Дарья Гущина
Забытые-2: Тишина взаймы
– А что? – Зим снова тряхнул головой и протёр слезящиеся глаза.
– Мы называем это своим солнцем, – и на моей ладони засияло лучистое солнышко. – Вроде этого, и оно в нас… как сердце. Второе сердце. Когда нам хорошо, оно горит ровно, а когда страшно – вспыхивает сильнее. И иногда спасает, а иногда сжигает. И это то, чего у людей нет. И никогда не будет. Знающий-летник – это тот, кто погрелся в лучах солнца искры, набрался жара и наплёл из него чар про запас. Я не шутила, когда говорила, что одолею любого Мудрого. И мне хватит одной вспышки. В отличие от знающих, наша сила с возрастом и опытом увеличивается. Постоянно.
– Хочешь сказать, у Забытых это есть? – к знающему наконец вернулось зрение, и он уставился на меня со скрытым страхом.
– Капли воды, соединяясь, становятся ручейками, а ручейки – лужей, озером, рекой, – я нервно покатала солнце по ладони. – Забытые накопили столько силы, что в них появилось… что-то. Мёртвое солнце. Мёртвое – потому что Забытые не сгорают в мощных вспышках, как мы. И достаточно сильное, чтобы сжечь две трети мира.
– Кто же… – Зим сглотнул. – Кто же с вами справится?.. С искрами?..
– Хвала Шамиру, старая кровь никогда не пыталась выяснить, кто сильнее и как кого одолеть, – тихо ответила я. – Мы жили дружно и всегда поддерживали друг друга. Но у каждого народа есть что-то, что поможет одолеть ту же искру. Говорящие, например, на ты с Уводящей, и если успеют позвать на помощь, если Уводящая захочет помочь, то искра сгорит, не успев вспыхнуть. А в любом безлетном раз в десять больше силы, чем в самой старой искре, и он возьмёт той же направленной мощью своего ледяного солнца.
– А… с Забытыми?.. – и знающий посмотрела на меня так, будто я знала ответы на любые вопросы.
– Мы постараемся, – я снова похлопала его по плечу. – И всё пока. На сейчас. Я хочу поискать следы тех, кто создавал Сердце. А тебе советую поразмыслить над одним замечательным свойством снега и льда – над тем, благодаря которому они искрятся в лучах солнца. Думай.
Вёртка уже ждала меня в тени противоположного столба. Я встала и последовала за верной подругой – мимо одного столба, второго, третьего, вглубь «города». Она не торопилась – значит, не нашла ничего ценного и важного. Но всё же хотела что-то мне показать.
«Башня» возвышалась в центре «острога» оплавленным свечным огарком – кособокая, в подтёках, в кольце из застывших капель. Выше остальных камней раза в три. И крохотная искорка мерцала в ней ярче, заметней. Бросишь случайный взгляд – искра покажется неподвижной, мёртвым насекомым, застывшим в янтаре. А понаблюдаешь – заметишь, что она движется. Осторожно, медленно, робко.
Мне терпения не хватило следить за ней, поэтому я посмотрела на Вёртку:
– Что здесь?
Пока мы с Зимом говорили об одних делах прошлого, моя подруга кое-что выяснила о делах настоящего. Подпрыгнув, она зависла в воздухе и поплыла, оставляя мерцающий след – быстрее, чем искра в камне, но явно повторяя её путь. Получился символ, которому я и удивилась… и не очень. Словно ждала, что вот-вот его увижу.
Солнце. Вечное солнце Шамира.
– Остальные искры тоже ползают? – я указала на ближайший столб.
Вёртка важно кивнула.
– Рисунок одинаковый?
Она встревожилась и метнулась к одному столбу, к другому. В считанные мгновения она сделала то, на что я потратила бы день, – крохотной молнией облетела весь «город». Вернулась ко мне и снова кивнула, выпучив от важности глазищи.
Я вздохнула. Искра-искра… Как бы я ни гнала от себя болезненное понимание, сколько бы ни находила фактов против… Ты всё-таки была одна, сотворившая этот «город» и морок Сердца.
Одна.
