Дарья Щедрина
Собирая свет по каплям. Коллекция удивительных историй
– А хорошо здесь, и правда! Скажите, а салон красоты в вашем городке есть?
– Салон красоты? – удивился Егор и провел рукой по коротко стриженому затылку. – Парикмахерская есть… А салон красоты, не знаю… Как-то не интересовался. А зачем тебе?
– Да вот думаю перебраться сюда из города. Заберу маму, Егорку, устроюсь на работу в салон красоты. – Беззаботно улыбаясь, ответила Маргарита.
– Зачем тебе это? – удивился Егор.
– Зачем? – Маргарита серьезно взглянула в его глаза, – а затем, Егор Петрович, чтобы с близкого расстояния, так сказать, наблюдать, как замечательный доктор, кардиохирург, медленно теряет квалификацию!
– Что за глупости! – возмутился Егор и отвернулся, не желая показывать внезапно вспыхнувшие эмоции, но помолчав полминуты и успокоившись, продолжил другим голосом. – Ты думаешь, я о чем-нибудь жалею, Маргарита? Нет. Совесть моя чиста и спокойна. Я вот смотрю на тебя, такую молодую, здоровую, красивую, и радуюсь. Даже если бы ты была единственным человеком, которому я сумел помочь, моя жизнь прожита не зря! Всё сложилось так, как сложилось. Волею судьбы я оказался здесь, в этом маленьком, тихом городке. И мне здесь хорошо! Спокойно, никакой нервотрепки, никакого напряжения. Мне больше ничего не нужно!
– Егор Петрович, в болоте тоже покой и тишина и уникальные условия для гниения! Вы умеете делать сложнейшие операции, вы в Америке стажировались, а тут нарывы вскрываете!!
– И что? Люди, между прочим, умирают не только от болезней сердца! Можно умереть и от нарыва, если его вовремя не вскрыть!
– Нарывы вскрывать умеет любой хирург. Вы же не любой, вы уникальный! Да вы же здесь с тоски умираете! – не унималась Маргарита, – Вы же птица другого полета! Вам небо нужно, а не тихий птичник на ферме. Эдак вы с тоски и от нечего делать пить начнете и сопьетесь к сорока годам!
– Тоже мне, Кассандра нашлась! – Возмутился Егор. – И вообще, почему ты со мной так разговариваешь?
Маргарита вздохнула, стараясь успокоиться. Я же на него наезжаю, как танк, одернула она себя. Он хоть и большой, сильный, вон косая сажень в плечах, а все равно с ним деликатнее надо как-то. И заговорила уже другим голосом, стараясь выразить словами то, что давно уже ныло и болело в душе.
– Потому, Егор Петрович, что вы для меня близкий человек! Такой же, как мама или Егорка. Вы же сердце мое держали в своих руках! И я этим самым сердцем чувствую, что вам здесь плохо! Возвращайтесь вы обратно, Егор Петрович! Без вашей помощи такие, как я, больные люди обречены! Им кроме вас никто не поможет.
Он посмотрел в ее умоляющие глаза. Вот ведь, подумал он, вылечил на свою голову! И что за неугомонная девчонка?! Только в моей жизни все успокоится, устаканится, как появляется она и переворачивает все вверх дном! И уже второй раз. К чему бы это?.. Но в глубине груди, там, где сердце, вдруг появилось что-то живое и теплое, словно слова Маргариты, как весенний солнечный луч, растопили толстый слой льда, долгие месяцы сковывающий душу и сердце, и внутрь хлынула волна тепла и нежности, затекая в самые потаенные уголки души, заполняя живительным теплом каждую клеточку его тела.
– Близкий человек, говоришь? Ну, тогда давай без церемоний, просто Егор! – и протянул ей руку. Маргарита смущенно улыбнулась и вложила свою руку в его большую теплую ладонь.
– Просто Рита!
