Денис Бурмистров
Равновесие Парето
4
Разбудил меня громкий звук где-то рядом. Я заворочался, заскрипев пружинами раскладушки, потянул одеяло на голову, желая удержать стремительно улетучивающийся сон. Увы, это оказалось мне не под силу, потому как навязчивый звук превратился из громового ворчания в мужской бас. И стоило мне понять это, как тут же к голосу присоединилась какофония звуков из позвякивания ложкой по стенкам чашки, скрипа стула и какого-то шуршания.
– Семёныч, это иррационально! – возмущённо прорычал незнакомый бас. – Ты бы себя со стороны послушал.
– Я знаю, что говорю, – возразил ему голос Степанова.
Заскрипели доски пола, раскладушка качнулась, будто мимо прошёл кто-то большой и тяжёлый. В нос ударил запах крепкого табака.
Не желая больше притворяться спящим, я перевернулся на спину и откинул с лица одеяло.
Первым ощущением было, словно я и не спал вовсе. Всё та же темнота ночи в маленьких окнах под потолком, всё так же тускло светит лампа, старик в безрукавке сидит на стуле, держа в руках дымящийся стакан в подстаканнике, на столе дымится пепельница.
А вот напротив него, в метре от меня, стоял великан, большой и определённо тяжёлый. Я сразу узнал в нём персонажа карикатуры со стены – тёмная борода, торчащая в разные стороны, будто у пирата, длинные волосы, стянутые сзади в хвост, маленькие глаза над холмами щёк. Одетый в длинный болоньевый анорак невероятных размеров и в линялые джинсы, он тёмно-зелёной тучей закрывал от меня большую часть потолка. В своей лапище великан держал чайную чашку, которая практически терялась между пальцами.
Старик заметил, что я проснулся, скосил глаза. И тут же туча пришла в движение, и практически мне в лицо протянулась огромная лопата ладони для рукопожатия.
– Карчевский Олег Аркадьевич, геолог-рецидивист, – абсолютно серьёзный тоном представился великан и тут же опять отвернулся к собеседнику. – Не прав ты, Семёныч, не прав. И доказывать я тут ничего не буду.
– Твоя воля, – легко согласился старик и улыбнулся мне. – Вставайте, Игорь, чай заварился.
Я бросил взгляд на наручные часы. Надо же, половина десятого утра.
Завтракал я за столом в одиночестве. Степанов выставил передо мной большую чашку и тарелку с парой бутербродов. Пододвинул открытую коробку с мелким рафинадом. Пожелал приятного аппетита. После чего они с Карчевским ушли курить на крыльцо.
Покушал я быстро, обжигаясь крепким чаем. Всегда неловко себя чувствую по утрам в гостях. А уж тут тем более. А ну как старик уйдёт, сдав смену, и мне придётся, пусть и недолго, но находиться один на один с этим бородатым шутником?
Но опасался я зря – человек-гора оказался не сменщиком.
– …Заброшу и уйду, – услышал я голос Степанова. Дверь открылась, и они вошли в диспетчерскую. – Сколько уже можно-то?
– А я что тебе говорил? – вставил Карчевский. – Оно уже нахрен никому не надо…
Я запихнул в себя последний кусок бутерброда, запил остатком чая. Поднялся из-за стола, как раз им навстречу.
– Позавтракали? – кивнул старик. – Прошу извинить меня, Игорь, но я не смогу составить вам компанию. Опять сменщик не пришёл. Вы помните дорогу до нотариальной конторы?
– Да, помню.
– Тут несложно, по прямой. – Николай Семёнович кивнул на входную дверь. – И надевайте пальто, на улице моросит. Если вдруг что-то случится – я тут ещё сутки буду, приходите, не стесняйтесь.
– А что может произойти? – спросил я между делом, собирая вещи.
– Это вы нам потом расскажете, – ответил мне Карчевский, нагло ухмыляясь в бороду. – Нам очень это интересно.
Я хмыкнул, показывая, что оценил сарказм, накинул пальто. Отказался от старого чёрного зонта с поломанной ручкой, на всякий случай попрощался. И с облегчением покинул старую диспетчерскую, хлопнув на последок дверью.
