bannerbannerbanner
Ведьмина сила

Дарья Гущина
Ведьмина сила

Полная версия

Глава 5

Магия – не наука, не искусство и не религия.

Магия – это ремесло.

Занимаясь ею, мы не молимся и не загадываем желаний.

Чтобы произвести в мире одну из специфических перемен, мы применяем волю, знание и умение.

Лев Гроссман «Волшебники»

Утро началось с проверки на профпригодность – моей и беса. Я убила три часа на поисковую медитацию, но две вещи нашла – костёр для погибших душ в Долине смерти и некие старые кости в походном рюкзаке вновь прибывшего. Оный возле костей не ощущался, как и нового биения сердца я не услышала, лишь поймала слабые остаточные биоритмы от вещей – новые и незнакомые. Поэтому взялась за беса.

Он проснулся с удовольствием. Долго тянулся, катался по кухонному ковролину и старательно его драл. Я понаблюдала за ним, пока завтракала, и заметила:

– Ты же бес, а не кот. Веди себя, как положено.

– Если бы я вёл себя, как положено, мы бы с тобой не разговаривали, – оскалилась нечисть. – Кого искать?

Восемь вещей, исключив «отработанных» Химеру и Медузу, я загодя разложила на полу, но «кот», обойдя их, лишь раздражённо сморщился:

– Нет. Никого из этих нет.

– А новых?

Бес вскочил на подоконник, высунулся в открытое окно и долго-долго нюхал воздух. А потом обернулся:

– Нечисть осталась только в холмах. Людей не чую.

Я задумчиво глотнула кофе и уточнила:

– А что именно ты чуешь? Кровь? Или силу?

– Силу. И чем её больше – тем лучше чую. А с кровью на месте разбираюсь, – и снова оскалился.

– Тогда скажи, друг мой, – я осторожно подбирала слова, – как от тебя можно спрятать силу? Я знаю, что новый человек в городе точно есть, но не могу его найти – не слышу новое сердце. И ты не чувствуешь силу, хотя в этом конкретном персонаже её должно быть с избытком. Есть ли способ спрятаться даже от тебя?

Бес поскрёб за ухом задней лапой, повернулся и посмотрел в упор:

– А каковы твои возможности, ведьма? Ты слышишь новых, а если серьёзно проверить каждого? Сколько времени на город? И хватит ли тебя?

Я прикинула:

– Если серьёзно и каждого, считывая и запоминая биоритмы… Недели две-три. Но обычно мне хватает звучания сердца и недели.

– А если оно не бьётся?

Теперь я посмотрела на него в упор:

– Что ты хочешь этим сказать?

И замолчала, наконец сообразив. Они же знают особенности моей силы, и первое, что спрячут, это биение сердца. А его можно скрыть только двумя способами – временной остановкой или анабиозным замедлением. Я ведь не услышу новое сердце случайно, только если ищу целенаправленно, и на короткие промежутки – на час-два – можно просыпаться и смело ходить в любой личине, даже у меня под носом. И так же скрывается сила. Я же живой человек, а не механический радар, настроенный на определённую частоту, не спящий, не устающий…

– Спячка? – спросила я резко. – Но как она возможна без целителя? Только мы умеем так работать с организмом.

– А откуда твои знания и умения, ведьма? – бес склонил голову набок. – От стародавних. Огрызки, но из прошлого.

Всё. Я поняла. Отставив чашку, я подошла к «коту» и от избытка благодарности почесала его за ухом. Он из вежливости и для полноты образа сипло заурчал.

– Не хочешь прогуляться? – улыбнулась ему. – На пару часов. Но никаких искушений, болезней и явлений людям. Тихо, подворотнями и кустами. И нечисть местную не тронь.

– Само собой, поймёшь же, – фыркнул бес и сиганул в окно, только хвосты мелькнули в яблоневых ветвях.

Я обернулась на склянку и нащупала в кармане халата пробку. Не вернётся – верну. Пропитался зельем так, что никуда не денется и будет вести себя смирно. А я пока займусь делом.

