– Вскрыть! Быстро! – скомандовал я, указав дулом автомата на дверь.
Бойцы засуетились. Из плотного ряда солдат вышел кибертехник с визором, тускло светящимся в полумраке коридора.
– Давай шустрее! – бросил я.
– Да, командир, – кивнул он. Поднес левую руку с наручем-взломщиком к дверной панели, вывел голографическое меню и принялся тыкать в него, подбирая комбинацию кода.
– Не нравится мне твой взгляд, сержант, – произнес Клейтон. Забрало исцарапанного светло-серого шлема было поднято, поэтому я с легкостью разглядел его потное лицо и сверкающие тревогой глаза.
– Заткнись, рядовой, – процедил сквозь зубы я.
– За этой дверью руководство восьмого звена. Они ответственны за нападение на Ляморию и Дункан-4. Я знаю, о чем ты думаешь.
Я сжал до скрипа рукоять автомата, поморщился, но промолчал. В горле пересохло, как на поверхности планеты, выжженной постоянными бомбежками. Удары сердца набирали обороты, в груди все дрожало от нетерпения ворваться внутрь.
– Алекс, – позвал меня Клейтон. – У нас есть приказ.
– Я в курсе, рядовой. И не тебе напоминать мне об этом, – огрызнулся я. И резко бросил технику: – Чего так долго возишься?
– Здесь сложная схема кодировки. Я обошел первый контур, но…
– Давай быстрее! – оборвал его я.
– Мы не должны отходить от приказа, Алекс, – снова подал голос Клейтон. Он говорил тихо, слова предназначались только мне, но я отказывался их слышать. Тяжелые удары сердца отдавали в голову, словно в ней поселился какой-то мерзавец с молотом. Мир вокруг словно наполнялся уводящим в дурман туманом.
– Вы – не должны, но не я. И… я знаю, что делаю, – тихо, почти по слогам проговорил я, прищурено поглядев на рядового. – У вас есть приказ, выполняйте его.
– Вот именно, что – у нас. У всех нас. И у тебя в первую очередь.
Я снова промолчал. Сухость в горле как будто стала на порядок сильнее. Слюнные железы перестали работать?
– Сержант! – чуть повысил голос Клейтон и коснулся моего плеча.
Я дернулся, словно меня укусило какое-то насекомое. Рявкнул:
– Убрать руки, рядовой!
– Алекс, черт тебя подери! Это не шутки!
– Послушай меня, Клейтон, – заговорил я, приблизившись к нему и понизив голос. – Здесь я командир, а не ты. И я сделаю то, что должен.
– Ты, как и мы все, должен выполнить приказ. А приказ заключается в том, чтобы взять их живыми…
– Я знаю суть приказа, – медленно проговорил я. – Не лезь не в свое дело, рядовой.
– За невыполнение приказа тебя ждет трибунал, Алекс. Тебя – и всех нас.
Я снова промолчал.
Панель пикнула. Техник убрал руку от двери и громко объявил:
– Готово! Могу открыть в любой момент.
– Внимание, бойцы! – громко сказал я. – Всем переключить режим огня с боевого на парализующий. У всех есть боезапас транквилизаторов?
Солдаты засуетились, копошась со снаряжением. Отовсюду посыпалось:
– Есть, командир…
– Так точно, сержант…
– А если там окажутся боевые андроиды? – поинтересовался один из бойцов.
– Железок, если они там будут, я беру на себя, – произнес я и провел ладонью по гладкому корпусу автомата. – Главное, в штаны не наделайте.
Со всех сторон послышались усталые и полные тревоги вздохи бойцов. Как-никак перед нами разворачивалась кульминация, к которой мы шли долгие месяцы.
– Рядовой Оуэн, встать по левому флангу от цели. Клейтон! – повернулся к сослуживцу, в глазах которого тревоги только прибавилось. – Занять позицию справа. Остальные – рассредоточиться. И помните: у нас есть приказ, который мы должны выполнить. Все, вперед. Техник, открывай дверь.
Тот кивнул, нажал что-то на панели, и дверь плавно начала подниматься. Я опустил забрало шлема, перед глазами возникла проекция дополненной реальности, замелькали строчки и цифры. До хруста сжал рукоять оружия, прижал приклад к плечу и прокричал:
– Включить щиты! Задний прикрывает переднего. И – вперед!