– Ну, что, родные мои, близкие люди? – Егор поднялся со скамейки, – Пойдемте, я вам нашу речку покажу. Рыбы в ней видимо невидимо! А ты, тезка, хочешь посмотреть маленьких рыбок в реке? – Он поднял на руки Егорку. Тот радостно закивал в ответ. Приобняв свободной рукой Маргариту за хрупкие плечи, он повел их в сторону реки, блестящей на солнце лентой извивающейся у подножия холма.
– Понимаешь, Рита, это ты можешь так с места в карьер изменить свою жизнь. В тебе же решительности на десятерых хватит! А я так не могу.
– Еще как можешь! – возразила Маргарита, – И я живой пример этому!
– Ты, конечно, в чем-то права… Здесь слишком спокойно и даже скучно. А если вернусь обратно, вряд ли меня ждет теплый прием. Придется снова бороться за место под солнцем.
– Значит, будем бороться! – решительно заявила девушка.
– Ты вместе со мной бороться собираешься?
– И я, и Егорка, и мама! Все вместе с тобой бороться будем. Смотри, у тебя же целая армия есть!
Егор засмеялся свободным, счастливым смехом. Ох, Маргарита, Маргарита, думал, просто бывшая пациентка, а оказалась настоящая боевая подруга! Как же тесно ему было, оказывается, в коконе глухого одиночества, в который он сам себя заточил год назад, бросив в один момент привычную жизнь, отказавшись от своих целей, от будущего, замкнувшись и закрывшись от всего мира, от самого себя. И только теперь понял, что весь этот год, оказывается, дышал в полвздоха, да и не жил вовсе, а пребывал в состоянии комы, вроде не умер, но и жизнью это назвать нельзя. Егор умел сжигать за собой мосты. А вот строить новые… Этому придется учиться!
– Да уж, армия! … С такой армией я точно не пропаду. Просто, не торопи меня. Надо же все хорошо обдумать, взвесить.
– Да, что тут думать, Егор?!
И они медленно пошли вперед, к реке, споря и обсуждая важнейшие жизненные вопросы, как можно спорить и обсуждать только с самыми близкими, родными людьми, кому доверяешь безоговорочно, еще не успев осознать, что жизнь обоих в очередной раз сделала крутой поворот.
Человек – человеку…
Фархад лежал на чистых простынях и упорным, немигающим взглядом смотрел в потолок. Фархад ждал смерти. Но, видимо, у ворот ада скопилась очередь, раз мрачный вестник с косой в руках всё не приходил за ним.
Из 60-ти лет своей жизни 4 десятка без малого Фархад провел за решеткой, впервые попав в тюрьму по малолетке. Уж больно много ярости гнездилось в его душе с самого детства. За малейшую обиду он бросался в драку и бился до крови, а кровь и боль не только не останавливали его, но распаляли ярость и уж тогда остановить его могли только несколько человек скопом. Не зря отец произнес после первого суда (в голове Фархада до сих пор звучал его голос), что жена родила ему не сына, а волчонка. Волчонок вырос в одинокого волка.
Фархад забыл, кто он по национальности, целенаправленно забыл. А зачем сломанной ветке помнить, на каком дереве она росла? Он прожил жизнь волка, периодически прибиваясь к волчьей стае. Но даже самый сильный и смелый волк однажды стареет, и стая изгоняет его из своих рядов, если не убивает. Старый беззубый волк никому не нужен, его удел – смерть. И Фархад был готов к смерти.
Свой последний срок он не домотал до конца. С зоны, которую он в шутку называл своей второй родиной, его списали по состоянию здоровья. Врачи в тюремной больнице не смогли ему объяснить, почему его ноги перестали ему повиноваться? Да и чем помогут объяснения? Помогали только костыли.