Перенеся вещи в гостиную и открыв походный сундук, я зарылась в амулеты и заготовки. Есть два варианта: или они спят полумёртвым сном, иногда просыпаясь, или… умеют делать то же, что и Ехидна – подселяться второй душой к человеку, подобно нечисти, и смотреть его глазами. И хранить в своём теле искру жизни.

Как? Не знаю. О тонкостях одержимости наши сказки молчат. Но одно знаю точно – изменения в сердечном ритме будут минимальными, и я могу их не заметить. И если бы не ожоги Ехидны и её безмолвное присутствие за спиной, я бы этим предположениям не поверила. Но с некоторых пор я верю очень многому. Даже тому, что колдуны и ведьмы – по сути своей люди – способны уподобляться высшей нечисти.

Разложив на полу заготовки для амулетов кругом, я села в центр, закатала рукав, собралась с мыслями и пережала вену на левом локтевом сгибе. Чёрное пламя, помедлив, привычно охватило локоть, потекло по коже к пальцам.

Пламя – это коллективная память Верховных, древнее хранилище знаний. Но моё – слабое, молчаливое. По-настоящему сильное Пламя горит лишь у тех, кто с ним рождается или получает в наследство в артефакте Верховной Круга. Я же своё выстрадала и разожгла сама из скромного «угля» первичной силы. И много раз пыталась с ним «поговорить» – возможность беседовать с умершими родными была ещё и частью древнего дара палача, – но Пламя молчало. А теперь…

Теперь время для разговоров кончилось. Пришло время допросов.

Пламя приятно покалывало пальцы, обтягивало руку теплой и плотной перчаткой, пульсирующим клубком собиралось в левой ладони. Я накрыла его правой ладонью и сосредоточилась на вопросе. Некогда ведьмы умели создавать маяки не только для обнаружения тёмного колдовства, но и для нахождения человека – и для нахождения определённого человека в конкретном состоянии. Я знаю, как будут биться сердца… хотя бы восьмерых из шайки в изменённом состоянии. Просчитаю ритмы сна, анабиоза, полусмерти. И найду. И остальных по тем же признакам – тоже, как только обнаружу зацепки. Но нужны маяки. На каждого.

Раздраженно полыхнув, Пламя обожгло руки, но я стерпела. Первый признак того, что я… маленькая. Не для меня знания, да, не доросла, но… Говори!.. Пламя задрожало, заискрило недовольно, и перед моими глазами всё поплыло. Мир смазывался, тускнел, терялся. Уши заложило до полной глухоты, тело онемело, и лишь руки ещё ощущали. Колючие искры, огонь по венам и странный холод в запястьях. Я терпеливо зажмурилась и сжала губы. Не отступлюсь же, пока не скажешь… Не сдамся. Говори!

Мир потемнел, лишь мои руки горели тусклым, серебристо-чёрным огнём. Моё дыхание стало коротким и тяжёлым, в груди заклокотали хрипы, запястья свело судорогами, боль ломала и выкручивала левую руку. И, инстинктивно сжав ладонью локоть, я скорее поняла, чем почувствовала, что Пламя стало… материальным. Собравшись в комок, оно наполняло ладонь привычной пульсирующей тяжестью… точно чужое сердце. И я привычно же сжала его в кулаке. Говори… Мне нужно знать…

Говори!

И во тьме сверкнуло серебро второго Пламени – настоящего, природного. Чужого. Сквозь мрак на меня в упор посмотрели незнакомые глаза, и тихий голос прокаркал:

– Как ты осмелилась, глупая девчонка, пытать собственное Пламя? Сгореть хочешь? Без силы навсегда остаться?

Не захотело по-хорошему – стало по-моему… И я устало проговорила, не слыша себя:

– Иначе не получается. Договариваться с палачом никто не хочет. Изначально не хочет. И вам ли этого не знать?

