Дайна Джеффрис
Тосканская графиня
Глава 11
Когда Лоренцо уезжал, ей казалось, что ее обступает пустота, и это тревожило ее гораздо больше, чем просто физическое отсутствие мужа. Дом представлялся ей совершенно пустым, словно из него выкачали воздух, и от этого было труднее дышать.
А может быть, совсем наоборот? Может, в нем появилось нечто, хотя что именно – София не понимала сама. И это нечто словно ожидало еще чего-то, а не только его, Лоренцо, возвращения. Казалось, в доме собрались все обитающие в нем призраки, сбились в кучу и подталкивают друг друга локтями: «Ну а дальше-то что? Что дальше?»
София сидела в своей маленькой студии с французскими окнами, выходящими в сад; здесь пахло красками и скипидаром, и это ее успокаивало. Несколько минут она занималась тем, что делала набросок вида из окна и мечтала, чтобы жизнь снова стала простой и ясной, как прежде, когда каждый воскресный день к ней приходили жены крестьянок, делились с ней своими заботами, а она изо всех сил старалась им помочь. Порой проблема выглядела простой, например обувь для ребенка, а бывало и посерьезнее. Заболел муж. Необходимость взять денег взаймы. И она всегда действовала в их интересах.
Но все это уже в прошлом, теперь же перед ней стоял гораздо более насущный вопрос: устроить встречу Максин и Джеймса. Она отложила альбом для зарисовок и уголь в сторону, вытерла руки тряпицей и приготовилась отправиться в путь.
Остановив машину, они вышли и двинулись по дорожке, ведущей вокруг монастыря. Собаки, жалобно скуля, просились сопровождать их, но София решила, что их лай может привлечь к ним ненужное внимание. День стоял прекрасный, солнечный, на небе ни облачка, и воздух на удивление теплый. Мимоза до сих пор продолжала цвести, а в чистом, прозрачном, слегка пряном воздухе пахло свежестью, древесиной и зеленью, но София сейчас думала о другом и не могла в свое удовольствие наслаждаться природой.
– В чем дело? – спросила Максин. – Что-нибудь не так?
– Что-нибудь не так? – смеясь, повторила София. – Мм… Действительно, что же может быть не так, черт возьми?
– Я имела в виду что-то конкретное.
София вздохнула:
– Мать пишет, что скоро нам должны доставить что-то, и просит присмотреть за этим. А еще пишет, что я должна тебе доверять.
– Рада слышать.
Козырьком ладони София прикрыла глаза от солнца и всмотрелась в лицо Максин:
– Она что-нибудь говорила тебе об этом? Что именно нам собираются доставить?
– Нет, не говорила. Но я надеюсь, что британец, к которому мы сюда приехали, радист.
София кивнула.
– Тогда, – продолжала девушка, – возможно, это рация?
– Да, вполне может быть.
– Сбросят ее, конечно, на парашюте. Иначе никак.
– Она написала, что это произойдет к концу следующей недели. Но когда она отдала тебе шкатулку?
– Больше недели назад, – хмуря брови, ответила Максин.
– Значит, следующая неделя уже началась.
– Думаю, это может случиться в любой день. Завтра в Монтепульчано я встречаюсь с командиром партизанского отряда. Могу поговорить с ним об этом, если твой британец подтвердит, что груз выбросят совсем скоро. И организовать помощь.
– У него есть имя, ты же знаешь. Я говорю о британце.
Максин улыбнулась, а София постучала в маленькую зеленую дверь в задней части монастыря. Открыла им сама мать настоятельница.
– Как он себя чувствует? – спросила София.
Настоятельница улыбнулась:
– Слава богу, гораздо лучше. Уже немного окреп.
– Я хочу представить вам мою… – София немного запнулась, – мою подругу Максин. Мы зовем ее Массима.
Мать настоятельница понимающе кивнула:
– Ваша подруга – наша подруга. Сюда, пожалуйста.
Она провела их через короткий коридор и открыла еще одну дверь, за которой они увидели красивый дворик. София огляделась: кругом стояли бочонки с лимонными деревьями, которые весной зацветут.
