Дарья Щедрина
Убить Еву
Глава 5
Хоронили Юрия Кочетова и Михаила Николаенко в один день, на одном кладбище, в соседних могилах. Ульяну еще не выписали из больницы, где она лечилась с нервным срывом. Андрей Ильич, надев для приличия серую рубашку и черный пиджак, собрался на похороны.
– Пойдем, Володя, может, чего разнюхаем, – позвал он практиканта. – Похороны – событие важное не только по составу пришедших, но и по их состоянию. Походим, посмотрим, послушаем. Может, что новое узнаем.
Хлебников с готовностью кивнул.
– На поминки останемся, Андрей Ильич?
– Что, салатика поесть захотелось да водочки хлебнуть? – подозрительно покосился на парня Ракитин.
– Что вы, нет! Я же за рулем. А вот другим алкоголь язык развязать может. Вдруг расскажут что-нибудь интересное.
Андрей Ильич дружелюбно похлопал практиканта по плечу и подтолкнул к двери.
– Ладно, Володя, будем ориентироваться на месте.
Утро выдалось пасмурным, с мелким моросящим дождиком. После недели удушливой жары в городе эта утренняя хмарь казалась благом. В машине Хлебникова оба следователя отправились за город на одно из тихих сельских кладбищ, что при забитости и переполненности городских в последние годы стали набирать популярность в народе.
– Андрей Ильич, – размышлял по дороге Хлебников, – как, по-вашему, связаны между собой эти три происшествия?
– Какие три?
– Ну, исчезновение Ивушкина, убийство Кочетова и авария Николаенко. Кстати, а вдруг и авария эта была неслучайной.
– Ты за дорогой смотри, Володя! – настоятельно порекомендовал начальник. – По поводу аварии я же разговаривал с дорожной полицией. Там масса свидетелей с видеорегистраторами. Миша Николаенко на большой скорости стал совершать опасный обгон и вылетел на встречку, а там грузовик. Так что в данном случае трудно заподозрить какой-то злой умысел.
Андрей Ильич на несколько минут задумался, загляделся на мелькающие мимо окон автомобиля разноцветные сельские домики. Они уже выехали за черту города и приближались к месту, обозначенному на карте навигатора группкой черных маленьких крестиков.
– А то, что эти три странных события связаны между собой, я даже не сомневаюсь. Вот только не понятно, чем? Разве что местом работы всех участников событий. Ох, Володя, копать надо, глубоко копать.
Оставив машину на небольшой парковке, Ракитин и Хлебников прошли внутрь за кладбищенскую ограду. Тишина и покой царили вокруг. Казалось, что даже ветер, залетая на кладбище, стихал, деликатно стараясь не нарушать торжественное безмолвие. От замшелых древних крестов и каменных стел с полустертыми надписями веяло духом вечности. Всякий живой, попадая сюда, невольно задумывался о скоротечности жизни и бессмысленности жизненной суеты. Они быстро нашли тех, кого искали. Группа в черном виднелась на краю кладбища, за чередой могильных крестов и высоких оград.
Людей на похороны собралось много. Наверное, все работники двух научных лабораторий подтянулись на кладбище да технический персонал. Еще бы! Вероятно, это вообще были первые похороны сотрудников за все годы существования научного городка. Ведь народ там работал достаточно молодой, здоровый, все силы отдававший на благо науки. Оба следователя скромно пристроились в задних рядах.
Похоронили быстро. Мелкий серый дождик подгонял торопиться, быстрее закончить ритуал и отправиться в сухое тепло, за накрытые поминальные столы. Небольшая толпа одетых в траурные одежды людей вереницей потянулась с кладбища по узким дорожкам между оградами и старомодными крестами. Женщины прятали заплаканные глаза за стеклами черных очков и украдкой вытирали слезы. Мужчины, мрачные и задумчивые, шли молча.
Ракитин немного задержался, шепнув на ухо своему помощнику:
– Володя, пошустри-ка ты среди молодежи, порасспрашивай. А я поближе к начальству буду.
