Дарья Волкова
Синий бант

Я принес тебе…

Пластилин – 1 шт.

Цветные карандаши (не менее 12 цв.)

Альбом для рисования

Кисточки – 2 шт.

Краски гуашь (не менее 6 цв.)

Цветная бумага

Клей-карандаш

Ножницы с тупыми концами

Мальчики на весеннем утреннике будут скворцами, а девочки – цветами.

Дуня вышла из родительского чата и выключила экран смартфона. Со списком проблем не было. В выходные надо просто заглянуть в магазин канцтоваров – и дело сделано, а вот с «девочки на утреннике будут цветами»…

Предполагалось, что костюмы родители приготовят сами. Нет, проблем с фантазией у практикующего дизайнера не было никогда, проблемы имелись с наличием свободного времени.

Звонок.

– Евдокия Романовна, я забыла спросить, вы Ванечку во сколько заберете?

Дуня вздохнула. Вот, кажется, частные ясли, где все красиво и уютно, и детишек встречают с улыбками, и плату берут немаленькую, а вопросы…

– Анна Владимировна, – быстрый взгляд на планер, а потом на часы, – у нас же ведь почасовая оплата, правильно?

– Да, но…

– Вот и прекрасно, – оборвала Дуня воспитателя. – Я оплачиваю ваши услуги, ребенка всегда забираю вовремя. Вещи на смену положила в шкафчик. А сейчас извините, у меня важная встреча, – и отключилась.

Повертела в руках телефон. С Ванечкой было сложно. Дуня прекрасно понимала, что заниматься с гиперактивным ребенком, который постоянно норовит залезть куда не следует, все попробовать, потрогать и узнать, сложно. Особенно если в группе он не один. Занятия Ванечке были неинтересны. Рисовать пальчиками на бумаге как все – не нравилось. Нравилось водить разноцветными руками по стенам и окнам. Собирать домик из кубиков – скучно. А весело – найти у няни в шкафчике ложки и бить ими по эмалированной кастрюле.

Все это Дуня прекрасно понимала, но помочь не могла. Работа. Она и так старалась делать заказы в большей степени на дому и выходила в офис всего три дня в неделю. Поэтому в такие дни Ванечку, которому исполнилось два с половиной года, приходилось возить в ясли.

Он был незапланированным ребенком. Никто не думал о втором малыше, все радовались Танечке. Иван занимался своей студией и не отказывался от параллельных проектов, Дуня активно работала, жизнь была устроенной, отлаженной, и вдруг… Ванечка. Все устроенное и отлаженное сразу же превратилось в полный кавардак.

Ванечка не спал, Ванечка плохо кушал, Ванечка был беспокойным ребенком… Дуня его обожала. В своем маленьком сынишке она часто видела мужа. Ей почему-то казалось, что Иван в детстве был точно таким же – любопытным, непоседливым и шумным.

Танечка от неуемной энергии младшего брата очень страдала, прятала всех своих кукол в закрытый шкафчик. И книжки с принцессами тоже. Тишина в доме царила только ночами.

Дуня смотрела на компьютерный монитор, пытаясь сосредоточиться. Очень не хватало мужа. Она соскучилась, устала и жалела себя. Ужасно не любила чувство жалости к собственной персоне, но иногда… накатывало.

С Иваном почему-то всегда даже самое сложное оказывалось простым. Может, оттого, что сам он – легкий. Смотрел на нее темными глазами с девчачьими ресницами и говорил:

– Не грусти, царица.

А сейчас муж в Риме. На своей первой персональной заграничной фотовыставке. Вернее, именно сейчас он должен уже быть в аэропорту – садиться в самолет до Москвы. И Дуня его очень ждет.

По телефону Иван говорил, что все проходит даже лучше, чем можно было предположить. Интерес к русским огромный, посещаемость очень хорошая. И отзывы в интернете тоже. Это Дуня вечерами сама лазила по сети. И фотографии для выставки помогала отбирать тоже она. Муж доверял ее вкусу. Когда дети были уложены спать, Дуня просто разложила на полу уменьшенные копии работ, из которых требовалось оставить пятьдесят. Сначала сидела, внимательно рассматривала, а потом начала все складывать в три стопки: «Да», «Нет», «Может быть». Ване было интересно, но он молчал. И лишь просмотрев отобранные фотографии, спросил: «Почему именно эти?» И она ответила. Про цвета, про грусть старого сквера, про небо весной, про узловатые руки с портрета. Он слушал и после сказал:

– Ты знаешь мои работы лучше меня. Иногда мне кажется, что в объектив мы смотрим вдвоем.