До нотариальной конторы я добрался довольно споро, практически в одиночестве шлёпая по лужам пустого проспекта. В свете бледных фонарей я видел несколько человек, спешащих по своим делам, но их оказалось до пугающего мало для будничного утра. Машин проехало чуть больше, причём три или четыре из них оказались бортовыми грузовиками и ехали они со стороны шахт. Где-то вдалеке несколько раз прогудела сирена. Я читал, что так на заводах оповещают о начале рабочего дня.
Я прошлёпал по лужам, старательно обходя грязевые разводы, прыжком оказался под козырьком двери нотариальной конторы. Без особой надежды потянул ручку двери, но она легко подалась, пропуская меня внутрь.
Миновав светлый коридорчик, я упёрся в обитую дверь с вывеской: «Нотариус А. Ю. Савохин». Из-за неё раздавался стук клавиш печатной машинки. Ещё не решив, как вести себя, я вошёл внутрь.
Нотариус оказался, как все встреченные мной здесь люди, каким-то растрёпанным и взъерошенным, хотя и старался поддерживать официально-канцелярскую внешность. Немолодой уже мужчина с мягкими чертами лица, одетый в поношенный серый костюм с ослабленным синим галстуком, он усердно печатал что-то на тяжёлой печатной машинке. Машинка была из тех, что показывают в кино про эпоху развитого социализма, – высокая, с чёрными клавишами и кареткой с длинным рычажком. Она буквально вбивала буквы в лист, зажатый между двумя валиками.
Отодвинутая в сторону, перед нотариусом лежала клавиатура выключенного компьютера. Видимо, современной оргтехнике Савохин предпочитал старое и доброе.
– Здравствуйте, – хмуро поздоровался я.
– Здравствуйте, – человек поднял на меня голову, с трудом оторвавшись от напечатанного. – Чем могу помочь?
Я молча положил перед ним мятый лист телеграммы. Отчего-то начало проявляться глухое раздражение. Конечно, нотариус не мог меня знать в лицо. Но неужели к нему в последнее время заходит так много посетителей, что он даже не удосужился поразмышлять и понять, кто я и зачем заявился? Тем более что кругом все знакомые лица, а по мне за версту видно приезжего.
Нотариус взял листок и внимательно пробежал его глазами, кажется, тщательно вчитываясь в каждое слово. Я терпеливо ждал.
– Вот оно что, – протянул Савохин. – Присаживайтесь.
Он без особенного энтузиазма указал мне на стул возле стены. Я секунду задержался, смерил его взглядом, потом снял пальто и сел на стул. Ох, что-то он как-то спокойно отреагировал. Обычно платные юристы, которых я знал, адвокаты и нотариусы, вцеплялись в клиента похлеще весенних клещей. Учитывая количество институтов и университетов всех мастей, выпускающих адептов Фемиды, конкуренция среди них была как среди ночных таксистов, а рабочие места становились призом в гонке связей и знакомств. Потому меня несколько озадачило такое наплевательское отношение этого Савохина А. Ю. Впрочем, возможно, у него тут конкурентов и вовсе нет, учитывая массовый исход местного электората из города.
– Да, это моя телеграмма, – зачем-то уточнил нотариус. – Но вы разве не получали вторую?
– Вторую? Нет, не получал, – напрягся я. – А в чём, собственно, дело?
– Я отправлял вам вторую телеграмму, – Савохин развернулся в пол-оборота ко мне, сложил руки на столе, – в которой сообщал, что необходимость вашего непосредственного присутствия отпала. Вы ведь её получали?
Я хотел возмущённо возразить, но нотариус опередил меня, продолжив:
– Впрочем, раз вы тут, то, видимо нет. Что же, мне очень жаль сообщать вам лично такие вести. – Нотариус открыл верхний ящик стола и стал вытаскивать оттуда тонкие папки-скоросшиватели, складывая их на столе. – Но дело в том, что наш город в скором времени деорганизуют, а потому большая часть квартир и домов, которые лишились своих жильцов, выводят из жилого фонда и консервируют до неопределённых времён. К моему сожалению, квартира господина Краснова подпадает под этот случай.