– Хорошо, Андрей Ильич, – кивнул Хлебников и бросил последний взгляд на две свежие могилы, заваленные венками и цветами. – Вот ведь не повезло мужикам! Всю жизнь ненавидели друг друга из-за одной женщины, а теперь придется лежать рядышком до конца времен… Эх, была бы тут Свиридова, думаю, она бы не позволила похоронить рядом и мужа, и любовника. Судьба, однако.
Ракитин не стал спорить и, пропустив Володю вперед, в узкий проход между чугунными оградами, обернулся. Над могилой Миши Николаенко стояла тонкая одинокая девичья фигурка. Ева Ивушкина застывшим взглядом смотрела на свежий земляной холмик, и казалось, что видит она не венки с лентами и надписями «от друзей и сотрудников», не надломленные стебли роз и гвоздик, а что-то никому неведомое, тайное и очень далекое. Из глаз девочки тихо струились слезы. «Ну да, – вспомнил Ракитин, – Миша ведь вырастил Еву как собственную дочь. С учетом ее отношений с родным отцом все было более чем понятно». Он отвернулся и поспешил следом за Хлебниковым, неловко взмахивая руками в самых узких местах дорожки, где легко можно было упасть, заскользив по влажной от дождя глинистой почве.
Он догнал доктора Разумовского, который шел рядом с Галиной Евгеньевной и поддерживал ее под руку. Вот только со стороны казалось, что не поддерживает он железную леди, а висит беспомощно на сгибе ее локтя.
– Георгий Иванович! – окликнул следователь начальника лаборатории, тот обернулся. – Можно задать вам несколько вопросов?
Угрюмо насупившись и вздохнув, Разумовский ответил вопросом на вопрос:
– Именно сегодня, именно в такой момент вам необходимо задать свои вопросы?
– К сожалению, необходимо, – упрямо ответил Ракитин.
Он остановился в двух шагах от них, немного удивившись про себя строгим и совершенно сухим глазам Воронцовой. Похоже, Галина Евгеньевна была единственной из присутствующих женщин, не проронившей над могилами безвременно усопших ни одной слезинки. Действительно, железная леди!
– Георгий Иванович, вы не можете не замечать связи странных происшествий последних дней с руководимой вами лабораторией. Один сотрудник исчезает непонятным образом, второго убивают, третий разбивается на собственной машине. Как вы считаете, у вашей лаборатории есть враги?
Разумовский возмущенно сверкнул глазами:
– Что за бред? Какие могут быть враги у научной лаборатории?!
– Ну, вы же не станете утверждать, что в научном мире сплошь и рядом царят взаимное уважение и братская любовь? – ухмыльнулся Ракитин. – Бьюсь об заклад, что среди докторов и кандидатов наук есть и зависть, и ревность, и жадность, и ненависть. Высокие научные звания не отменяют обычных человеческих чувств. Так кто может иметь зуб на вашу лабораторию?
Разумовский пожал плечами и отвернулся, пряча глаза. Но тут в диалог вмешалась его спутница:
– Жора, ну что ты молчишь? Все слишком серьезно, чтобы стараться не выносить сор из избы!
– Галя… – Георгий Иванович хотел что-то сказать, но замолчал и как-то сдулся, наткнувшись на требовательный взгляд Галины Евгеньевны.
Не дождавшись ответа от шефа, железная леди повернулась к следователю и заговорила напряженным шепотом, стараясь, чтобы никто вокруг не услышал ее слова:
– Как вы знаете, в нашем городке под одной крышей работают две лаборатории, наша и сельскохозяйственной генетики. Второй лабораторией руководит доктор Стародубцев Николай Сергеевич. Вон он, – она кивнула в сторону группки тихо беседующих друг с другом людей, ожидавших, когда за ними подъедет машина, – высокий, сутулый, в очках и с бородкой. Видите?
Ракитин кивнул, стараясь не рассматривать нового фигуранта дела слишком пристально.
