Денис Евгеньевич Рябцев
Дело табак
Особый паблик
По улице Украинской, основательно запущенной дорожными службами, бежал, перепрыгивая через грязные кучи подтаявшего снега, высокий человек с газетой в руках. Его внешность, обернутая видавшим лучшие времена френчем, не выдавала в нем представителя богемной профессии. Однако это был широко известный в почти вымерших кругах газетных читателей художник-коллажист Серж Мозерсон, перебивавший себя то тем, то другим. С одной стороны где-то глубоко в душе было любопытно, как это существо умудряется существовать в современном коммерческом формате, обладая лишь талантами художественного склеивания изображений. С другой – нужно всегда помнить, что углубляться в Мозерсона ниже шапочного уровня опасно – такие персонажи в одно мгновение могли окружать, заталкивать в голову любые обязательства, а следующим днем уже стоять на чужом пороге со своим чемоданом. При этом их совокупный заем у доверчивого окружения, в том числе и на пропой, нередко достигал размеров годового бюджета какого-нибудь сельского муниципалитета.
– Куда летишь, Сержик? – загодя бросил знакомому редактор, потому что понял, что куда-нибудь деться с траектории движения Мозерсона было уже невозможно.
– А, – воскликнул коллажист, выбрасывая вперед сразу две свои бесконечные руки, – Ты только посмотри.
Художник преодолел очередную снежную кучу, которую нагребли лоточники, имевшие обыкновение продавать здесь кошачий фарш в тесте и жареные семена маслянки. При этом один из не застегнутых сапог Сержика хапнул изрядную долю снега, которая тут же провалилась внутрь, чтобы взбодрить ступню в дырявом носке.
– Ух, гады, – затрепетал коллажист, мотая набедокурившей конечностью. В этом пространном его междометии уместились одновременно и дворники, и власть, и негодяи с атеистами, которые могли притаиться вокруг.
– Ты только посмотри, что печатает наше «Бельгоградье».
Сержик, подав по-графски свою широкую руку для рукопожатия, другой протянул издание, на первой полосе которого красовался громадный цветной фотопортрет блондина в полицейской фуражке. Под снимком лошадиными буквами с наклоном была выведена убийственная сентенция: «Грабежи, разбой, изнасилования – чего только не было в его карьере».
В этот момент знаток словесности вспомнил свою недавнюю встречу с местным начальником всей полиции. В его голове разом проявились цветные картины главного входа, когда дежурный прапорщик вывернул наизнанку не только содержимое сумки, но и его писательской души. Разом вспомнилась приемная, где писатель провел те семь минут и двадцать пять секунд, которых не хватало до обозначенного времени встречи. В этот непродолжительный отрезок времени на прием к генералу успели поочередно просочиться два полковника, которые вполне проявили всю принятую на вооружение местную тактику жизнедеятельности структуры. Перед тем, как попасть к шефу, они поправляли галстуки у большого зеркала под фирменными часами с логотипом УМВД, оставляли на журнальном столе с табличкой «Для телефонов» свои смартфоны, надевали на лица полные энтузиазма гримасы и скрывались за массивными желтыми дверями начальника. Через три минуты, видимо, получив заряд неслыханной мотивации, каждый из них вылетал с аудиенции в раскрасненном состоянии и почти бегом устремлялся на выход. Вдогонку они получали оклики обаятельной секретарши и возвращались за забытыми на столе сотовыми средствами связи.
Представителя печатной прессы сопровождал молодой полковник, руководивший отделом пропаганды, который несколько раз возвращался к темам, что общий хронометраж встречи с генералом не должен превышать одного часа, а вопросы – не выходить из списка согласованных. Будучи специалистом с большим опытом, сознавая, что печатную прессу всегда расстреливают сразу, понимая ее низкий статус в потенциальных резонансах общественного мнения, борзописец был согласен на любые условия, лишь бы попасть на беседу в заветный кабинет. В этот момент его в большей степени беспокоили ладони, которые предательски потели, угрожая не заладить беседу с самого момента генеральского рукопожатия. От этого редактор невзначай отточенными движениями массировал собственные колени, тщательно вытирая каждый палец о брючную ткань.