А потом улетел. В Рим. А у нее в эти дни все валилось из рук. Ничего не успевала. Ванечка капризничал. Танечка плакала из-за проделок Ванечки. И впереди встреча, которую важно не затянуть, потому что надо успеть в ясли, затем в детский сад и домой – готовить ужин.

Царицы не раскисают. Дуня посмотрела на свой алый маникюр. Вот сейчас приведет лицо в порядок… припудрит нос, нанесет помаду, подправит прическу… Выключит компьютер…

В приемной Евдокия Романовна Тобольцева оставила подписанные документы и со словами «Завтра в одиннадцать будет совещание по квартире на Чистых прудах» покинула офис.

Встреча была назначена в частном театре с просторным холлом. Очень статусное место. На такие встречи не опаздывают. Ну, она и не опоздала. Даже наоборот, пришлось ждать заказчицу – Инну Воронец, известную бизнес-леди и столичную светскую львицу, чье лицо не сходило с деловых журналов и глянцевых страниц.

– Мне рекомендовали вас как специалиста высокого класса, – начала Воронец без предисловий. – И я надеюсь, что не подведете. Мероприятие планируется серьезное, приглашены очень важные гости. Благотворительный вечер с аукционом. Публика в высшей степени солидная. Вы меня понимаете?

Как же тут не понять? Конечно, понимает. Так же как и то, что лично она, Евдокия, к этой публике никакого отношения не имеет. Ей это отлично дали почувствовать.

– У вас есть какие-нибудь предпочтения в оформлении?

– Но ведь это вы дизайнер, – медленно проговорила Воронец. – До планируемого вечера три недели.

Ответить было нечего. Поэтому Дуня поинтересовалась более подробной программой предстоящего мероприятия и сказала, что завтра приедет на обмеры, а через пять дней подготовит варианты оформления. На том встреча и закончилась.

А осадок… остался. Дуня не любила подобных заказчиков. Они часто оказывались капризными. В телефоне остались фотографии фойе и холла перед зрительным залом. Вечером дома она подумает предметно над общей идеей оформления, а сейчас пора забирать Ванечку.

Воспитатель встретила Евдокию с плохо скрываемым облегчением. Впрочем, радовалась Анна Владимировна недолго, потому что ее проинформировали, что завтра мальчик придет снова.

– Я привезу чистую одежду, – сказала на прощание Дуня, собрав в мешок перепачканные кашей вещи.

– Ну, герой, как прошел твой день? – спросила она сынишку позже, сажая его в детское кресло автомобиля.

Ванечка посмотрел на маму огромными темными глазищами и произнес:

– Таня.

– Да, – улыбнулась Дуняша, чмокнув родное чудо в щечку, – едем за сестренкой.

И они поехали и забрали из садика Таню. По радио передавали исключительно романтические песни, а слушатели поздравляли друг друга с Днем всех влюбленных.

«Точно, – подумала Дуня, – сегодня же День святого Валентина: сердечки, шоколадки, признания в любви».

Она глянула в зеркало заднего вида и увидела две пары абсолютно одинаковых тобольцевских глаз.

– И мы ставим для Марии из Краснодара легендарную песню «На тот большак, на перекресток».

– Когда я вырасту, то буду как эта тетя, – сказала вдруг Танечка.

– Ты будешь певицей? – поинтересовалась Дуняша.

– Нет, я буду сидеть в радио и всем все рассказывать.

– А петь не хочешь?

– Петь я на утреннике буду. И танцевать!

Дуня улыбнулась. Каким же цветочком сделать дочурку?

Дверной звонок прозвучал, когда она утешала расплакавшуюся Таню, потому что Ванечка раскрасил лицо куклы в зеленый цвет.

