С изменением сигнала изменилось всё: толпа запульсировала, сжалась, как пружина и выстрелила в сторону убежища; кое-где послышались крики и тонкий детский плач.
Толкаясь о плечи прохожих, Бахор наконец-то выбралась до статуи всадника, вид которого теперь был испорчен: отсутствовала половина головы, и рука, ранее вытянутая вперёд, нынче была оторвана по локоть.
– Бахор! Бахор! Слава Богу, ты тут. – Из арки выбежал запыхавшийся Борис.
– Что случилось? Где мама? Почему сирена другая?
– Они… Столько никогда не было. Их сотни, или даже тысячи. Как саранча накатывают. Надо скорее прятаться.
– А мама где?! – Девочка впервые за вечер не выдержала и сорвалась на крик.
– Она… Она и ещё несколько охотников вызвались прикрыть отступление.
– Прикрыть?
– Да. Они близко. Пыль видна даже в темноте. Идут с Запада, как и всегда.
Из-за спины послышался усиливающийся гул толпы. Крики становились громче. Масса бурлила, накалялась.
– Сука, открывай уже!
– Ты чо, нас угробить решил? Все ж поляжем!
Бахор и Борис двинулись в толпу, врезаясь и расчищая себе путь локтями. На них шикали, но никто не отважился в открытую обругать детей Онахон.
Они шли пару минут в сторону зияющих разбитыми стёклами куполов и разломанного гранита, под которым глубоко и на много километров вокруг тянулись не заваленные туннели, обустроенные под убежище.
В принципе, община давно могла бы перебраться под землю, изредка выбираясь на поверхность за припасами, благо электричество там поддерживали до сих пор скрытые ото всех генераторы. Но что-то глубинное, человеческое, данное самой природой гнало наверх, к тусклому Солнцу.
– Что случилось? Почему не спускаетесь?
Борис подошёл к молодому парню, на котором красовалась старинная серая армейская шинель.
– Замок заклинил. Намертво.
Перед толпой возвышалась массивная бункерная дверь, служившая входом и защитой. Теперь несколько мужчин покрепче тщетно пытались провернуть рычаг, отделяющий людей от спасительных глубин города.