Заметно нервничал и руководитель отдела пропаганды. На его слегка женственном лице читалось неопределенное состояние тревоги. Журналисту было знакомо это выражение, потому что юноша-полковник несколько недель назад, будучи еще лейтенантом, неудачно в одном из городских дворов сдавал на своей машине задом и попортил бампер припаркованного в кармане «таза». Как назло владельцем Тольяттинской повозки был наш редактор, выразивший тогда ряд критических замечаний в сторону неумелого ездюка. К чести обоих, персонажи не утомили себя долгой бесполезной полемикой, а сочли возможным удовлетворить друг друга небольшой денежной суммой, переданной из полицейского кармана в писательский. Именно это неказистое мероприятие отчасти положило начало их перспективным взаимоотношениям, которые сегодня переросли в это большое согласованное и одобренное интервью с шефом.
Несуществующая кукушка на фирменных полицейских часах в приемной пропела полдень и полковник, придерживая редактора жестом, негромко отчеканил:
– Еще минутку. Сначала я.
Он скрылся за желтой дверью и через мгновение появился вновь, приглашая интервьюера внутрь.
– А, местная пресса, добро пожаловать, – сверкая зубами и лампасами, заявил высокопоставленный офицер. Он страстно сжал редакторскую руку, демонстрируя не просто информационную открытость всего Управления внутренних дел края, но и свое личное человеческое обаяние, – Очень рад, очень рад, что вы не забываете рассказывать общественности о деятельности полиции. Где вам удобно присесть?
– Везде, кроме КПЗ, – сказал гость.
– Согласен! – оценил юмор шутки чиновник и на всякий случай добавил, – Про КПЗ мы позже подумаем, когда Вашу газету почитаем.
Заранее подготовленный и согласованный список вопросов начинался с биографического экскурса – высокопоставленный офицер был только назначен в Бельгоград, поэтому подобная вводная для беседы была весьма закономерна. Редактор выложил на стол диктофон и нажал кнопку, после чего четко произнес дату, время и место записи звукового трека.
– Кунакбай Ахметгарипович, – на едином дыхании выдал отрепетированное обращение журналист, – «Who is mister Putin?»
Аншефу польстило отождествление его скромной фигуры с образом Отца нации. То, что планировалось в качестве описания официального бытия начальника, переросло в за приятельскую беседу о семье – верхних и нижних киргиз-кайсацких жузах, дедушке-герое, воевавшему в одной из стрелковых дивизий в Великую Отечественную и воспоминаниям о любимых Советских кинофильмах.
Бессонная ночь – плэй, тук-тук, плэй, тук тук. Гвоздь номера – центральный материал издания. Писатель нервничает, глядя, как неумолимо китайские стрелки настенных часов на его кухне кружат по циферблату. Недели согласования списка вопросов, долгие дни выяснения даты и времени встречи – все это подвело корифея аналитических жанров к самой последней черте дедлайна. Нужно успеть написать материал, пусть в надрыв, через литр кислой смолы, именуемой кофе и вторую пачку табака за несколько часов ночи. Но успеть.
Уже в окне брезжит утро, кто-то у подъезда насилует вялый аккумулятор своей «антилопы» и громко шумит лопатой тартыга-дворник. Не ради чистоты, а чтобы сообщить всей многоэтажке, что он есть. Вот часовой аудиотрек расшифрован, скрупулезно набран с бережным отражением стилистики. В висках стучит: «Сохрани стенограмму». Контр эс. Готово. Пора художественно выписывать вирши. «Я с вами согласен», – сам собою приходит на ум заголовок и плывет далее прозаплетство, – В Бельгоградском Управлении полиции ощущается состояние повышенного энтузиазма – новый генерал. Структура с нескрываемым волнением пытается как можно быстрее впитать его требования, понять систему взаимоотношений с шефом. Новый начальник УМВД России по Бельгоградской области Кунакбай Бабаев встречает нас с широкой улыбкой на лице. Подтянут, спортивен, с любознательным взглядом».
