Это было восьмое по счету заведение, и далеко не самое дешевое. Но так всегда бывает с общепитом: привереды кушают втридорога. Надо было соглашаться на дешевый комплексный обед в кафе «Уют», но там Вампира Аркадьевича возмутило, что солянку готовят без каперсов… И действительно, какая может быть солянка без каперсов!
Он вроде клинически вменяем, рассуждала я, следуя за своим изнурительным спутником. И мало ли я на своем веку повидала вредных мужчин, от которых окружающий мир скисал, как компот от гнилой ягодки. И все не устаю им дивиться, однако. День закончился не менее обескураживающе, чем начался. Вампир Аркадьевич, устав карабкаться по переулкам в поисках кулинарных канонов, поскользнулся и упал. Его страданиям не было предела, пока его телефон не разразился спасительным звонком друга. «Нас приглашают посмотреть на коллекцию кактусов», – с назидательным упреком промолвил мой кавалер, словно укоряя меня за что-то. Наверное, он ждал от меня подобного приглашения, а я не проявила себя достойным массовиком-затейником. Подумаешь, угостила блюдами сомнительного качества! А как же святой принцип лучшего подарка, что сделан своими руками… Тут сразу всплыли в памяти все мои не испеченные пироги и пока не рожденные дети. На душе совсем потемнело. Но я пока держалась, не желая уходить в банальное недовольство первым свиданием, – пусть даже и свиданием происходящее назвать было сложно.
Я напрягла все силы, чтобы разделить святое мужское увлечение кактусами. Говорят, оно попадает в пятерку самых популярных, вместе с футболом и рыбалкой, хотя и не афишируется с той же полнотой. Быть может, кактусы, колючие, но вместе с тем трогательные и загадочные растения, раскроют загадку неуспокоенной мужской души? Но как только я услышала, куда нужно отправиться за этой загадкой… Я, конечно, понимаю, что за Святым Граалем и не в такие места отправлялись, хотя и имею о тех исканиях смутное представление, но в сгустившихся сумерках дрейфовать в сторону станции с пессимистическим названием Сортировочная я была не готова. И мой непростой попутчик с увечьем неизвестной степени тяжести, похоже, мне этого не простил. Извинялась я горячо и долго, мечтая поскорее попасть домой. Особенно вспомнив о любимом детективе по телику, засмотренном до дыр, но при этом все еще милом сердцу. Да, вот она, вся тривиальность женской души, и никаких тебе тайн и кактусов! В общем, я спешно удалилась, полагая, что тема моего знакомства с вампирами закрыта. Но если бы от вампиров было бы так просто избавиться, мир не узнал бы массу захватывающих кровавых сюжетов.
Он, конечно, еще долго звонил мне, мой неловкий рыцарь в нелепом головном уборе. Друг с кактусами презентовал ему резную дубовую трость, дабы смягчить временную хромоту. И ведь подумать страшно, какой тут может случиться сюжет а-ля «Ночь в музее», если вспомнить о переполохе с монгольской шапкой! Хотя на расстоянии Вампир Аркадьевич вспоминался даже симпатичным, и не беда, что немного утомительным. Ну… это если он не звонил раз пятьдесят на дню с критикой моего сидячего образа жизни. Я ведь работаю дома, расписываю шелковые платки и пытаюсь создать что-то по-возрожденчески захватывающее и новаторское. В общем, как говорил мой бывший муж, чтобы не остаться на всю жизнь кустарем-одиночкой, а хотя бы дотянуть до мелкого лавочника, надо каждый день экспериментировать. Вот я и экспериментирую. И доселе полагала, что так и надо, пока в мой рабочий процесс не начал активно вмешиваться этот бесцеремонный и вздорный эрудит с советами и поправками. О, избегайте людей с энциклопедическим образованием, они знают все и ничего! Я не последовала этому правилу лишь потому, что зыбкое чувство вины за неразделенное путешествие на Сортировку поколебало мой обычный полноценный отпор. Я даже собралась на выставку каллиграфии, – естественно, в компании с главным консультантом по осетинскому оружию, восточным искусствам, а также единоборствам и заодно по сектору Газа, чего уж мелочиться. Не скрою, я опасалась предстоящего культпохода. Но случай уберег меня от него, точнее, не случай, а примитивное самолюбие. Накануне мероприятия мой спутник, по своему обыкновению, названивал мне без устали, и домашние только знай поднимали бровь, но почему-то не протестовали. Понятное дело – решили не мешать моим налаживающимся сердечным делам. Как порой ошибочна и ущербна житейская логика! Когда эти самые сердечные дела надо в корне пресечь, пулеметы молчат, а когда, напротив, то… да что там поминать старое, тема-то вечная! В итоге я спаслась сама.