Мрак расступился, являя фигуру – высокую, сухую, величавую. Тьма струилась одеянием, закрывая тело и лицо, лишь глаза горели серебристо-белым огнем. На секунду в них задержалось надменно-гневное осуждение, а потом они прищурились понимающе:

– Да, ты права. Это наше проклятье. Древний страх расплаты сильнее разумных мыслей, и это уже в крови. Даже у нас. Отпусти Пламя. Отпусти. Я пришла и помогу. Отпусти. Не то сгоришь.

Я расслабилась, но своих движений опять не почувствовала, лишь заметила, как снова потекло по руке Пламя, легко и свободно. Озаряя пришедшую, заготовки для амулетов на полу… на старом деревянном полу. И крошечную каморку с прокопченной кладкой очага, самодельной мебелью, оплывшей свечой на кособоком, грубо обработанном столе, и связками трав, свисающих с потолка.

– Я помогу, – повторила ведьма. – Сделаем вместе. Смотри. Слушай. Учись.

В сухих узловатых руках оказался шарф Гарпии, и ведьма тихо запела. Её Пламя вспыхнуло ярче, пропитывая шарф, и она по одной вытянула из него несколько дрожащих нежно-голубых нитей. Да, Гарпия – воздух… Подняла с пола заготовку и, не прерывая пения, оплела ими бляху, и искры Пламени побежали по её поверхности, вваривая нити в металл, выплетая незнакомый символ, вспыхивая мелкими голубыми звёздами.

– Повторяй, – велела она, и я послушно нащупала туфлю Морфея.

Хватит ли силы моего Пламени для такого?.. Хватило. Ведьма пела, я повторяла, и готовые амулеты ложились рядом один за другим, восемь штук. Хотя бы половину шайки теперь точно прижму. И, если верить Химере, из них пятеро – носители защитников. И то хлеб. Крайне нужный.

– Ты всё делаешь правильно, – ведьма вдруг присела напротив меня, и ее немигающие глаза посмотрели в мои. – Всё правильно. Не жалей. Когда мы создавали закладки знаний, то не представляли, как спустя века изменится наш мир. И как изменятся ведьмы. То, что питало основы нашего мира и поддерживало его в равновесии, ваш мир разрушит.

Я молча кивнула. И решилась спросить, сформулировав вопрос, но…

– Остальные найдутся сами. Ты поймешь. Вы повязаны. Они у тебя в памяти. И в крови. Нет случайности в ваших встречах, – ответила она на мой молчаливый вопрос. – Все, кто был на ритуале, давно в тебе. Ей не хватало силы для сотворения оков, – и сухая рука легко коснулась ожога, – и она тянула её из своих последователей. Крупицы их силы – здесь, – и сжала мой локоть. – Тебе надо лишь научиться понимать. Оковы чувствуют своих создателей. И ты научишься их чувствовать.

– Спасибо, – поблагодарила тихо.

– Не трогай Пламя, – ведьма встала. – Не пытай. Сейчас повезло – докричалась, а в другой раз мы можем и не услышать. Я буду помогать иногда, – и улыбнулась. – Ты – моё продолжение, а ведьмы всегда защитят своих. Даже после смерти. В этом – сила дара палача. И ради этого, – пришелица прикрыла глаза, – когда-то я сделала… то, что сделала. Подписала договор с наблюдателями. Из-за права на жизнь и сохранения дара. Тебе тяжело, но ты будешь жить. И твои дети. И дети твоих детей. И однажды род наберёт такую силу, что его уже никто не сможет уничтожить или посадить на цепь.

 

Я кивнула. Да, я сразу поняла, кто пришел. И – да, тем и силён род, но…

– Есть ли смысл помогать, если… – я запнулась. – Я же не последняя.

– Есть, – ведьма улыбнулась. – Ты – наша. Ты – мать юного палача, а кто ещё передаст потомкам опыт? И у тебя будет вторая девочка. Природная Верховная. Будет, не сомневайся. Ты всё делаешь правильно. Горжусь. А ты верь. Ради детей.

Я снова кивнула. В горле застрял сухой комок. О детях я тоже старалась не вспоминать, но прародительница права. Наш род – и прошлый, и настоящий, и будущий – наша сила. Истинная сила.