И далее течет контекст, тук-тук, гремят клавиши. Вопрос за вопросом – образ начальника из солдафонского профиля перевоплощается в благообразный, почти бунинский анфас. Некоторые тезисы удаляются целиком, ответы тщательно переписываются. Ткань интервью складывается от начала и до конца, бодрое, как аллегро с огнем. Последняя точка для тех, кто заинтересован: «Материал подготовлен при содействии Федеральной и Региональной пресс-служб УМВД России».
Крякнув от охватившего нутро волнения и гордости за столь высокоштильную работу, редактор написал электронное письмо в пресс-службу. К месседжу он прикрепил текст и стенограмму, чтобы никто не заподозрил его в недостаточном усердии.
Пора было будить детей и пробираться бесконечными пробками в школу. Писатель выглянул в окно, где продолжал мучить дорожку дворник, посмотрел на свою занесенную снегом «лошадь».
Через сутки, когда печатный станок в типографии уже собрался уходить по домам, а телефон пресс службы УМВД выработал остатки ресурса эксплуатации, на электронный ящик мастера рулонных дел пришел факс с утвержденным вариантом текста. В опусе под новым заголовком «Управление работает эффективно» содержался врез: «Указом президента… на должность начальника… назначен генерал-майор полиции…» Далее по тексту шла биография Бабаева, написанная в лучших образчиках мастерства отдела делопроизводства и кадрового обеспечения. К согласованной оде были подобраны главы с подзаголовками: «О работе с ветеранами», «Полицейский Дед Мороз» и «Подрастающее поколение». Все это было снабжено данными статистики, которые раскрывали самый бодрый темп работы, как всего управления, так и подразделений, в частности. Из оригинала подготовленного редактором интервью в благословенном варианте осталось только имя журналиста и кое-какие знаки препинания.
«Вот блин, – позволил себе на мгновение раздосадоваться опытный слововед, но очень быстро сглотнув недоуменность, он отточенным порядком направил новый текст в корректуру, – Леночка, побыстрее подчитайте новый материальчик. Опять горим, знаете-ли».
И вот теперь, стоя перед Сержиком Мозерсоном посреди улицы Украинской, прокрутив нахлынувшие воспоминания, редактор в очередной раз укреплялся в мысли – загнанные под половицы тараканы-журналисты ответили миру взаимностью. Скупая логика – вы с нами так, в ответ держите квадратное «Собрание состоялось», полное сарказма, шаблонности и стилистических ошибок формальное отношение к работе. Девиз, будто разорванная на груди рубаха – не захотели пестовать четвертую власть, бережно сохранять ее самочувствие, так получите релиз, между строчек которого уложено все пренебрежение к несносной писательской доле. Что? Духовные скрепы не нащупали, национальную идентичность не поддержали? Неужели вам центрального канала телевидения мало? Кто еще сможет так жестикулировать в кадре, обладая столь исчерпывающей риторикой: «…как здорово, что мы провели круглый стол в знак поддержки сирийских патриотов»? А все остальные – брошенные, потерянные, не включенные… Мы тут по безработице и нужде всем журналистским профсоюзом под вашими подошвами утоптаны. Какой с нас может быть спрос?
Сержик Мозерсон, между делом, спрятав веселую газетку во внутренний карман френча, решил приступить к главному:
– Подыхаю, – почти навзрыд затянул он давно отработанную до мелочей мизансцену, – Выручишь старого товарища ста рублями?
– У-у, дорогой, – опечаленно ответил мастер слов, который с самого начала ведал, чем продолжится встреча, – Знаешь же анекдот «Красная Шапочка, я тебя съем»?
– Нет, – почти искренне заступорился Мозерсон.
– «Не съешь, волк, я сама голодная», – закончил историю редактор, размахивая руками, будто это гигантские челюсти сказочной девчушки.
– Сердце остановится, – пропустил жирный намек мимо ушей коллажист. В его голосе проступило противное уху повизгивание, которое демонстрировало подвижный склад его богатой, но очень тонкой психики.