– Так вот, этот Стародубцев шел за нами по пятам всю жизнь и дышал в спину. Он получил собственную лабораторию на год позже Георгия Ивановича и постоянно конкурировал с ним. Конкуренция шла за территорию лабораторий, за бюджет, за новое оборудование, за государственные гранты, за право участия в научных конференциях, за очередность защит диссертантов… И не всегда эта конкуренция была честной. Николай Сергеевич человек, умеющий идти на компромисс, в том числе и со своей совестью. А в последние годы у Георгия Ивановича появились проблемы со здоровьем, и он уже не так яростно мог отстаивать интересы нашей лаборатории. Чем немедленно воспользовался Стародубцев и увел у нас очень перспективный грант из-под носа буквально пару месяцев назад. По моим ощущениям, наш конкурент перешел в активное наступление.
– В активное наступление? Что это значит? – Ракитин удивленно поднял брови.
Но ответить Галина Евгеньевна не успела. Подошел автобус, специально заказанный для тех, кто собирался ехать на поминки. Люди в черном оживились, с их лиц исчезло скорбное выражение. Друг за другом мужчины и женщины стали подниматься в салон автобуса, быстро занимая свободные места. Занервничала и доктор Воронцова, бросая рассеянные взгляды то на Ракитина, то на автобус.
– Галина Евгеньевна, я понимаю, что сегодня неудобно отвлекать вас своими расспросами и обременять просьбами, – извинился Андрей Ильич, – но, может быть, завтра побеседуем? И вы любезно покажете мне вашу лабораторию? Мне было бы очень интересно взглянуть. Вы ведь не будете возражать, Георгий Иванович? – повернулся он к Разумовскому. Тот безразлично пожал плечами и промолчал.
– Да, конечно, – ответила Галина Евгеньевна, – подъезжайте завтра к одиннадцати.
Как только автобус скрылся за поворотом дороги, забрав большую часть людей, к Ракитину подбежал Володя. Глаза его горели азартным блеском. «А ведь этот мальчишка, – подумал про себя Андрей Ильич, – по сути своей, настоящая ищейка. Взял след, и теперь его за шкирку не оттащишь».
– Андрей Ильич, я тут такие интересные подробности узнал!.. Разговорился с парнем, что работает у них системным администратором, компьютерной техникой обеих лабораторий заведует. Так вот, мне он рассказал, что недавно к нему подходил Саша Ивушкин и жаловался, что кто-то прислал ему на электронную почту письмо с угрозами. И очень просил узнать, кто именно мог это сделать.
– И как, узнал? – спросил Ракитин, почувствовав, как что-то встрепенулось в груди. Неужели наткнулись на что-то важное?
– Узнать – не узнал. Слишком хорошо шифровался аноним. Но зато одним глазком заглянул в это подозрительное послание.
– И что там было?
– Там были фотографии… – Володя замялся, подбирая слова, – как бы поделикатнее выразиться? Интимного содержания. Ивушкин был запечатлен с некой юной особой в постели в весьма недвусмысленном виде. А из текста письма явствовало, что если господин Ивушкин не отзовет свою заявку на участие в научной конференции в Копенгагене, то оргкомитет этой конференции получит данные фото в свое полное распоряжение.
Ракитин фыркнул:
– Чушь какая-то! И что бы это изменило? Ивушкина не выпустили бы на трибуну с докладом по генетике из-за его морального облика? Никогда не поверю! Это же Европа! Там же принято гордиться даже своими гомосексуальными связями на самом высшем уровне. Степень свободы сексуальных отношений достигла заоблачных высот, а иметь нормальную ориентацию стало даже неловко как-то. Ну, развлекся старший научный сотрудник на стороне. Ничего необычного и предосудительного не вижу. Вот если бы эти снимки прислали его жене, тогда была бы понятна угроза семейной жизни. Но я не понимаю, как это может отразиться на его научной репутации?