– Нас здесь никто не досматривает, – говорила монахиня, – и мне кажется, свежий воздух идет ему на пользу. Он вон там, видите?
Она указала туда, где в укромном уголке отдыхал Джеймс; ноги его были закутаны в одеяло.
– Он все еще немного слаб, поэтому постарайтесь не очень утомлять его. А я схожу посмотрю, чем вас можно угостить.
Джеймс повернул голову в их сторону и стал с интересом разглядывать Максин, а София в который раз убедилась, что эта девушка оказывает на мужчин поистине магнетическое действие.
Они подошли, и Максин протянула руку.
– Привет, меня зовут Максин, – сказала она.
Как зачарованный, не в силах сдержать улыбки, он встал:
– Вы американка?
Максин в шутку захлопала перед ним глазами:
– Если честно, италоамериканка.
– Вот это да… впрочем, не важно… приятно познакомиться.
– Нам надо поговорить о деле, – суховатым тоном сказала София.
– Да-да, конечно! – тут же откликнулся Джеймс, бросив на Софию вопросительный взгляд. – А можно?
София коротко кивнула:
– Я рада видеть вас окрепшим.
– Еще несколько дней, и я буду как огурчик, – сказал он и бросил быстрый взгляд на Максин. – Понимаете, когда я приземлился, меня подстрелили. А София переправила меня в монастырь, чтобы я поскорее поправился.
– Добрая самаритянка, – с улыбкой отозвалась Максин. – Такова наша София.
Они еще немного поговорили, потом молодая монашка принесла им поднос с кофе и булочками. Она сразу ушла, и Джеймс подтвердил, что действительно ожидается присылка рации, и это планировалось недели через две после его заброски.
– У меня есть точное местоположение выброски. – Джеймс извлек из-под слегка распоротой подкладки пиджака листок мятой бумаги и протянул Софии. – Совсем в другом месте, не там, где забросили меня.
– Благодарю вас. Я свяжусь с Франческо, это мой винодел из Монтепульчано. Кажется, он координирует «доставку», как называет это моя мать. Максин, а ты передай этот листок партизанскому командиру, с которым встречаешься.
Максин взяла листок, но сейчас, видно, ее больше интересовало печенье: она подхватила сразу две штуки и сунула обе в рот.
– Что, проголодались? – рассмеялся Джеймс.
Максин быстренько прожевала лакомство, проглотила и только потом одарила Джеймса ослепительной улыбкой.
– А я вечно голодная, – призналась она.
Глава 12
На следующий день к месту встречи в Монтепульчано Максин прибыла как раз вовремя. Ей повезло, и около двадцати пяти миль она покрыла довольно быстро, хотя местами дороги попадались совершенно разбитыми. Ей даже удалось выкроить время, чтобы навестить двоюродного брата Давида, сына сестры ее матери, которая удачно вышла замуж и с будущим отцом Давида переехала в город. Мать его умерла при родах, но отец до сих пор жил вместе с недавно женившимся Давидом и его супругой. Он был очень рад встрече, хотя поначалу осторожничал, но в конце концов даже пригласил пожить, если у нее появится в этом нужда.
Распрощавшись с ними, Максин отправилась искать кафе под названием «Полициано». Выйдя на центральную, идущую в горку улицу, где должно было находиться это кафе, она повертела головой и даже несколько растерялась. Да, это Виа ди Вольтая Нель Корсо, как ей и говорили, значит она попала туда, куда надо. Но ничего напоминающего обыкновенное кафе девушка нигде не увидела. Если не считать элегантного, явно дорогого буржуазного кафе, больше похожего на заведение где-нибудь в Париже или Вене начала века, которое меньше всего подходило для подобной встречи.
Она нерешительно помедлила перед ступеньками, разглядывая увешанные зеркалами стены, великолепные абажуры с кисточками, щеголеватых официантов, плавно двигающихся по залу с подносами на кончиках пальцев. Может быть, это ловушка? Листовки Максин оставила в багажной сумке мотоцикла – так безопаснее, чем таскать с собой, вряд ли кто заметит старенький мотоцикл, – но теперь поняла, что, возможно, следовало прихватить их с собой. «Входи же, – приказала она себе. – Будешь топтаться здесь – привлечешь внимание». Она вошла в кафе и остановилась у стойки бара, собираясь заказать чашку горячего шоколада и чашку эспрессо, точно так, как ее инструктировали. Бармен наклонил голову и взглянул вглубь помещения.
