Дарья Кочерова
Золотой век предательства. Огни Хякки Яко
Глава 3. Уми
Несмотря на заверения Тэцудзи, что никто не обратит на него внимания, пока он будет околачиваться рядом с кабинетом главы клана, Уми всё равно было тревожно. Даже с того места, где она скрывалась до прихода обезьяна, в тоне отца ясно слышался гнев.
Не желая нарываться на неприятности, Уми вернулась в дом и затаилась на лестнице. Когда Ёсио выйдет из кабинета – а в том, что отец разговаривал именно с ним, сомнений не было, слишком хорошо Уми знала голос старого друга, – тогда-то она его и подловит. И узнает, что вообще, демоны его раздери, происходит.
Долго ждать не пришлось. Зашуршали раздвижные двери, и в коридоре показался Ёсио. Медлить было нельзя. Уми сбежала с лестницы, схватила его за руку и потащила за собой.
– Что…
– Тсс! – шикнула Уми.
Они выскочили на веранду, с которой открывался вид на задний двор и часть сада. Уми опустилась на колени и выудила из-под веранды две пары поношенных сандалий: их обычно держала здесь прислуга на тот случай, если нужно быстро обуться и выйти из дома не через прихожую. Убедившись, что никого поблизости нет, Уми повела Ёсио вглубь сада. Они спрятались за разросшимся деревом камелии, где их до поры точно никто не заметит.
Лишь теперь Уми удалось как следует рассмотреть Ёсио, и от увиденного у неё защемило сердце. Парень был бледнее обычного, под глазами залегли тёмные тени. Голову обхватывала свежая повязка, полностью скрывая волосы – лишь на лоб выбилась тёмная прядка. На макушке багровело пятно: кто бы ни оглушил Ёсио, он сделал это исподтишка, со спины.
Она много чего хотела ему сказать, пока поджидала в доме, но сейчас все заготовленные слова разом вылетели из головы, словно их сдуло налетевшим с реки ветром. Уми вдруг некстати вспомнила, как Ёсио обнял её тогда, в балагане. Его тепло чувствовалось даже через одежду…
Ёсио нарушил молчание первым. Его непривычно побелевшие губы искривила болезненная усмешка:
– По глазам вижу, что всё знаешь уже. Извиняться не буду – словами тут ничего не исправить.
Его нарочито спокойный тон задел Уми. Ёсио больше не смотрел на неё, и она не могла понять, что он чувствует на самом деле.
– Что они решили? – наконец сумела выдавить из себя Уми, и поразилась тому, как чуждо прозвучал собственный голос – будто бы принадлежал и не ей вовсе.
– Оя… кхм, твой отец убедил руководство клана заменить казнь изгнанием, – он попытался скрыть за кашлем оговорку, а Уми лишь крепче сжала край рукава. Хотелось встряхнуть Ёсио за грудки или крепко врезать – сделать хоть что-нибудь, лишь бы он объяснил, зачем…
Но поднявшаяся в груди ярость остыла так же быстро, как и появилась. Уми потёрла лоб, дав себе время, чтобы вернуть самообладание. Она не могла не признать, что Ёсио прав: не стоило даром сотрясать воздух. Решения, принятые руководством клана, нельзя оспорить. Если ты не хочешь стать следующей жертвой.
– Спасибо, – вдруг проговорил Ёсио и улыбнулся – почти так же, как раньше. Почти. Никогда прежде во взгляде старого друга Уми не замечала столько вины и печали. – Я и не надеялся, что встречу тебя сегодня…
Он осёкся. Должно быть, хотел сказать что-то ещё, пытался подобрать слова.
Та ночь в балагане и впрямь изменила каждого из них. Раньше Ёсио всегда говорил то, что было у него на уме. Никогда ещё повисшая между старыми друзьями тишина не казалась столь тяжёлой. Она словно отдаляла их друг от друга, уносила, как безжалостное течение реки Ито.
– Мне нужно идти, – Ёсио понизил голос почти до шёпота. – У тебя будут неприятности, если кто-то увидит нас вместе.
К глазам подступили слёзы, и Уми крепко зажмурилась, чтобы отогнать их. Достаточно слабостей для одного утра. Пускай Ёсио больше не часть клана Аосаки, он долгие годы был её другом.