– Вы во многом правы, Андрей Ильич. Нравы в Европе действительно чересчур свободны во всем. И репутация Ивушкина от этих фоток никак не могла бы пострадать, если бы не одна маленькая деталь…
Володя хитро прищурился, наблюдая за наставником, который начал терять терпение. Иногда ему нравилось позлить своего шефа, помучить, сделав вид, что понял, узнал что-то важное раньше него.
– Ну, чего ты тянешь кота за хвост? – недовольно воскликнул Ракитин. – Какая еще деталь?
– На фотографиях была запечатлена с Ивушкиным несовершеннолетняя особа! А это педофилия, что даже не слишком отягощенная моралью Европа осуждает самым решительным образом. Попади эти фотографии в оргкомитет этой конференции, научная репутация Ивушкина была бы опорочена на международном уровне. Понимаете?
– То-то он так скоропалительно сбежал… – понимающе закивал лысой головой следователь. – Значит, был кто-то, что таким хитрым способом попытался перекрыть Саше кислород в научном мире. И мне почему-то кажется, что этим таинственным анонимом вполне мог быть наш любвеобильный Кочетов.
– Именно, Андрей Ильич! – воскликнул Хлебников. – Я тоже так подумал.
– Знаешь что, Володя: поезжай-ка ты завтра с утра на адрес убитого и пересмотри снова запись с камеры видеонаблюдения. Только смотреть надо задолго до убийства и после. Не попадется ли тебе некто, похожий на господина Ивушкина. Ведь убийца вполне мог заранее войти в подъезд и долго ждать хозяина квартиры где-нибудь между этажами. После ссоры с Ульяной он мог войти в квартиру, убить и снова спрятаться. И выйти мог спустя час или два. Там, когда приехала полиция, столько любопытных собралось, что смешаться с этой толпой было нетрудно. Кстати, надо проверить, есть ли там выход на чердак.
– Понял, Андрей Ильич! Вот только у меня нет фотографии Саши Ивушкина.
Хлебников закрутил головой по сторонам. Кладбище опустело, дождь прекратился, только ветер лениво шевелил кроны деревьев, растущих между оградами. Увидев Еву вместе с матерью и Пашей Николаенко, он направился в их сторону.
Парнишка, мужественно державшийся во время похорон, теперь рыдал, уткнувшись в плечо Светланы Геннадьевны, вздрагивая острыми плечами, всхлипывая и утирая текущие слезы рукавом рубашки. Его юная подруга сочувственно гладила его по спине, неловко пытаясь утешить. А старшая Ивушкина с заплаканным лицом, ставшим от слез еще более блеклым и бесцветным, прижимала к себе несчастного парня, что-то утешительное нашептывая ему на ухо. Отец его погиб, мать была в больнице, вокруг родного дома, которым для мальчишки был научный городок, творилось что-то странное. Так что понять его состояние было легко даже постороннему человеку.
– Извините, – Володя замедлил шаг, приближаясь к трогательной сцене, – Ева, можно тебя на минуту?
Девушка, одетая по случаю во все черное, с черной косынкой на светлых волосах, подняла на него удивленные голубые глаза, но подошла, бросив виноватый взгляд в сторону Пашки.
– Ева, у тебя в телефоне есть фотографии твоего отца? – спросил Володя.
– Да, конечно.
– Можешь мне скинуть одну из них на телефон?
– Могу. А зачем? Вы что, его искать собираетесь?
– Попробуем. Я отправлю запрос в систему «Умный город». Там же тысячи видеокамер. Наверняка какая-нибудь его засекла. Проверю базу данных аэропорта, вокзалов. Может быть, он покупал билет.
– Вам что, заняться больше нечем? Не тратьте время, а то еще найдете и, чего доброго, моя сердобольная мама его простит и пожалеет.
Володя усмехнулся такой логике, но покачал головой:
– Давай записывай мой номер.
Глава 6
Утром следующего дня Галина Евгеньевна с хозяйским видом вела Ракитина по кабинетам своей лаборатории. Комнаты, сверкающие стерильной чистотой, были заставлены сложным оборудованием, среди которого следователь узнавал современные электронные микроскопы, центрифуги, вытяжные шкафы с прозрачными пластиковыми стенками. На полках громоздились штативы с пробирками, колбы, заполненные разноцветными растворами…
– Похоже на химическую лабораторию, – произнес Андрей Ильич, оглядываясь по сторонам.