Я коснулся на плече сенсора, активирующего энергощит, и рванул в образовавшийся проход первым. Тактический компьютер показал, что впереди, метрах в трех от меня, живой объект. Узнал его сразу – черную форму локсийского офицера я никогда ни с чем не спутаю. Человек направил на меня баллистический пистолет, который в бою уже давно никто не использует. Пережиток военной моды, наподобие офицерских сабель, место которым в музее.
– Оружие на пол! – заорал я, направив ствол автомата на локса.
Имперец дернулся, с пару секунд помешкал, но потом его ноги подкосились, и оружие выпало из рук. Я сделал в его сторону два шага, пнул по пистолету, который заскользил по гладкому паркету и закатился за невысокий резной шкаф, сделанный то ли из композита, то ли из настоящего дерева.
Позади раздавались тяжелые шаги и резкие угрожающие выкрики моих ребят. Я быстро огляделся – тактический компьютер определил, что помимо локса передо мной, в помещении было еще четыре человека. Все сплошь из высшего офицерского состава, как мы и предполагали. Забаррикадировались тут как крысы, которым некуда бежать, потому что корабль уже потонул.
Ярость, замешанная на злорадном превосходстве, заклокотала во мне, как кипяток в котле. Сердце забилось с таким усердием, что в груди стало горячо.
– На пол! – рявкнул я. – Быстро!
– Стоять на месте! Руки поднять! Поднять, я сказал, чтобы я их видел! – раздался голос Оуэна за спиной.
– Ну что, крыса локсийская, прижали мы вас, наконец? – хмыкнул я, приблизившись к имперскому офицеру еще на шаг. Ложиться на пол он не торопился, но руки уже поднял. – На колени! Живо!
Локс кивнул, в глазах блеснуло пламя страха. Он медленно опустился сначала на одно колено, потом на другое. Весь ссутулился и сжался, как беглый раб при виде хозяина. Я непроизвольно улыбнулся, хотя видеть этого никто не мог.
– Вы, твари, спалили Ляморию. Выжгли поверхность дотла, – процедил я сквозь зубы и поднял забрало. Цифры и слова, повествующие о различных состояниях в тактическом компьютере шлема, пропали. – Тебе есть, что сказать, ублюдок?
Имперец раскрыл рот, что-то буркнул, его губы зашевелились, выдавая тихие невнятные слова. Страх в глазах пылал огнем. Его руки начали дрожать, а лицо побледнело. Я вытянул автомат, дуло почти касалось лба локса.
– Алекс, нет! – закричал позади Клейтон, и через долю секунды я зажал пальцем спусковой крючок.
Глухой выстрел. Голова офицера запрокинулась назад, лоб взорвался в кровавом месиве. Бордовые брызги окропили мне руки и лицо. Почти обезглавленное тело брякнулось на пол. Под ним стала быстро растекаться темно-красная лужа. Я повернулся к остальным имперцам, которые стояли в одну шеренгу с поднятыми руками. Мои бойцы наставили на них дула автоматов, но подходить близко никто не решался.
– Сержант! – протянул Клейтон. – Ну какого черта?!
– Заткнись! – буркнул я, сделал два шага и остановился перед имперскими офицерами.
Пару секунд назад я намеревался произнести пафосную речь, но после того, как я только что лишил жизни локса, все мысли стерлись из моей головы. Не нужны здесь никакие слова. Ничто уже не поможет. Ни им, ни нам.
Я поднял автомат, направив на них ствол.
– Алекс, одумайся, – заговорил Клейтон тише и вкрадчивей. – У нас есть приказ. Они нужны нам живыми. Не ломай жизнь ни себе, ни нам. Война почти закончилась. Мы победили. Все.
– Ничего не закончилось, – негромко произнес я, сжал зубы и надавил на спусковой крючок, медленно ведя дулом слева направо.
Автоматная очередь прошила сначала первого локса, а потом и оставшихся троих. Через три секунды все было кончено.
Вот теперь все. Я снова коснулся сенсора на плече, деактивировав энергощит. Нужды в нем больше не было.