Слёзы не украшают прощание, а делают его лишь тяжелее.
– Береги себя. – Уми хотела потрепать Ёсио по плечу, но в самый последний момент отвела руку и заправила выбившуюся прядь волос под повязку.
Ёсио, похоже, разгадал её манёвр, но ничего не сказал. Лишь улыбка его стала чуть теплее, а глаза заблестели с той же лукавой хитрецой, что и прежде.
– Я привык доверять своему чутью и потому не прощаюсь. Есть у меня отчётливое ощущение, что мы ещё встретимся.
Он не стал дожидаться ответа, а Уми не удерживала. Лишь провожала взглядом до тех пор, пока Ёсио не скрылся за углом дома, и только после этого позволила себе навалиться всем весом на ствол камелии и прикрыть глаза.
Шершавая кора неприятно царапнула кожу, но Уми было всё равно. Тёплый древесный запах не успокоил, а лишь разбередил тоску, стянувшую грудь тугим узлом.
Когда слезинка скатилась по щеке и утонула в прожилках тёмной коры, прямо над головой Уми что-то зашуршало.
– Щекотно!
Уми спешно вытерла щёку рукавом и подняла глаза. Из густой листвы на неё уставилась любопытная мордочка ёкая – по-видимому, духа этого дерева.
– Подслушивать нехорошо, – проворчала Уми, невольно повторив недавние слова обезьяна Тэцудзи.
– Я тут живу вообще-то, – надулся ёкай. – Нашли бы другое место, если так хотели поболтать наедине…
Дух всё говорил и говорил, но Уми уже не вслушивалась в его ворчливое бормотанье. На неё вдруг снова навалилась слабость – похоже, сказывалось колдовство ведьмы Тё.
– Эй! – громкий окрик ёкая заставил Уми вздрогнуть. – Не дерево, а проходной двор какой-то! Что ты-то здесь забыл, лохматый?
Уми снова задрала голову. На одной из веток сидел Тэцудзи. Глаза обезьяна, и без того огромные, теперь были круглыми, как плошки. К груди он прижимал какие-то бумаги, перевязанные лентой.
– Что это с тобой?
– Н-ничего. Я, знаешь ли, в полном порядке, да.
Уми искренне в этом усомнилась, но допытываться пока не стала. Она вдруг осознала, что голодна. И хотя до обеда было ещё далеко, стоило наведаться на кухню и попытаться раздобыть какой-нибудь снеди.
Как и ожидалось, от предложения перекусить Тэцудзи отказываться не стал. А доносившиеся с кухни аппетитные запахи заметно ободрили его, и он окончательно успокоился. Но свою ношу из лап так и не выпустил и вздрагивал от малейшего шороха.
Вывод напрашивался сам собой: эти бумаги обезьян стащил. Но Уми не спешила ловить его на воровстве. Тэцудзи никуда от неё не денется – как и присвоенное им добро.
Они обосновались в чайной, в тот час там было пусто. Одна из служанок пришла с подносом, на котором стояли чайник с двумя пиалами и небольшое блюдо с онигири. При виде еды Тэцудзи оживился, и служанка замерла у порога – видимо, хотела посмотреть, как обезьян будет есть. Но Уми отослала её. Не хватало ещё, чтобы кто-то подслушал, как она разговаривает с животным! Утреннее бегство и купание в реке и так, должно быть, породило достаточно сплетен, которые прислуга не устанет обсуждать ещё долго. Так что не стоило давать пищу для новых пересуд.
Когда служанка скрылась в коридоре, Уми последовала примеру Тэцудзи и воздала должное онигири. Они оба были голодны, и вскоре блюдо опустело.
– Ну, теперь рассказывай, что тебе удалось узнать, – потребовала Уми, пока разливала чай по пиалам.
– Не так уж много, беседа у них вышла короткой. – Обезьяну едва удалось сдержать зевок, и он прикрыл рот лапой. – Уж не знаю, с кем твой отец разговаривал в таком тоне, но он велел этому человеку убираться из города завтра же, как начнётся Обон.