– Что значит – деорганизуют?
– Отключают от коммунальных линий, закрывают маршрутные пассажирские перелёты, прекращают подвоз продовольствия. – Нотариус наконец нашёл нужную папку, положил её отдельно, остальные так же неспешна стал перекладывать обратно. – Видите ли, наш город с тех пор, как иссякли запасы недр, медленно вымирает. Кому было куда уехать – уехали. Уже не работают больница, почта и ряд магазинов. Из правоохранителей остались один участковый да следователь, оба уже пенсионеры. На прошлой неделе уехала вся администрация, оставив руководить городом бывшего начальника шахты. Мы ничего не производим, не приносим прибыли, поэтому Министерство горных разработок обоснованно посчитало нас нерентабельными. Подводя итог – город закрывают. Вот документы на квартиру Краснова.
Савохин подвинул мне найденную папку, но я не стал её открывать, растерянно переваривая услышанное.
– Так что, я зря ехал? – задал я наконец вопрос, запоздало осознавая его глупость.
– Ну, не хочу вас расстраивать, – Савохин как-то кисло улыбнулся, – могу биться об заклад, что немногие могут похвастаться тем, что видели целый город в таком вот виде. Походите, посмотрите. Проникнетесь величием момента, так сказать. Со своей стороны могу посоветовать следующее.
Он сам раскрыл папку, вытащил из середины стопки листов один, с мелькнувшей надписью «Приказ» в шапке.
– Вот, прочитайте. Это Приказ Министерства о компенсации владельцам жилья. Так как дарственная оформлена на вас, и компенсацию выплатят именно вам.
– Сколько? – воскликнул я, пробежал глазами текст. – В размере двадцати процентов от стоимости квартиры? Я так предполагаю, квартиры тут стоят не шибко дорого?
– Я взял на себя труд посчитать. Сумма компенсации составит семьдесят тысяч минус налоги. Неплохие деньги, если посмотреть. Особенно учитывая, что даются они за квартиру, которую даже продать не выйдет за отсутствием желающих жить в этом городе.
– Невелика компенсация, – буркнул я.
– Ну, тут я ничем помочь не могу. – Савохин безразлично пожал плечами. – Для меня лично это большая сумма. Вопросы ко мне ещё есть?
– Честно говоря, я в растерянности, – признался я. – Если уж говорить начистоту, знал бы, так не попёрся бы в такую даль. У меня только билеты обошлись в десятку, а ещё назад ехать. А потом ещё по инстанциям бегать, выбивая эти деньги за квартиру? Я даже не знаю, с чего и начинать-то, учитывая, что жить мне негде, а вертолёт прилетит лишь в среду. Эх, понёс же меня чёрт…
– Да-да, конечно, – кивал мне нотариус, углубившись в свои мысли. – Вы правы. Но бывают в жизни моменты, которые от нас не зависят. Относитесь к этому философски. А по поводу жилья, так в этом проблемы нет, собственно. Давайте я вам покажу квартиру Краснова, в ней вы и переночуете пару дней. Дом ещё от линий снабжения не отключили, так что газ и вода там есть. С электричеством, увы, проблемы, но да вам же там детей не растить?
Савохин позволил себе кривую улыбку, поднялся из-за стола. Поднялся и я, чувствуя себя жертвой какого-то большого обмана. Обидно было, честное слово.
– Давайте, ведите, – вздохнул я. – Делать всё равно нечего.
Первая ассоциация, которая приходит мне на ум при словах «временное жилище», – это гостиница. Мне иногда приходится ездить по рабочим командировкам, поэтому своё мнение об этих «приютах путника» у меня сложилось. Впрочем, не могу сказать, что навскидку вспомню все номера, интерьеры и ванные комнаты, довольно однообразные мне попадались образчики. Обезличенным стандартом в голову приходят тусклые стаканы на столе, выцветшая ковровая дорожка, прожжённая занавеска у форточки, плохо закрываемая дверь с дряблым замком, поломанные вешалки в шкафу. Естественно, всё это укладывалось в тот гостиничный набор, на который был рассчитан выдаваемый мне на работе лимит средств. Думаю, что в отелях, которые хотя бы могут заикаться про наличие мифических звёзд на фасаде, всё, возможно, обстоит по-другому. Не знаю, я в них не бывал.