Все искры «подписывались» солнцем, но разные руки начертят его по-разному. У кого-то больше круг получится, у кого-то меньше, у кого-то – короткие лучи, у кого-то – длинные. А одинаковые рисунки – это одна и та же рука. Я лишь надеюсь, что ты, искра, была очень-очень старой и опытной. И долго работала над этими сложнейшими чарами. Потому что…
Нет, здесь и сейчас я не готова терять свою опору. Но я приготовлюсь. Сдаётся мне, что та память о Забытых, которую мы сберегли, которой так гордились, на самом деле никакое не полотно. А лишь жалкий его клочок, который к тому же нуждается в серьёзной проверке. На истинность. На достоверность.
Где же мой кровный наставитель-то?.. Порыться бы в его памяти хорошенько… Вдруг хоть там что-нибудь полезное сохранилось?
Зим, судя по шумной возне, опять что-то выкапывал, но раз молчал, то безрезультатно. Я вновь растёрла по ладони искру, притягивающую к себе огрызки чар, и отправилась на прогулку по пещере. Столбы, стены, пол… Искра-творец оказалась неприятно внимательной – ни одного обрывка.
Подняв голову, я в задумчивости посмотрела на потолок. Мелкие снежинки, сияя, висели в воздухе, озаряя пещеру. Потолок… Не может быть, чтобы совсем ничего не осталось. Какая-нибудь мелочь – «нитка», «пуговка»… Из-за своей незначительности и слабости моих чар она может и не притянуться, как та, что обнаружилась в воронке. Но это не значит, что я не способна её найти.
И я её нашла. И даже не на потолке, а на карнизе. Причём в том же месте, откуда за нами наблюдал Шамир. Там, где обнаружился огрызок чар, на карнизе мерцали следы птичьих коготков.
Прости, я буду внимательней… И запомню впредь, что одним делом ты делаешь несколько.
Сев и свесив вниз ноги, я растянула между пальцами тонкий полупрозрачный огрызок чар. Подняла его к снежному свету и, прищурившись, рассмотрела обрывки символов. Достала второй и тщательно изучила. Символы были те же самые. Одна рука.
Как же вовремя мы заговорили об этом – Сердце, пепел, следы… Научившись находить и читать огрызки ещё в раннем детстве, я быстро забросила этот навык – случаев не было подходящих для отработки, в мир-то меня не выпускали. И за ненадобностью он оказался запрятан так далеко, что и без Гиблой тропы я не сразу бы о нём вспомнила.
Воспоминания и знания – что запасы на зиму в кладовой. Что-то требуется постоянно – и оно всегда рядом, под рукой, а что-то – редко, и о нём напрочь забываешь. Пока не понадобится. Или пока не начнёшь делать в кладовой уборку.
Когда очень много знаешь и помнишь, невостребованное постоянно убираешь подальше и поглубже, чтобы не сбивало с толку. Хорошо, что у помнящих ничего не пропадает.
Вёртка, обшарив карниз, заинтересованно вытянулась столбиком рядом со мной и уставилась на огрызки.
– Никогда прежде такого не видела? – переспросила я рассеянно, пристраивая огрызки на колене. – Хочешь понять, как они получаются? Ну, для начала такие штуки остаются после очень-очень сильных чар. Из моего? – я весело хмыкнула в ответ на молчаливый вопрос. – Нет, я ничем сильным не владею. От моих чар остаётся один след – волна тепла, которую чуют и ощущают всякие «недо-» и прочие звери. А она со временем рассеивается в мире и становится частью Шамира. А вот мощные чары…
Я задумалась, подбирая понятные образы, но нашла лишь один – да, понятный, но неприятный. Особенно для Вёртки как для особи.
– Мощные чары на раз-два не создашь, – объяснила я. – То есть… они помещаются в эдакое… тело. Их надо много, и силы надо много. И быстро, – на моей ладони снова вспыхнула солнце, – вот так, например, их не сделаешь. Они плетутся, как те же сезонные руны чаровников. Долго готовятся. Но знающие хранят их на коже, а искры… – я запнулась, но Вёртка уже поняла.