– Ах да, – сказал он, – эспрессо вы заказали для господина, сидящего слева, у самого окна. Хотите пирожных или булочек?
Максин отрицательно покачала головой и направилась в зал, где с одной стороны был выход на балкон. Она не смогла удержаться, чтобы не бросить быстрого взгляда на невероятно красивый вид на Валь-ди-Кьяну[10], и ей сразу захотелось хоть ненадолго присесть за один из крохотных столиков. Но девушка не стала останавливаться и направилась к арке, ведущей в соседнее помещение, где за столиком у окна сидел мужчина, которого она, конечно, сразу узнала.
Когда она приблизилась, мужчина поднялся на ноги.
– А вы знаете, что это кафе впервые открылось в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году? – спросил он.
Это был пароль, который ей на ухо прошептала Эльза, и теперь ей следовало проговорить отзыв.
– Нет. Как интересно! – ответила она.
– Марко, – назвался он, протягивая ей руку.
– Да, я помню, – сказала она.
Вероятно, это не настоящее его имя, но она пожала протянутую руку. Затем сообщила, что ее зовут Максин, и тревожно спохватилась: надо было назваться Массимой. Но делать нечего, ведь в Риме он все равно уже слышал ее настоящее имя.
В этой части кафе занятым оказался только их столик. Она подумала, что здесь, вероятно, обедают, а утренний кофе пьют в другом помещении.
– Итак, – сказал он. – Вы пришли вовремя.
Внешне он изменился: волосы коротко подстрижены, лицо гладко выбрито. Однако неизменными остались угловатые черты и волнующий взгляд темно-карих глаз цвета жженого сахара. И та же палка лежала рядом с классической шляпой из темно-серого фетра и с узкими полями.
– Я занимаюсь координацией действий нескольких отрядов, – сказал он. – Это очень непросто. Они состоят из людей, которые присоединились к нам по многим и очень разным причинам, поэтому не всегда ладят между собой.
– Но вы сможете мне помочь?
Он надул щеки и пожал плечами:
– Смотря что вы хотите.
– Вы уже знаете. Я должна информировать силы антифашистской коалиции о ваших действиях в их поддержку. А также о том, какие акции вы способны осуществить.
Он нахмурился:
– Откуда я знаю, что вам можно доверять?
– Вы же видели меня на квартире Роберто и Эльзы в Риме. Слышали, что они говорили. Отзыв на пароль я назвала правильно. Ах да, могу показать свое удостоверение.
Она полезла в сумку.
Он засмеялся:
– Неужели вы думаете, что все это нельзя подделать? Уберите.
Теперь пожала плечами она:
– Ну да, оно, конечно, фальшивое. Но послушайте меня. Я здесь работаю, как вы знаете, от имени и по поручению британских властей. А вы хорошо понимаете, что происходит на местах. Мы можем помогать друг другу.
– Вы знаете, что такое ГПД?
– Что-то такое слышала.
– Так мы называем небольшой отряд партизан – группа патриотического действия[11]. Один такой отряд работает здесь, и во многих других небольших городах есть подобные. Я могу познакомить вас с ними.
Услышав сзади приближающиеся шаги, она оглянулась. Официант, человек уже немолодой, аккуратными шагами подошел к их столику и точными движениями поставил перед ними напитки.
– На улице немцы, – прошептал он на ухо Марко.
– Хорошо, – отозвался Марко и, когда тот ушел, улыбнулся Максин. – Теперь будем говорить о пустяках. Немцы очень любят это кафе.
– Тогда зачем назначать встречу здесь? Разве это не опасно?
Он снова засмеялся:
– Ну да, прямо у них под носом. В том-то вся и штука. Успокойтесь, они еще на улице, да и в любом случае они ничего не заподозрят.
Но Максин никак не могла успокоиться.