Все просто: мой дорогой Вампир известил, что хочет сделать мне неожиданный презент, но не знает, какой лучше. И потому без всяких церемоний решил со мной посоветоваться. По его мнению, это правильный и практичный подход. Я поддакнула, но вот предоставленный выбор привел меня в бешенство. Вампир Аркадьевич решил осчастливить меня… растаманским беретом, «который, впрочем, слишком молодежный и вам не по возрасту» или шелковыми персидскими тапочками, «которые, похоже, слишком маленькие и вам не по размеру».
– …Просто подумал, что вам, как художнице, надо преподносить стильные штуковины, – уже смущенно закончил мой благодетель.
– Как художнице… видимо, старой и большеногой художнице! – не вынесла я размерно-возрастной дисквалификации. – Этакой Тулуз-Лотрекше, только без таланта первоисточника. В моих способностях вы тоже успели усомниться, как я помню из наших разговоров. И я не знаю, как насчет стильности ваших подарков, но что касается экономии, то вы на высоте. Наверное, беретом и тапками вас снабдил тот же кропотливый краевед-галантерейщик, который расшил стразами незабвенную монгольскую шапку. Не сомневаюсь, что скоро он станцует для вас, бряцая деревянными яйцами Фаберже.
Сама от себя не ожидала столь гневной отповеди. Но, как правило, если я делаю нечто, чего сама от себя не ожидаю, выясняется, что я права.
– Больше не надо знакомить меня с мужчинами, которые неровно дышат к кактусам, а также к странным головным уборам и резным тростям, – заявила я Пеларгонии, когда она позвонила проведать меня.
– А… обожглась, – с едкой ухмылкой отозвалась старая интриганка. – Кто ж тебя просил продолжать знакомство с нашим чудаком, тем более давать ему свой домашний телефон?
– Еще скажи, что ты без тайного своднического мотива призвала Вампира Аркадьевича провожать меня! – возмутилась я таким вероломством.
– Неужели ты полагаешь, что я буду сводить тебя с человеком, которого сама называю вампиром?! Я пригласила его, чтобы он проводил тебя до метро и не более. Ну что у тебя за ход мыслей, Ника! Просто ужас, куда катится моя репутация. И это так несправедливо… – всхлипнула Пеларгония.
– Тетя, хватит лицемерить. Вы даже не скрывали своего злорадства в голосе…
– Кукла моя, это не злорадство, это просто мой богатый жизненный опыт, который порой выглядит как мизантропия. Ну хорошо, признаю, это была небольшая проверка, и она подтвердила некоторые подозрения по твоему поводу.
– Какие еще подозрения?!
– Приходи ко мне, узнаешь. Некоторые вещи невозможно объяснить по телефону.
И я пошла, хоть и с легким презрением к своему лихорадочному любопытству. Однако я была так уязвима после эскапад человека, что первый за год после моего развода сделал мне предложение. Слабость простительна. Более того, стремление прояснить, что за вредительские подозрения у Пели Антоновны насчет меня, заставило преодолеть страх. Ведь я могла нечаянно столкнуться на лестнице с Вампиром Аркадьевичем! Но столкнулась я совсем с другим персонажем. В сумерках я заметила, что у Пелиного подъезда копошится примечательный субъект. Он умудрялся даже в тусклом свете фонаря излучать бодрость и жизнерадостность, хоть и вид имел довольно бомжеватый. Грязная, с черными пятнами косматая дубленка а-ля «рыбак 70-х», кроличья шапка, которую наверняка подбрасывали еще в честь полета Гагарина в космос, и широкое щербатое дно улыбки, обрамленное щетиной. Но глаза – глаза были благородны и глубоки, как у младенца «Сикстинской мадонны».
