Дарья Михайловна Присташ
Улыбка из далёкого прошлого
– Почему бы тебе не убраться отсюда? – Я понял, что он хотел задать этот грубый вопрос как можно надменнее, но у него не вышло. Последние искорки смеха в его голосе бесследно исчезли, а пустота вернулась вновь. Я был в растерянности.
– Над чем это вы так безудержно смеялись? Давно я не слышал вашего смеха, – Я вновь попытался начать разговор как можно добродушнее.
– Я? Смеялся? Дружок, ну и покажется же такое…
– Да нет же, я точно слышал ваш смех! – Изо всех сил я старался не переходить на крик, но возмущение в моём голосе слышалось всё отчётливее, всё яснее, – Почему вы это отрицаете? Вы прячете что-то запрещённое?
– Абсолютно ничего. А ты впредь постарайся не докучать людям, приходя к ним домой без какого-либо предупреждения. Будь добр, оставь меня в покое.
Хирург не то чтобы с хлопком, но с некоторой силой закрыл дверь, выпроводив меня в мрачный и холодный подъезд. Больше стучаться я не намеревался. Недовольным взглядом я в последний раз скользнул по двери Виктора Ивановича и вышел из подъезда в сторону своего дома. Не ночной свежий воздух наполнял мои лёгкие, а темнота, такая скользкая и прохладная, что мурашки пробирали до самой спины. Я не обладал хорошим зрением с самого детства, но смог увидеть отдалённые мигающие огоньки в небе – звёзды. Я замедлил шаг, затем остановился совсем, запрокинул голову, практически расслабляя шею. Я не мог до конца осознать, что в буквальном смысле вижу прошлое, смотрю на эти звёзды, вглядываясь до боли в глазных мышцах. Видеть прошлое. Скорее всего, этих удивительных громадных небесных светил уже не существует, а я, как бывалый путешественник во времени, могу любоваться ими чуть ли не каждую ночь. Космос – крайне загадочная штука.
***
– Да что же вы как черепахи?! Шевелитесь! – Голос Виктора Ивановича было не узнать, настолько громким и грубым он был в тот миг. Медсёстры, еле поспевая за ним, везли светловолосого мальчика с кукольными ресницами, худощавого, с длинными ногами. Точнее с тем, что от них осталось после невообразимо страшной аварии недалеко отсюда. Казалось, нижние конечности тоже превратились в кукольные, они совсем не хотели шевелиться, в то время как движения хирурга были всё резче и проворнее. Мальчик был доставлен в хирургический кабинет и перенесён на стол.
– Помимо самих конечностей повреждён сегмент спинного мозга, сигналы не поступают в нижнюю часть тела! Но мы ещё можем это исправить!
Такую тонкую работу я не выполнял очень давно, и всё же, самую трудную часть взял на себя Виктор Иванович. Ох, и смелый же человек! По его лицу почти невозможно было прочесть хоть что-то, но в этот раз мне особенно не понравилась его сложившаяся складка между густыми бровями. Она говорила не о сосредоточенности или уверенности, а скорее о мольбе, исходящей из самого сердца этого человека, немом крике, застывшем где-то в груди. Очень тяжёлый случай.
Проходили часы, люди в коридоре сновали взад-вперёд, но никто из нас так и не посмел выйти из кабинета. Все молча ждали, нависая над хрупким телом так, чтобы не заслонять Виктору Ивановичу свет.
– Он будет ходить! Он у меня ещё побегает босиком по траве, вот увидите!
Мы сомневались. Мы сомневались, несмотря на того, кто сейчас без отдыха крутился у хирургического стола. На внутренней стороне моих ладоней уже образовывались четыре тонкие полоски. Но полоска терпения уже порвалась окончательно. Самой уверенной походкой, которая только могла быть у такого человека, как я, я снова надел перчатки, подошёл к столу, взял нужные инструменты. Во взгляде главного хирурга смешались отчаяние и злоба, я почувствовал это своей спиной. И всё же, Виктор Иванович отошёл. Я принялся за работу.