– А современный ученый-генетик должен быть и биологом, и биохимиком, и цитологом, и врачом, – ответила Галина Евгеньевна, не скрывая гордости. – Кстати, у нас тут самые мощные и современные компьютеры установлены.
– А компьютеры вам зачем? – удивился следователь. Ему не нравилась слишком казенная, какая-то неживая атмосфера в лаборатории. Почему-то казалось, что стоит принюхаться, как непременно уловишь сладковатый запах разлагающейся плоти, как в морге.
– Как зачем? Многие методики управляются компьютерными программами. А обработать полученные данные вообще без компьютера невозможно.
– Надо же… Впрочем, мои знания о генетике ограничены смутными воспоминаниями из школьного курса биологии о каких-то законах Менделя, о двойной спирали ДНК и генах.
– Ну, для человека, не имеющего отношения ни к медицине, ни к генетике, вполне приличный багаж знаний, – снисходительно улыбнулась научная дама.
Они заглянули в очередную комнату, где на столах стояли клетки с мышами. Маленькие белые грызуны встревоженно шевелили булавочными розовыми носиками, принюхиваясь к чужакам, вставали на задние лапки, цепляясь передними с крохотными когтистыми пальчиками за прутья клеток. Ракитину показалось, что они молят его освободить их из заточения. Но он отмахнулся от этой нелепой мысли.
– Лабораторные животные, – прокомментировала Галина Евгеньевна. – Часть экспериментов мы проводим на них.
– А чем вообще занимается ваша лаборатория? Только, пожалуйста, Галина Евгеньевна, без сложных научных терминов, – попросил Ракитин, изобразив умоляющую гримасу.
– Мы много лет занимаемся проблемами наследственных болезней человека. Когда в начале века был расшифрован генетический код человека, как все мы, генетики, воспряли духом, какими надеждами были полны! Казалось, еще чуть-чуть – и человечество будет избавлено от огромного количества тяжелейших болезней, связанных с мутациями генов и хромосом. Надеюсь, из курса биологии вы помните, что молекулы ДНК в живой клетке упакованы в хромосомы? Так вот, появились методики, позволяющие из цепочки ДНК вырезать дефектные гены и вставлять на их место здоровые, полноценные.
– Прямо так и вырезать? – Ракитин сделал движение указательным и средним пальцами правой руки, будто он что-то разрезал ножницами.
– Ну, не ножом и не ножницами, конечно. Но действительно вырезать, удалять поврежденный ген или группу генов, тем самым избавляя человека от наследственного заболевания. Только моногенных наследственных болезней, связанных с дефектом всего одного гена, насчитывается около 5 000! И эти болезни неизлечимы. Даже если бы мы смогли справиться с этими 5 000 болезней, это был бы огромный шаг вперед. Но человек – самое противоречивое существо на свете. Он делает революционный шаг вперед и тут же два шага назад, ограничивая себя самого всякими этическим нормами, моральными принципами. – Галина Евгеньевна недовольно нахмурилась. – Едва появились методики, позволяющие удалять больные гены из ядра половых клеток человека и клеток зародыша, как тут же приняли международные конвенции, запрещающие работу с эмбрионами человека. Но невозможно заменить гены-мутанты во всех клетках взрослого человека! А вот в одной клетке, если она является половой, вполне возможно. Провести оплодотворение этой уже здоровой клетки в пробирке и наблюдать, как развивается вполне здоровый зародыш. Ведь процедура экстракорпорального оплодотворения, так называемого ЭКО, сейчас весьма распространена и доступна. И на выходе получаем здорового ребенка, который всем последующим поколениям своих потомков будет передавать только здоровые гены. То же самое можно проделать с эмбрионом на самых ранних стадиях развития. Но, увы, это считается неэтичным. Да и экономически провести диагностику и технически несложную операцию по замене гена гораздо дешевле, чем всю жизнь лечить несчастного больного без надежды на полное излечение. Вы представляете, сколько стоит лечение, например, больного с гемофилией? Если даже простейшая манипуляция по удалению зуба может стоить ему жизни. И должна существовать целая служба обеспечения всем необходимым таких больных. А ведь этих безумных затрат можно было бы избежать.