Её глаза вспыхнули ярко-ярко, сердито-сердито.
– Да, – сдалась я. – Такие чары носит или «хвост», или «крыло». Или все вместе. А когда они срабатывают, остаётся вот это, – я осторожно коснулась огрызков. – Кожа. Ваша. И на ней сохраняются следы как… ожоги. Хотя искры, чтобы не расстраивать своих спутников, называют их клочьями чар. И далеко не все из вас знают об этом способе.
Вёртка посмотрела на меня очень жалобно. Сияющие солнышки глаз – на мокром месте.
– Нет, – успокоила я, – я с тобой так не поступлю. Это… бесчеловечно. Но да в старых искрах, говорят, человеческого оставалось мало. Долгожительство развивает силу и опыт, но сжигает душу.
Моя подруга вытянулась и боязливо коснулась кончиком хвоста тонкой кожицы. И сразу же отдёрнулась, и её глаза стали ещё грустнее.
– Да? – я нахмурилась. – Узнаёшь своих? Значит, искра.
…и чтоб ей икалось посмертно за такое обращение с друзьями…
– Сможешь теперь понять, как их находить, эти… клочья? – я посмотрела на Вёртку.
Подруга сосредоточенно начертила кончиком хвоста несколько непонятных символов, покрутилась на месте, снова что-то начертила и возбуждённо кивнула. И сразу же метнулась молнией прочь – опробовать новые чары. А я снова подняла оба лоскута к свету и прищурилась, разбирая символы. Знойными мороками мы не занимались слишком давно. Можно попробовать изучить эти чары в дороге, между делом.
«Хвост», одно «крыло»… или два «крыла». При сильной искре обычно находилось три паразита. Остался третий. Не факт, что здесь, в подземелье… но поиски покажут.
Я присмотрелась, заметила рядом с «башней» Зима, очень чем-то своим занятого, и по верёвке спустилась вниз. Пёс по-прежнему дремал и явно не собирался уходить, то есть в других пещерах Сердца больше делать нечего. Ему. А у меня осталось одно дело. Нет, два. Раз уж мы так глубоко забрались, это тоже надо использовать.
У ближайшего же столба я остановилась и прижала ладонь к камню. И он, как живой, прильнул ко мне тёплым боком. Ещё тёплым – но уже остывающим. День-два, и искры погаснут. Чары умрут. Камни осядут. Пещера обрушится. И на древнее волшебство не останется даже намёка. Лишь наши воспоминания.
Я закрыла глаза и позвала искру. В сильные чары, говаривал дед, искры вкладывают душу. И поэтому иногда они отзываются. Что-то в них хранится – не то частичка души, не то её отражение. И если в чарах осталась хоть капля силы, если подобрать нужные слова, если очень захотеть услышать…
Ладонь обожгло, и я снова рухнула в колодец.
…Ветер гнал по выжженной пустоши облака пыли. Солнце, скрытое мутной пеленой, светило тускло и багрово. Зной в перегретом воздухе давил, душил, сжигал.
Хорошее место. Открытое. Просторное. Но люди должны его покинуть. Лишь тогда здесь появится новый город. Обманный. В вечном тепле даже зимой, с земляными постройками для отвода глаз. Правда, от гор далековато… Но лишь здесь пока нет меток вернувшихся. Поставь стену там, где есть хоть одна, – разорвёт чары, гиблой гнилью разъест до прорех.
Пусть далеко. Лучше спасти меньше, чем совсем никого.
…Жаль «крылья». Но парни сделали свой выбор. Был ли другой способ? Они знали, что нет. И всё решили сами. И я всю жизнь буду жалеть об этом – и о том, что позволил себя убедить, и о том, что не смог придумать ничего лучше. Но вот «хвост»… сберегу. Понял? Даже не дёргайся. Больше сложных чар здесь не будет. А с простыми я и сам справлюсь.
Тише, дружище. И на твой век хватит подвигов.
Ничего ещё не закончено. Полмира в руинах – но всё только начинается.
…Время замерло.