Пришелица отступила, прячась во мраке, её Пламя потухло, но сквозь густую тьму я услышала последнее:

– Символ на пряжке – это ключ. Ключ к твоим оковам. Пойми, как он работает, и сможешь освободиться.

И ушла. А я тряхнула головой и заморгала от резанувшего по глазам света. Весеннее солнце приветливо заглядывало в открытое окно, а на полу, среди горы помятых и обгорелых вещей, лежало восемь готовых амулетов. И отвратительно несло палёным. И соседи на балконах опять голосили про «сколько ж можно, Маргарита Владимировна!..» Мир обретал знакомые черты и становился прежним.

Я с трудом встала и поприседала, разминая затекшие мышцы ног. Прищурилась на солнце, оправила халат и снова полезла в походный сундук. Там, на самом дне, хранилось то, что мне с собой брать было нельзя, но я не удержалась. Цветная фотография, две улыбчивые мордашки – сын и дочка, здесь, на снимке, ещё маленькие. Мы с начальством сделали всё возможное и невозможное, чтобы в случае моего провала до них не добрались. И даже думать о них мне нельзя. Доступ к моему сознанию и памяти перекрыли хорошо, но прихвостни Ехидны и не такое ломали.

Снова спрятав фотографию, я села на ковёр и с головой ушла в медитацию. Прочь ненужные мысли и опасные воспоминания, и только дело, и я – городской экстрасенс, который строит из себя тёмную ведьму, причём весьма слабую, молодую, глупую и неопытную… А после – ещё одно дело. Но сначала – поесть, да.

За перекусом я построила графики работы организмов вообще и сердца в частности для бабы Зины и моего юного преследователя. Точно родственники. И вряд ли будут прятаться в анабиозе, а значит, для их поиска подойдут и обычные маяки. Выйдя на балкон и убедившись в отсутствии соседей, я сдула с ладони пригоршню чёрных шаров. Подхваченные ветром, они разлетелись по городу. И – ещё одно дело.

Бес вернулся, когда я заканчивала собирать амулеты в пояс. Скользнул с балкона в гостиную, довольный, разжиревший и медлительный, лениво доковылял до меня и плюхнулся на ковёр. Посмотрел на амулеты, принюхался и сипло проговорил:

– Давно не видывал. Забытое уменье.

– Нашёл что-нибудь интересное? – я проигнорировала намёк.

– Смотря что считать интересным, – он зачем-то начал вылизывать переднюю лапу.

– Цену набиваешь?

Нечисть оскалилась, показав жёлтые зубы:

– Сходи ближе к ночи на первое городское кладбище.

Я напряглась. Конечно, ведь до выплеска – всего ничего. Ещё день-другой предвестники точно будут появляться.

– Спасибо за наводку.

– Спасибо за прогулку, – бес сел. – Я готов.

Я закрыла крышку его «камеры» и спрятала склянку в походный сундук. Посмотрела на часы и решила, что до «ближе к ночи» поброжу у больницы. Попробую провернуть одно важное дело. И вернусь в обычный мир. К жизни, к людям… к своим планам на будущее, которые робко, но напоминали о себе. И о том, что я не труп. Пока. Прародительница же заметила… а мёртвым виднее.

Переодевшись и застегнув на талии пояс, я еще с полчаса проверяла настройку всех необходимых амулетов. Когда выходишь из образа и напряжённо размышляешь о постороннем и болезненном, они расстраиваются и фонят, объясняя всем и каждому, какая у меня защита, где находится и что скрывает. Но два часа медитаций – и всё в норме. И я невольно подумала, что если Сфинкс где-то рядом, то и моя личность, несмотря на защиту, уже не секрет, и прятаться остается только от Круга да излишне любопытной нечисти.

Но – может, и к лучшему. Меньше будет соплей при встрече и больше сведений. Даже двухсотлетние – не железные, и если знают, что за ними вот-вот придёт палач, если знают, что палач в городе, а их – тех, кто без амулетов защитников, – сольют или принесут в жертву… Картина получается интересной.