Фархад знал, что люди – существа корыстные и ненадежные, в любой момент могут подставить, руководствуясь своими личными интересами, поэтому доверять можно только себе самому. Предательства собственного тела он не ожидал, тем тяжелее было с ним смириться. Ноги по непонятной причине стали как у тряпичной куклы, которая была у него в детстве: голова, ладони и стопы из розоватой пластмассы, а тело из тряпки, набитое ватой, в конечности почему-то ваты не напихали, и они болтались свободно и безвольно. Фархад, не желая мириться с внезапно свалившейся на него немощью, пытался заставлять ноги двигаться, делал специальные упражнения, но болезнь прогрессировала, не обращая никакого внимания на его усилия. Впервые в жизни он столкнулся с тем, что злость и воля не помогают. Гордый дух степного воина бился в беспомощном теле, как птица бьётся о прутья клетки, лишившись свободы.
Тюремные власти оценили ситуацию и выдали ему костыли. Бессильный калека больше не представлял угрозы для общества, а статистику своей смертью мог испортить. Вот его и освободили досрочно.
И попал Фархад на свободу, как на другую планету. Чужую планету, где не было у него ни родных, ни знакомых, и идти ему было некуда. Он прожил несколько дней на вокзале в слабой надежде тихо умереть от голода в каком-нибудь темном закутке. Но его сдали местные, вокзальные, решив, что хромой пришелец может составить им конкуренцию. А вокзальная полиция быстро отправила его в заведение под сложным названием «Отделение круглосуточного пребывания для лиц БОМЖ». Так из лица ЗК Фархад трансформировался в лицо БОМЖ.
Заведение со сложным названием оказалось обычной ночлежкой для таких же, как и он, неприкаянных, для кого в этом мире не нашлось места под солнцем, то есть под крышей. Обычный, ничем не примечательный одноэтажный дом с выкрашенными в светлые тона стенами, но с решетками на окнах (как же без них, родимых?!) и кодовым замком на входной двери. Внутри были казенная чистота и порядок.
Встретила гостя на пороге холёная дама лет 50-ти, оказавшаяся местной начальницей. Фархад слегка удивился, что такая фифа может быть заведующей ночлежкой, но вида не подал. Фифа так фифа, какая разница! Ему было наплевать на фифу, а вот в местном охраннике он тут же узнал, учуял выработанным за многие годы зоны чутьём, бывшего вертухая и привычно возненавидел, как может ненавидеть волк домашнего сторожевого пса.
Фифу звали Натальей Ивановной, но Фархаду было все равно, он не собирался ломать язык о длинное имя-отчество. Фархад молчал. Молчал, когда вертухай с какой-то пожилой тёткой, которую называл Михайловной (не начальница, можно одним отчеством обойтись!), мыли его, чистили, переодевали в чужую чистую одежду; молчал, когда в общей столовой перед ним поставили тарелку с горячей едой и большую кружку чая; молчал, наблюдая, как Михайловна стелет белые, подозрительно хрустящие простыни на койку у окна в спальне; молчал, вытягиваясь на этих простынях, похожих на саван, потому что знал, что скоро умрет. Он не собирался тратить оставшееся время на пустые разговоры.
Разговаривать с обитателями этого дома тоже не имело смысла. Одни уроды! В одной с ним спальне жили четыре урода из тех, кто предпочитает коптить небо всю свою никчемную жизнь, шарясь по подвалам или чердакам, и тихо пьянствовать изо дня в день, не утруждая себя ни работой, ни семьей. В соседней спальне обитал странный мужик, по виду настоящий профессор, возвращавшийся вечерами откуда-то в костюме-тройке и при галстуке, но оказавшийся таким же, как и все бомжом. Еще один из соседей, седовласый худой старик, оказался бывшим рабом. Фархад краем уха слышал рассказ о том, как несколько лет назад этого старика обманули риэлторы, квартиру его за бесценок купили, а самого продали в рабство цыганам, где он и мыкался года три, пока не сбежал. Парочку бывших зеков Фархад узнал сразу по особому взгляду со стальным блеском, по еле заметной отстраненности, словно они были иностранцами и говорили между собой на чужом, незнакомом остальным языке. Но и с бывшими зеками Фархад не разговаривал. Он сам уже вычеркнул себя из списка бывших зеков, и вообще из списка живущих. Фархад ждал смерти, поэтому не разговаривал ни с кем.