– Не расстраивайся, – увещевала мама дочку, – этот фломастер стирается водой.

Приготовление ужина откладывалось, потому что рев раздался в тот самый момент, когда Дуня начала резать куриные грудки и только-только поставила воду для макарон. Вода уже, наверное, вовсю кипела.

– Я сейчас открою дверь, – сказала она Танечке, – а потом пойдем умывать куклу.

– Буль-буль, – изобразил звуками воду Ванечка.

– Буль-буль, – согласилась Дуня и направилась в коридор.

Первое, что она увидела, открыв дверь, – необыкновенную пушисто-цветущую ветку.

– Я принес тебе мимозу в бутылке золотого как солнце… лимончелло!

Губы сами собой разошлись в улыбке: Ваня! Дуня так и застыла на пороге с врученной мимозой, пока ее обнимали и целовали. Только глаза зажмурила от счастья.

И тут раздался привычный боевой вопль: в прихожую выбежала Танечка, за ней не отставал Ванечка. Оба резко затормозили, увидев папу, а потом вопль повторился – на этот раз в радостном исполнении.

– Так, я понял, романтику откладываем, – тихо сказал Иван на ухо. – Включаем режим суперпапы.

И подхватил Танечку на руки. И поднял высоко-высоко. Так, что дочка засмеялась от восторга, а Ванечка стоял и повторял:

– Я! Я!

– И тебя сейчас поднимем, – послышался отцовский ответ.

Дуня выдохнула и быстро побежала на кухню готовить ужин. Муж дома, а это значит – жизнь начала налаживаться. Через пять минут куриные грудки обжаривались на сковороде, макароны варились в кастрюле, мимоза стояла в вазе посреди обеденного стола, а хозяйка спешно приводила себя в порядок в ванной, приглаживая волосы и стирая со щеки зеленый фломастер. Потому что перепало с экстремальным макияжем не только кукле.

А еще через полчаса вся семья приступила к ужину. Наблюдая за тем, как аккуратно орудует маленькой вилкой Танечка и внимательно разглядывает звездочки-макароны в своей тарелке Ванечка, Тобольцев спросил негромко:

– Что, Ивановичи вели себя по-царски?

Его ладонь слегка поглаживала Дунину уставшую за день поясницу.

– Как обычно, да.

– Какие цыпленки! – Танечка восторженно глядела на мимозу с замершей вилкой в руке.

– Это цветочек такой, – объяснила Дуня, – необычный.

– Пушистый, – с придыханием произнесла девочка.

– В Италии в День всех влюбленных мальчики дарят девочкам веточку мимозы. Вот такая традиция, – сказал Иван.

Танечка перевела взгляд на папу:

– А этот цветочек кому?

– Кажется, цветы теперь надо привозить двум дамам, – резюмировал Иван, входя в спальню после того, как дети были уложены и мирно сопели в своих кроватях.

От ветки пришлось отсоединить одну кисточку «с цыпленками» и поставить маленькую вазочку в детскую комнату.

Зато вопрос с костюмом на утренник был решен.

Дуня лежала в кровати и наслаждалась установившейся наконец тишиной. Она очень устала за этот день и за все дни до, пока приходилось справляться одной. Но несмотря на усталость, настроение было замечательным. Потому что Ваня вернулся, и потому что все снова стало легко.

– Ты был не прав, сказав, что я знаю твои работы лучше тебя, – произнесла Евдокия, глядя на мужа. – Через них я узнаю тебя. Твои фотографии – твое отражение.

Иван некоторое время молча смотрел на жену, а потом сел рядом и наклонился, чтобы ее поцеловать, но вдруг замер:

– У тебя веснушки… Дуня.

Она улыбнулась.

– Значит, – сделал вывод Тобольцев, – первые весенние цветы на День святого Валентина кстати.

Предсказание

День перед Рождеством выдался не самым счастливым. С утра Дуня поссорилась с мужем. Ну как поссорилась… криков не было, упрекнула два раза, а он собрал все, что нужно для работы, и ушел. И весь день из-за этого тоскливо. Глупо очень получилось. У него встреча. Потом фотосессия. Она знала обо всем заранее. Какая-то недавно поженившаяся пара захотела сняться в свадебных нарядах в одном из крупнейших универмагов Москвы на фоне большой елки и украшенной к празднику галереи. Конечно, Дуня была в курсе, потому что долго шли переговоры с универмагом о дате и времени проведения фотосессии, да и Иван всегда делился своими рабочими планами.