…а если Сфинкс где-то рядом, то ближе к ночи и ночью займусь не только предвестниками. Но и соседями. А пока – больница. И её персонал с пациентами. Проверить не помешает. Мне так крупно не повезло на заре жизни – попасть под руку Ехидне, – что должно повезти по мелочи сейчас, когда появился шанс от неё избавиться. А в долги судьбы и прочие бумеранги я всегда верила. Фактически я ими работала.

Моя наставница однажды заметила: когда ты начинаешь верить в то, что с тобой ничего не случится, ты пропал – оно уже случилось. Хорошее или плохое – зависит от поступка, бумеранг породившего. Я старалась верить в хорошее. Ибо без силы веры моё предприятие не имело никакого смысла. Как и борьба за собственную жизнь.

Вечер полз по тенистым улицам сиреневыми сумерками, город нежился в майской прохладе. Я неспешно шла в знакомом направлении и интуитивно прислушивалась к своему состоянию. Есть не хочу. Спать – тоже. Обычно пытки изматывали и морально, и физически, а вот «разговор» с Пламенем, наоборот, придал сил. Я ощущала себя бодрой… и отдохнувшей. Готовой к подвигам. Наставница говорила, что обычно Верховные после беседы с Пламенем опустошены и лежат пластом, а я… Похоже, выжала его скрытую силу и забрала себе. Теоретически палачи умели проделывать такое и с «клиентами», но это знание запретное, потерянное… И, кажется, случайно освоенное. Очень вовремя.

Больница встретила тишиной, тусклыми окнами, зажжёнными оранжевыми фонарями и шёпотом ветра в заросшем парке. Присев на скамейку у ворот, я закрыла глаза, прислушиваясь к многоголосью человеческих сердец. Больные люди всегда возвращали мне веру в будущее и собственные силы. Они решительно ничего не могли поделать со своими болезнями и травмами, только терпеть и ждать. А вот я могла. И, проверив состояние коллег и их пациентов, нашла лишь два нарушения. И по обоим обращаться в одном направлении.

Встав, я обошла хирургический корпус. Стёпа, взъерошенный и злой, сидел на крыльце запасного выхода, и отчаянно дымил сигаретой. Третьей подряд. На разбитых, поросшей травой ступенях, валялась горка «бычков». Однако допёк его очередной «сложный» пациент… и я даже знаю, кто именно.

Бесшумно подойдя со спины, я дождалась его выдоха, и резко «выбила» из лёгких остаточный дым. Коллега, закашлявшись, уткнулся лицом в колени.

– Стёп, курить бросишь, – предупредила я.

– Не смей лишать святого, – просипел он, выпрямляясь. – Не мешай саморазрушаться. Не имеешь права.

– Вообще-то имею, – я подобрала юбку и села рядом. – В какой философии спаситель становится ответственным за жизнь спасённого?

– Какая разница? – недовольно фыркнул Стёпка. – Но точно не в русской. А мы, напоминаю, в России и…

– …иди ты со своими спасениями в лес, не мешай рефлексировать? – я усмехнулась. – Что случилось?

Его рука предательски потянулась к карману джинсов, но под моим многозначительным взглядом лишь одёрнула халат. Помолчав, он хмуро пояснил:

– Меня считают экстрасенсом. Посмотрел на больного, пощупал бок – всё, выдавай правильный диагноз. И целителем, представляешь? «Доктор, вы мне таблеточку дайте, и я пойду, а то ночь уже, а у меня футбол сегодня…», – передразнил пискляво и сердито. – Чего ухмыляешься? Весело, думаешь, нам с лабораторией-одно-название и с таким аппаратом УЗИ, которому пора в музей древностей? Я не могу поставить окончательный диагноз без…

– Можешь, – перебила я мягко. – У тебя сумасшедшая интуиция, не говоря уж об большом опыте. Можешь. И наверняка поставил.