***
Фифа Наталья Ивановна долго донимала его глупыми вопросами типа: «Как вы собираетесь жить дальше?» или «Какие у вас планы на будущее?». И голос у нее был ласковым и проникновенным, словно она разговаривала с растерянным пятилетним мальчиком, оказавшемся без родителей в чужом городе. Фархад был невысокого мнения о женщинах вообще и их умственных способностях, но холеная внешность и наманикюренные ногти заведующей ночлежкой сбивали его с толку. Поразмышляв немного, он решил, что длинные лакированные ногти и аккуратная стрижка Натальи Ивановны являются маской, отвлекающим моментом, на самом же деле перед ним обычная глупая баба с неустроенной личной жизнью. Ведь ни один нормальный муж не пустит свою жену в гадюшник, полный всякого сброда, и не позволит ей там сидеть с утра до ночи, зарывшись в ворохе служебных бумаг.
Через несколько дней к нему подослали мальчика-юриста по имени Женя. Вообще – то его звали Евгений Александрович, но Фархад про себя назвал этого прыщавого юнца-очкарика мальчиком Женей и решил, что с ним тоже не будет разговаривать. Много чести! Знал он такой тип людей: хлипкий интеллигентик с большим самомнением, у которого душа трусливо уходит в пятки при встрече в темном переулке с парой незнакомых плечистых парней. Но мальчик Женя сказал, что поможет ему, Фархаду, бывшему зеку с 40-летним стажем, оформить пенсию… Фархад сначала решил, что ослышался, потом подумал, что в этом заведении водятся не только дураки и уроды, но и идиоты, натуральные сумасшедшие. Ему захотелось все-таки прояснить, кто перед ним, дурак или сумасшедший, и он спросил:
– Что оформить?
– Пенсию. – Не моргнув глазом, на полном серьёзе ответил Женя.
– Мальчик, я сорок лет ел казенные харчи на зоне. Какая пенсия? – Он попытался вложить в эту фразу все свое презрение, но юриста это не задело.
– Не важно! Закон для всех один. Или попробуем оформить инвалидность по состоянию здоровья. Тогда будет пособие по инвалидности.
Псих, решил про себя Фархад и замолчал.
***
Но на следующий день к нему в спальню Михайловна привела докторшу в белом медицинском халате. Молодая тетка долго его слушала трубочкой, мяла его живот, стучала ребром ладони по коленкам, сгибала и разгибала его полумертвые ноги. Фархад молчал.
– Нужно будет показать его узким специалистам, – произнесла докторша, обращаясь к Михайловне, словно Фархад был неодушевленным предметом, – В первую очередь неврологу и хирургу. Я выпишу лекарства, лечить начинать лучше сразу. А потом специалисты назначат свое лечение.
Фархад пропустил слова докторши мимо ушей, как будто они не имели к нему никакого отношения, но спустя час его вызвали в кабинет заведующей. Фархад, повиснув на костылях, с усилием волоча тряпичные ноги, добрался до кабинета. Там его ждали Наталья Ивановна и мальчик Женя.
– Фархад, – сказала фифа, взглянув на него миндалевидными, красиво подведенными глазами из-за стекол очков, – вот лекарство, которое вам прописал доктор.
Она протянула ему какую-то коробочку, разрисованную яркими полосками, и бумажку, видимо рецепт.
– Принимать по одной таблетке 3 раза в день, после еды. Запомнили? – добавила она участливо.
Фархад ничего не понял и как-то автоматически взял яркую коробочку в руки.
– Идите, Фархад. После обеда не забудьте принять лекарство.
Фархад молча повернулся на костылях и пошел к двери. Открывая дверь кабинета, он боковым зрением заметил, как фифа, порывшись в своей сумке, достает кошелек и вытаскивает оттуда деньги.
– Сколько, Евгений Александрович, вы заплатили за лекарство? – тихо, почти шепотом, спросила она, словно не хотела, чтобы Фархад ее услышал.
– Двести восемьдесят девять рублей – Четко ответил мальчик Женя.