Утро, день, вечер, ночь…
Дни затянула пыльная завеса, жизнь стала пепельно-мутной, солнце – бесконечно багровым. Всё потеряло смысл, кроме одного – последнего вернувшегося. Он петлял, как перепуганный заяц, и мне никак не удавалось его догнать.
Паутина дорог снова и снова ложилась под ноги. Пути расползались безликими и беспомощными тенями. Она послушно приводила туда, куда нужно – но всегда поздно.
Слишком поздно.
Шамир жался к моей руке перепуганным щенком – мелким, глупым. Сначала изорвал всё в клочья и лишь потом испугался. Я старался сердиться на него, но не мог.
Он ведь ещё такой молодой, наш мир. Старый годами, но юный делами. У него нет самого главного – свободы. И жизни. Мы учимся на своём опыте каждый день, ошибаясь, делая выводы, снова пробуя. У Шамира такой возможности нет и не будет, ведь каждая его ошибка – всегда катастрофа для живых существ. Он может только наблюдать.
Теперь он это понимает. И скулит, что больше так не будет.
Вероятно.
Но нам и этих бед – с лихвой. И даже более чем.
…Опять остывшие следы. Мёрзлые. Мёртвые. И очень давние.
Похоже, тварь всё-таки спряталась. Залегла где-то в пределах. Поняла наконец, что я не отступлюсь. Решила выждать. И – кто дольше протянет, у кого больше запас жизни.
Но ничего. Если я не успею, моё дело продолжат потомки. Беспомощными жертвами искры больше не будут.
Стужа – так его уже называют в народе. И под таким именем запомнят. И под этим же именем он вернётся. Снова.
В прошлом же его звали…
– Ося! – орало на ухо.
– Твою мать, Зим!.. – рявкнула я зло. – Ты нарочно, что ли?!
– Конечно! – не понимая сути, огрызнулся знающий. – А как иначе до тебя докричаться! Нашла, где и когда спать!
Я села и протёрла глаза. Конечно, я лежала. Конечно, у столба. Конечно, я казалась спящей.
– Не твоё дело, где и когда я сплю! – в моей ладони яростно вспыхнуло солнце. – Ещё раз разбудишь – спалю к Забытым, понял?!
Зим отшатнулся:
– Ты чего это?..
– Я не сплю, глупое ты хладнокровное! – я сердито сверкнула глазами, и куртка на знающем задымилась. – Я вспоминаю! Или, может, ты и этого не знаешь – почему искр называли помнящими? А?
– Вы – хранители всей памяти Шамира, – нервно протараторил Зим. – И можете вспомнить всё что угодно. Что случалось с любой искрой. Это мне Травна написала, – добавил виновато.
– Вот и представь себе, что именно сейчас, через последнюю искру в чарах, я почти вспомнила, как на самом деле звали Стужу, – едко поведала я. – Но ты разорался, и я проснулась. И живи теперь с этим всю жизнь, болван! И получится ли сно… – я обернулась к столбу и замолчала.
Искры погасли. Все.
– Она к тебе в руку прыгнула, я видел! – снова затараторил знающий. – Я ещё и поэтому, в общем…
Я быстро осмотрела руки и выдохнула с облегчением. По левой ладони расплывалась угольно-чёрная многолучевая звезда. Я провела по ней пальцем, и она подмигнула робкой искоркой. Хвала Шамиру, прицепилась… Значит, есть шанс досмотреть воспоминание.
– А зачем ещё? – спросила я устало. – Почему – «и поэтому»?
– Вот, – он поспешно вытянул из кармана куртки цепочку. – Покопался. В пятой, что ли, яме было… Это не его – не создателя? Похож на наши «имена».
Я взяла амулет и протёрла его рукавом. Многогранник, весь во вмятинах, пара уголков сбита, ледяной на ощупь – но я его узнала. Как узнала и материал – серебристое стекло. Амулет искры.