Но одна гостиница мне всё же запомнилась. Причём запомнилась историей, которую не стыдно рассказать за пьяным столом старых знакомых, щёлкнув пальцами, воскликнув: «Ах да, случай со мной был один…»
Мотель назывался «Лукоморье» и находился на самом краю города, на конечной остановке автобуса. Двухэтажное кирпичное здание, с маленькими номерами и единым на этаж санузлом. Из удобств – лишь небольшой телевизор с огромным пультом да набор вафельных полотенец с синими печатями в уголках.
Я вселился в номер на втором этаже, приехав утром. Мне предстояло пробыть в городке несколько дней, помочь клиентам разобраться в хитросплетениях технической документации. Стоит упомянуть, что погода стояла великолепная, тёплое солнце позднего апреля подсушило землю, проталкивали сквозь пожухлый ковёр прелых листьев первые травинки, на ветках пели птицы.
Первый день я работал недолго, лишь представился руководству филиала да поговорил с парой специалистов. После чего направился в гостиницу, желая немного поспать после дороги. В номере поставил чайник, принялся раскладывать вещи, когда меня привлёк вид из окна.
Окна моего номера выходили на задний двор и буквально упирались в стоящий неподалёку дряхлый деревянный особняк. Такие обычно называют помещичьими или дворянскими, они сохранились ещё с царских времён и зачастую служили впоследствии коммунальными квартирами для победивших рабочих и крестьян.
Дом был с Т-образным фасадом и был выдвинут своим корпусом-ножкой в сторону гостиницы, прямо к моим окнам. При желании я мог добросить что-нибудь не очень тяжёлое до обитых досками стен, до резных наличников и разъехавшегося крыльца. Этот дом был заброшен и безлюден, входная дверь отсутствовала, а крыша местами провалилась. По всей видимости, хозяева когда-то строили его возле торгового тракта на пути в город, но теперь город сам пришёл к дому и теснил его кирпичными стенами новостроек. И, скорее всего, снос этой древности был лишь делом времени.
Напротив моих окон как раз располагались окна второго этажа особняка, внутри было темно и пусто. К удивлению сохранились и стёкла, за ними – короткий тюль, сдвинутый в сторону. Честно говоря, зрелище довольно унылое, если не сказать жалкое. Некогда здоровый для своего времени дом, крепкий и достаточно яркий, теперь доживал свой век, скособочившись, вынужденный лицезреть подслеповатыми глазами жизнь приезжих.
Я подивился открывшемуся виду и продолжил ходить по номеру, разбирая вещи, вытаскивая банки с кофе и сахаром из сумки, аккуратно раскладывая на столе рабочие бумаги.
Так прошло некоторое время, день близился к вечеру. Я с чашкой кофе поднялся из-за стола, чтобы размять ноги, прошёлся по номеру, прихлёбывая из кружки ароматный напиток. И замер, уставившись на старый дом.
Из окна напротив, из глубины пустой комнаты, на меня смотрел одетый в чёрное не то ребёнок, не то карлик. Его было видно нечётко, он стоял в полумраке, и я мог лишь различить общие черты. Большая лысая голова, крупные несимметричные глаза, широкий приоткрытый рот. Весь серый, морщинистый, без бровей. И абсолютно недвижимый.
Я смотрел на него, он смотрел на меня. Так длилось несколько секунд, потом мой неизвестный сосед словно шагнул назад и исчез в темноте комнаты, бесследно, не отводя от меня своего страшного взгляда.
Весь оставшийся вечер я чувствовал себя неуютно. Периодически подходил к окну и выглядывал наружу. Безрезультатно. Странный гость заброшенного дома не появлялся.
Через пару часов я лёг спать.
Следующий день практически стёр у меня из головы этот случай, я закрутился в делах и разговорах. Местные специалисты оказались абсолютно неподкованными, пришлось углубиться с головой в объяснения. Потом поехали на объект, там я показывал всё наглядно. Незаметно прошёл обед, а за ним и четырёхчасовой чай с баранками. Оценив объём работы на следующий день, попрощавшись с усталыми техниками, я решил проветриться и пошёл в гостиницу пешком. По пути купил пива, завернул в газетный киоск.