Несколько купюр и горстка мелочи перекочевали из кошелька Натальи Ивановны в ладонь юриста прежде, чем Фархад закрыл за собой дверь. Этот жест обескуражил его. Он постоял несколько секунд пытаясь понять, почему фифа с лакированными ногтями из своего кошелька оплачивает лекарства для него, если знает, что он не сможет вернуть ей деньги, по причине полного их отсутствия? Но не смог найти объяснение. Видимо, у них, у дураков, своя логика. И поковылял дальше по коридору в столовую принимать лекарство из яркой коробочки.
***
Утром ненавистный вертухай Игорь Петрович и мальчик Женя отвезли молчаливого Фархада на личном автомобиле Игоря Петровича в поликлинику. Мальчик Женя несколько часов водил калеку по кабинетам от одного специалиста к другому, то униженно умоляя других пациентов пропустить их без очереди, то споря и требуя, а то и жалуясь администрации поликлиники. Он сам помогал врачам и медсестрам раздевать-одевать больного, водил на обследования, дожидался, когда оформят все нужные документы, словно это был его близкий родственник. А ненавистный вертухай терпеливо ждал в машине.
После посещения поликлиники Фархад три дня отлеживался, медленно приходя в себя. Ему назначили уколы, и теперь каждый день из поликлиники приходила молоденькая медсестра, почти девочка, быстро делала болючий укол и убегала, словно боялась этого странного молчаливого человека. А Михайловна принесла ему новые костыли, легкие, удобные, из какого-то особого металла.
– Это от мужа остались. – словно извиняясь, произнесла Михайловна, – Он уже год как умер (царство ему небесное!), а хорошая вещь лежит. А чего, думаю, лежит без дела? Пусть другому человеку пользу приносит.
От уколов в ногах вроде как силы прибавилось, а с новыми костылями передвигаться по коридору стало значительно легче. Теперь Фархад не проводил целый день, лежа в кровати от завтрака до обеда, и от обеда до ужина, а ходил смотреть телевизор, что стоял в большом просторном холле, иногда брал какую-нибудь книгу с полки книжного шкафа и листал ее. Читать он не любил, но полистать книжку было приятно, особенно если в ней были картинки. Пару раз в неделю приходила молодая женщина – психолог и проводила с местными уродами коллективные занятия. Фархад из любопытства присутствовал. Глядя на психологиню, он понял, что еще не всех дураков в славной ночлежке пересчитал. Странная тетка рассаживала местных обитателей в кружок и заводила с ними душеспасительные беседы. Фархад в беседах не участвовал, только наблюдал со стороны, молча удивляясь или посмеиваясь.
***
Он уже начал привыкать к такой жизни, когда, месяца два спустя к нему подошел мальчик Женя и протянул ему странный предмет: цветной пластмассовый прямоугольник.
– Фархад, – сказал мальчик, – невзирая на трудности, мы все-таки оформили вам пособие по инвалидности. Теперь каждый месяц вам будут переводить деньги вот на эту банковскую карту. Пойдемте, сходим к банкомату через дорогу, я научу вас пользоваться картой. А документы об инвалидности у Натальи Ивановны в кабинете.
Фархад стоял, тяжело опираясь на костыли, и тупо смотрел на карточку в своих руках.
– Пойдемте! Банкомат находится всего в пятидесяти метрах отсюда, – потянул его за рукав мальчик Женя.
– Зачем мне это? – спросил Фархад.
– Как зачем? Теперь у вас будут свои деньги. На всякие нужды, на лекарства. Разве вам не нужны деньги?
Фархад задумался. Он собирался умирать, а зачем деньги умирающему? Он держал в руках карточку, и в глубине его души поднималась злость. Злость на мальчика Женю, на пособие по инвалидности, на весь этот дом, полный ненормальных людей. Маленький пластмассовый прямоугольник огнем жёг ему руку. Фархад с отчаянием понял, что умереть спокойно теперь не получится.
– Пошли! – зло произнес он и, стуча костылями, направился к выходу из ночлежки.