– Эх, Сержик, – хлопнул знакомого по плечу словоплет, – Господь просто так смерти не дает. Заслужить ее надо, дружок! Бывай!
И редактор, не дожидаясь новых тезисов Мозерсона, лишь сознанием ощущая недоуменное хлопанье его ресниц, бодро припустился далее по Украинской.
Химия разных противоположностей
Шел 1981 год, подаривший США нового президента, а СССР – четвертую звезду героя генеральному секретарю партии. В эту застойную эпоху народ, всячески развлекавший себя в скучной определенности буден, передавал из уст в уста анекдот про забег Рейгана и Брежнева. По контексту американец финишировал первым и Советские газеты писали: «В результате напряженной борьбы Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев завоевал почетное второе место, а господин Р. У. Рейган пришел к финишу лишь предпоследним».
В стране получило развитие так называемое дело «русистов», которых глава Комитета Государственной безопасности Юрий Андропов счел еще более опасными, чем диссидентов. Именно тогда, вокруг разгона редакции журнала «Наш Современник», началась кампания по новому давлению на интеллигенцию, так и не нашедшей гармонии с властью.
Однако печатная пресса отдавала предпочтение совсем другим темам. «Только в прошлом году в счет обязательств по достойной встрече XXVI съезда партии, – писала областная „Бельгоградская коммуна“ – труженики НГДУ „Бельгограднефть“ добыли сверх плана двенадцать и одну десятую тысячи тонн нефти, два и семьдесят пять миллионов кубометров газа. Введено в эксплуатацию четырнадцать новых скважин. Себестоимость товарной продукции снижена на сто девяносто семь тысяч рублей. Воодушевленный высокой наградой Родины – переходящим Красным знаменем ЦК КПСС, Совета министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ и памятным знаком „За высокую эффективность и качество работы в десятой пятилетке“ с занесение на Всесоюзную Доску почета на ВДНХ СССР, коллектив управления в первом году одиннадцатой пятилетки также внес весомый вклад в выполнение предсъездовских обязательств».
Основными темами номеров становились: «Глубокое впечатление на педагогическую общественность произвел Отчетный доклад Центрального комитета КПСС XXVI съезду партии, с которым выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л. И. Брежнев. Нет ни одной стороны жизни, волнующей советских людей, которая не нашла своего отражения в этом глубоком по содержанию документе».
В Бельгоградской драме только что вышла премьера по пьесе «Каса Маре», встретившая новую волну критики за продвижение молдавских обывательских ценностей, а в детском театре с успехом шла колоритная грузинская сказка «Похождения храброго Кикилы».
У старшеклассников же одной из школ Бельгограда закончилась веселая лабораторная по химии, на которой Виталя Герань смешал в мензурке все, что только стояло на его столе. В какой-то момент колба не смогла удержать адской смеси и выстелила вспененной массой. Сидевшая рядом соседка – привлекательная немка по фамилии Гармс, вскочила со своего места и подняла подол юбки, чтобы попавшая на черный фартук кислота не прожгла ее белоснежных ног. Класс, наблюдая картину, пришел в состояние крайнего восторга. Особенно веселился секретарь комсомольской первички Славик:
– Лилия, снимай платье целиком, здесь все свои.
Строгая химичка Татьяна Анатольевна, к тому времени уже серьезно рассчитывавшая на кресло директора школы, подобной фамильярности стерпеть не смогла. Она в два прыжка оказалась у парты будущего регионального министра образования и влепила ему пощечину, отчего на прыщавой щеке Славика вспыхнул румянец, а очки чуть было не улетели к радиатору отопления.
– Фусенко, да как ты смеешь, – с презрением заявила она, – Да за такие слова запросто из комсомола вылетают. Гармс, марш в лаборантскую! Герань, вон из класса!
Остаток урока был сорван. Пока учитель и пострадавшая в четыре руки отмывали прожженный фартук в подсобке, класс смаковал подробности истории, успев обсудить и ноги немки, и фасон ее исподнего, и дальнейшую судьбу героев происшествия, если химичка посмеет дать происшествию ход.