В номер поднялся уже в хорошем расположении духа. Включил телевизор, стал вешать на плечики костюм. Да так и застыл, прижав к груди свёрнутые брюки.
Из пустого дома в моё окно вновь смотрел чёрный мальчик-карлик. С тем же пустым выражением лица, с теми же вытаращенными глазами, с тем же полуоткрытым ртом.
Я не выдержал и, демонстративно бросив брюки на кровать, подошёл к окну. Мне показалось или выражение этого уродца изменилось? Или нет?
Я поднял руку и помахал ему. Странный человек никак не отреагировал, вновь словно растаял, скрывшись в темноте комнаты. Я ещё немного подождал, но незнакомец больше не показался.
И вот тут мне стало не по себе. Я даже поёжился. Неприязненно отошёл от окна, задёрнул шторы.
С чего бы нормальному человеку приходить каждый вечер в заброшенный дом и смотреть в окна гостиницы? Но то нормальному, а этот уродец, он нормальный? А может, извращенец? Маньяк? Папарацци?
Вечер был безвозвратно испорчен. Оставшееся время я просидел перед телевизором, нервно дёргаясь от любого шума, а когда наконец лёг спать, то долго не мог уснуть, сжимая в ладони металлический Parker.
Следующий день я был раздражителен и рассеян. С горем пополам доделал работу на объекте, чуть не поругался с главным техником, взял на презентацию не те слайды. Когда пришло время обеда, я уже чётко для себя уяснил, что вечером наберусь храбрости и схожу в этот дом. Возможно, смогу понять что там делает мой ночной смотрящий. Своё такое решение закрепил чашкой кофе.
Вечером, зайдя в гостиницу и оставив вещи, я подошёл к старому особняку, потирая в кармане украденный в кафе ножик с закруглённым кончиком. Стоял некоторое время, не решаясь войти и прислушиваясь. Всё же не горел я желанием встретиться с этим чёрным карликом, не решил я до конца, как реагировать. Не брошусь же я на него с кулаками? Или надо бы накостылять ему? Совсем не умею я вести себя в подобных ситуациях.
Глубоко вздохнув, я всё же начал свой короткий поход по старому дому.
Если вы когда-нибудь были в заброшенных домах, то представите себе общий антураж увиденного. Мебели нет, двери не везде сохранились. Сморщенные, отклеивающиеся обои, осыпающийся потолок. На полу старые газеты, бутылки из-под дешёвой водки, иногда шприцы. Запах сырости. В общем, ничего примечательного.
Поднявшись по скрипучей лестнице на второй этаж, я без труда нашёл комнату, из которой открывался вид на мои окна. И не увидел ничего особенного. Комната как комната, никаких ужасных надписей или пятен крови.
Я подошёл к окну, выглянул наружу, щурясь от вечерних лучей солнца. Повернулся, чтобы уйти. И узрел своего страшного соглядатая.
Лучи солнца проходили сквозь дырявый тюль, образуя на покрытой трещинами стене причудливый узор, который при желании можно принять за лицо. Как раз под узором часть штукатурки осыпалась, обнажив просмолённые доски, которые увиделись мне чёрными одеждами.
Несколько секунд я смотрел на эту игру света и тени, потом солнце опустилось за крышу гостиницы, и мой карлик растаял, оставив лишь трещины и сколы.
Такая вот курьёзная история со мной приключилась. Впрочем, в противном случае я бы просто стал ещё одним из очевидцев странных явлений, коими полнится телевидение и жёлтая пресса. Но всегда интересно знать суть вещей, хотя и не всегда эта суть интереснее самой вещи…
– Интересная история, – без особенных эмоций кивнул Савохин. – Мы пришли, вот дом номер пять по улице Солнечной.
Передо мной высилась стандартная панельная пятиэтажка бледно-голубого цвета. В четыре подъезда, с балконами в шахматном порядке. На глухой боковой стене выложена мелкой плиткой мозаика – скуластый суровый юноша в шахтёрской каске и с комсомольским значком, под ним лозунг: «Труд – Родине!».