Подумать только, уже завтра… Время пролетело быстрее облаков, что ветер гонит к западу. Похоже, Ёсио не стал говорить о точной дате своего отъезда, чтобы не доставлять ей ещё больших огорчений. Он знал, как трепетно Уми относилась к Обону. Как любила помогать Томоко готовить поминальные блюда, чистить и украшать домашний алтарь, надевать тонкое летнее кимоно, в котором можно танцевать до самой темноты, пока не начнут зажигать жаровни и фонарики у каждого дома, чтобы духи предков смогли отыскать дорогу из Страны Корней.
Но завтрашнее празднование Обона обещало стать самым печальным на памяти Уми. Свадьба её оказалась сорвана, жениха изгнали из города, да и сам Ганрю ещё толком не успел оправиться после буйства сумасшедшей ведьмы Тё. В этом году имён на поминальных табличках в храмах станет значительно больше. Словно страшный мор прошёлся по округе…
– Но это ещё не всё, – продолжил Тэцудзи, и беспокойство в его тоне заставило Уми поднять взгляд. – Я кое-что нашёл.
С этими словами он положил на столик связку писем.
– Только не говори, что утащил их из кабинета отца, – тяжело вздохнула Уми, осознавая, чем это может грозить.
– Так вышло, – хмыкнул обезьян, пряча глаза. – Я лишь хотел посмотреть тайник, а потом услышал, как кто-то идёт. Ну и… в общем, вот.
Уми смотрела на письма так, словно вместо них на столе извивался клубок ядовитых змей. Демоны Хякки Яко! Если отец узнает, что они стащили письма – да ещё из его тайника, – им конец. Следовало как можно скорее вернуть их обратно, пока никто ничего не заметил.
Но Уми медлила. Другой возможности заглянуть в переписку могло больше не представиться. Вдруг её содержимое хоть как-то поможет пролить свет на случившееся в тот год, когда исчезла мать?
Неспроста отец держал письма подальше от чужих глаз, да ещё и в тайнике. Значит, они были важны. И… к демонам всё! Слишком долго она добивалась правды, чтобы теперь отступить.
Решившись, Уми протянула руку за стопкой и развязала ленту.
– Будь настороже, – бросила она Тэцудзи. – Если услышишь чьё-то приближение, дай знать.
Уми решила положиться на чуткий звериный слух – человеческий ему явно во многом уступал, а рисковать было нельзя. Обезьян кивнул, глаза его засверкали ещё ярче, будто бы от едва сдерживаемого любопытства. Он подобрался к Уми поближе и уселся у неё под боком, без всякого стеснения заглядывая в первое письмо.
– Что? – с самым невинным выражением лица отозвался Тэцудзи, когда Уми строго кашлянула у него над ухом. – У подданных империи Тейсэн не должно быть тайн от своего будущего правителя.
Спорить с ним было некогда – в любой момент их могли прервать, – и потому Уми сосредоточилась на письмах. Всего их оказалось четырнадцать, и написаны они были одним и тем же изящным незнакомым Уми почерком. Иероглифы ровными столбцами выстраивались на листе, словно крепкие бамбуковые побеги. Содержимое писем оказалось пугающе схожим: «Все условия договора соблюдены точно в срок. Пленник жив. Жду подтверждения не позднее одной луны с момента получения сего». Именной печати не было – лишь в нижнем углу каждого послания Уми обнаружила странный узор тушью, отдалённо напоминавший мотылька.
И прямо поверх этого узора темнели отпечатки человеческого пальца.
– Жуть какая, это же кровь, – поморщился Тэцудзи, обнюхав самое первое письмо. Похоже, оно было получено последним, и потому запах ещё не до конца выветрился. – Твой отец что, связался с какими-то колдунами?
– Кровь может быть не его, – пробормотала Уми, всё ещё просматривая каждое из писем. Вдруг она что-то пропустила?
– Его-его, точно тебе говорю.