– Остановите его! Остановите! Сержант нарушил приказ! – заорал Клейтон. Дуло его автомата уже было нацелено на меня. Он нажал спуск, и парализующий снаряд ударил мне в грудь. Меня затрясло с неистовой силой. Кто-то еще выстрелил, и я ощутил скованность в ногах.
Я отбросил автомат, а через миг на меня навалилось сразу три бойца. Я не сопротивлялся. Ноги подкосились, я завалился на бок, а потом распластался на полу. Руки мне выкрутили и сцепили сзади, ноги зажали. Клейтон что-то кричал, солдаты ругались и громко переговаривались. А я улыбался. Все, что я должен был сделать, я сделал. И пошло все к черту!
***
Я сидел на ужасно жестком и неудобном стуле. Вдобавок он еще был и холодным. Раньше я и не задумывался, насколько некомфортным могла быть камера предварительного заключения. Мои руки и ноги были скованы магнитными наручниками и кандалами, наличие которых требовал устав, но не здравый смысл. Куда я смогу деться из зала военного суда, окруженного высокой стеной с вышками, на каждой из которых приютился боевой андроид? Кроме того, зона просматривается десятками камер и патрулируется чуткими дронами. Да и присутствующие на судебном процессе охранники с суровыми лицами восковых фигур тоже не дадут и малейшего шанса на побег.
– Итак, подсудимый, все доводы в пользу вашей вины были выдвинуты обвинением. Вы согласны с ними? Признаете свою вину? – произнес военный судья – высокий и широкоплечий мужчина преклонных лет.
Он стоял на помосте на энергоподушке. Смотрел на меня свысока – как и подобает человеку его статуса. За его спиной развевался голографический флаг Альрийской Федерации – синий прямоугольник с желтым кругом посередине в окружении двадцати одной звезды. Совсем недавно и я носил эту эмблему на правом плече своего костюма.
– Своей позиции я не поменял. Как и сказал ранее, я поступил так, как мне велела моя совесть, – уклончиво ответил я.
– А если бы ваша совесть сказала вам, что нужно перестрелять всех ваших боевых товарищей, вы бы тоже ее послушались? – спросил судья. Он не ухмылялся, да и вообще его лицо оставалось беспристрастным, но в голосе ощущались злорадство и упрек.
Это был один из тех вопросов, которые обожали задавать судьи – вопросы, ответить на которые однозначно верно было попросту невозможно. Если скажу «да», то тут же дискредитирую себя не только как верного солдата и командира, но и как здравомыслящего человека. Отвечу «нет» – значит, выдвину противоречащее моему прошлому ответу утверждение и стану выглядеть запутавшимся мальчишкой. После этого столкнуть меня в сторону беспрекословного признания собственной вины будет намного проще.
– Я воздержусь от ответа, ваша честь, – скромно ответил я.
Ни страха, ни вины за содеянное я не ощущал. Да, я нарушил приказ командования, но, черт возьми, я же оказал ему великую услугу, избавив мир от поганых ублюдков, с такой безжалостностью уничтоживших мою родную планету. Всех, с кем я рос, они спалили в одночасье. Поэтому я не жалел о случившемся. Искренне. Дайте в руки автомат и поставьте передо мной этих уродов снова – и я опять нажму на спусковой крючок. Без колебаний. Да и чем я рисковал?.. Только своими регалиями и положением. Парней я не подставил, взяв ответственность за расстрел ублюдков на себя. Война почти закончилась, и я внес в ее завершение весомый вклад, кто бы что ни говорил.
Судья дальше мучить меня не стал. Видимо, у него и без меня выдался тяжелый день, и ему поскорее хотелось завершить процесс. Он сказал:
– Право ваше, подсудимый. Не хотите – не отвечайте. Но факт остается фактом – вы совершили преступление: отказались подчиняться приказу вышестоящего командования во время проведения специальных боевых действий. В виду данного обстоятельства вы обвиняетесь по статье сто восемьдесят четвертой пункт первый «Неповиновение вышестоящему руководству» и статье сто девяносто девятой пункт четвертый «Умышленное совершение действий, приведших к смерти людей» военно-полевого кодекса Альрийской Федерации…
Что, черт возьми?.. Что несет этот недоносок?.. Если первая применяемая для моего осуждения статья вполне объяснима, то на счет второй – большой вопрос… Он что, хочет приравнять уничтожение этих локсийских изуверов к убийству обычных людей? Он в своем уме, мать вашу?!