В общем, дом номер 5 по улице Солнечной оказался обычным домом из эпохи скоростного и дешёвого строительства.
– Идёмте, я покажу вам квартиру, – поторопил меня нотариус и первым вошёл в полутёмный подъезд.
Мы поднялись по узкой лестнице на третий этаж, остановились напротив квартиры с металлической цифрой 7.
– Счастливый номер, – без особенного энтузиазма заметил Савохин, щёлкнул замком кожаного портфеля и, немного покопавшись, вытащил коричневый конверт. Из конверта на ладонь выпала связка ключей.
– Вот этот, длинный, от металлической двери. Второй от внутренней двери, но я её не запирал, – прокомментировал старый юрист, отпер наконец дверь и отошёл в сторону, пропуская меня в квартиру.
У каждой квартиры есть свой уникальный запах. Каждый обжитый дом имеет свою гамму ароматов, сложенную из множества различных составляющих. И мы зачастую не замечаем, чем пахнут наши собственные жилища, привыкнув, как неряшливые владельцы собак не ощущают запаха псины, который сразу бьёт гостям в нос. Мне всегда было интересно, чем же пахнет моя квартира. Но как бы я ни принюхивался, открывая входную дверь, ничего не мог уловить.
Квартира Краснова пахла чем-то приятным, тёплым и домашним. Видимо, запах этот ещё не успел выветриться.
Короткий коридор с деревянными рогами вешалки, трюмо с большим зеркалом, дверь в совмещённый санузел. Над трюмо – встроенная антресоль с заклеенными обоями дверцами.
Я прошёл по скрипучим паркетным доскам в гостиную, остановился на пороге. Маленькая проходная комната с одним большим окном-балконом. У стены тёмно-коричневая «стенка» не первой свежести, в которой полки между собой делили книги и фаянцевая подарочная посуда. Тут же – часы, фотографии в рамках, небольшой пористый камень. Напротив столика с телевизором – диван – кровать. У дальней стенки, по правую руку от меня, – тяжёлый стол с двумя тумбочками, сложенные стопкой бумаги, раскрытый журнал с мятыми глянцевыми страницами, подставка для ручек.
– А там что? – Я указал на закрытую дверь напротив.
– Спальня, но дверь заперта, – ответил Савохин, прошедший вслед за мной. – А тут кухня у нас. Плита работает. Газ пока не отключили. Вот тут вентиль повернуть нужно будет, если захотите чайник, там, подогреть, или приготовить чего поесть. Холодильник, кстати, пустой.
Нотариус деловито прошёлся по квартире, осматриваясь, вышел из кухни и вернулся в гостиную. Остановился возле балкона, с шумом отодвинул тюль и открыл форточку.
– Балкон, конечно, немного в ненадлежащем виде…
Я его слушал вполуха, разглядывал фотографии на полке. Из-под пыльного стекла на меня смотрел Денис Краснов, улыбающийся, небритый, в брезентовом анораке и грязных джинсах, с гитарой на плече. Смотрел Денис Краснов строгий, в костюме с галстуком, окружённый так же одетыми мужчинами, один из которых пожимает Денису руку. Смотрел Денис Краснов, со смущённым лицом держащий на руках смеющуюся девушку.
И последним на меня смотрел я сам, обнимающий за плечи молодого Дениса Краснова в солдатской пятнистой форме.
Меня вдруг словно что-то кольнуло в груди, стало стыдно и неловко. Как я мог забыть, даже не поинтересоваться?
Я, не поворачивая головы к нотариусу, чтобы ненароком не встретиться с ним глазами, хрипло спросил:
– А что с ним произошло?
– Вы имеете в виду Дениса Семёновича? Обвал в шахте, – как-то буднично ответил мне Савохин. – Тут иногда такое случается. Сами понимаете, работа под землёй всегда связана с риском.
– Кем он работал?
– Кем-то в отделе по консервации шахт.
– А хотел учителем…
– Ну, этого я не знаю. Может быть, только последняя школа пять лет назад закрылась. Видимо, после этого Денис Семёнович и пошёл в Горную Управу.