Но что-то с самого утра пошло не так. Наверное, просто накопилось. Предновогодняя пора традиционно напряженная, усталость одолевала обоих, Дуня так надеялась на праздничные дни, так хотела, чтобы все вместе… И слово за слово… Ладно, не два упрека. Монолог. Он не ответил. Молча ушел. Дуня же весь день чувствовала себя виноватой. А потом еще сын заставил сильно понервничать – убежал в многолюдном месте, еле нашла.

Где же твои хваленые терпение и женская мудрость, Дуль-синея?

– Мама, печенья не пора вынимать? – в кухню заглянула Таня.

Дочь унаследовала от Дуни любовь к кулинарии, и сорок минут назад женская половина семьи Тобольцевых старательно вырезала из теста с помощью формочек звездочки и сердечки.

– Пора.

Евдокия открыла духовку, аккуратно вынула противень с первой партией печений. Пока они остывали, Таня достала большое красивое блюдо. Потом мама с дочкой аккуратно на него укладывали готовую румяную выпечку, а после загружали в духовку вторую партию.

Дуня смотрела, как Танечка сосредоточенно стирает тряпочкой муку с рабочей поверхности стола. Ее дочурка.

А у Ильи сын. На вид – ровесник Ванечки.

Она увидела его сегодня совершенно случайно и не сразу поняла, кто это. Только по стоявшей рядом женщине, в ней Дуня узнала вдруг ту девушку-скрипачку, для которой когда-то помогала организовать концерт, неожиданно осознала, что мальчик – ЕГО сын.

Это было какое-то удивительное чувство. Немного щемящее и очень-очень теплое. Наверное, дало о себе знать некогда мучившее ее чувство вины.

За прошедшие годы Дуня ни разу больше не видела Илью. Не вспоминала о нем. Не думала. И вот сегодня…

Мальчик, держа в руке палочку с сахарной ватой, стоял перед ней и внимательно смотрел прямо в глаза. Это был взгляд Ильи. И губы тоже его. Такой маленький серьезный Илья. Хотя от мамы там тоже было достаточно.

Потом, когда Дуня уже отошла от лотка с сахарной ватой, вдруг наступило облегчение, ошеломляющее, мощное, похожее на накрывающую с головой морскую волну. Там сложилось. У него есть сын.

И эта мысль на какое-то время заглушила противное и ноющее чувство, которое не покидало с самого утра.

А за окном уже давно темно. И скоро должен вернуться Иван. И она опять чувствует себя виноватой. Почему все самые скверные ссоры случаются из-за мелочей, глупости, несдержанности? Почему не всегда хватает этой самой женской мудрости? И впереди бежит женская обида: ты мало бываешь дома, я так старалась устроить праздник, и ты даже не знаешь, что елочные игрушки, которые я сделала своими руками, хранят секрет, и еще я купила новое платье, я хотела в нем сегодня пойти с тобой…

Продолжать этот монолог можно до бесконечности.

– Мам, я отнесу одно печенье Ване?

– Конечно.

Таня пошла в зал, а Дуня закрыла ладонями лицо, пытаясь успокоиться. Ведь сегодня сочельник. Все плохое должно отступить, все хорошее…

Из комнаты вдруг раздался такой громкий испуганный визг, что Дуня подскочила на табуретке, а потом бросилась в зал.

Там было темно, только елка сверкала новогодними огоньками, а по полу передвигалась… светящаяся фосфорная челюсть. Таня где-то в стороне тихо попискивала, а Ваня устрашающим шепотом вещал:

– Я – Щелкунчик! Я – Щелкунчик! Я – Щелкунчик!

Дуня включила свет. По полу медленно шла черепаха, на панцире которой была прикреплена челюсть. Фантазии ее сына мог позавидовать любой. И как ловко он нашел применение двухстороннему скотчу!