Мальчик Женя долго и терпеливо обучал Фархада пользоваться банкоматом. Фархад даже немного повредничал, прикинувшись совсем тупым, хотя почти сразу понял, как обращаться с банковской картой. Он все ждал, что сопливый юнец не выдержит и сорвется на глупого инвалида, но не дождался.
– Давайте снимем какую-то сумму – предложил Женя, – Сколько вы хотите снять?
– Двести восемьдесят девять рублей – не задумываясь, ответил Фархад.
– Банкомат выдает только круглые суммы. Пусть будет триста рублей. – И нажал кнопку. Из щели автомата выскочили три хрустящие купюры.
Фархад забрал деньги и, процедив сквозь зубы «Спасибо», вернулся в ночлежку. Он расположился в старом продавленном кресле в холле, прислонив костыли к подлокотнику, и растерянно вертел в руках банковскую карточку. Он осторожно проводил кончиками пальцев по закругленным углам, по выбитым на гладкой поверхности цифрам и буквам, словно слепой, изучающий текст, написанный азбукой Брайля, и чувствовал себя динозавром, доисторическим ящером, неизвестно как оказавшемся в 21-м веке. И все в этом мире было для него чужим, незнакомым и непонятным. Наталья Ивановна, проходя мимо, даже замедлила шаг и затаила дыхание, чтобы не помешать, не нарушить то важное, что происходило в душе Фархада, внутренним чутьем уловив значимость момента. Уж очень необычным было выражение лица ее подопечного. Взгляд черных восточных глаз был устремлен куда-то сквозь пространство и время, и казалось, что в его душе рушились и возрождались из пепла неведомые миры.
Просидев так часа два, Фархад очнулся от своих дум и, тяжело опираясь на костыли, отправился в кабинет начальницы.
– Наталья Иванна, – произнес он, – Я вам деньги принес.
Фифа подняла от вороха бумаг на столе удивленные миндалевидные глаза за стеклами элегантных очков.
– Какие деньги?
– Двести восемьдесят девять рублей, за лекарства.
– Да, бог с ними, с деньгами, Фархад! – легко отмахнулась она рукой с лакированными ногтями и снова обратила взор свой к бумагам. Но Фархад не собирался отступать и протянул хрустящие купюры.
– Не стоило, – продолжала упорствовать фифа, хотя в голосе ее он уловил нечто похожее на смущение.
– Не люблю быть должным! – с нажимом произнес Фархад и положил деньги на стол, – И банковскую каточку я прошу вас оставить у себя. А то местные уроды сопрут.
– Хорошо. Банковскую карту я уберу в сейф, – вздохнула Наталья Ивановна, подчинившись его упорству. – Если вы захотите снять деньги, просто скажите мне.
Фархад кивнул и вышел из кабинета.
***
Спустя месяц Наталья Ивановна вызвала к себе Фархада и с радостью сообщила, что ей удалось устроить его в дом инвалидов.
– Я сегодня разговаривала лично с главным врачом. Правда, пришлось дойти до Комитета по здравоохранению города, чтобы получить для вас направление, но главное результат! – объявила заведующая с торжествующей улыбкой победителя, выигравшего большое сражение. – Место, Фархад, очень хорошее, за городом, вокруг парк, свежий воздух, рядом озеро. Говорят, там даже рыбу местные обитатели ловят! – в красках расписывала Наталья Ивановна, словно и сама не отказалась бы пожить в таком замечательном месте. – Но, самое главное, там вас будут лечить. Так что за вашу дальнейшую судьбу я теперь спокойна!
Фархад с удивлением смотрел на эту красивую, ухоженную женщину и не понимал… Всей его жизнью выстроенная, вполне логичная структура мира разваливалась на части, на разрозненные куски. И причиной этого крушения были слова Натальи Ивановны, смысл которых не доходил до сознания Фархада. Наконец степень непонимания достигла своего апогея, и он не выдержал:
– Скажите, Наталья Ивановна, зачем вы это все делаете?
– Что именно? – округлила глаза фифа.