– Сначала такие штуки появились у нас, у старой крови, – я снова тщательно и осторожно протёрла находку Зима. – Но из-за Забытых носить их стало опасно, зато «имена» появились у знающих – благодаря всё тем же безлетным. Мы, однако, носили амулеты не для имени – а для обозначения себя, то есть к какой ветви старой крови принадлежим. Имена на амулетах точно писали все говорящие. А остальные – по желанию. И здесь…
Я снова запалила солнышко. Зим боязливо попятился и бочком-бочком придвинулся ко мне, юркнул за мою спину. И заинтересованно вытянул шею, уставившись на свою находку. А я вертела амулет и щурилась, пытаясь разглядеть среди вмятин и трещин имя. И нашла-таки.
– Ну что? – оживился знающий, когда я сунула амулет в карман штанов.
– Ясен, – тихо ответила я.
– Это же парень из твоей сказки, – сразу сообразил Зим. – Который из искр с неба… ссыпался. Но он же… выдумка?
– Видимо, нет, – отозвалась я ещё тише. – Видимо, он всё же существовал. И, видимо, именно обрывки его воспоминаний я недавно увидела.
– А что там… ну?.. – он замялся.
И пусть помучается. Такое знание из-за него упустила…
– Обманный город из пыли и зноя, – я пожала плечами. – Вечная жара даже зимой и земляные времянки для ночлега вместо Сердца. Долгая охота за Стужей. Ясен, кажется, был не из тех, кто убегал и прятался. Он выслеживал Забытых. Стужу – точно. И точно знал, что Стужа залегла в спячку, – поколебалась и добавила: – И всё-таки Стужа – это мужчина, да. И Ясен откуда-то знал, как его зовут.
Зим опустил глаза и пошёл красными пятнами.
– Не обещай, что больше так не будешь, – сухо предупредила я. – Просто не делай.
– Прости, Ось, – искренне попросил он. – Я учту.
Меня качнуло. Два погружения подряд, пожалуй, слишком… Я опёрлась плечом о столб и неожиданно для себя сообщила:
– Меня зовут Верна. Осю придумал мой наставитель, Ветрен, когда я ещё плохо соображала после Гиблой тропы. И она меня раздражает. Как собачья кличка.
– Верна… – повторил Зим. – Спасибо. Я, к сожалению…
Как говорил Силен, лучший способ прийти в себя – начаровать что-нибудь интересное. И с меня не убудет. Наоборот, работа с кровью, хоть и то же погружение, придаёт сил.
– Это можно вспомнить, – я протянула руку. – Забывают голова и душа, не кровь. Я восстановила часть своей памяти через собственную кровь. Хочешь, в твоей покопаюсь? Пока мы здесь? Это довольно сильные чары, и лучше ими заниматься под землёй.
– Ты меня простила… – с облегчением улыбнулся знающий. – Я, правда, больше не… Да, хочу.
– Нет, не простила, – на моих пальцах появились искры-колючки. – Но у тебя есть и память, и мозги. И мне хочется верить, что ты небезнадёжен. Надо только знаний набраться. Сядь. Кровь пущу.
И уселась на пол первой. Зим сразу плюхнулся рядом и любопытственно протянул руку. Из-за столба обиженно пискнула Вёртка: мол, а я-то зачем кровь брала? Ничего, мысленно объяснила я, может, ещё пригодится. И как напророчила… зло.
Кровь Зима не показала ничего из старого прошлого. Ни-че-го. Я раз за разом погружалась в образы, но видела лишь бесконечную череду лиц знающих или обитателей Солнечной долины. И лишь раз подобралась близко к воспоминаниям о Гиблой тропе, но вместо новых образов – сплошная снежная пелена. Снег стоял стеной и не пропускал дальше.
Я вспотела, взбодрилась, устала, снова взбодрилась, вновь устала, но пробиться через снежную круговерть к памяти прошлого так и не смогла. Её словно не существовало.
Но ведь так не бывает!
– Ну что? – донёсся издалека голос Зима.
Я открыла глаза и мрачно признала своё поражение:
– Ничего. Твоя память сокрыта. Или стёрта. Не знаю. И не понимаю, как это возможно. Ты вообще ничего не помнишь?