Уми ничего на это не ответила. Она была так огорошена прочитанным, что не могла толком ухватиться ни за одну из одолевавших мыслей. На ум будто сами собой пришли слова каннуси Дзиэна, которые он произнёс, как только узнал о поразившем Уми проклятии: «На крови оно завязано, и только кровью смоется…»
Она вздрогнула и отложила письмо. Сан рассказывал, что Рюити Араки, нанимавший духов на службу в балаган, просил их подписаться кровью, если они не хотели называть свои настоящие имена. А немногим позже в балагане пролилась настоящая кровь – она стекала с бледной маски ведьмы, сочилась из про`клятой метки…
Когда воспоминания о пережитом отразились настоящей болью в предплечье – столь знакомой и пугающей одновременно, – Уми тихонько охнула и прижала похолодевшую ладонь прямо на то место, где под рукавом рубахи остался шрам в виде иероглифа «проклятие». Метка больше не пульсировала, как живая, – теперь она была такой же мёртвой, как и лик маски госпожи Тё, Уми чувствовала это. Но что-то всё-таки пробудилось в ней – похоже, остаточные следы колдовства, о которых рассказывали каннуси Дзиэн и Ямада.
Нечто злое и тёмное, что, возможно, теперь останется с нею навсегда.
Тэцудзи был поглощён изучением писем и потому не заметил резкой перемены в настроении Уми. Когда боль в предплечье окончательно затихла, она снова вернулась к размышлениям.
Уми не могла поверить, что отец и впрямь связался с каким-то колдуном. Зачем ему это? Он же никогда не верил ни в духов, ни в магию. Много лет Итиро Хаяси даже не желал поверить в дар собственной дочери! Что же заставило его переменить своё мнение?
Какая-то смутная догадка мелькнула на краю сознания. В памяти возникли видения, которые показали этим утром речные сущности. Странные слова матери, её слёзы и обещание, которое она взяла с О-Кин, чтобы та защищала Уми…
Четырнадцать лет назад Миори Хаяси сбежала из дома, не сказав никому ни слова. Четырнадцать писем лежало на столе перед Уми.
Слишком много странностей происходило вокруг в последние дни, чтобы счесть их все простым совпадением.
Тэцудзи вдруг встрепенулся и повернулся к раздвижным дверям.
– Кто-то идёт, – прошептал он.
Уми бросилась складывать письма, уже не особенно заботясь соблюдать тот порядок, в котором они изначально лежали. Хотя руки её чуть дрожали, в сердце с каждым мигом всё крепче становилась решимость.
Нужно прямо спросить отца о том, что происходит и как он во всём этом замешан. Письма станут хорошим подспорьем, чтобы доказать: Уми настроена серьёзно и ни за что не отступит.
Теперь уже и она слышала в коридоре знакомую тяжёлую поступь отца. Уми перевязала письма лентой и спрятала их в рукаве ровно в тот миг, когда с шорохом разъехались раздвижные двери.
– Так и знал, что застану тебя здесь. – Отец не улыбался, но в голосе его слышалась теплота.
Когда он опустился за низенький столик прямо напротив Уми, она с горечью отметила, что выглядел отец немногим лучше Ёсио. Те же следы бессонницы под усталыми, запавшими глазами, та же бледность, делавшие родное лицо совсем чужим и непривычным. Томоко говорила, что его ранили в балагане…
Но расспросить отца о самочувствии Уми не успела, он заговорил первым:
– Прости, что не смог поговорить с тобой раньше. Думаю, ты уже наслышана о том, что случилось. Со времён разборок с кланом Ямамото у нас не намечалось такого… веселья. А я уже, как выяснилось, стал слишком стар для всего этого.
Он устало поморщился и потёр виски, будто его одолевала головная боль. Лишь теперь Уми заметила повязку на его руке – и отсутствовавший мизинец, на месте которого на бинтах проступило буроватое пятно засохшей крови.
От неожиданной догадки Уми пробрала ледяная дрожь. Любое неповиновение клану могло смыться только кровью. А кровь главы Аосаки-кай была слишком ценна – ценна настолько, что лишь благодаря ей казнь предателя могли заменить изгнанием.
От отца не укрылась перемена в её настроении, но он поспешил спрятать покалеченную кисть в рукав и не произнёс ни слова. А Уми не знала, как подступиться к нему с вопросом, почему он это сделал.
Должно быть, и впрямь дорожил Ёсио как родным, раз согласился пойти на такое.
– Что теперь будет? – только и смогла прошептать она. Украденные письма будто жгли кожу. Уми с трудом сдерживалась, чтобы не пошевелить рукой – шорох бумаги мог выдать её раньше времени.
