Огюст Вилье де Лиль-Адан
Королева Изабо
И зная, что ошеломляющий восточный аромат ее тела разжигает чувственность до такой степени, что мужчина лишается способности мыслить, она прижалась к нему.
Набат не стихал; вдали раздавались крики толпы.
Де Моль шутливо возразил:
– Но ведь надо еще доказать преступление.
И вернул ей поцелуй.
– Доказать преступление, злой?
– Разумеется.
– А сумеешь ли ты доказать, сколько поцелуев получил от меня? Ведь это все равно, что пересчитать мотыльков, порхающих в воздухе летним вечером!
Не отрываясь, смотрел он на свою пламенную – и такую бледную! – возлюбленную, которая несколькими мгновениями раньше расточительно и самозабвенно дарила ему самые восхитительные ласки.
Потом он взял ее за руку.
– Все будет очень просто, – продолжала она. – Кому был нужен поджог, чтобы похитить дочь мессира Эскабаля? Одному тебе. Ты же побился об заклад под честное слово! А сказать, где ты был, когда произошел пожар, ты не можешь… Как видишь, этого достаточно, чтобы в Шатле[14] начали уголовный процесс. Сначала будет следствие, а потом… – она подавила зевок, – пытка довершит остальное.
– А я не могу сказать, где был? – спросил г-н де Моль.
– Конечно, нет; король Карл Шестой жив, а вы во время пожара пребывали в объятиях королевы Франции, наивное дитя!
За обвинением неизбежно и зловеще вставала смерть.
– Вы правы! – воскликнул сир де Моль, очарованный нежным взглядом возлюбленной.
Он упоенно обхватил рукой ее юный стан, окутанный волной волос, светлых, как расплавленное золото.
– Все это дурной сон! – сказал он. – О, жизнь моя, как ты прекрасна!..
С вечера они занимались музыкой; на подушке еще лежала отброшенная им лютня; в эту минуту на ней лопнула струна.
– Усни, мой ангел! Ты устал! – прошептала Изабелла, тихо склоняя к себе на грудь голову юноши.
Услышав звон инструмента, она вздрогнула: влюбленные суеверны.
Наутро видам де Моль был схвачен и брошен в одну из камер Большого Шатле. Ему предъявили предсказанное королевой обвинение, и следствие началось. Все было так, как предугадала венценосная очаровательница, «краса коей была столь велика, что пережила ее страсти».
Видам де Моль не сумел доказать того, что на языке правосудия называется алиби.
После допросов, сопровождавшихся пыткой предварительной, обычной и чрезвычайной, он был приговорен к колесованию.