Но ничего, скоро мы пробьем брешь в бетонной стене предрассудков и докажем, что закостеневшие моралисты были неправы! Прогресс нельзя остановить. И однажды в мир с нашей помощью придет совершенный человек с девственно чистым геномом, каким он, наверное, был в эпоху, когда человечество жило в райском саду до момента изгнания оттуда. Геномом, свободным от мутаций и ошибок эволюции. Освобожденный от болезней человек сможет посвятить свою жизнь развитию, совершенствованию своих умственных и творческих способностей. Он будет жить не менее 120 лет.
Ракитин с изумлением наблюдал, как в глазах научной дамы разгорается странный блеск, голос звенит от воодушевления, а лицо становится упрямо-одухотворенным. Да она настоящий фанатик от науки! Такая сама пройдет по трупам, не то что перешагнет этические нормы и мораль. Ему стало неуютно в этих стерильно чистых кабинетах с несчастными мышами в клетках на лабораторных столах, захотелось выйти наружу, на свежий воздух.
– Значит, проблема только в этических нормах? – спросил он, продвигаясь к выходу в коридор.
– Не только, к сожалению. Если бы лет 10—15 назад мы знали столько, сколько сейчас! – в голосе Воронцовой мелькнуло сожаление. – Пойдемте, я покажу вам еще кое-что. Мы многого не знали тогда. Далеко не все генетические болезни связаны с повреждением одного гена. Гены взаимодействуют между собой, образуя ассоциации. И мы пока не знаем, по какому принципу эти ассоциации образуются. Кроме того, молекула ДНК содержит не только гены, несущие наследственную информацию. Гены перемежаются довольно большими участками, не несущими никакой наследственной информации вообще. Но ведь природа ничего не делает просто так! Зачем-то же нужны эти участки! И рано или поздно мы узнаем зачем.
Они прошли по длинному светлому коридору, спустились по лестнице и вышли из здания. Яркое летнее солнце брызнуло в глаза так, что Ракитин на мгновение зажмурился. Как же хорошо было на улице! Захотелось подставить лицо теплому ветру, напоенному ароматами леса, цветущих трав и садовых цветов. Но его провожатая чеканным шагом вела его вперед, к другому зданию, совершенно безликому, расположенному рядом с оранжереей.
– Это наш виварий, – произнесла она, распахивая тяжелую железную дверь. – Здесь у нас располагаются экспериментальные животные. Из-за ограничивающих моральных норм мы работаем, как и сто лет назад, на животных.
Внутри свет проникал из расположенных под потолком узких окошек, освещая просторное помещение. Вдоль стены тянулись небольшие загончики, в которых Андрей Ильич с удивлением узнавал овец, коз, кроликов, свиней. В памяти тут же всплыла картина какой-то сельскохозяйственной выставки, на которую однажды забрел Андрей Ильич в поисках настоящего лесного меда. Животные, завидев посетителей, поднимали головы и приветливо блеяли, хрюкали, мычали. Возле одного из загонов Ракитин остановился, рассматривая странную козу. Необычной была ее шерсть. Участки грубой короткой белой шерсти перемежались с обширными участками длинной мягкой шелковистой, какая бывает у тонкорунных овец.
– Это химера овцы и козы, – прокомментировала Воронцова, заметив любопытство следователя, – любимица и продукт научных изысканий господина Стародубцева. Видите, какая у нее шерсть? Добавьте к вполне приемлемому мясу и полезному молоку довольно большое количество прекрасной мериносовой шерсти и получите мечту любого фермера! Стопроцентный экономический эффект. Вот только у Николая Сергеевича пока никак не получается добиться ровного шерстяного покрытия. Шерсть растет клоками. Но Стародубцев не унывает!