– Беря во внимание ваши боевые заслуги и военный статус, а также положительные отзывы вашего непосредственного руководства и боевых товарищей, – продолжал излагать свое решение судья, – вам вынесен следующий приговор: снятие с должности командира отряда, понижение в звании до рядового, отмена всех военных льгот и пенсии в том числе. Кроме того, вы приговариваетесь к лишению свободы на срок до пятнадцати лет без возможности условно-досрочного освобождения. Отбывать наказание отправитесь в тюрьму Платос на планете Отарис. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Пятнадцать лет?.. Максимум, что они должны были сделать, это лишить меня всех боевых регалий и отправить под домашний арест на год. И все! Какие еще пятнадцать лет?..
Мир вокруг пошатнулся, а перед глазами поплыли круги. Похоже, я на миг потерял сознание, но оно быстро ко мне вернулось. В голове, тем не менее, запульсировало, а в ушах зашумело.
– Какого черта?! – закричал я, резко вскочив на ноги. Магнитные кандалы потянули меня к полу, но я все же устоял.
– Подсудимый, – спокойно произнес судья, опустив на меня взгляд. – Вам слово никто не давал…
– Да плевать я хотел на ваше слово! – еще сильнее повысил голос я, понимая, что уже не могу контролировать эмоции. – Вы осуждаете меня за то, что я должен был сделать как человек, требующий справедливого возмездия!.. – Я рефлекторно приподнял руку, чтобы ударить себя в грудь, но магнитные наручники не дали этого сделать. – Я сделал всю грязную работу – избавил мир от ублюдков. Но вместо награды вы срываете с меня погоны и отправляете в тюрьму! На погоны мне плевать, а вот годы жизни…
– Охрана! – прокричал судья, вид при этом у него сделался крайне усталый. – Вывести подсудимого из зала. Также я распоряжаюсь привести приговор в действие прямо в эту же минуту.
Дальше все развивалось как в плохом и нечетком сне. Меня вывели из зала суда, я попытался воспротивиться, но получил несколько ударов шокерами по голове и шее, а потом и по почкам. Кто-то из охранников еще ударил в спину. А потом меня тут же повели к шаттлу и забросили в индивидуальный отсек для заключенных. Через несколько минут явились уже другие люди с шокер-дубинками. На виду у камер и персонала меня особенно не трогали, но тут решили спустить всех псов. После двадцатого прихода увесистым оружием я перестал считать удары, а затем вообще отключился.
Так закончилась моя старая жизнь и началась новая.
– Номер одиннадцать-сто-четырнадцать, подъем! – прозвучал голос надзирателя Ллойда, которого за глаза все называли Носорогом – за уродливую горбинку чуть ниже основания носа. Да и в остальном он тоже напоминал это древнее животное с планеты Земля – невысокий, грузный, с толстыми неуклюжими ногами.
Потекли пять секунд почти гробовой тишины. В моменты, когда надзиратели выкрикивали чьи-то номера, вся тюрьма внезапно затихала, и заключенные вслушивались в каждый звук. Я любил такие моменты. Была в них какая-то своя магия. Ты словно переносился в иную реальность, каждый миг пребывания в которой стоил очень дорого.
– Номер одиннадцать-сто-четырнадцать, сраный ты кусок мяса! Ты что, оглох? – повысил голос Носорог, но повысил несильно. Я знал, что его голосовые связки способны выдавать куда больше октав.
– Алекс, это по твою душу, – донесся с нижней шконки голос Митриса – моего соседа по камере, старого доходяги, который в этой чертовой тюрьме оказался намного раньше меня и давно заучил наизусть все ее гласные и негласные правила.
– Слышу, – бросил я и протяжно зевнул.
– Ну какого хрена тогда лежишь? – задал резонный вопрос Митрис. – Он же просто так не отстанет.