Итак, пугающе трогательный господин гостеприимно распахнул передо мной дверь подъезда и столь же радушно пригласил меня в лифт. Мое доверие к незнакомым мужчинам, даже гостеприимным, было близко к нулевой отметке, посему я вежливо отказалась от лифта и взгромоздилась на пятый этаж пешком. И там меня ждал конфуз в духе сказки о черепахе и зайце. Запыхавшись, я обнаружила у квартиры Пеларгонии все того же улыбающегося субъекта, который весело высказал недоумение моим отказом от услуг цивилизации. Но это еще цветочки, потому что через секунду он уже трезвонил в дверь моей тетушки, а она его спокойно впускала к себе. Вот не ожидала, что Пеля не чужда порочных связей! Впрочем, было бы неправдой сказать, что Пеларгония впускала гостя спокойно. Кем бы он ни был, у нее явно накопились к нему претензии. Признаком этого был появившийся в ее выговоре акцент. Он всегда был признаком тетиного волнения или недовольства. Это был сложноопределимый акцент, акцент как таковой, как мы его называли, – ведь происхождение тети – тайна нашего рода. И как будто бы вовсе она не с Кавказа, просто там ей было хорошо, и она вспоминает о нем с нежной слезой…
Сейчас же ей было не до ностальгий.
– Мераб, я ждала вас весь день! – рокотала она на весь подъезд. – И только не надо мне жаловаться на занятость, оставьте эти песни для ваших воздыхательниц из ЖЭКа. Не так уж часто я вас беспокою. С вашей безалаберностью скоро наступит новый Всемирный потоп. У меня третий день течет кран, а подо мной живет соседка, настоящая змея. Она скоро мне предъявит огромный счет, и кто будет платить? Вы же знаете, раньше мне все чинил сын, но теперь, когда он так далеко… Господи, неужели нельзя было прислать вашего нового мальчика-таджика, он мне так хорошо в прошлый раз починил унитаз?! Зачем вы сами-то явились?
– Соскучился, – последовал по-армейски краткий и обезоруживающий ответ.
Тетя негодовала. Я нерешительно вошла в прихожую, понимая, что баталия с Мерабом надолго. Так вот он какой, северный олень, о котором много лет наслышаны родные и друзья Пеларгонии. Непокоренный прораб Мераб. Когда-то тетя была старшей по подъезду. Занятие ей по темпераменту подходящее. Пеля находилась в вечной войне с жилконторой, и в эпицентре борьбы находился этот самый Мераб. Роль его, как всякого достойного противника, была неоднозначной. Конечно, чаще всего Пеларгония поносила его на чем свет стоит, но спустя пару дней могла вдруг с жаром воспеть его золотые руки.
– Блеск и нищета великого Мераба! – не преминула я хохотнуть, когда золотые руки свершили свое дело, а псевдозолотые зубы улыбнулись на прощание, и все это великолепие в чумазой обертке удалилось. – Мы, преданные родственники, всегда полагали, что прораб вашей жизни, тетя, – это респектабельный начальник с барскими замашками. А оказалось, он обаятельный оптимистичный клошар. И это притом, что столько лет сидит на теплом хлебном местечке!
– Не береди душу, Ника, – глухо проворчала Пеларгония. – Спивается старая гвардия. Знавал он лучшие времена, здесь ты права. Жена от него ушла, теперь он неухоженный, одинокий… – проявила тетя благородную милость к падшим.
– Так его нужно женить на мне! Подсуетились бы, тетя, убили бы двух зайцев. Такой альянс плывет вам в руки и просится на брачную страничку в саму «Нью-Йорк таймс».
– Все шутишь над старой Ханумой, – зловеще усмехнулась Пеларгония. – А меж тем твоя тактика тоже не выдерживает никакой критики. Жалоба мне на тебя поступила. – И в глазах Пели Антоновны заплясали победные мстительные блики.