– Мне тоже всегда казалось, что со мной что-то не то, – знающий хмуро качнул головой. – Все вокруг меня понемногу вспоминали – кто старое имя, кто семью, кто родной город… Через три-четыре года, но хотя бы имя всплывало. А у меня…
– …снег, – я спалила остатки крови и отряхнула руки. – Стеной. И не ври мне теперь о пределах Забытых и мечте детства. Зачем тебе туда надо? И не там ли ты погиб, а?
Зим опустил глаза и глухо произнёс:
– Там. На перевале, недалеко от пределов. Это правда. И, наверное, всё же от любопытства. Там я очнулся после Гиблой тропы. И…
– Ну-ну? – я заинтересованно прищурилась: остро запахло новой тайной.
Знающий помедлил, а потом быстро стянул с себя куртку, расстегнул рубаху и стащил её с плеча:
– Вот. Любуйся.
На белой коже под ключицей льдисто поблёскивала… карта. Я подсела ближе и присмотрелась. Припомнила карту Обжитых земель и поняла, что нет, этот отрывок явно не отсюда. Две вертикальные черты рядом, полукруг третьей сверху, над ними… Горы, явно. И «верхние» горы находились не на севере, а на юге. Клочок земель по ту сторону наших безымянных гор. Пределы Забытых.
– Это я нашёл, когда очнулся, – пояснил Зим. – Не знаю, откуда она взялась. Не знаю, кто её сделал и зачем. Но раз она есть, то куда-то ведёт. И я очень хочу узнать, куда. На Обжитые земли непохоже – значит, пределы.
– А почему раньше туда не сходил? – я выпрямилась. – В пределах не так жутко, как говорится в сказках. Порождения чар Забытых, конечно, встречаются, но редко. Искры давно извели большую часть гадости, испытывая новые чары.
– Страшно было, – он поморщился и натянул рубаху на плечо. – Без силы-то я человек. Зимой работы навалом, а потом – ни капли чар. А просить кого-то… Объяснять придётся. А об этой карте даже наставительница Снежна не знает. Никто не знает.
– И правильно, что скрыл, – одобрила я и встала. И верно, полегчало после работы с кровью. – Ладно. Давай на выход. Всё, что мы могли здесь найти, нашли. Есть хочу.
– А есть? – оживился Зим.
Я вспомнила, где бросила вещи:
– Немного. По дороге сгрызём.
И помыться хочу, да. Всю ж пещеру на карачках проползла… Рубаху и штаны – только выбрасывать. Но прежде – в сугроб.
Пёс уже ждал нас у входа-выхода. Мы шустро собрались и, напоследок оглянувшись на пещеру, отправились за безлетным. И обратный путь не заметили, истребляя мои припасы. А пока рот Зима был занят едой, я напряжённо обдумывала его тайну. Скрытая память, карта пределов… и Шамир, конечно же. То, что он видит Шамира, очень важно. И, кажется, у меня есть тому объяснение.
«Если я не успею, моё дело продолжат потомки…»
Если дело Забытых дожило до наших дней, то почему бы не дожить делу Ясена? Он ведь тоже мог собрать группу тех, в ком желание помочь Шамиру было сильнее страха. И они тоже могли передать дело потомкам. А потомки – всплыть сейчас, подобно мне рассмотрев в тенях на снегу следы новых старых Забытых. И кто-то из них мог вернуть Зима с Гиблой тропы. Чтобы дать знающим ключ. К чему? Сходим – проверим.
Хотя… К Зиму, скорее всего, приложил руку безлетный. Снег покровом на памяти, ледяная карта на коже, глаза хладнокровного, способные видеть то, что не видят ни пишущие, ни говорящие, да и не каждая искра заметит… Что-то ещё есть в нём, кроме карты. Или в карту вшиты чары, которые мне ни за что не распознать. А вот искре постарше… Ладно, об этом я думать не буду. Пока. И без того голова кругом.
Однако безлетные, истинные знающие, конечно, были на стороне Ясена и Шамира. И хоть так смогли оставить подсказку.
Ух, хочу в пределы, хочу-хочу-хочу…
Но сначала всё-таки зачарованная стена. Нет, сугроб. Нет, стена, в туманном кольце же нет снега.