– Ничего хорошего, во всяком случае, пока, – хмыкнул отец. – Горожане в ярости. Клан Аосаки потерял два десятка убитыми. «Толстый тануки» едва не сгорел, и это только начало. До Обона нам удалось усмирить гнев людей: пока они провожают погибших в последний путь, им будет не до нас. Но потом они придут, и нам придётся держать ответ перед всем городом за то, что произошло в балагане.
– Но ведь это всё ведьма! – горячо воскликнула Уми. – Нужно рассказать им правду о том, что случилось: как она обрела власть над разумом людей и заставила сражаться против вас…
– Сначала её нужно поймать. – Отец отвёл взгляд, и девушке это не понравилось. Неужели одно лишь упоминание о госпоже Тё заставило отца так занервничать?
– Но нам и без того есть кого судить. Её помощник Араки крепко увяз во всём этом деле. И лишь то, что он в конечном итоге выступил на нашей стороне, помешало тайной полиции казнить его на месте.
Насмешливый и такой знакомый взгляд. Дорогое, расшитое журавлями хаори. И свист цепи, рассекающей мрак…
– Но его всё равно ждёт смерть, – пробормотала Уми.
– Да. Тайная полиция установила, что Рюити Араки оказался тем самым поджигателем святилищ, который не давал нам покоя.
– Где его держат?
Похоже, волнение в голосе дочери насторожило Итиро Хаяси, потому как он поднял на неё тяжёлый взгляд.
– Почему ты спрашиваешь?
Уми с трудом сглотнула вставший поперёк горла ком – и слова вдруг полились потоком, сдерживать который у неё больше не осталось сил.
– Я знаю его настоящее имя. Знаю, кто он такой. У дядюшки Окумуры я нашла семейный портрет, на котором он изображён вместе со своей покойной супругой и… сыном, Дзёей. Не думайте, что по прошествии стольких лет я его забыла. Он был очень дорог мне, и потому я сразу узнала его, как только увидела в балагане, – пускай он и представился другим именем.
Ни один мускул не дрогнул на лице отца. Лишь глаза стали темнее, чем Уми когда-либо доводилось видеть.
– А сегодня вдруг вернулась она, – неумолимо продолжала Уми, чувствуя, как глаза предательски защипало. – И вы позволили ей снова переступить порог этого дома. Сохранили её возвращение в тайне, словно не было этих четырнадцати лет. Словно вы уже забыли, что она предала нас!
– Миори была и остаётся твоей матерью, как и моей супругой, – низкий голос отца раскатился по комнате, заполнив собой каждый уголок. – Она имеет такое же право находиться в усадьбе Хаяси, как и мы с тобой.
Если прежде Уми поёжилась бы от строгости, сквозившей в тоне отца, то теперь ей хватило смелости упрямо сжать кулаки и вздёрнуть подбородок.
– Тогда объяснитесь. – Ей вдруг самой стало страшно от того, как дерзко она осмелилась говорить с отцом, но остановиться уже не могла: отныне пути назад не было. – Что произошло четырнадцать лет назад, когда исчезли Дзёя и… мать? И как это связано с договором, о котором идёт речь в этих письмах?
С этими словами Уми достала из рукава украденную Тэцудзи связку и положила на стол прямо перед отцом.
С лица Итиро Хаяси разом сошли все краски. Он смотрел на письма так, будто собирался прожечь в них дыру.
– Я должен был догадаться, что рано или поздно это случится, – глухо заговорил отец. Он вдруг показался Уми таким усталым и постаревшим, что сердце её невольно наполнилось жалостью к нему. – Ты слишком на неё похожа: так же не отступишься от своего до самого конца.
Он вдруг покосился на Тэцудзи, о присутствии которого Уми напрочь успела позабыть. А обезьян всё это время тихо сидел подле неё и не издавал ни звука, ловя каждое слово.
– И звери к тебе тянутся, как и к Миори, – продолжал отец, а потом посмотрел на неё полным боли взглядом. – Томоко рассказала, что произошло этим утром. И… мне жаль. Не проходит ни дня, чтобы я не сожалел о том, что случилось…
Уми замерла, не смея даже вдохнуть. Неужели ей наконец удалось добиться своего и отец сейчас всё расскажет?