Вестимо, откуда жалоба. Вампир Аркадьевич мутит воду. Переживает и кается, что сказал что-то не то, но ведь не со зла. Обидел нечаянно, ненамеренно, и теперь мучается от раскаяния. Но Пеларгония выразилась очень точно: его раскаяние – оно всегда стремительно оборачивается жалобой, а потом и жесткой претензией. Мол, что я такого сказал?! Мол, все это женские капризы… О моих давешних капризах теперь узнала тетя Пеля. Ее сосед, коего она полагала безобидной службой эскорта в местных масштабах, никак не ожидал, что его слова могут быть истолкованы в призме примитивных женских обидок про возраст и размер. Не поленился свет Аркадьевич – на то и Вампир – все подробно изложить: про сорванную экскурсию, про молодежный берет и маленькие изящные тапочки. Итог и вывод: изучайте мужскую психологию, в конце концов! Он, мужчина немолодой, бессознательно хотел меня состарить и утяжелить. Ведь молодая, легкая и шикарная барышня ни за что не согласится иметь дело со старым небогатым пеньком. То есть… он хотел меня искусственно состарить! Вот как едко пошутила жизнь надо мной.
– Тетя, ликуй, ты преподала мне великий урок. Больше не буду ускорять реку времени, – пообещала я, поискав глазами на столе что-нибудь вкусненькое. – Однако это извращение – желать состарить женщину.
– Еще не те извращения бывают, – ворчливо отозвалась тетя. – И кто тебя вообще просил входить с ним в такой тесный контакт и слушать его бредни?! Мне даже в голову не пришло, что ты будешь с ним шастать по выставкам. Я ж тебе сказала, что он – вампир, неужели этого предупреждения мало? А ты часами с ним говорила по телефону. Да это ж язву можно заработать!
– Но ты-то с ним как-то общаешься, тетя. Впускаешь в дом, можно сказать, нечистую силу.
– Нет, не пускаю. Он только провожает моих гостей. А в остальном я давно поставила его в рамки. У него лимит разговора – две минуты, и он об этом прекрасно знает. За две минуты вполне можно изъясниться по делу.
– И ты коварно не предупредила меня о правиле двух минут, – упрекнула я Пеларгонию, которая, вздохнув, начала метать на стол угощения из заветного буфета. Знала, мудрая фея, чем можно залакировать любые недоразумения.
Я с легким садизмом продолжила укоряющую речь о том, что наверняка тетины подруги хоть разок жаловались ей на обходительного поначалу, а впоследствии болтливого и вздорного Вампира. И как же она могла после этого…
– Нет! – вскричала Пеля с астматичным присвистом. – Никто никогда не жаловался, клянусь тебе! Впрочем, кукла моя, я упустила тот момент, что все мои подруги уже не в той поре, чтобы заинтересовать вампира. Молодежь ко мне давно не ходит, а зря! Опыт мой бесценный, как я вижу, не устарел. Взять хотя бы вас, моя прекрасная леди. Честно говоря, я подозревала, что такие умницы-красавицы, как ни странно, могут плохо о себе думать. Настолько плохо, чтобы принять нашего Аркадьевича за возможный объект желания и интереса.
– Ты намекаешь на мою низкую самооценку? – буркнула я, нервно набивая рот абрикосовым рулетом.
– Не намекаю, а говорю прямо. Знаешь, это все из-за женских компаний. В них я и сама порастеряла остатки своей, как ты выражаешься, самооценки. Свои вспушенные перышки… Эх, Ника, беги от женщин, они расскажут тебе, что шансов у тебя нет. Они утопят тебя в болоте безнадеги по части хорошей партии и счастливого брака. А это не более чем инстинкт самки по уничтожению соперниц. Да, можно наматывать на кулак сопли о высокой конкуренции, о том, что достойные мужчины перевелись, а если и встречается редкая птица, то ему подавай ноги от ушей двадцатилетней выдержки – и никак не старше. Вздор! – И выговор тетушки снова угрожающе окрасился знаменитым акцентом. – Одна моя приятельница познакомилась с будущим мужем, когда ей было под пятьдесят, а дыра от переднего зуба была заклеена жвачкой.
– Тетя, мы об этом уже говорили, – деликатно напомнила я.
– Я тебе рассказывала о жвачке?