– Зим, а стена видна?
– Не-а. Никто не видел. Только ощущали чары и не могли пройти. Упирались во что-то. Ну и чары её не брали.
Никто не видел – а я увидела. Как искре не увидеть работу искры?
Стена тянулась с запада на восток, в версте от воронки. Стена – это водопад мелких искр, льющихся с угрюмых утренних небес, и его край был так высоко, что не рассмотреть.
Зим тоже попробовал пройти, причём с разбега и с какими-то чарами, но бодро отлетел обратно, с «душой» и «матерью» приземлившись в ледяную грязь. Я же рисковать не стала. А вдруг пройду. Или чары на меня непредсказуемо подействуют. Или я – на чары. И по-прежнему на всю округу – ни одного обработанного камня.
– Я иду обратно, – сообщила, развернувшись. – К Норову и псу.
– А я ещё попробую, – предсказуемо решил Зим, потирая ушибленное седалище.
– Тогда до встречи у саней, – я оправила грязную шубку. – Но если вдруг не застанешь, то я в сугробе. Моюсь. И чтоб не подсматривал!
Знающий смерил меня насмешливым взглядом и многозначительно фыркнул. Да, этот мой облик такой же страшный, как и все нынешние. Но знал бы он, как выглядят искры на самом деле… И так хочется верить, что Силь прав и однажды ко мне вернётся моё лицо…
Я бросила тоскливый взгляд на стену искры, развернулась и побрела обратно. Помыться, переодеться, почистить верхнюю одежду и обувь, поспать… Примитивно, но сейчас я поняла, что готова всю жизнь жить по такому простому плану, лишь бы не было никаких Забытых. И лишь бы мы сейчас справились.
Пёс уже вернулся в своё тело и грел Норова. Который, впрочем, и так не замёрз – моя искра давала много тепла. Зато он проголодался, соскучился и рвался на подвиги. Я согрела извозчику харчи из Гостевого и предупредила, что мы ждём Зима. И бегом, разгоняя усталость, поспешила в вожделенный сугроб.
И, отмывая себя снегом, остро ощущая, как разгорается кровь и вспыхивает внутреннее солнце, я впервые задумалась о том, была ли в искре такая реакция на холод изначально. Или её вложил в нас – в прежних нас – Шамир, чтобы мы могли противостоять Стуже?
Если так… то среди почитателей Забытых были и безлетные. Наверное. Но то, что сейчас они, истинные знающие, молчат…
Говорящие, пишущие, поющие… молчащие?
Весна – пора будущего: тает снег, определяются работы – и составляются примерные планы, предсказываются пишущими вероятные дела. Лето – пора настоящего, это работы и песни, ведущие и облегчающие путь. Осень – пора прошлого, обсуждения, бесед, воспоминаний и метких уточнений, помогающих и прошлое понять, и настоящее с будущим через прошлое. А зима? Всё-таки вневременное молчание?
И снова же впервые я задумалась: как ещё называли безлетных? В них тоже должна быть сила – и направляющая чары, и защищающая от них же. Может, это молчание – касающееся тех знаний, которые они хранили в себе со времён собственного сотворения? Может, никто, кроме них, не должен знать?..
Или их молчание – что «островки» в крови помнящих. Не то Шамир запретил им рассказывать… не то самим не хочется. А о чём не хочется говорить и вспоминать, от чего хочется спрятаться – в теле пса, в облике вестника или на Гиблой тропе, подальше от живых? О том, за что стыдно. А коль так… то безлетные в деле. И тогда карта на коже Зима обретала такой же смысл, как и активность направляющего меня Шамира. Они не смогли остаться в стороне… ибо виноваты.
Зим сказал, что он среди знающих лет пять – и уже с картой. Тот, кто её сотворил, узнал обо всём раньше Шамира и оставил предупреждение. А кто мог предупредить? Кто точно знал, что скоро кое-что завертится? Да, безлетные – как истинные знающие. Или те, кто следовал за Ясеном. Или…
А если это ключ не к правде, а к западне? И сделал её Стужа? А мы найдём и…
Ух, мама-мамочка…