Таня замолчала, захрустев тем самым печеньем, которое несла брату.

– Ваня, где ты взял эту челюсть? – Дуня безуспешно пыталась отсоединить фосфорные зубы от панциря.

– Выменял в садике у Костика на машинку.

– Ясно. А зачем Таню пугал?

– Я не пугал! Я устраивал световое шоу со спецэффектами!

И так всегда.

«Спокойно, – сказала себе Дуняша. – Сегодня сочельник, все плохое отступает, а хорошее…»

В дверь позвонили.

– Папа! – дети с громким криком бросились в коридор.

* * *

Требуются чудеса ловкости, чтобы нажать на кнопку звонка, если у вас в руках объемные коробки, а на плече – сумка с аппаратурой. А чтобы отвлечь внимание двух детей, которые уже вопят за дверью, перекрикивая звонок, «Папа, папа!», нужны чудеса сообразительности. У Тобольцева за плечами десять лет отцовства, и на чудеса он мастер.

Иван аккуратно спустил коробки на пуфик и тут же громко провозгласил: «Кто первый обниматься?» Оба желающих бросились наперегонки и комфортно устроились в отцовых руках. А Тобольцев поверх двух темных маленьких макушек кивнул жене на коробки. Там были детские подарки на Рождество. И только тут разглядел, что держала Дуня в руках. Это была Ванина черепаха, а на ее панцире… Креатив у сына в крови, и можно только гадать, от кого. Скорее всего, и от папы, и от мамы.

Пока трое Тобольцевых шумно обнимались, Дуня аккуратно опустила зубастую черепаху на пол и перепрятала подарки на верхнюю полку встроенного шкафа. А значит, можно снимать куртку и идти мыть руки, параллельно выслушивая новости от Тани и Вани.

– А мы с мамой печенья испекли! – и рот Ивану заткнули детской ладонью с крошками.

– А я когда вырасту, буду световые шоу под бессмертную музыку Петра Ильича Чайковского делать! – поспешил вставить свое слово сын. Черепаха с челюстью на спине была явно частью этого плана. За спиной Ивана послышались удаляющиеся шаги жены, а чуть позже по квартире поплыл запах выпечки. Все трое Тобольцевых дружно повели носами.

– Знаешь, а мама гадание приготовила! – дочь примостилась у отца под боком. Сам отец устроился в гостиной под елкой, с черепахой в руках. Надо как-то этот перформанс модифицировать, а то ночью неровен час увидишь… – Это она уже давно сюрприз готовила, но держала в тайне. А вчера мне под большим секретом сказала, что будем гадать. – Танечка мечтательно вздохнула и добавила: – Прямо как в сказке.

Иван рассмеялся, поворачивая живность в разные стороны. Двухсторонний скотч, надо же. Ванину бы энергию да в мирное русло. Но для младшего Тобольцева мирное русло – это скучно.

– А ты мне рассказала. Значит, он уже больше не секрет. Я пойду скажу маме, что мамин секрет больше не секрет, – вскочил на ноги сын.

– Нет! Нет! Я сама скажу!

Дети умчались на кухню, дав Ивану пятиминутную передышку на борьбу с двухсторонним скотчем. Освобождая черепашку, он прислушивался к перепалке с кухни.

– Мам, а если секрет кому-нибудь рассказать, это уже не секрет? – звонкий голос сына.

– Да, – мягкий ответ жены.

– А Таня рассказала про твой секрет папе!

– А папе можно! – возмущенный ответ дочери. – Он никому не расскажет.

– А если секрет, то вообще никому нельзя!

К тому моменту, когда троица вернулась в гостиную, освобожденная черепашка торопливо ковыляла в сторону дивана, а светящаяся челюсть в руках Ивана обрела голос и интонации Джека Воробья:

– Ну и где ваше гадание?!

Дети дружно взвизгнули от восторга, а Дуня наконец улыбнулась. Впервые с того момента, как он вернулся домой.

Хорош переживать, царица, ну поругались, с кем не бывает.

Зато сейчас – нарядная елка, довольные дети, вкусно пахнет печеньем. И челюсть Джека Воробья плотоядно укусила красивую женскую ногу. А потом и руку, и ухо – когда женщина устроилась рядом и положила голову Ивану на плечо.