– Нет, о вреде женских компаний. Вот честное слово, с тех пор я не была ни в одной женской компании! А теперь можно я выйду за дверь и удовлетворю вредную привычку? Не вздумай настучать маме!
– Ты куришь?!
– Буквально одну сигарету в месяц. Да ее и сигаретой не назовешь, ею в ухе можно ковырять. Вон, смотри, какая тоненькая.
Пеля, конечно, разразилась ворчаньем по поводу очередной никотиновой иллюзии. Она была права, но мне требовалась пауза. Я вдруг ощутила прилив тоски, словно смотрела на экран с выключенным звуком, а там оседал в руинах домик моей мечты. Внезапная хроника давнишнего землетрясения, возникшая из глубин подсознания, основательно меня подкосила. И поводом тому стала злосчастная дыра от зуба! Увы, такой уж у меня характер: пустяковая деталь может вызвать приступ отчаяния. Казалось бы, почему не порадоваться чьему-то счастливому витку судьбы, но нет! Ход моих мыслей стремительно приводил меня к выводу, что, раз такой сюжет уже был, мне он не достанется. Бесполезно латать черные дыры жвачками, Господь не повторяется в таких импровизациях.
Стоит ли пояснять, что мне тоже было что заклеивать! Сразу вспомнился прораб Мераб, который являл свою щербатость миру с обаятельной мажорной бравадой. Могла ли я следовать его примеру? Вряд ли. Разве что отстрелить ту часть мозга, что отвечает за рефлексию и социальные условности. Я ведь не отношусь к тому разряду счастливчиков, у которых эта область атрофирована врожденно.
Похоже, наша полоумная Пеларгония права. Женские компании основательно навредили моей победительной уверенности в себе. Раньше мне и в голову не приходило сомневаться в том, что, если надо, я выйду замуж и пять, и семь раз, и даже тринадцать, как мне нагадала одна моя знакомая учительница географии, искренне полагавшая, что «Великобритания» по-английски будет «Великобритейшн». Не исключено, что и географию она знала столь же причудливо, как и английский язык, но гадала отменно. Словом, я вообще не понимала, почему столько шума из-за этого чудовищного свадебного савана, лживых поцелуев на публику и снайперской приметы насчет букета невесты. Лично я выходила замуж без всех этих утомительных и дорогостоящих глупостей, надев ностальгические синие ботинки моего старого приятеля и замотавшись в разноцветный палантин собственной росписи. Это была веселая реконкиста для всей нашей компании.
А после развода весь фарт улетучился. Подозреваю, что его сглазили те самые вредительские увещевания подруг. Дескать, хорошо подумай, прежде чем совершать чудовищный шаг в пропасть одиночества. Следующего раза может и не быть! Но почему? Да потому что. Тогда меня было не сбить никакими страшилками, я даже не сомневалась в своей замужеспособности. А ведь везение суть отсутствие невезения, отрицательного опыта, девственная вера в выбранный путь. Я не сильна в философии, но, когда утрачиваешь легкость движения, поневоле начинаешь копаться в моторе. А это только начни… Помнится, такой же страшный опыт был пережит мной, когда мой компьютер впервые нахватался вирусов, и пришлось просто-таки попасть в зависимость от знакомого умельца, выпускника физтеха. Я мучила его вопросом, почему же раньше, когда я понятия не имела об этой жуткой виртуальной заразе, я жила себе преспокойно и лазила по Интернету, куда хотела. На это был мне простой ответ: «Ибо до поры до времени все мы не ведаем, что творим. Но когда-нибудь и где-нибудь с нами непременно что-нибудь происходит. Закон Мерфи». Вот и с любовью такой же Мерфи. Живешь-живешь с нею, а потом тебя атакует вирус судьбы, и ты уже сброшен с райского гамака безмятежности.
И уже не сможешь не думать про зубы, персидские тапки, про тридцать лет, пироги и про детей! На этой панической ноте соседская дверь на площадке отворилась и из нее с шумом вышла нетрезвая мужская компания. Я по нелепой кроличьей привычке хотела тут же улизнуть к тете, тем более что на нервах закуривала уже третью «ковырялку для ушей». Но было поздно. Меня заметили и окружили назойливым приглашением на праздник жизни. В другой раз я бы искрометно отшутилась, но в свете последних событий решила: была не была, кутну коротенько, минут на сорок, как говорится. Раз тебе не нравятся, дорогая Пеларгония, женские компании, я пойду в мужские!