Тогда он игриво погладил ее руку:
– Серьезно тебе говорю, если будешь сидеть как деревянная, они сразу заметят. Сделаем вид, что мы влюбленные. Местечко-то смотри какое романтичное, тебе не кажется?
Она на миг опустила взгляд, а потом посмотрела ему в глаза. И увидела там откровенное желание, с которым мужчины почти всегда на нее смотрят, но, помимо этого, в его взгляде прыгали живые, беззаботные и веселые чертики. Да, обаяния у него не отнимешь, причем естественного, но глубоко в его глазах таилась глубокая грусть, некая щемящая боль, о причине которой приходилось только догадываться.
Несколько секунд оба молчали, а потом он принялся оживленно болтать: рассказывал ей о городе, причем в мельчайших подробностях, советовал, куда стоит сходить и почему, и скоро она уже не слушала его. Что-то ворочалось и толкалось в ее сознании, извлекая из памяти одно детское воспоминание за другим. Девушке вспомнилась мать, которая частенько рассказывала ей о Тоскане. Но скоро Максин отбросила воспоминания и снова посмотрела на Марко.
– О чем задумалась? – спросил он. – В моем обществе женщины не часто клюют носом. А теперь возьми меня за руку, да понежнее.
Она вскинула брови, надула губки и, храбро тряхнув головой, послушно сделала, как он велел.
– Вот так-то лучше. А теперь… как насчет поцелуя?
– Не много ли сразу хочешь? – засмеялась она.
Еще подростком обнаружив в себе эти особенные силы, Максин рано пустилась в опасные любовные приключения, и их у нее набралось уже немало. Вот и теперь она чувствовала, что, возможно, ее ждет еще одно.
Она наклонилась поближе к собеседнику:
– Что там случилось в Риме, когда я ушла?
– Да ничего особенного. Сделали вид, что у нас вечеринка.
– А как же комендантский час?
– Эльза сказала им, что мы ее гости и останемся до утра.
– А что немцам было нужно?
– Становились в палаццо на постой. Жителям дали час, чтобы собрать вещи и убраться подобру-поздорову.
Она покачала головой:
– Ужасно. И куда же они пошли? Роберто и Эльза уже не молоденькие.
– У них в городе есть друзья.
– Коммунисты? – спросила она и нахмурилась. – Ты тоже коммунист?
– А что, тебя это пугает? – рассмеялся он, глядя ей в глаза.
Она почувствовала, что краснеет.
– Американцы страшно боятся коммунизма, – продолжал Марко. – Но здесь, в сельской местности, нам осточертела такая жизнь, когда всегда всего не хватает. Когда война кончится и мы победим, все изменится. Нет, конечно, Эльза и Роберто не коммунисты, они интеллигенция. Но мы все стараемся действовать дружно, чтобы изгнать из страны нацистов. Правда, не всегда хорошо получается.
Максин слышала, что немцы уже вошли в кафе; до нее доносились их громкие, властные голоса, их ужасный итальянский, по которому их сразу можно узнать. Ее охватил страх, смешавшийся с недавним возбуждением, но она сдержалась и оглядываться не стала. Они оба продолжали попивать свои напитки, а затем Марко поднес ее руку к губам.
– А у меня есть комнатка, – сказал он.
– Что-о?
– Как начну вставать, ты тоже вставай, надень кофточку и спокойно выходи на улицу. Я расплачусь и выйду вслед за тобой. Пока будешь ждать, делай вид, что разглядываешь витрину магазина, а потом не торопясь иди к мотоциклу. Я догоню.
– У меня здесь двоюродный брат живет. Я собиралась вернуться к нему.
– В другой раз.
Максин сделала все, что он ей велел, задержавшись лишь для того, чтобы запечатлеть на его щеке поцелуй, прежде чем покинуть кафе. Бармен что-то сказал Марко, и оба громко рассмеялись, но над чем они смеются, Максин не поняла. Возможно, этот человек поздравил Марко с очередной быстрой победой. Но ей было наплевать. Такая жизнь ей нравилась, всегда на краю, по лезвию бритвы, с привкусом грозящей опасности, и всегда никаких обязательств.