– Номер пятьдесят-шесть-сто-двенадцать, закрыть пасть! Номер одиннадцать-сто-четырнадцать, даю пять секунд на то, чтобы встать, подойти к решетке и протянуть свои лапы в отверстия для наручников. Время пошло.
– Какого черта тебе надо, господин великий надзиратель? – спросил я, приподнимаясь с лежанки. – Ты тратишь мое личное время, предназначенное для отдыха.
– Здесь твое личное – только дерьмо в унитазе. Все остальное, в том числе и твоя сутулая спина, – собственность Альрийской Федерации. Встал и подошел сюда, я сказал!
– Алекс, не тяни. И избавь нас от всего этого дерьма, – удрученно произнес Митрис. Старый заключенный знал, что если раздосадованный надзиратель войдет в камеру, то и ему может перепасть пара несильных, но неприятных ударов увесистой шокер-дубинкой – за то, что он просто существует на этом свете и попался под горячую руку.
Я громко и наигранно вздохнул, выпрямился почти во весь свой немалый рост, задев макушкой потолок над шконкой, расположенной на втором ярусе, и спрыгнул на пол. Сунул босые ноги в тряпичные серые ботинки с полустертой подошвой. Медленно пошаркал к решетке. Просунул руки в отверстия и спросил:
– Так какого хрена тебе от меня нужно?
– Начальник тюрьмы ждет встречи, – ответил надзиратель. Запястья обволок холодный металл магнитных наручников.
– Неужели? – повел бровью я. – Не помню, чтобы я ему на сегодня назначал.
Носорог смерил меня недовольным пристальным взглядом и бросил:
– Ты когда-нибудь дошутишься, юморист.
– Все мы когда-нибудь дошутимся, – сказал я. – Так что ему нужно от меня? Опять хочет, чтобы я ему автограф на заднице поставил? Так там уже места свободного не осталось.
– Тебе врезать? – буднично спросил надзиратель. На наручниках пискнуло, и я ощутил легкую вибрацию на запястьях, которая, впрочем, быстро прошла – мои оковы сжали руки так, что я едва мог пошевелить пальцами.
– Будь я без наручников, ты бы такой вопрос задавать не стал, Ллойд, верно? – подмигнул ему я, ухмыльнувшись.
Носорог снова смерил меня пристальным взглядом, прижал правую ладонь к сенсорной панели справа от решетки, и прутья резко опустились, скрывшись в пазах.
– Заключенный под номером одиннадцать-сто-четырнадцать, два шага вперед и замереть. Смотреть только вперед, – произнес он, не сводя с меня взгляда.
Я выполнил приказ, сделав два ленивых шага. В голове промелькнуло: и что начальнику тюрьмы от меня вдруг понадобилось? Неужели снова попросит, чтобы я не подшучивал над надзирателями? В последний раз он именно для этого меня и вызывал. Сказал, что устал выслушивать жалобы своих подопечных. Обвинил меня в том, что я пользуюсь своим особым положением слишком нагло, и если я не умерю пыл, то скоро он развяжет руки своим церберам. Заключенные должны уважать надзирателей – так он и сказал. Я ничего обещать ему, разумеется, не стал, но ответил, что постараюсь быть с его нежными мальчиками помягче. С тех пор прошло несколько месяцев, и я, наверное, все же где-то ляпнул что-то лишнее. Вот он и решил, видимо, снова вывести меня на разговор.
Позади раздался звук сдвигаемых прутьев, после чего в спину последовал толчок. Носорог произнес:
– Давай, номер одиннадцать-сто-четырнадцать, шагай. И помни: никаких резких движений.
– Да я помню, что у тебя кишечник слабый, от испуга можешь в штаны наделать.
– Закрой пасть! – буркнул Ллойд.
Дальше шли молча. Проходя по широкому коридору мимо камер, я несколько раз кивнул заключенным, провожавшим нас безучастным взглядом.
– Здорово, Палач! Как жизнь? – поприветствовал меня из-за решетки Желудь – невысокий коренастый мужик с белесым левым глазом и косым шрамом на лице. Местный авторитет.
– Все отлично. И каждый день все лучше и лучше, – кивнул я ему в ответ.