По звонку, обгоняя друг друга в спринте к тесной раздевалке, редкий скромняга не пренебрег возможностью влепить Славику какой-нибудь щелбан, фофан или пинчище. Даже флегматичный Дремов, раскрутив на руке тяжелый кирпич портфеля с убойной надписью «Дип Папл», умудрился внести свою лепту в массовое унижение одноклассника.
У вешалок Фусенко подобрался к Лилии:
– Я влюблен, – заявил юноша и положил свои потные ладони девушке на грудь.
Гармс вспыхнула, ударила Славика по той же румяной щеке, которую до этого облюбовала химичка. Девушка, подрагивая телом, устремилась к выходу из раздевалки, уронив на пол свое пальто.
– Царица, – бросил ей вслед очкарик, но увидел кулак, которым пригрозил ему стоявший неподалеку Виталя, предпочел заткнуться. Герань поднял с пола очень советское манто одноклассницы и с невнятной нежностью водрузил его на вешалку.
Тем временем Гармс, почти рыдая, поднялась на второй этаж, где в единственном в школе лингафонном кабинете обитала классная руководительница – учитель «зидойча» Галина Михайловна Кузинина. Мэтр советской педагогики была в классе одна. Она разглядывала каракули словарного диктанта, написанный ее маленькими учениками.
Изредка, натыкаясь на новую ошибку, фрау поджимала свои тронутые старостью губы. Отточенным жестом дама выносила красную черту на поля и выводила правильный вариант, оканчивая фразу восклицательным знаком. На ее руке, державшей ручку, красовался огромный, во всю фалангу перстень с янтарем. Форму этого камня знало большинство мальчишеских макушек в школе, потому что преподаватель немецкого очень любила сопровождать нравоучения постукиванием перстня по черепушкам. Это силовое дополнение концентрировало внимание.
– Галина Михайловна, – схлебывая обиду, с порога заголосила Гармс, – Славка опять меня трогал в раздевалке.
История влечения Фусенко к Лилии имела уже достаточно большой архив жалоб со стороны девушки и даже ее родителей. У Галины Михайловны в специальной папке лежали многочисленные любовные записки Славика, чаще – откровенно глупые стишки его собственного сочинения. Все это Лилия каждый раз приносила классной даме, облачая в форму непреодолимой проблемы и трагизма.
– Что с твоей формой? – осведомилась Кузинина, разглядывая мокрое место с дырой на черном фартуке из гилюра.
– Это на лабораторной по химии случайно вышло, – не стала сдавать Виталия девушка.
– Слава, Слава, – вернулась к теме неразделенной любви классная руководительница, – Что же, придется выносить поведение секретаря на комсомольский актив. Так, я полагаю?
Лилия одобрительно закивала, потому что несуразный одноклассник с неприятным запахом изо рта уже давно стоял ей поперек горла.
– Однако, – добавила Галина Михайловна, – Задумайся, Лилия. У меня восемнадцать девочек в классе. А щупают в раздевалке только тебя.
Гармс, осознав смысл реплики, скривила смазливое лицо. Ее затрясло от волны накатившего стыда. Девушка, не имея возможности сдержать истерический рев, бросилась к умывальнику женской уборной, еще не подозревая, что последнюю фразу учителя немецкого она будет помнить всю свою жизнь.
Пятьдесят рублей навара
Наши дни. Вечерело. По улице Павлика Морозова славного города Бельгограда ехал изувеченный направлениями рейсовый автобус 69 маршрута. Будто подраненная скотина, припавшая на правый бок, тарантас постукивал пальцами и исчадно дымил богатой смесью машинного масла и газа, добытого на достопочтенном Кукарачанакском месторождении. Замызганные борта общественного закланца прятали под панцирем грязи рекламный проспект одной из контор по прокату катафалков, которая в данном месте могла бы смотреться несколько цинично, но таковой, однако, не смотрелась.