Но он замолчал, а потом вдруг залпом опрокинул пиалу с уже остывшим чаем, который не допила Уми, и поднялся:
– Что ж, теперь, когда все наши кошмары воплотились наяву, я не вижу смысла молчать. О многом ты уже догадалась сама, и… Я расскажу тебе всё, Уми. Расскажу, даю слово. Но не здесь. Разговор предстоит долгий, а времени у нас нет. Собирайся. Поговорим по дороге.
– По дороге куда? – недоумевала Уми. Отец оставил письма на столике, и, прежде чем броситься за ним следом, она снова спрятала их в рукаве.
– На гору Риндзё. Окумура завещал развеять свой прах над городом, и, разорви меня все демоны Хякки Яко, я собираюсь исполнить последнюю просьбу своего друга, чего бы мне это ни стоило!
Глава 4. Горо
Харчевня встретила его закрытыми дверями и запахом гари, который чувствовался даже сквозь стены. До Горо доходили слухи, что вчера «Толстый тануки» подожгли, но огонь удалось остановить прежде, чем случилось непоправимое.
Статуи тануки у входной двери больше не было – похоже, унесли куда-то, чтобы воинствующие горожане не расколотили глиняного духа. Люди искренне верили, что обидчивые тануки перестанут покровительствовать хозяевам места, где так неуважительно обошлись с их изображением. А памятуя о том, какими вспыльчивыми и обидчивыми порой бывали ёкаи, Горо не мог не признать, что поверья эти имели под собой самые веские основания.
Горо постучал в запертые двери, но на стук никто так и не отозвался. Тогда он заглянул в проулок, который вёл на задний двор, но и там не оказалось ни души. Лишь когда он подошёл к раздвижным дверям, откуда в прошлый раз его вывела бабушка Абэ, они чуть приоткрылись. И из полумрака раздался прокуренный и грубый голос, принадлежавший человеку средних лет:
– Монах, что ли? Чего тебе тут надо?
Холодный приём ничуть не огорошил Горо. Якудза, должно быть, опасались нового нападения, раз так затаились.
– Я пришёл к каннуси Дзиэну, – терпеливо объяснил он. Ответом ему послужило красноречивое молчание, и Горо пришлось пояснить: – Старик в священническом облачении, живёт в одной из комнат, которые сдаются наверху…
– А, понял теперь. – Сторож приоткрыл дверь чуть шире, и взору Горо предстало его осунувшееся лицо с покрасневшими от бессонницы глазами. Седые всклокоченные волосы были небрежно собраны в пучок на макушке. Левое ухо у стража отсутствовало. С одной стороны на поясе висели ножны, где покоился длинный кинжал, а с другой – кожаная кобура, из которой торчала рукоять револьвера.
– Старик ушёл на рассвете, и до сих пор нет его, – бросил сторож, не сводя с Горо полного подозрения взгляда.
По спине пробежал неприятный холодок. Этим утром дух-фонарик принёс сообщение от каннуси, где тот предлагал встретиться в «Толстом тануки». Хотя Горо знал Дзиэна не так уж давно, он всё же был уверен: каннуси не стал бы назначать встречу, чтобы потом не явиться на неё. Невольно в сердце начали закрадываться подозрения, не случилось ли с ним чего.
Но выказывать своего волнения перед якудза не стоило. Поэтому Горо постарался придать лицу самое спокойное выражение, на какое только был способен в сложившихся обстоятельствах:
– А он не говорил, куда отправился и когда вернётся?
Якудза смерил его мрачным взглядом.
– Больно много хочешь знать. Ты вообще кто такой будешь?
– Не горячись, Уэда, он наш. – Раздвижная дверь раскрылась ещё шире, и бабушка Абэ поприветствовала его слабой улыбкой.
Горо с жалостью в сердце отметил, что за те несколько дней, пока они не виделись, старушка будто бы истончилась. Задень её – и она разобьётся, как хрупкая фарфоровая пиала…
– Каннуси должен скоро вернуться, так что заходи, не стесняйся. Подождёшь его внутри, нечего на пороге стоять.
Не успел Горо сделать и шагу, как бабушка Абэ ухватила его за рукав и затащила внутрь. Что же, не всё так плохо, как ему показалось поначалу. Хватка у старушки оставалась крепкой.