– Заткнулись! – рявкнул Носорог.
– Куда тебя ведет этот хмырь? – спросил Желудь, не обратив внимания на требование надзирателя.
– Понятия не имею. Наверное, боится мимо камер один ходить, вот и потащил меня как охрану.
Желудь ухмыльнулся, обнажив на удивление ровные зубы, верхние клыки из которых отливали стальным блеском. Насколько я знал, они были сделаны из какого-то редкого титанового сплава. Заключенный произнес:
– Палач ведет вертухая – вот это байка будет.
– Заткнулись, я сказал! – негромко, но с затаенной злобой процедил Носорог. В следующий миг в спину меня ударил легкий электрический разряд.
– Ну бывай, – попрощался Желудь.
– Увидимся, – бросил я через плечо.
– Не оборачиваться, – рявкнул Ллойд. – Смотреть прямо перед собой.
Мы дошли до конца коридора. Остановились перед дверью. Охранник приложил ладонь к сенсорной панели справа, и дверь с металлическим визгом поднялась.
– Пошел, – толкнул меня в спину Носорог.
Я глянул на парящего у потолка дрона с камерой и шагнул в проем. Одноглазый кругляш окинул меня беспристрастным взглядом и медленно повернул объектив в другую сторону.
В следующем коридоре было куда светлее и приятнее, хотя стены все так же отдавали строгим металлическим блеском. Но здесь их, наверное, протирали чаще или же материал пластин был другим. Да и не царапал их тут никто, как в блоках с заключенными. К тому же лампы с потолка светили чуть ярче.
Мы прошли мимо дверей, ведущих в другие жилые отсеки с заключенными. На каждой из дверей черной краской была выведена латинская буква. Блок, в котором мотал срок я, был гордо именован самой первой буквой алфавита. Когда мы минули дверь с буквой «G», надзиратель окликнул меня:
– Номер одиннадцать-сто-четырнадцать, стоять!
Я сделал еще два шага и остановился.
– Что, родной, запыхался? Давно говорю тебе: займись спортом, скинь килограмм двадцать. Пузо сойдет – член свой хоть впервые за двадцать лет увидишь. Ободок унитаза обоссывать перестанешь. Знаешь, как удобно?..
– Заткнись!.. Поворачивай направо.
Мы свернули в широкий коридор и медленно двинулись по нему. Впереди чуть правее находился вход в кабинет начальника тюрьмы. Похоже, Носорог действительно повел меня на встречу к местному повелителю судеб.
Остановились перед дверью. Ллойд коснулся сенсорной панели справа и громко отрапортовал:
– Сэр, это старший надзиратель Ллойд. Ваше указание выполнено. Номер одиннадцать-сто-четырнадцать здесь.
Ответа не последовало, однако дверь с тихим шелестом поднялась.
– Вперед, – толкнул меня в спину Носорог.
Я перешагнул порог и оказался в просторном кабинете. Здесь было минимум мебели: стол, стальной шкаф и неудобный стул с узкими подлокотниками.
– Спасибо, Ллойд. Можешь быть свободен, – произнес начальник тюрьмы по имени Джозеф Картер – широкоплечий мужчина лет пятидесяти с проседью в волосах и глубокими морщинами на широком, почти квадратном лбу. Он сидел за массивным стальным столом, расположенным посреди помещения. За его спиной над головой развевалось голографическое панно, изображающее эмблему Альрийской Федерации. На голоэкране перед ним вертелось трехмерное изображение моего лица, а рядом пестрили строки с текстом и какие-то мелкие картинки. Он, похоже, изучал мое личное дело.
Носорог что-то буркнул под нос и вышел из кабинета. Дверь за ним закрылась.
– Чем обязан, господин повелитель обители угнетенных? – спросил я. – Давно не виделись. Неужели соскучились?
Начальник тюрьмы поднял на меня тяжелый взгляд, устало моргнул и кивнул на стул, сказав:
– Садись уже, шутник.
Я лениво прошагал до стула и сел.
– На тебя поступает много жалоб, заключенный номер одиннадцать-сто-четырнадцать, – произнес начальник тюрьмы. Сам он перевел взгляд на голоэкран и удрученно нахмурился. – Мне кажется, что мы с тобой договорились еще тогда, но ты опять принялся за старое. Ты забыл о нашем уговоре?