– Вот это все! Возитесь тут со всеми нами, оформляете пенсии, пособия, восстанавливаете документы, лечите, устраиваете судьбу… Кому все это нужно?! Ведь мы же – подонки, отбросы общества! Бомжи, алкоголики, бывшие заключенные, воры и убийцы… Нормальные люди от нас шарахаться должны! Да нас всех надо собрать и в газовую камеру, как это делали фашисты!
– Но, мы же не фашисты, Фархад, – запинаясь, попыталась возразить фифа, – И говорить так о людях, это не правильно…
– А тратить деньги честных налогоплательщиков на нас, уродов, правильно? Выбивать направление в хороший дом инвалидов бывшему зеку с 40-летним стажем, это правильно? – голос Фархада звенел от напряжения и долго сдерживаемых эмоций.
– Правильно… – промямлила Наталья Ивановна, растерянно захлопав длинными ресницами за стеклами элегантных очков, из-за чего ее глаза сразу стали беззащитными.
– Вам же за это больших денег не заплатят. Тогда почему?! Объясните мне!
Фархад, видимо, перегнул палку, и обычно сдержанная и доброжелательно-вежливая заведующая в какой-то момент собралась и отразила атаку.
– Почему? – спросила фифа, сузив миндалевидные глаза. – А вы (не только лично вы, но и все обитатели этого приюта) не пробовали спросить у ваших матерей, почему они вас на свет родили? Что бы вы гробили свою жизнь? Нет, каждая мать желает своему ребенку добра и счастья! Вы же как дети, глупые, упрямые, непутёвые дети, разрушаете себя, уничтожаете! И вот теперь жалкие, больные, никчёмные, жаждете наказания? Убить вас за это? Слишком многого хотите! – Наталья Ивановна, раскрасневшись и сжимая холёные руки в кулачки, выпаливала в лицо Фархаду, – Учитесь нести ответственность за свою жизнь, учитесь исправлять ошибки, смягчать ту боль, которую причинили своим близким! А вы, не важно, сколько вам лет, сорок или семьдесят, все равно остаетесь безответственными, жестокими детьми! Когда же взрослеть будете?
Наталья Ивановна глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и, не взглянув на остолбеневшего от ее слов Фархада, подошла к окну.
– Что это я разошлась? – уже спокойнее спросила она саму себя, – А вообще у каждого, наверное, есть свои причины для милосердия. Я мужа потеряла в 25 лет. Он был офицером и погиб в Афганистане. Сына растила одна, разрывалась на двух работах. А он вырос и связался с плохой компанией, стал наркоманом. Я боролась за него пять лет! Ох, Фархад, вы даже не представляете, как я за него боролась! – голос ее дрогнул, а в горле у Фархада застрял ком. – Но все было напрасно. Он умер от передозировки наркотиков семь лет назад. Я не смогла помочь собственному сыну, понимаете?! Там, глубоко, – она постучала сжатым кулаком по груди, – сидит неисцелимое чувство вины. Может быть, эта вина и движет мной? Не знаю… Зачем я все это вам рассказываю? Глупо…
Она бросила на Фархада мимолетный взгляд и отвернулась, смутившись, но он успел заметить в миндалевидных глазах влажный блеск. И тут Фархад прозрел: перед ним стояла никакая не фифа с неустроенной личной жизнью, а красивая, сильная, несломленная никакими бедами женщина, женщина, достойная того, чтобы рядом с ней был не просто мужчина, и даже не Мужчина с большой буквы, а настоящий герой, готовый ради нее на подвиги.
Наталья Ивановна задумалась на несколько секунд, пожала плечами, а потом заговорила уже совсем другим, официальным голосом:
– Фархад, забудьте все, что я вам тут наговорила! Давайте сосредоточимся на главном. А главное то, что теперь у вас будет дом, где вас будут лечить, где вы будет чувствовать себя человеком. Так что готовьтесь к переезду на новое место жительства! Машину я заказала на пятницу после обеда.