Они свернули за угол и вошли в небольшую комнату, по стенам которой располагались стеллажи с клетками. Ракитин невольно поежился, увидев в клетках черных крупных длиннохвостых грызунов, всполошившихся и тревожно заметавшихся по клеткам при появлении незваных гостей.
– А вот это уже наши питомцы, – Галина Евгеньевна указала рукой на клетки, как указывает экскурсовод на произведения искусства в музее. – Обратите внимание на этих крыс.
– А что с ними не так? – спросил он, разглядывая зверьков, стараясь не подходить близко к клеткам. Как и большинство обычных людей, Андрей Ильич испытывал иррациональное отвращение к этим животным. – Крысы как крысы, с толстыми голыми хвостами.
– Ничего необычного не замечаете?
– Нет… Ничего… Постойте, а почему у них глаза белые? – зверьки таращились на него бельмами слепых глаз и настороженно шевелили тонкими нитями усов, принюхиваясь. От этих мертвых невидящих взглядов стало зябко и неуютно.
– Потому что все они страдают катарактой, помутнением хрусталика глаза, с весьма раннего возраста. Эмбрионам этих крыс мы удалили патологические гены, определяющие развитие тяжелого заболевания сердца, заменив его на здоровый ген. Но у всех этих животных возникла катаракта. И мы пока не знаем почему. Пойдемте вот туда, там еще интереснее.
Они прошли через узкий проход в соседнее помещение, где в просторных вольерах размещались свиньи. Но свиньи эти были необычными. У Андрея Ильича глаза полезли на лоб, когда в мягком сумраке он рассмотрел, что милые розовые хрюшки передвигаются ползком на вывернутых, распухших, изуродованных суставах.
– Господи, бедные животные! – воскликнул он, невольно отшатнувшись от ужасного зрелища. – Что вы с ними сделали?
– Ничего особенного, – безразлично пожала плечами Галина Евгеньевна. – Мы избавили их от тяжелейшей наследственной формы рака. Каким образом избавление от одной болезни способствовало возникновению полиартрита, другой, не менее тяжелой болезни, мы не знаем. Пока не знаем. Но уже ясно, что все гораздо сложнее, чем мы раньше думали. Взаимодействия генетического материала в молекулах ДНК куда сложнее, запутаннее, чем нам казалось сначала. Чем больше мы узнаем, тем медленнее движемся вперед. Генетика – наука будущего. Впереди нас ждут великие открытия, но я, к сожалению, до них уже не доживу.
– Давайте выйдем на воздух, – пробормотал Андрей Ильич, оттягивая ворот рубашки, – что-то душно у вас тут.
От вида несчастных монстров с исковерканными суставами и слепыми глазами ему стало не по себе, ужасно захотелось курить. Выйдя на улицу, Ракитин захлопал себя по карманам в поисках пачки сигарет.
– Курить вредно, уважаемый господин следователь, – с насмешливой улыбкой произнесла прописную истину Воронцова, снисходительно глядя на неуклюжие попытки того прикурить. Руки Андрея Ильича слегка дрожали.
– Я знаю, но от вида этих ваших хрюшек… – он судорожно втянул в себя сигаретный дым, почувствовав облегчение.
– Ну что вы, Андрей Ильич, это еще цветочки! Вот если бы нам удалось осуществить один наш проект, который тоже зарубили на корню по этическим соображениям…
– Что за проект? – полюбопытствовал Ракитин, внутренне поежившись. От всех проектов этой лаборатории сквозило почему-то потусторонней жутью.
– Реализация этого проекта могла бы полностью решить проблему трансплантации органов. Пока мы бьемся над проблемой выращивания органов для трансплантации, подсаживая человеческие стволовые клетки в тело свиней или овец, превращая их в инкубаторы. Мы могли создать из человеческого эмбрионального материала существо, нет, не человека, а получеловека, не обладающего человеческим сознанием, а лишь человеческим телом, содержащим весь набор необходимых органов. Вы только представьте: две полноценные почки, нормальная печень, здоровое сердце, легкие… – Галина Евгеньевна стала загибать пальцы с холеными ногтями с красивым маникюром. – Одно такое человекоподобное существо могло бы сохранить жизнь нескольким тяжелобольным людям! Ведь для трансплантации могут пригодиться и кости, и кожа, и роговица глаза.