Выйдя из кафе, Максин пересекла улицу, чтобы полюбоваться витриной, на которой красовались шляпки, шарфики, пальто и перчатки. В преддверии наступающей зимы ей очень не помешал бы тепленький шарфик, и она заскочила внутрь, чтобы выбрать подходящий, при этом не забывая поглядывать на улицу. Она увидела, как Марко вышел из кафе, надвинул шляпу пониже на глаза и, слегка прихрамывая и опираясь на палку, пошел по улице, озираясь и пытаясь понять, куда она пропала. Минутку она любовалась выражением растерянности на его лице, быстренько заплатила за шарфик и вышла на улицу. Он сразу ее заметил, но даже не улыбнулся, а посмотрел в сторону мотоцикла. Она бросила взгляд туда же, и сердце ее болезненно сжалось: перед мотоциклом стояли двое немцев и внимательно его разглядывали. Если бы ей не пришло в голову срочно купить шарфик, они наверняка застукали бы ее рядом с мотоциклом.
– Шагай в другую сторону, – скомандовал Марко.
– А мотоцикл?
– А где листовки, при тебе?
– В багажной сумке.
– Все-таки лучше, чем при тебе. Немедленно уходи. Если не найдут, я организую распространение по местным деревням. А если найдут, прощайся с мотоциклом.
Они двинулись по улице вниз; у Максин дрожали коленки, а хромота Марко стала более заметной. Он втянул голову в плечи, сунул руки в карманы, ссутулился и, казалось, даже уменьшился в росте.
Не успели они сделать и десятка шагов, как за спиной послышался громкий окрик: кричал немец, хотя слов они не расслышали. Она крепко сжала руку Марко. Немец, видимо, приказывал ей остановиться.
– Продолжаем идти, – прошептал Марко.
– Но…
– Не останавливайся.
Дрожа от страха, она повиновалась. Затем, не удержавшись, оглянулась и увидела, что оба немецких солдата шагают в сторону офицера, стоящего дальше вверх по склону, который, по-видимому, их только что позвал. Их, а вовсе не ее.
Марко выпрямился и рассмеялся. Неожиданно для себя она все поняла.
– Так ты, значит, знал! Ты с самого начала знал, что он кричал не нам, правда?
– Ну да, – кратко сказал он в ответ.
Она стукнула его по руке и тоже рассмеялась. Он нарочно сгорбился, чтобы нацисты не обратили на них никакого внимания, предстал перед ними жалким, никчемным хромым человечком.
– Обойдем вокруг через переулок, заберем мотоцикл и едем ко мне. Листовки переложим в мою сумку. Старайся держаться естественно, давай на ходу разговаривать. Доберемся до тихого местечка, расскажешь поподробнее, зачем сюда прибыла.
Пока они шли, Максин размышляла над этими его словами.
– Это долгая история, – начала она, когда они оказались на тихой улочке.
Перед ее внутренним взором встали мать с отцом, и она представила, каково это – решиться на кардинальные перемены в жизни. Давно это произошло, очень давно, в ноябре 1910 года. Родители и некоторые другие родственники высадились на берег острова Эллис в Нью-Йорке[12], куда прибыл отплывший из Гавра корабль «СС Чикаго». В Тоскане они были крестьянами, торговцами крупным рогатым скотом, но семья слишком разрослась, чтобы земля могла прокормить их всех. Кто уехал на заработки в Сиену или в Ареццо, а кто, как родители Максин, в надежде найти лучшую долю эмигрировали за океан. Страна, где четыре года спустя родилась Максин, никогда не казалась ей настоящей родиной, и в результате ей пришлось пережить кризис самовосприятия. Сейчас, во время пребывания в Тоскане, она довольно часто ощущала в горле комок. Мать не раз рассказывала дочери об их долгом путешествии в Америку, и ее непреходящая тоска по родине и горячие воспоминания о прежнем доме играли большую роль в отрочестве и юности Максин. Приподнятая атмосфера во время сбора урожая винограда, сладостный деревенский воздух, заготовка консервированных фруктов и помидоров, разлив по бутылкам вина, бескрайние поля золотого подсолнечника в июне, зрелой кукурузы – в июле и августе. Честное слово, иногда ей казалось, что она унаследовала от матери всегда неожиданно настигающую ее меланхолию, и, чтобы как-то бороться с этим, она сознательно выбрала такой образ жизни: легкомысленный и беззаботный.
