий бунтовать против непризнанного наследника Николая Павловича, которому в означенном 1814-м где-то поблизости – не поверите – тоже исполнилось 18 лет. И он тоже щекотал перышком за ухом, играл в серсо, коротал часы меж Вакхом и Амуром и дразнил Эрота юного – к чему и в будущем питал преизрядную склонность.
И даже, чем черт не шутит, сочинял на досуге какую-нибудь галиматью типа «Ха-ха-ха, хи-хи-хи, Дельвиг пишет стихи».
1825. Декабризм
Кровь на снегу – и пятна красные флажков
«Союз Спасения», 2019. Реж. Андрей Кравчук
Декабристы долгое время и не подозревали, что станут декабристами. Но государю было угодно почить именно в канун декабря, и завертелось. Красивые молодые люди, победившие Наполеона, восстали против других красивых молодых людей, победивших Наполеона, а одного даже убили, причем в спину. Возмущение долго готовилось, но произошло спонтанно. Диктатора избрали, но он не пришел – чем спас себя от виселицы, почти выигранное дело от выигрыша, а Россию от великих потрясений – за что ему все благодарны, но смотрят косо. Жертвами беспорядков, за вычетом офицеров, стали 1252 (тысяча, мать-перемать, двести пятьдесят два!) человека из нижних чинов и гражданских, ради освобождения которых все и затевалось. О них в дальнейшем ни словом не обмолвились поэтические летописцы событий Пушкин, Галич, Асеев и Самойлов – ибо те не горели свободой, на площадь вышли случайно, Конституцию путали с Константином и вообще были расходным материалом великих исторических пожарищ и прекрасных порывов души.
«Союз Спасения» уже на следующий день после премьеры был занесен в реестр преступлений путинского режима и эрнстовской пропаганды против свободомыслия и нонконформизма – ибо в завуалированной форме показывал нынешним якобинцам всю тщету их усилий, неясность целей, управленческую некомпетентность и бездарность вождей. Если признать, что постановка совершалась именно с этой целью – то ей нужно аплодировать стоя. Ибо трудно найти более подходящую рифму сегодняшней подростковой смуте, чем декабрьское выступление на Сенатской. В обоих случаях налицо полный поэтический кавардак в головах, нулевое представление о последствиях, чудовищное планирование и панское презрение к низшим сословиям, именем которых все и творилось.
«Сто прапорщиков хотели изменить весь государственный быт России», приговорил мятеж государственный человек А. С. Грибоедов, освобожденный из-под следствия ввиду глубинного понимания происходящей дурнины и упорно записываемый в декабристы безмозглыми литературоведческими тетушками. Между Чацким и Репетиловым, если вглядеться, невелика разница: оба пламенные позеры-балаболки внутри состоятельного круга.
Гордая максима «Сможешь выйти на площадь, смеешь выйти на площадь» касается исключительно личного выбора, а не выведения под картечь батальона замороченных нижних чинов. Если вслепую ведешь в дело войска – обязан победить: захватывать артиллерию, изолировать штабы, блокировать возможное сопротивление, а если сил заведомо не хватает – не лезть. Ибо жертвенность твоя спроецируется на тысячи непричастных и не подписывавшихся класть голову ради чудесных абстракций. Освобождение крестьян и раздел землевладений означали глобальный отъем собственности у правящих классов – странно было бы ожидать, что все это не окончится всеобщей гражданской войной. Вопрос: кто из прапорщиков готов был стрелять в своих вчерашних соучеников по царскосельскому лицею? Кому страдания беспорточного землепашца (которого большинство и в глаза не видело) были роднее переживаний брата по дворянскому классу?
Режиссер Кравчук, когда-то наворотивший глазуновских пошлостей в «Адмирале», ныне снял довольно спокойное кино близко к тексту следственных протоколов. Именно этого ему и не могут простить. Все прежние стихи и фильмы о декабризме потому и являются нагромождением теней, восклицаний, батальонной беготни и горячечных сходок при свечах, что последовательное изложение событий покажет их полную сумятицу и чудеса дезорганизации. Продюсеры Эрнст и Максимов первыми осознали абсолютную неопределенность современного общества относительно вопроса, кто же тогда был прав – 29-летний царь или 30-летние мятежники. Они же впервые укоренили в общественном сознании факт, что из пяти казненных трое (все офицеры) вообще не были на Сенатской площади, ибо принадлежали к Южному обществу. И что самым проблемным для управления в России является период междувластия, когда одно царствование уже закончилось, а другое еще не началось.
Так что ключевым моментом, к которому сегодня готовятся обе (обе!) стороны, будет 2024-й, год окончания инвеституры нынешнего президента.
Как раз почти 200 лет известным событиям набежит.