– Так это значит, что он дарственную на меня оформил незадолго до гибели? – озвучил я пришедший в голову вопрос. – Зачем? Он не говорил?
– Нет, не говорил. – Савохин покачал головой. – Но вы не берите в голову, в шахтёрских городках такое не редкость. Как я уже говорил, риск для жизни большой, аварийные случаи со смертельным исходом нет-нет, да происходят. Потому многие предпочитают квартиры переписать на родных, на жён или детей. Вы Денису Семёновичу сослуживцем приходитесь, если не ошибаюсь?
– Да, но мы после армии и не виделись ни разу. Как-то первое время письма ему писал, но потом всё угасло само собой, контакт затерялся. Оттого для меня телеграмма ваша такой неожиданностью стала, всё-таки почти десять лет прошло с момента, как мы с Денисом последний раз виделись.
Я кивнул в сторону армейской фотографии.
– Причину выбора именно вашей кандидатуры на оформление дарственной Денис Семёнович не озвучивал, если вы об этом. – Савохин посмотрел на меня поверх очков. – Расспросите его друзей, близких, если найдёте.
– А вы?..
– Мне о них неизвестно, я не интересовался. Если есть желание, то сходите в Управу, возможно, там вам скажут, с кем он общался. Теперь прошу извинить меня, другие дела ждут.
Я отвлёкся от своих тягостных дум и критически посмотрел на нотариуса Савохина. Вот ведь истинный юрист – врёт и не краснеет. Какие у него могут быть дела? Все клиенты уже по ту сторону гор, а он всё делает видимость чрезвычайной занятости. Мало того, что вообще не эталон приветливости, так ещё и поскорее избавиться хочет. Или зря я так? Ведь печатал что-то… Да ну его, в конце концов! Пусть катится, куда хочет, мне нужно побыть одному, переварить события дня.
Савохин отлепился от подоконника, прошёл мимо меня к выходу. На пороге оглянулся:
– Папку с документами я оставил на кухне. Будут вопросы – приходите. Прощайте.
– Подождите! – окликнул я его, пронзённый мелькнувшей мыслю. – А во сколько завтра вертолёт прилетает?
– В три часа дня. Что-то ещё?
– Да… Наверное… Где у вас магазин? Или столовая какая-нибудь? Я бы пообедал.
– Магазин в соседнем доме был. Сейчас не знаю.
– Спасибо.
Савохин кивнул и вышел из квартиры, прикрыв за собой дверь. А я, влекомый каким-то импульсом, подошёл к окну, упёрся лбом в стекло и смотрел ему вслед. Нотариус вышел из подъезда и, ссутулившись, пошагал по дороге вдоль проезжей части, чуть покачивая своим кожаным чемоданчиком. А я вдруг подумал о том, отчего он сказал «Прощайте»? Как-то это слово звучит по-киношному, сейчас так не говорят. Сейчас говорят «До свидания», «Пока», «Увидимся» или псевдомодное «Бай-бай». Но никак не «Прощайте», это слишком драматическое слово. Такое, конечное, что ли. Не подразумевающее продолжения. И отчего-то после такого слова обязательно должен звучать выстрел. Стереотип, видимо, опять же, из фильмов. «Прощай, ничего личного!» – и БАХ! из пистолета. И титры.
Не говорят сейчас «Прощай». Современные люди не любят явных контрастов. А это слишком контрастное слово, в нём совсем нет позитива новой встречи.
Впрочем, может, нотариус как раз хотел подчеркнуть, что больше не хочет меня видеть? Или просто намекнул, что мы больше не увидимся? Странные, странные люди населяют тебя, Славинск, город-котелок.
Я повернулся к окну спиной, заняв на подоконнике место ушедшего юриста, и окинул взором комнату.
Если бы тут жил я, то мебель бы расставил иначе. Как-то сухо она стоит, очень правильно, рационально. Ничто не выделяется, всё одинаковое. Никаких округлостей, сплошные горизонтали и вертикали. Никаких излишеств. Прямо подчёркивает характер хозяина.
Зачем ты мне оставил всё это, Денис Краснов? Почему именно мне?