– Нет, господин Картер, я не забыл, – вздохнул я.
– Вот и славно, – сказал он и пристально поглядел на меня. – На самом деле я вызвал тебя не для того, чтобы читать нотации.
– Это радует, – чуть улыбнулся я. – Неужели холодного пивка предложите? Или, может, даже стаканчик виски со льдом?
– Хоксвелл, ты у нас, конечно же, на особом положении, но не настолько, чтобы я тебя виски поил, – произнес он. – Ты лучше скажи, как у тебя дела? Не надоело задницей камеру протирать?
Я ухмыльнулся. Невесело, даже скорее удрученно. Он что, издевается?
– Очень даже неплохо, – сказал я, продолжая ухмыляться. – Даже не думал, что на Отарисе есть такие курорты.
– И все же, я думаю… хотя нет, я уверен, что ты предпочел бы оказаться в другом месте.
Ухмылка моя начала таять, как лед в духовке. Картер медленно моргнул и продолжил:
– Ты отсидел восемь лет из своего пятнадцатилетнего срока. Я думаю, все, что ты должен был осознать, ты осознал. Или я не прав?
– Ну допустим, – кивнул я.
– Превосходно. – Начальник тюрьмы откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову.
Дает мне время переварить его слова? Какого черта он вообще затеял этот разговор?
– Господин Картер, я не понимаю, к чему вы клоните, – произнес я спустя паузу. – Я отбыл чуть больше половины срока, и у меня нет права на досрочное освобождение.
– Верно, – кивнул он. Облокотился о столешницу и снова пристально уставился на меня. – А что, если я скажу, что у тебя появился шанс все исправить? Человек твоих способностей не должен попусту терять время в застенках. Ты можешь принести куда больше пользы при иных обстоятельствах.
– Что вы от меня хотите? Скажите прямо.
Картер выждал паузу, словно что-то обдумывая. И заговорил снова:
– Недавно Совет по безопасности Альрийской Федерации инициировал новую секретную структуру. Я не знаю деталей, потому что мой уровень доступа слишком низок, да и не вхож я в те круги, но мне, как начальнику исправительного учреждения провинившихся государственных служащих было выдано особое поручение – предъявить списки более-менее опытных в военном деле заключенных. Вот я и подумал, не замолвить ли словечко за тебя. Тем более они уже сами навели справки о тебе.
– Секретная государственная структура, говорите? Военная? – спросил я, крепко задумавшись. Не нравилось мне все это.
– Деталей я не знаю, но в общем и целом все так, – пожал плечами начальник тюрьмы.
– На кой черт государственному секретному учреждению понадобились уголовники? Мы же уже переступили черту закона, так с чего бы нам не повторить это вновь? Ведь это риски.
– Я думаю, им нужны опытные военные. У тебя, насколько я знаю, было немало регалий и заслуг. Поэтому ты – идеальный кандидат на эту роль. К тому же, ты будешь восстановлен в звании и должности, а твой срок отсидки обнулится.
– Обнулится, – усмехнулся я. – Но никто не вернет мне восемь лет жизни, уже спущенных в унитаз здесь.
– Прошлое тебе не вернет даже сам Господь Бог, – развел руками Картер.
– Значит, вы предлагаете мне вновь поработать на Федерацию?
– Ну… у тебя есть такой шанс, да, – кивнул начальник тюрьмы. – Но воспользуешься ты им или нет – зависит от тебя.
У меня вновь перед глазами всплыла картина того злосчастного дня, когда меня несправедливо осудили на пятнадцать лет. И теперь мне заново предлагают окунуться в это дерьмо.
– Предложение, конечно, очень заманчивое, но во второй раз наступать на грабли, которые совсем недавно отбили мне лоб, я больше не хочу. Да и если честно, несет дерьмом от этого предложения, как от надзирателя Ллойда. Политиканы опять решили разыграть партию в покер, но теперь им нужны свежие карты. Я свое отыграл, спасибо.