Для освежающей неосмотрительности я придумала себе оправдания. Во-первых, если предлагают выпить за здоровье именинника, то отказывать нельзя. Во-вторых, племянница Пеларгонии в этом доме – лицо с дипломатической неприкосновенностью, как не преминули сообщить новые знакомцы. Кто ж не знает нашу дражайшую предводительницу! – и все такое. Много мужчин, наперебой предлагающих угощения и остроты, – неплохая программа на вечер. Хандра улетучилась, значит, я на правильном пути! Шампанское мягко усыпляло мою бдительность, и не возникло даже вопроса, отчего здесь, не в самом заповедном месте на Земле, скопилось столько дефицитных особей мужского пола. Интерьер в «заповеднике» был спартанским, зато стол ломился от термоядерных мясных закусок. Хотя «стол» громко сказано – журнальный столик посреди комнаты. Мне благородно уступили место в единственном кресле и единственную бутылку «Асти Мартини». Королевский подарок… Хозяином и виновником торжества был громогласный живчик с ранним брюшком и бакенбардами. Такие обычно сильно потеют. «Не мой тип», – отметила я мельком, но не придала значения первому впечатлению. Сколько раз именно те, кого я с ходу списывала со счетов, искусно мстили мне за скоропалительность. И первая любовь, и бывший муж… да что там вспоминать!
А вот мой тип оставался до сей поры недосягаемым. Я называла его условно «английским» – он был замешан на героях тягучей и густой, как благородный портвейн, литературы манящей Великобритейшн. Что же до внешности представителей этого типа, то она неяркая и лаконичная, хранящая внутреннюю мощь. С такими мужчинами у меня ни одной мало-мальски интересной истории, кроме безответной влюбленности в тренера по плаванию. Впрочем, я ходила в секцию всего два месяца, а потом заболела ветрянкой. Оправившись, я обнаружила, что времена меняются, и тренеры меняются вместе с ними. Тот, кто грел мне душу, исчез. Уплыл в нейтральные воды стоическим стилем баттерфляй. Молчаливый, бесстрашный и нежный.
Да, на заре пубертата я постаралась щедро наделить малознакомого мне человека всеми мыслимыми достоинствами. Здесь же, на случайном дне рождения, я вновь повстречалась с одним из вариантов моей англоманской мечты. Хью Грант с примесью Энтони Хопкинса. Но с очень небольшой примесью. Он был, конечно, гостем, а это значило, что вероятность нашей повторной встречи равна нулю. Не верилось, что он добропорядочный семьянин, но все же он вполне мог им быть, а потому лучше сразу выкинуть его из головы. Впрочем, именинник с зычным фельдфебельским тембром сделал все, чтобы отвадить от меня своих друзей, и Хью Гранта в том числе. Кому не знакомы такие маневры в компаниях: один из мальчиков берет на себя обязанность старшего брата и пресекает шуры-муры. Порой цель у него весьма благородная – например, уберечь какую-нибудь барышню от чар местечкового донжуана. Но мотивация моего нынешнего «покровителя» была мне не совсем ясна. Разве что он созвал к себе на праздник маньяков…
Вскоре все прояснилось: бедняга просто боялся гнева Пеларгонии, блюдущей мораль великовозрастной племянницы. Право же, как будто я несовершеннолетняя! Моя тетка, даже отойдя от дел, остается истинно старшей по подъезду, ей нужно присвоить это звание навсегда, как герою войны. На какое-то время меня этот факт даже развеселил. Но, так или иначе, мелочная опека привела к тому, что вечеринка быстро потеряла для меня всякий смысл. Ладно бы табу на приближение ко мне ближе, чем на метр, касалось всех, кроме «англичанина», но такая избирательность в тактике Больших братьев невозможна. Они очень хорошо предвосхищают искру симпатии и пресекают саму возможность флирта. Мне осталось внимать краснолицему самоуверенному господину, смачно хрустящему солеными огурчиками и активно навязывающему мне ломтик молочного поросенка. Другой фигурант, весьма надменный, назвался композитором и презрительно фыркнул, когда я попросила сделать радио громче. Там играла моя любимая группа, но непризнанные композиторы не любят удачливых конкурентов. Я имела неосторожность намекнуть на это обстоятельство, из-за чего чуть было не разразился скандал. Хозяин дома встал горой за своего кореша, уверяя, что он самый что ни на есть удачливый композитор, знатный профессионал, и приложил руку к таким известным творениям, как… далее пошло перечисление. Не дожидаясь момента, когда выяснится, что спесивый рокер дает уроки самому Элтону Джону, я поспешила распрощаться. С меня хватит. Эти песни мне знакомы. Недаром известный афоризм гласит: хочешь испортить вечеринку – пригласи на нее гения. «Англичанин» проводил меня грустной улыбкой. Он, слава богу, не принимал участия в дебатах.