– А пока можешь присоединиться к нам, мы только сели завтракать, – с этими словами бабушка Абэ увлекла Горо на лестницу, ведущую наверх.
Он начал отнекиваться: после пожара, случившегося в «Тануки» накануне, объедать старушку было попросту совестно. Но бабушка Абэ и слышать ничего не желала.
– Ты нас нисколько не стеснишь, – проговорила она и добавила, бросив внимательный взгляд на Горо: – А за каннуси не переживай. Что бы ни творилось в городе, священника никто не тронет – особенно теперь, когда наконец поймали поджигателя святилищ.
Горо не разделял уверенности бабушки Абэ, но в открытую возражать не стал. Откуда ей было знать, какая опасность могла грозить хранителю Глаза Дракона? Хотя поджигателя святилищ поймали, ведьме в белой маске удалось улизнуть. Тогда, в балагане, она показалась Горо куда опаснее Рюити Араки.
Старушка тем временем привела его в небольшую комнату, которая оказалась едва ли просторнее той, что досталась Дзиэну. Вокруг низенького столика сидели уже знакомые Горо мальчик-разносчик Сатору и ворчливый повар Фукуто. Но помимо них в комнате находилось ещё четверо мужчин бывалой наружности, которых Горо видел впервые. Судя по тому, какими мрачными и усталыми казались их лица, им этой ночью, как и одноухому Уэде, едва ли удалось сомкнуть глаза.
На приветствие Горо радостно отозвался только Сатору, остальные удостоили лишь сдержанными кивками. Но Горо это ничуть не огорчило: куда больше он порадовался порции тёплого риса с бобами да жареной рыбе, от запаха которой рот тут же наполнился слюной. Чтобы встретиться с каннуси Дзиэном, Горо покинул усадьбу Хаяси ещё до завтрака. Поэтому он был от всего сердца благодарен бабушке Абэ за приглашение к трапезе. Разговор с каннуси предстоял не из простых, и потому следовало набраться сил, пока выдалась такая возможность.
Насытившись, якудза один за другим принялись расходиться. Повар прихватил с собой порцию риса, накрытую крышкой, и затопал вниз – наверное, понёс еду тому охраннику, Уэде. Сатору то и дело бросал на Горо любопытные взгляды, но заговорить с ним не решался.
Наконец, когда они остались за столом втроём – бабушка Абэ неторопливо попивала чай из пиалы, – Сатору не выдержал:
– А я всё гадал, когда же вы к нам вернётесь…
Горо с удивлением поднял на него глаза.
– Хотел поблагодарить вас, – на одном дыхании выпалил мальчик. – Ну за то, что помогли тогда с очагом.
Горо чуть не подавился рисом. Хорошо, что Сатору хватило ума дождаться, пока все разойдутся. Вряд ли Итиро Хаяси рассказал всем своим людям, что его дочь охранял колдун.
– Не стоит, – покачал головой Горо. – Это меньшее, что я мог сделать для вас.
Бабушка Абэ пила чай с таким отсутствующим видом, будто бы её нисколько не касалось, о чём говорили под этой крышей.
– И Фукуто тоже вам благодарен, – продолжал мальчишка. – Хоть он и ворчит по большей части, но я его хорошо знаю – ему точно было приятно, что вы помогли!
– Я очень рад это слышать. Только ты никому больше не рассказывай о случившемся, хорошо? – Горо понизил голос и наклонился над столом, глядя Сатору прямо в глаза. – Сейчас в городе тайная полиция, и у нас всех могут быть серьёзные неприятности.
– Конечно, я понимаю, – заговорщически зашептал мальчик, сделав большие глаза. – От меня они точно ничего не узнают, клянусь!
Не успел Горо поблагодарить его, как внизу послышался знакомый перезвон медных колец. Горо спешно отправил в рот последний кусок рыбы и, распрощавшись с Сатору и бабушкой Абэ, выглянул в коридор.
Дзиэн медленно поднимался по лестнице. Рядом с ним, перепрыгивая через ступеньку, скакал дух-фонарик.
– О, я же говорил, каннуси, что он уже здесь! – воскликнул ёкай, завидев Горо.
– Вижу-вижу. – Дзиэн немного запыхался, но всё равно тепло улыбнулся ему. – Прости, брат мой, я припозднился.