Картер не сводил с меня пристального взгляда, и тут я внезапно понял: он не просто решил сделать мне заманчивое предложение. Его заставили. Или есть еще какая-то причина.
– Ты, похоже, кое-чего не понимаешь, Хоксвелл. Неужели восемь лет в застенках выветрили из твоей головы последние остатки здравых мыслей? У тебя есть шанс изменить свою жизнь, понимаешь? С тебя снимут кандалы, обнулят все обвинения, вернут звание и почет. Ты будешь получать ежемесячное жалование, как и полагается военному. Ты задумывался о том, что ждет тебя после тюрьмы? Хоть раз думал об этом?
– Думал. И не раз, – сухо ответил я.
– Замечательно. И какие у тебя перспективы, как ты считаешь?
Я молчал. Картер давил на больные точки. Давил сильно, но я все смогу стерпеть.
– Максимум, на что ты можешь рассчитывать – это третьесортное наемничество. Сам знаешь, какие там риски и какой заработок. Ну, возможно, еще пойдешь по криминалу, но там вероятность успешного исхода еще меньше. Ты станешь разменной монетой, Хоксвелл. Биомусором.
– Именно таковым меня и сделало ваше правительство. А вы предлагаете вновь упасть к нему в ноги и вымаливать подачку. Не будет этого. Я спокойно отсижу оставшиеся семь лет и пойду своей дорогой. Ни с армией, ни с какими бы то ни было государственными службами я связываться больше не намерен. Они не ценят простых солдат, так почему же простые солдаты должны ценить их?
Начальник тюрьмы моргнул, наверное, впервые с начала разговора. Потом он откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул, и во вздохе этом отразилась вселенская печаль. Похоже, мое согласие на эту сомнительную работу ему было жизненно необходимо выбить из меня. Помолчав с четверть минуты, он заговорил снова, но теперь его голос звучал тихо и почти безжизненно:
– Беннер будет участвовать в этом проекте. Он уже подписал контракт.
– Бен? Ваш брат? – спросил я, искренне удивившись.
Джозеф Картер кивнул, став мрачнее грозовой тучи.
Мои губы непроизвольно растянулись в улыбке. Теперь мне все стало ясно.
– С этого и надо было начинать, господин Картер, – произнес я. – Ваш брат, как всегда, полез в пекло, и вам теперь нужен кто-нибудь, кто смог бы присмотреть за ним.
Начальник тюрьмы болезненно сморщился и снова тяжело вздохнул.
– При всем уважении к нему… но я не нянька-андроид, чтобы подтирать ему зад. Однажды я спас ему жизнь, потому что должен был. Бен – славный парень, но ему не достает хватки. Неужели за то время, что я пробыл на курорте, он так ничему и не научился? Он ведь всего на четыре года младше меня, если я не ошибаюсь.
– Научился. И многому, – кивнул начальник тюрьмы, подался вперед, положив локти на стол и уставившись в меня неморгающим взглядом, в глубине которого прослеживалась немая мольба. – Но… понимаешь, Хоксвелл, я за него беспокоюсь. Чуть больше чем через месяц, как тебя отправили к нам, уже в самом конце войны, он получил легкое ранение. Его перевели в тыл. Хотели вообще списать со службы, но он отказался. Через несколько лет его повысили в звании, а недавно он получил старшего лейтенанта. Сидел бы себе и дальше, но нет, зуд в заднице не дает ему покоя. Сожалеет, что не успел, как он любит выражаться, «внести свой вклад в победу». А когда правительство инициировало этот проект, он сразу же загорелся желанием поучаствовать.
– Победу, – хмыкнул я. – Неужели он это так называет? Просто у обеих сторон кончились ресурсы, вот они и решили завершить войну.
– Формально победившая сторона – Альрийская Федерация. Да и какое это имеет значение в нашем разговоре?
– Никакого, – покачал головой я.
Повисло молчание.
– Ну так что? – спросил Картер.
– Что? – повел бровью я.
– Не строй из себя идиота, Хоксвелл. Не заставляй тебя умолять.
– А что… было бы забавно. Зайдет внезапно Носорог или другой вертухай, а вы на коленях передо мной стоите, а слезы из глаз так и льют, так и льют. Зрелище запоминающееся.