Пеларгония встретила меня пасьянсом. Не повернув даже головы в мою сторону, она процедила:
– Сколько можно дымить! Тебя не было целый час.
Что-то в ее голосе заставило меня насторожиться. Впечатление было такое, что она, как кукловод, все про меня знает. В том числе и где я сейчас была. И это ее извечное «кукла моя»… Неужели я настолько предсказуемое и ведомое существо?! Сейчас я опровергну все ее нежизнеспособные теории о браке и семье.
– Знаешь, дорогая Пеля, я поняла, что все твои соображения об отношениях полов грешат неправильными обобщениями. И потому не работают. Во всяком случае, со мной. Женские компании, не женские… вот я сейчас побывала в мужской компании. И ничего! Встречу, которая повлияет на всю жизнь, невозможно запрограммировать или магически притянуть, предварительно изнурив себя позитивными установками. Ах, все вокруг клевещут на действительность, а я возьму и покажу всем высший пилотаж. Потому что я верю, что все получится, хоть я и беззубая восьмидесятилетняя старуха! Знаю я тех, кто увлекается подобными тренингами. Посещают их годами, молодятся и бодрятся, а воз и ныне там. Я их спрашиваю: может, следует сменить тактику? А они мне в ответ: нет-нет, все вот-вот произойдет, просто надо «завершить гештальт». Это у них слово такое заветное. Не спрашивай меня, что это такое, лучше я тебе дам книжку, сама прочитаешь. Да, и я попадала в их сети, но только до групповой терапии у меня дело не дошло. Скептицизм помешал. Я полистала агитки и убедилась, что мне никогда не закончить этот их гештальт. Потому что за одним гештальтом начинается новый гештальт, и нет им конца-края. Потому что сама жизнь – это гештальт, и я вовсе не тороплюсь его заканчивать! Впрочем, зачем я забиваю тебе голову терминами, которых сама не объясняю.
– Представь себе, я имею представление, о чем ты говоришь. Кто-то мне этой шелухой уже пытался забивать голову. Но, кукла моя, при чем же тут мои неправильные обобщения, как ты изволила выразиться?
– Притом, что я сейчас увидела целое сборище мужчин и поняла, что количество не всегда переходит в качество. Решила поверить тебе, когда ты говорила, что мужчин полно. Их и правда полно. Но принцип, как в анекдоте про старого и молодого быка, не работает. «Не суетись, сейчас спустимся и оприходуем все стадо» – помнишь?
– Милая моя, я никогда не предлагала тебе манипулировать стадами, – хохотнула Пеларгония, по-прежнему не отвлекаясь от пасьянса. – Я же не пастух, право слово. А насчет той компании, в которой ты побывала, я тебе объясню. Я ж слышала краем уха, куда ты намылилась. Неправильной дорогой идете, товарищи! Это ж Генка с четвертого этажа. Закоренелый холостяк. И друзья ему под стать. Типичный неликвид по части брака. Хотя на первый взгляд приличные парни.
– Между прочим, этот Генка тебя побаивается. Даже отвадил от меня всех своих холостяков, чтобы не пострадала честь племянницы Пеларгонии!