Салон был относительно полон, городская молодежь, преимущественно сидящая, с первобытным интересом листала ленты социальных сетей. Старшая группа, в большинстве висящая на поручнях, словно почерневшая груша, пространно разглядывала бытие в замороженные окна автобуса. Транспорт штормило и подкидывало на нередких буераках, отчего стойло приходило в ежемоментное движение. Кто-то из пассажиров каждый раз по-особенному тяжко вздыхал, поминая талант рулевого. Но этот умелец продолжал «перевозить кирпичи», потому что сам бельгоградский мэр не оставил сухопутному капитану другого выбора.
Можно почерпнуть ряд глубоких тезисов в сборнике великих цитат и носить на носу две старомодные линзы, как у Антоши Чехонте. Разучить мелодии на электрогитаре и поражать знакомых дам мастерством бренчания на нижней струне. Можно заделать себе любой образ, сообразно моде и внутренней установке. Но нельзя так запросто поменять в России зубы. Даже в ипотеку – под залог еще не родившихся поколений. Об этом размышлял любитель словесности, ненароком разглядывая пассажиров вокруг. Обладатели желтых, кривых, дешевых коронок, будто персонажи страшных кошмаров Франсиско Гойи, погребенного без головы, окружали его своим сомнительным очарованием. «Вот она вся инновация медицины, – думал редактор, вспоминая потоки бравурных отчетов министерства здравоохранения, – Хорошие зубы – как благородный титул, стали уделом избранных».
И все-таки шелкопер тепло относился к людям. Впрочем, его самого вводило в смущение понимание, что скорее эта лояльность лежала на слабых нервах, нежели на большом чувстве любви. А может быть, что еще печальнее – на перманентном желании нравиться, профессиональном обаянии или какой другой ерунде, которая к духовности имела параллельное отношение.
Памфлетист был придавлен соратниками по проезду к вертикальному поручню, располагавшемуся в самом начале пахнувшего отработанными газами салона. Руливший своей легковушкой, редактор не часто оказывался в общественном транспорте. Сама эта необходимость ему не была в тягость. Может быть потому, что где-то в потаенных углах его памяти хранились воспоминания из девяностых, когда он, не имевший тогда собственной повозки, часами ждал редких рейсовых «Газелей», чтобы доехать до работы. Именно тогда, пассажиры Старого района, взявшись за руки, останавливали общественный транспорт, перегораживая трассу целиком. Иначе вынудить сделать остановку переполненный рейс было нельзя. А теперь другая эпоха, можно ездить и автобусом относительно свободно.
Филолог мог вполне себе видеть, как выпрямлялся в своем кресле водитель, переключая разнузданную раздатку, и вены на его грязной и плохо выбритой шее, взбухавшие в момент физических усилий. Как-то нескладно получалось у рулевого управляться с его антилопой, будто сидел он за чужой баранкой. И не говорил он во время движения ни с кем из коллег, как это делали другие перевозчики, сообщая о пробках на дорогах в той стилистике, которая и не снилась классическому жанру настоящего репортажного. Этот же крутил колесо молча, вцепившись в него излишне нервно.
– Землятшок, – обратился к словоплету подвыпивший «братишка», протискивающийся к выходу, – передай за проезд.
Земляк был одет в поношенные джинсы, спортивную куртку «а ля Болонь» и пропотевшую шапчонку с облупившейся наклейкой «Фишер». Маракуша протянул писателю ладонь с теплой мелочью, но в этот момент очередная дорожная яма пробила подвеску 69 автобуса. Железная наличка фейерверком разлетелась в разные стороны из писательской руки.
– Да твою же мать! – выругался пассажир, отодвигая своей корявой кистью редактора. Он почти влез в пространство кабины извозчика, опираясь на плоскость ковра, укрывавшего двигатель, на котором лежала поролоновая монетница, – Сам деньги по салону собирать будешь, размудон! Кто тебя, черта, за руль пустил?