Фархад кивнул и молча вышел из кабинета, сокрушенно думая, что жизнь устроена несправедливо. Нет больше настоящих героев в жизни, перевелись. Остались только слабаки и уроды.
***
В пятницу утром Фархад подошел, попросил у заведующей ночлежкой свою банковскую карту и отправился к ненавистному вертухаю Игорю Петровичу
– Петрович, дело есть! – веско произнес он, приоткрывая дверь дежурки, и бывший вертухай удивленно приподнял бровь.
– Какое дело?
Фархад приблизился к нему вплотную и что-то таинственно зашептал на ухо. Игорь Петрович сначала слушал с недоверием, а потом закивал головой и заулыбался.
– Хорошо, Фархад, с этим я тебе обязательно помогу.
Михайловна направилась в столовую, чтобы взять кое-что по своим хозяйственным нуждам. Но, к ее удивлению, дверь в столовую была закрыта. Вообще-то никаких замков на дверях, кроме душевой и туалета, в ночлежке не полагалось. Значит, дверь кто-то держал изнутри. Она постучала и прислушалась. Никто не открыл, но за дверью что-то происходило. Доносились приглушенные голоса, непонятная возня.
Михайловна заволновалась (мало ли что могут выкинуть их подопечные!) и отправилась за подмогой к начальству.
– Наталья Ивановна, в столовой происходит что-то непонятное, – доложила она испуганным голосом. Заведующая взглянула на нее встревожено и отложила в сторону служебные бумаги.
– Пошли! – и они вдвоем отправились в столовую.
Коридор был пуст. Обычно в это время дня местные обитатели уже готовились к обеду, ходили из спальни в спальню, включали телевизор в холле, чтобы посмотреть дневной выпуск новостей, выходили покурить на улицу. А тут ночлежка как вымерла! Наталья Ивановна подошла к двери в столовую и сначала прислушалась, а потом решительно толкнула дверь. Та с готовностью распахнулась…
На столах, покрытых белыми простынями (в ночлежке скатерти не водились), стояли два огромных, роскошных торта, украшенных экзотическими фруктами, и все, что требовалось для чаепития. Наталья Ивановна растерянно и удивленно обвела глазами собравшихся в столовой подопечных. Их лица трудно было назвать красивыми, но сегодня в их глазах светилось что-то доброе и светлое. Наталья Ивановна не успела спросить, что все это значит, как раздались аплодисменты. Бомжи, алкоголики, бывшие зеки стоя аплодировали! А впереди всех, повиснув на своих костылях, улыбался, сверкая черными восточными глазами, Фархад.
– Что все это значит? – растерянно спросила Наталья Ивановна.
– Это для вас, для всех вас! – запинаясь ответил Фархад, не мастак он был разговаривать. – Сегодня я уезжаю. Вот, захотелось подсластить вам жизнь немного на прощание.
В душе было так много всего, но больше привычный к молчанию язык не захотел повиноваться своему хозяину и Фархад бессильно махнул рукой.
– Спасибо… – лица обеих женщин зарозовели от смущения.
– Но это еще не все!.. Петрович, заноси! – крикнул Фархад и в дверях появился Игорь Петрович с двумя большими букетами цветов.
– Вот так вот, Наталья Ивановна, – произнес ей на ушко Петрович, вручая букет, – Не ожидали такого? Фархад меня сегодня с утра пораньше попросил помочь устроить вам праздник!
– От Фархада никак не ожидала! – ответила, улыбаясь, Наталья Ивановна, принимая букет.
***
Уезжая в машине, Фархад долго смотрел сквозь заднее стекло, как удаляется светлый одноэтажный домик с решетками на окнах, перед входной дверью которого шеренгой выстроились холёная заведующая Наталья Ивановна, добрая пожилая Михайловна, юрист мальчик Женя и бывший вертухай Игорь Петрович. Фархад смотрел на них и долго не мог понять, почему стекло мокрое, если на улице нет дождя? Пока не провел ладонью по лицу и не обнаружил мокрые соленые капли, текущие по щекам. Старый одинокий волк не знал, что такое слезы…