– Не спи, не спи! – челюсть громко клацала в умелых руках. – Что нам готовит наше будущее?!

– Да! Да! Да! – наперебой загалдели дети.

– Ваше будущее на елке, – рассмеялась Дуня. – Там висят красные бархатные шарики, а на их ленточках написаны предсказания. Ищите!

Первым шарик снял ветки, разумеется, сын, при этом чуть не уронив елку, – Иван вовремя поймал.

– Папа, прочитай!

Пока Иван разворачивал ленточку, Танюша, обойдя елку кругом, спросила:

– Мама, а пятый кому?

– Бабушке Иде, – Дуня снова прижалась щекой к мужнину плечу. – Ну что там, уважаемая челюсть, написано для Ванечки?

Челюсть профилактически цапнула царицу за палец, а потом прочла одно слово: «Друг».

– Здорово! – обрадовался сын. – Я бы хотел друга. Такого, как…

И замолчал.

Тане выпала поездка на море. Практичная дочь тут же заявила, что ей срочно нужен новый купальник. В горошек. А потом Дуня негромко прочитала свое:

– Ваше желание сбудется.

Она подняла на мужа большие влажные глаза и одними губами произнесла: «Сбылось». Ответить Иван не успел – дети наперебой затребовали, чтобы папа прочел свое предсказание. И, сдерживая улыбку, он исполнил их желание:

– Вас ждет очень вкусный ужин.

– Сбылось! Сбылось! У нас есть вкусное печенье. У папы желанье сбылось! – дети принялись скакать вокруг елки и родителей.

– Ужин был не весь. Десерт зажали, – заговорщицки прошептала Дуне на ухо челюсть, воспользовавшись тем, что дочь и сын отвлеклись на прыжки.

– Ваше желание сбудется.

Перед глазами Тобольцева вправо-влево качалась алая с зеленым ленточка.

* * *

Дуня ошиблась. Это был очень счастливый день. Настоящий сочельник, когда все плохое уходит, а все самое хорошее сбывается.

После того как неугомонные дети наконец уснули, родители с удовольствием начали ползать под елкой. Ваня вынимал яркие упаковки с бантами из принесенной домой коробки, а Дуня красиво все это раскладывала. Завтра Танечка с Ванечкой встанут…

– А это тебе, – Иван протянул Дуне красный пакет.

Внутри оказались тапочки. Мягкие, удобные, розовые. С вышитыми коронами. На правом корона. И на левом корона.

– Дарю тебе, Дульсинея, домашних росинантов, – важным голосом произнес Иван.

И Дуня не смогла сдержать счастливую улыбку. А потом надела росинантов на ноги, чуть притопнула, словно попробовала, хороши ли в носке, и, бросив «Погоди, я сейчас», скрылась из комнаты.

Через пять минут она вернулась с синим пакетом.

– Это тебе, – протянула мужу.

Внутри оказались тапочки. Мягкие, удобные, темно-серые. С вышитыми коронами. На правом корона. И на левом.

– Жалую тебе, автостопщик, тапки царские, – важным голосом произнесла Дуня.

– Любимый Ванечка, – поправил жену Иван.

– Любимый Ванечка, – согласилась Дуня и села рядом.

Целоваться под елкой было замечательно. Продолжение оказалось еще более замечательным.

И все же последняя мысль засыпающей Дуняши была не о муже, а о свекрови, которая обещала пожаловать в гости на старый Новый год.

Дуня отлично помнила все пять предсказаний, которые прикрепляла к ленточкам. Она придумывала универсальные, те, которые смогут подойти всем.

И когда писала то, что осталось на елке, думала про себя, потому что работа, домашнее хозяйство, двое детей.

Думала о муже, потому что работа, ответственность, двое детей. Думала о дочке, потому что Танечка начала ходить в танцевальный кружок и у нее не все получалось.

Думала о сыне, потому что Ванечка осенью пойдет в школу и, скорее всего, там будет непросто.

А в итоге ленточку развяжет Идея Ивановна. Дуня довольно улыбнулась. Текст она помнила дословно.

Терпение вознаградится.