– Я тебя умоляю! – усмехнулась тетя. – Он не за твою честь беспокоился, а оберегал своих дружков. Чтобы, не дай бог, не поймали их в брачные сети. Так делают все холостяки, когда им уже за сорок. А иначе кто останется играть в их песочнице? Другими словами, кто будет выпивать с ними за гладильной доской перед телевизором?
– За гладильной доской? Там нет никакой доски!
– Значит, убрал перед днем рождения. Обычно он по вечерам за нею трапезничает и смотрит криминальные сериалы. Скажу тебе, что Гена душевный парень. Не ленивый, отзывчивый. Помогал мне передвигать мой любимый ореховый буфет, еще кое-что по силовой части. Но это вечный мальчик. Если ему и нужна семья, то только для того, чтобы занять в ней место ребенка. Явление не редкое, но уникальность Гены в том, что он осознал свою инфантильность и смирился. И не морочит голову женщинам. Живет, как живется.
– И не грустно ему одному, что ли?
– Когда грустно, он зовет своих друзей-охламонов на трехдневную попойку или едет на рыбалку. Великий дар имеет гуляющий сам по себе. Мало кому удается.
– А естественные потребности, пардон?
– Находит приключения, когда надо. Ника, я свечку над ним не держу. Представь, что у человека сбой в программе взросления. И ему, как в одном советском стихотворении, никогда не будет шестьдесят, а лишь четыре раза по пятнадцать. Ему не грустно! Разве подростку грустно без жены?! Нет, пожалуйста, можно с ним сойтись. Будешь хоть на свежем воздухе бывать – он не то что нынешние компьютерные игроманы, по выходным может и на лыжах поехать кататься. Плов умеет делать не хуже, чем я. Прекрасный вариант для паузы между мужьями. Но не более.
– Тетя, ты говоришь о человеке как о курсе оздоровительных процедур.
– И заметь, не самое плохое сравнение! Большинство мужей в обозримом мною пространстве – сплошной удар по женскому организму.
Однако мне-то понравился не «оздоровительный» Гена, а его «англоподобный» приятель. Пеларгония только отмахнулась. Мол, оставь пустые надежды. Ей-то что: к ней на днях должен был приехать настоящий англичанин. Сын тети Пели, мой неугомонный кузен, проживавший в Англии, заслал ей на побывку своего коллегу. Пеля Антоновна любила гостей, но данная перспектива вызывала у нее тревогу. Не то чтобы она была против англичан, тем более что ожидаемый господин происходил из России и не забыл родной язык. Но на Пеларгонию возлагалась не только гостеприимная, но и просветительская миссия.
– Мой сынище забыл, что его мать – старая больная черепаха. Он предлагает мне скакать по музеям и театрам, сопровождая его резвого приятеля. Я ничего не имею против, но буду ли я в состоянии? У меня давление и суставы! И захочет ли мальчишка погружаться в нашу культуру в компании со старой перечницей? Вопросов масса.
«Мальчишка» был моего возраста. И я была уверена, что Пеларгония вопьется в него сводническими коготками. Вот теперь такая перспектива меня даже согрела. Но никаких намеков на нее не последовало. Вместо этого тетка деловито спросила, есть ли у меня на примете мастер, реставрирующий старинные фотографии. У меня был на примете такой мастер, и, увы, он являлся моим бывшим мужем. Он фанатично любил свое фотографическое ремесло, а признаться, недооценивала его значимость. Муж говорил: «Подумай только, я хочу сделать серию, которая запечатлеет моменты счастья. Просто разных людей в состоянии пика блаженства!» Я говорила, что идея красивая, но трудноисполнимая. К сожалению, он начал с меня, пытаясь запечатлеть мою скромную персону в экстремуме эйфории. В результате счастье омрачалось невольным позированием и спорами. Потому что он думал, что у меня счастье, а я всего лишь наелась персикового желе. Оно имеет свойство поднимать тонус. Еще одно мое обманчивое свойство: близкие часто принимают мою экспрессивную драматургию тела за пограничные состояния. И муж попался в ту же ловушку. Но я-то боролась за то, чтобы правда жизни стала правдой искусства. Дура! Помалкивала бы лучше. Потому что нашлись более сговорчивые персонажи.