– Э-э, сам ты черт! Костыли убери отседа, – взорвался вагоновожатый, но был подло отвлечен от дискуссии легковушкой с треуголкой «У» на крыше. Курсант грубо делал автобус, при этом умудрялся еще и дудеть в свой клаксон, подрезая рейсовый тарантас.
– Е-мое, – только и смог добавить автобусник, подразумевая вообще все российские безобразия, включая его жену пэтэушницу, которая накануне ночевала у подруги, но вернулась до петухов зигзагами, обескуражив бодрым матом в коридоре тещу.
Пассажиры 69 маршрута, предощущая зрелище, приподнимали взгляды от смартфонов. Сидящая же на ближайшем к кабине сиденье колотовка, прижимавшая к своему двенадцатому размеру треснувший по шву пакет с каким-то скарбом, запричитала:
– Боже мой, день, а этот уже надрался.
По салону пошла легкая волна сентенций, которые умещалась между темами алкоголя с утра, разбитыми дорогами и талантом рулевого.
– Друзья! – пресек в самом зачатии полемику беллетрист, выпрямляя туловище, – А вы обратили внимание, как этот достойный товарищ красиво обратился ко мне?
Пассажиры с подвыпившим бедокуром и водителем, заинтригованные неожиданным поворотом, ждали ответа, сконцентрировав внимание на журналисте.
– Он сказал «землятшок», понимаете, – продолжил писатель, делая шаг вперед, чтобы его могли разглядеть и задние ряды, – Я, между прочим, почти всегда безошибочно определяю собеседников по прононсу. Окающие, акающие, съедающие гласные… Сколь необъятна Россия, друзья! И стоит где-то услышать несколько слов от попутчика, как уже видишь – Кубань, Вологда или Тула перед тобой. Свой особенный русский язык и у белорусов, с их непередаваемым «символичшно», у одесситов, что подчеркивает необъятное пространство русскоязычного мира. Мы – разные грядки одного большого и плодородного огорода. Так зачем же нам ссориться, друзья?
– Это чо? – первым очнулся шаврик в рыбацкой шапчонке, – И меня по базару определил? Ну-ка скажи – откуда я?
– Ты? – Рассмеялся словоплет, – Местный ты! Беззубый просто. И, видимо, слегка сидевший.
Легкий смешок пробежал по салону.
– Слегка, не слегка, – раздосадовался пассажир, – Вова загрызет и тем, что есть. Любого.
– Ну-ну, Вова, не надо буксовать, мы не из пугливых, – посланник мира похлопал пройдоху по плечу, – Все хорошо! Тебя все уважают! Смотри, твою остановку проезжаем!
– Ё! – воскликнул фуфлыга под очередной смешок в салоне, – Зема, двери открой, тебе говорю!
Водитель, утомленный подобной братией, справедливо решил, что лучше от попутчика побыстрее избавиться. Фигура в шапочке «Фишер», подхваченная инерцией резкой остановки, скатилась по ступенькам вниз, по ходу полета задев перегородку, едва не ломает уже основательно истрепанный пластик.
– Гад! – прокричал «землятшок», оказавшись снаружи и показывая кулак автобусу.
– Сам ты гад, – себе под нос процедил извозчик, прибавляя ходу своей дребезжащей колымаге.
Фишер, оставшийся наедине со своей добычей, стоя на вершине грязного снежного отвала, потрошил подрезанный кошелек редактора. Среди скидочной карты на услуги фотографического салона, пары банковских карт, не имевших для воришки никакой практической ценности, лежала весьма оскорбительная сумма в пятьдесят рублей. «Землятшок» сплюнул с досадой, подбросил портмоне в воздух и со всей хмельной дури влепил по кошельку самым кончиком башмака из спилковой кожи.
– Это правильно, молодой человек, что вы вмешались, – как-то невзначай бросила писателю толстуха, подбирая крепче к груди свой рваный тюк, – Если бы не вы, дракой дело бы кончилось.
Публицист, еще не обнаруживший пропажи кошелька, кивнул, не желая продолжать полемику. В его голове прояснились воспоминания. Набережная Москва реки у храма Христа Спасителя.