– Ну? – подстегнул ее Марко. – Тебя снова куда-то унесло. Рассказывай, о чем еще просили тебя британцы.
– Ах да, извини, – заторопилась она, вернувшись в настоящее. – Как только я узнаю расположение партизанских отрядов и их количество, я должна связаться с британцами и заняться снабжением партизан оружием, чтобы можно было создать боеспособные группы.
– Ты что, серьезно? – фыркнул он. – Неужто они послали заниматься этим женщину?
– Судя по всему, не так уж много итальянцев-мужчин захотело сюда вернуться.
Он отвел взгляд, потом снова заглянул ей в глаза, и девушке показалось, что он не очень-то ей поверил.
– Ну что, идем ко мне?
Максин кивнула.
– Ты знаешь винодела Франческо? – спросила она.
– Конечно.
– И что о нем скажешь?
– Хороший мужик. Ему можно доверять.
– Я получила координаты места, где произойдет выброска рации. Можешь подобрать людей, которые примут груз?
– Конечно. Когда?
– Точно мы пока не знаем. Но скоро, очень скоро, ждать осталось не больше двух дней.
В тот день всю землю окутал туман, скрыв своей пеленой стволы деревьев. В зеленоватом лесном сумраке, без головного убора и перчаток, Максин дрожала от холода и вздрагивала, когда птицы, громко хлопая крыльями, срывались с ветвей, издавая дикие крики, словно черти в аду. Мотоцикл они спрятали в кустах, и теперь Марко, идущий спереди, почти не оглядывался, чтобы убедиться, что она следует за ним. Впрочем, в этом не было особой необходимости: с шумом продираясь сквозь густую, жалящую острыми колючками растительность, она то и дело вполголоса ругалась, а значит, он прекрасно ее слышал. Хромота, казалось, ему сейчас вовсе не мешает. А когда он все же повернул к ней голову, чтобы убедиться, что она не отстала, игривое выражение его лица говорило: «Ну как, еще не совсем выдохлась?» А Максин только щурила глаза и отбрасывала в сторону свои каштановые кудри.
Она не сказала, что только что чуть не столкнулась с оленем, который стоял в кустах и в упор смотрел на нее. Может, здесь и волки водятся или дикие собаки? Может, и так, кто ж его знает.
Пока она шла, в голове звучали бесконечные увещевания матери: «Порядочная девушка сидит дома и ждет, когда ей наденут на палец обручальное кольцо. А ты? Посмотри на Раймондо, какой прекрасный мужчина». Конечно прекрасный, Максин в этом не сомневалась, но выходить за бакалейщика у нее не было никакого желания. Жена бакалейщика, ради всего святого, только не это! Ей плевать на то, что он преуспевающий владелец сети магазинов. Большое спасибо, но она лучше выйдет за черта, за дьявола, чем за него.
Наконец начались особенно густые заросли, но Марко отстранил рукой стелющуюся растительность, и под ней обнаружилась узенькая тропка, которая привела их к полянке. Там стоял заброшенный каменный деревенский домик.
– Ты шутишь? – спросила она, разглядывая крышу, зияющую дырами там, где отсутствовала черепица.
Он только пожал плечами.
– Это и есть твое жилье? – недоверчиво продолжала она.
– Жилье как жилье. Во всяком случае, кровать имеется.
Максин вскинула брови:
– Которую ты, несомненно, делишь с крысами и тараканами.
В окаймленных густыми ресницами глазах его снова запрыгали веселые чертики.
– А что, я насекомых люблю… да и многих других животных.
Она бросила еще один взгляд на это, с позволения сказать, жилище – окна заколочены досками, краска на стенах облупилась – и скривила губы. Да будет ли она здесь в безопасности?
– Там и костерок можно развести, – невозмутимо продолжил он, словно не замечая ее кислого лица. – Если замерзнешь.
– Если?