Горо заверил, что всё в порядке, и они проследовали в дальний конец коридора. У самой комнаты их нагнал Сатору с подносом, на котором стояла порция завтрака для Дзиэна. Мальчик не удостоил стоявшего рядом духа-фонарика и взглядом – значит, тот сделался невидимым для людей, не владевших колдовством. Что ж, тем лучше. Только неудобных вопросов про ёкаев им сейчас не хватало.
Когда Сатору оставил поднос на низеньком столике, каннуси поблагодарил мальчика и вручил медный сэн из кошеля, который прятал в складках пояса. Глаза Сатору радостно заблестели, он поклонился и выскочил в коридор – быстрые шаги дробно застучали по деревянному полу.
– Где вы были, каннуси? – спросил Горо, задвинув дверь за Сатору. Но старик лишь покачал головой, дав понять, что ещё не время для откровений, и отцепил от пояса небольшой мешочек. Достав оттуда горстку храмовой земли, Дзиэн дунул на неё в сторону двери – и Горо заметил синеватый отблеск колдовства, который замерцал в воздухе.
– Ну вот, теперь нас точно никто не подслушает, – Дзиэн с довольным видом сел за столик и взялся за палочки. Горо опустился чуть поодаль, положив посох рядом.
– Бура́, – обратился Дзиэн к духу-фонарику. – Передай брату Горо всё, что тебе рассказала Уми Хаяси. Да смотри, ничего не упусти.
Имя Уми заставило сердце встрепенуться в груди, но Горо постарался не выказывать волнения. Когда он покинул усадьбу, Уми ещё не пришла в себя. Столкновение с колдовством ведьмы Тё стало для неё тяжёлым испытанием, но Горо был уверен, что её жизни ничего не угрожает – особенно под защитой О-Кин.
И всё же он тревожился за неё – тревожился сильнее, чем того требовало его временное положение телохранителя…
Дух-фонарик тем временем начал говорить, и Горо пришлось оторваться от размышлений, чтобы не упустить ни слова. Вряд ли каннуси позвал бы его в такую рань, если бы дело было пустяковым.
Рассказ духа оказался коротким, и суть его сводилась к тому, что именно госпожа Тё, ведьма в белой маске, выдававшая себя за простую гадательницу в балагане, стояла у истоков поиска Глаза Дракона. А Рюити Араки, который сжигал святилища и убил каннуси Кодо и послушника Кайри, был всего лишь её помощником.
– Но ведьму Тё так и не поймали, – пробормотал Горо.
– Не поймали, – покачал головой Дзиэн. – Она оказалась не по зубам даже тайной полиции. Но я не думаю, что она сбежала.
Горо был того же мнения. Вряд ли ведьма так просто оставит поиски Глаза. Особенно теперь, когда она точно знает, кто был его хранителем. Сожжение святилища Луноликой Радуги не оставляло сомнений в том, что колдуны-отступники, прибывшие в Ганрю под прикрытием заезжего балагана, всё-таки догадались, где был спрятан Глаз Дракона.
– Но я позвал тебя не только для того, чтобы раскрыть истинную личину врага. – Дзиэн отложил палочки в сторону и со всей серьёзностью посмотрел на него. – Мне нужно твёрдо знать, что ты решил, брат Горо. Могу ли я рассчитывать на твою помощь? Обон уже завтра, и времени на дальнейшие раздумья у нас не осталось.
Горо не нужно было напоминать об этом дважды. Он и без того все эти дни ломал голову над тем, как помочь каннуси.
И длительные размышления всё же принесли свои плоды, пускай и неожиданные.
– Кроме обители, есть ещё одно место, где можно до поры спрятать Глаз, – осторожно начал Горо.
– Где оно находится? Как далеко от Ганрю?
В тёмных глазах каннуси вспыхнула надежда, и Горо ощутил угрызения совести от того, что не может открыть Дзиэну всей правды. Это знание не поможет делу, а только всё усложнит. Теперь Горо следовало следить за каждым словом, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего.
– Далеко в горах, дорогу туда мало кто знает, – уклончиво ответил он. – Я смогу добраться туда за две недели, если по пути не случится непредвиденных задержек.
