И кукла стала смотреть теперь на девочку свысока, немного надменно и отчуждённо, как бы сквозь неё, словно та была недостойна и капли внимания столь красивой и важной особы. Кукла вдруг решила, что её главная цель в этом доме – быть красивой и неприкасаемой. Она стала зависеть от бокалов вокруг себя: очень боялась, когда их доставали мыть, что их не вернут обратно. Её же не мыли ни разу, не шили ей красивых платьев, не катали в коляске и не угощали конфетами, не выносили во двор и не показывали книжки с картинками. Кукла презрительно смеялась над теми пластмассовыми замарашками, которых девочка, бывало, и в угол ставила, и кричала на них, как это делала её мать. У одной из них волосы стали похожи на мочалку, у другой не хватало части пряди. Краска с их щёк и губ стёрлась, облезла, на теле появились царапинки и шероховатости.
Кукла же в серванте оставалась неизменной. Лишь пыль незримо заполоняла собой пространство серванта, из которого всё реже и реже доставали посуду.
Девочка иногда показывала ей язык и строила рожицы, но кукла лишь равнодушно смотрела на неё сквозь стекло своими большими зелёными глазами, которые никогда не закрывались для того, чтобы маленькая девочка могла уложить её спать, укрыв одеяльцем.
Шло время. Женщина старела, девочка росла. И по мере того, как дочь хозяйки становилась всё сильнее, крики в этом доме становились всё резче и грубее.
Во время очередной ссоры хозяйка выгнала дочь из дома, выкинув вещи девушки из окна.
Так кукла и хозяйка остались одни в двухкомнатной квартире. Хозяйка любила смотреть на куклу, но никогда не доставала её и не трогала. Теперь она открывала сервант лишь для того, чтобы сложить в бокалы лекарства или бумажки с рецептами и чеками. Кисло-пряный запах от многочисленных таблеток, пилюль, порошков и капель проникал в сервант повсеместно, и кукла тоже пропиталась им. Она стала думать, что тоже больна и все эти лекарства так же нужны ей, как и хозяйке.
От времени хозяйка сгорбилась, стала ходить медленно и с палочкой. Она не замечала куклу, она просто доставала из серванта очередные лекарства, ворча себе под нос про неблагодарную дочь, дороговизну, ужасное время, желая смерти соседям, врачам, детям, перебежавшим ей дорогу… Кукла не меняла своего положения больше 30 лет, отчего на одной её щеке выгорел румянец. Но откуда ей было об этом знать, если зеркало всю жизнь находилось за её спиной?
И вот одной ночью кукла услышала стоны и хрипы хозяйки. Та пыталась звать на помощь, задыхалась, попробовала дотянуться до телефона, но уронила его на пол. До слуха обеспокоенной куклы донеслось странное бульканье и хрип. Потом всё стихло.
Через пару дней в квартире появились незнакомые ей люди, они закрыли носы платками. Двое из пришедших перекрестились, глядя на диван справа от серванта.
Кукла испугалась: что произошло? что случилось?
– Померла, – охнула пожилая женщина, вошедшая следом за двумя мужчинами, и торопливо перекрестилась. – Надо дочери позвонить.
– Померла, – повторила кукла. Она помнила это слово, потому что хозяйка однажды сказала про смерть своей матери. Сказала холодно и отчуждённо, точно так же – «померла». Когда девочке было 15 лет и её отец ушёл из дома к другой женщине, то хозяйка, рассвирепев, кричала ему в спину: «Чтобы ты помер! Чтоб она померла! Не приходи сюда больше никогда!» – и кидалась на него с ножом.
«Померла»…
Кукла понимала, что не может умереть так, как человек, но что теперь с ней будет? От горя и невыплаканных слёз у куклы на лице появились тёмно-серые пятна, а левый глаз закрылся наполовину.
Через неделю после смерти хозяйки в дом пришла дочь. Кукла не сразу признала её, но когда грузная женщина с жёсткой ухмылкой уставилась на игрушку, жительница серванта поняла, кто стоит перед ней.