Он ничего не ответил, просто смотрел на нее изучающе и загадочно улыбался. Она тоже смотрела на него во все глаза: загорелое лицо, черные вьющиеся волосы, высокие скулы. Цыган цыганом. Такой красивый, что почти больно смотреть, и сам ведь знает об этом, стервец. Она улыбнулась:
– Ну что, пригласишь наконец в свой замок?
Марко мотнул головой, мол, следуй за мной. Она подавила опасения и вошла за ним в дом. По земляному полу он провел ее через комнату, которая, судя по мебели – столику и нескольким жалким стульям, – когда-то была кухней. Затем театральным жестом распахнул темно-коричневую, немилосердно скрипящую дверь – глядя на него, она не могла удержаться от смеха – и ввел ее в заднюю часть дома. Казалось, тут все провоняло сыростью, застоявшимся табачным дымом и, как ни странно, горьким лимоном. Он зажег свечку, и она оглядела небольшую квадратную комнатку. Единственное окно было кое-как закрыто ветхой тряпицей, зато каменный пол относительно чист. Местечко, конечно, шикарным не назовешь, но все-таки в этой деревенской простоте она увидела даже нечто романтичное. Они пришли сюда не ради интимного ужина на двоих. И чем аскетичнее обстановка, тем лучше. К тому же в скудном пламени свечки Марко казался еще более интересным.
– Садись, – велел он ей, снимая пальто и шляпу.
А сам занялся разведением костерка, в качестве растопки используя каштановую скорлупу: подкладывал скорлупку за скорлупкой, пока слабенькое пламя не разгорелось, – а она тем временем прикорнула на брошенном прямо на пол матрасе. Это хозяин назвал его матрасом, но, приглядевшись, девушка увидела, что это всего лишь плотно набитый сеном мешок из матрасного тика. Небось колется и вызывает зуд, особенно если лежишь на нем совсем без одежды.
– У тебя что, простыней нет? – спросила она, хотя заранее знала ответ.
– А ты что, принцесса?
Она засмеялась:
– Давай шевелись с костром, и я покажу тебе, какая я принцесса.
– Ты часто этим занимаешься?
– А ты?
Марко засмеялся, она подхватила смех. Потом он открыл стоящий в углу сундучок и достал оттуда штопор, бутылку красного вина и две фарфоровые кружки.
– Края немного обиты, зато вино доброе.
Он откупорил бутылку, налил и, подав ей кружку, сел рядом. Она заметила, как засверкали его глаза. От закипающей страсти, что ли, или от излишнего усердия? Возможно, и того и другого.
Внезапно оробев, она залпом выпила чашку густого, хранящего аромат винограда вина и протянула пустую ему, чтобы налил еще. Здесь, в Тоскане, она свободна и может делать все, что пожелает, и никого из родственников рядом нет, чтобы приструнить ее. Ему необязательно было знать, что она подправила этот образ самой себя и довела его до совершенства настолько, что и сама почти поверила: да, она в самом деле дерзкая, сильная, независимая личность, какой всегда хотела стать. Максин прекрасно понимала: если не чувствуешь это в себе, то надо просто прикинуться, что ты такая, и тогда рано или поздно станешь таковой. Что же касается возникающей время от времени потребности, назвать которую она не могла, да и не хотела, то в ней она не признавалась даже самой себе.
– Ну давай, расскажи о себе, – сказала она.
– Да нечего особенно рассказывать.
Сощурившись, она изучающе всматривалась ему в лицо.
– Всем есть о чем поведать.
– У меня нет ничего такого, чем хотелось бы поделиться.
– Ну ладно, тогда расскажи что хочешь.
Он неуверенно сморщил лоб, словно не знал, о чем говорить, но глаза его вдруг сверкнули.
– Могу рассказать, что когда-то я был журналистом.
– Надо же, и я тоже.
– Выходит, мы с тобой одного поля ягоды.
– Похоже. Ты сам-то уверен, что ты с того же поля?
– Было бы интересно выяснить… как думаешь?
Ответ вызвал у нее улыбку, его негромкий вкрадчивый голос завораживал, словно насылал на нее волшебные чары. И ей это очень нравилось.