– Так, ладно. – Я хлопнул ладонями по поверхности подоконника и выпрямился. Оставим загадки на вечер. Сейчас нужно, пока не стемнело, найти магазин и купить что-нибудь на обед. Пельмени, пожалуй, вполне подойдут.
На всякий случай я прошёл на кухню. Проверил газ, воду. Щёлкнул пару раз выключателем. В отличие от газа и воды, электричества действительно не было. Заглянул в холодильник и удостоверился, что он пуст. Бросил взгляд на лежащий на столе серый конверт, но трогать не стал. Удовлетворённый осмотром, направился на улицу.
Я вышел к дороге и встал на распутье, засунув руки в карманы пальто. Посмотрел в одну сторону, в другую.
В отличие от приснопамятных витязей у разъездного камня, которым приходилось выбирать из трёх зол меньшее, я не был отягощён моральным выбором и мог пойти по любой дороге. Это мне и нравилось в гулянии по незнакомым городам. Ведь в какую сторону не иди, всё равно за каждым домом, за каждым поворотом тебя ждёт что-то неизвестное, то, чего ты не видел. И пускай все подобные промышленные городки похожи друг на друга, в них сложно отыскать более-менее памятные и исторические места, но сами жители так или иначе оставляют свои следы на всей этой шаблонности. Будь то дворик умельца-столяра, который заставил всю территорию деревянными поделками. Или разрисованная модным ныне граффити стена. А иногда нет-нет, да и встречаются дома необычной формы или структуры. Особенно мне нравились те из них, у которых необычный внешний вид был предопределён не фантазией архитектора, а смешением случаев и обстоятельств.
Так в каком-то из провинциальных городов я видел дом, висящий между двумя соседними домами. Бревенчатый сруб с обеих сторон обстроили кирпичными домами, да так плотно, что после покраски нельзя было различить места переходов. А потом что-то там случилось, возможно, подземные воды подмыли фундамент или грунт осел, но в один прекрасный момент земля под деревянным домиком ушла вниз, оставив незадачливое строение висеть между крепкими плечами соседей. Там так и осталась невысокая арка, в которой предприимчивые местные жители протоптали дорожку.
Я, наконец, принял решение и пошёл в левую сторону, противоположную той, откуда мы с нотариусом пришли. На всякий случай я ещё раз посмотрел на табличку, привинченную к дому, чтобы лучше запомнить улицу и номер дома. Отметил, что напротив дома находится решётчатый забор с двухэтажным зданием в глубине. Надпись на тёмно-бордовой вывеске отсюда я разглядеть не смог. Для себя решил, что это детский сад или нечто муниципальное.
Погода навевала меланхолию. Я неторопливо шагал по улице, шлёпая по лужам, осматривал окрестности. Прошёл мимо ещё одной пятиэтажной «хрущёвки», мимо двухэтажных деревянных бараков, мимо заброшенной стройки. Дойдя до перекрёстка, остановился. Куда идти? Да и в ту ли сторону вообще пошёл? Надо найти какого-нибудь аборигена, уточнить дорогу. Как бы мне ни нравилось гулять, но голодный желудок уже начинал напоминать о себе.
Местного жителя я заметил на автобусной остановке под ржавым козырьком. Сгорбленная старушка с шалью, натянутой на голову, сидела на выцветшей скамейке со сложенным пакетом на коленях. На моё приближение отреагировала лишь косым взглядом водянистых глаз.
– Доброго дня, – обратился я к ней. – Не подскажете, где здесь магазин?
Старушка чуть повернулась ко мне, подслеповато щурясь, скрипучим голосом ответила:
– Тебе продуктовый, что ли?
– Да.
– Это тебе назад нужно, по Солнечной, до стройки. Перед стройкой налево повернёшь, там тропинка будет между кустов. По тропинке пройдёшь и выйдешь прямо к продуктовому.
– Спасибо. – Я благодарно кивнул, приветливо улыбаясь, развернулся и пошёл назад, к стройке.
– Только ты бы лучше к аэропорту пошёл, – раздалось вдруг сзади.
– Почему? – оглянулся я.
– Так ведь не найдёшь же продуктовый-то, – озабоченно проговорила старушка.