Ракитин представил себе такого монстра и поморщился.
– Получеловек? Человекоподобное существо?..
– Ну, ушлые журналисты придумали бы этому существу запоминающееся звучное название. А сколько было бы пользы! Достаточно было бы лишить это существо функций высшей нервной деятельности, человеческого сознания, и оно представляло бы собой животное, генетически идентичное человеку.
– Но это уж точно было бы аморально! – воскликнул следователь, докуривая сигарету до самого мундштука.
– А не аморально обрекать несчастных больных мучительно умирать от почечной или печеночной недостаточности, от сердечной недостаточности или жить в состоянии постоянного удушья от того, что легкие не могут наполниться кислородом? И при этом знать, что достаточно переступить условную черту и через несколько лет проблема будет решена. Это не аморально, по-вашему?
– Не знаю… Мне трудно судить, я не специалист в этой области, – замялся Андрей Ильич под требовательным взглядом железной леди. – Вы лучше скажите, а чем занимаются ваши соседи-конкуренты?
– Лаборатория господина Стародубцева занимается зарабатыванием денег, – скорчив презрительную мину, ответила Воронцова. – Они с помощью генной инженерии создают новые сорта сельскохозяйственных растений и животных по заказу Министерства сельского хозяйства или крупных агрофирм. Подсаживают нужный ген в ДНК зародыша пшеницы и получают засухоустойчивую пшеницу. Нужно вам выращивать кукурузу у полярного круга? Пожалуйста, лаборатория Стародубцева подсадит ген морозоустойчивости в зародыш кукурузы за определенную плату. Николай Сергеевич у нас коммерсант от науки. Он выгоду носом чует и этим же носом умеет рыть землю в поисках выгодных заказов. Но на мой взгляд, наукой это назвать трудно. Ничего нового, революционного они за все годы существования не создали.
– Если он так коммерчески успешен, этот ваш конкурент Стародубцев, то в чем суть конфликта между двумя лабораториями?
– В зависти! Он нам завидует черной завистью, ведь имена наших сотрудников звучат на крупных международных конференциях, на работы нашей лаборатории ссылаются ученые всего мира, нас уважают! А спросите в научном сообществе, кто такой Стародубцев? Никто его не знает. Вот он и завидует нашему положению, нашему статусу и подличает, подключает свои связи, чтобы выгодный грант уплыл из наших рук.
Галина Евгеньевна уставилась куда-то за спину Ракитина и, криво усмехнувшись, произнесла:
– О, легок на помине! Вот и сам господин Стародубцев идет в нашу сторону. С вашего позволения, я откланяюсь. Не хочу встречаться с этим человеком.
– Спасибо за экскурсию, – пробормотал Андрей Ильич уже в спину уходящей собеседницы и вдруг неожиданно спросил: – Галина Евгеньевна, скажите, а сами вы где были в день убийства Кочетова?
Та остановилась и обернулась. Ее лицо искажала кривая надменная усмешка.
– Я до позднего вечера была в лаборатории. Можете спросить у кого угодно. Вам подтвердят мои слова полтора десятка свидетелей.
– Спасибо, вы очень любезны, – кивнул Ракитин, и железная леди удалилась, высокомерно выпрямив спину.
Андрей Ильич внимательно смотрел на высокого сутулого мужчину, что шел прямо на него, и, когда тот поравнялся с ним, громко спросил:
– Стародубцев Николай Сергеевич?
– Он самый, – ответил тот, останавливаясь и с любопытством рассматривая лысого полноватого незнакомца.
– Следователь Ракитин, – представился Андрей Ильич, – я расследую убийство Юрия Кочетова.