– Некоторое время я работал в «Назионе»[13], – добавил он. – Это ежедневная газета, выходила в Тоскане. Пришли немцы, и это стало невозможно. Им нужны были только такие материалы, где осуждалась антифашистская коалиция.
Какое-то время они попивали винцо молча, потом он приподнял ее подбородок и поцеловал в губы. Поцелуй оказался горячий, у нее перехватило дыхание, и она всем существом откликнулась на его страсть. Максин не сделала ни единой попытки скрыть растущее желание, напротив, рука ее скользнула к его поясу, расстегнула его и нащупала твердую плоть. Она уже знала, что близость с мужчиной – прекрасный способ противостоять ужасам войны, но прежде не могла в полной мере оценить, как сильно сама в этом нуждалась.
Он снова поцеловал ее, и они повалились на матрас, срывая друг с друга одежду. Теперь все слова стали лишними, и они полностью отдались горячей работе любви.
Большинство мужчин не верят в то, что на свете есть женщины, которые даже предпочитают подобного рода совокупление. Никаких цветочков, никаких обещаний вечной любви. Только плотское, животное, примитивное соитие. Слияние обнаженных тел, кожа к коже, плоть к плоти. К мужчинам, которые излишне озабочены девственностью своей избранницы, Максин совсем не влекло. Нет-нет. Гораздо лучше вот это. Никто не расстроится, ничье сердце не будет разбито. Никто не станет требовать от тебя верности до гроба, никто не станет этого обещать.
Потом, когда все кончилось, она лежала рядом с ним, наблюдая, как меркнет свет и одновременно меняется атмосфера в этой маленькой комнатушке. Потом погладила его светящуюся кожу. Отсветы пламени продолжали красивый танец на стенах. Они придвинулись поближе друг к другу, и Максин охватило чувство уюта. Интересно, как все это было, когда здесь жило какое-то семейство? Она представила себе мужа и жену с тремя или четырьмя ребятишками, которые помогали ухаживать за домашними животными, мать готовила им вкусные блюда из своего, домашнего тушеного мяса, а отец работал в поле. Она спросила у Марко, кто здесь жил раньше, и тот ответил, что в округе много таких заброшенных ферм, обитатели которых отказались бороться за хлеб насущный, обрабатывая землю. И она поняла, что ее представление о том, как некогда жила здесь какая-то семья, оказалось нелепой фантазией. Студеными, злыми зимами жить здесь было нелегко и одиноко, особенно если нечего есть.
– Так, теперь мне нужно поспать, – грубовато сказал он и натянул на обоих одеяло. – Ночью нам предстоит работенка.
– Что за работенка?
– Много будешь знать…
– Не болтай чепухи! Я должна все знать. Затем сюда и приехала. Я же тебе говорила.
Он приподнялся, оперся на локоть и, почесывая подбородок, заглянул ей в глаза:
– Хочешь пойти со мной? Понимаю. Но зачем? Зачем вообще ты вызвалась нам помогать? Ты, красивая американская девчонка? Что тебе до нашей войны?
– Ты был бы прав, если бы мои родители не происходили из Италии. Я должна понимать, чем ты занимаешься, и мне нужно знать, где скрываются партизаны.
– Проще простого. Мы создаем для немцев проблемы. Стараемся, как только можем, деморализовать их, лишить боевого духа. Сбивать с них спесь, понимаешь? Самая большая часть наших скрывается в лесах на горе Амиата. Их там сотни.
– А здесь?
– В лесах вокруг городов. Здесь их не так много, попадается всякий сброд, но мы стараемся сделать из них людей.
Максин заглянула ему в глаза:
– И что, ты не позволишь мне пойти с тобой?
– Пока ты будешь для нас только обузой. Ты даже сюда еле дошла, – проговорил он и покачал головой. – Нет, вряд ли получится.
– Я же говорила, британцам не из кого выбирать. Если возьмешь меня с собой, я смогу запросить у них больше поддержки.
– Поддержка нам точно не помешает. Нас, конечно, поддерживают местные крестьяне, и то хорошо. Надоело отдавать немцам свой урожай. Но взять тебя с собой? Нет.