– «Как считает моя интуиция…» в медкарту не впишешь, – заметил Стёпа назидательно и щёлкнул зажигалкой. Просто так. Нервно.

– «Как считает местная ведьма…» – тоже, – отозвалась я в тон ему. – Хочешь, поставлю диагноз? Легко. И подтвержу твой. Надо? У твоего больного шалит печень, ибо футбол и пиво, пиво и футбол… Когда его заберут в областной центр? Через час? Вот и расслабься. Напишешь обычное «первичный осмотр показал…». Но вообще я по другому делу.

– По какому? – уточнил он без энтузиазма.

– Мне не нравится состояние Виктора Петровича.

Стёпа выпрямился, и мне явственно послышался шорох страниц – коллега «листал» медкарты, вспоминая кто это и с чем поступил. В унисон с его «поисками» из кустов заголосила одинокая ночная пичуга.

– Перелом ключицы? – переспросил через минуту. – А в чём дело? Я его выписывать собрался.

– Дело не в переломе, – я поёрзала, расправляя складки юбки. – Вернее… Это третья серьезная травма за год: зимой – палец, через месяц – голеностоп, а теперь ключица. Это ненормально.

– А откуда ты… А-а-а, ну да. Магия, – хмыкнул он. – Да, ненормально. Мужик живёт один…

– Мужик не хочет жить, – поправила я. – У него гаснет искра жизни. Такие даже руки на себя по-человечески наложить не могут. То на мыле поскользнутся и палец сломают, а соседи услышат и скорую вызовут, то… И нет, я не шучу. Такими вещами не шутят. Он знает о выписке и готовится. Поверь мне.

– А я что могу сделать? – Стёпа нахмурился. – Только к психологу отправить или…

– …к Анатолю Михайловичу, – я достала из сумки блокнот с ручкой и рассеянно прислушалась к слабому биению нужного сердца, проследила кровотоки. – Пусть ему свою знаменитую экскурсию со спиртом организует перед выпиской, глядишь, первичный интерес к жизни проснётся, пока…

– Пока? – коллега засмеялся. – Выводы из личного опыта?

А то…

– Смотри, – я нарисовала в блокноте точку. – Это наш Виктор Петрович, а это, – и от точки пошли стрелочки, – его сестра и племянник. Сестра живет в Норильске, племянник учится в Питере. Других родных нет, а этим двоим – хотя бы сестре – позвонить бы. Когда-то они рассорились из-за родительского наследства, но так давно, что уже простили друг друга, да гордые слишком, никто первым извиняться не хочет, – я прищурилась на простенькую схему, и сквозь плотный клетчатый лист увидела – канал… дом и адрес. И записала. – Нет, лучше с племянником связаться. Это адрес его университета. И еще ФИО, – дописала. – Займёшься? Нам нельзя вмешиваться в дела людей… обычно.

Да и некогда.

Стёпа смотрел на меня как на аппарат УЗИ новейшего поколения.

– Кровь – лучший проводник, – я вырвала лист из блокнота, – хочешь про свою родню узнать? Особенно про ту, из-за которой ты здесь прозябаешь?

Он скривился:

– Не напоминай… – и покосился недоверчиво: – Ты и об этом знаешь?

– Тётя, – я пожала плечами. – Неродная, то есть жена дяди, а тот – старший брат твоего отца. Своих детей у них нет, ты – единственный, потомственный медик, значит, тебе и семейное дело передавать. А тебе это дело нужно, как собаке пятая нога. Должность всучить хотела? А ты отказался от тёплого министерского кресла, послал её на хрен, вернее матом, и сбежал в тайгу. Делать то, что умеешь и любишь. Даже без лабораторий и УЗИ. И поступил абсолютно правильно.

Теперь коллега смотрел на меня как на инопланетный томограф. И я решилась закончить, раз уж начала:

– Прости её. Тётю, – уточнила, а мой собеседник снова скривился, как от зубной боли. – Она, конечно, плохо поступила, закрыв перед тобой все двери и оставив без работы, но у неё… серьёзная онкология. А люди, которые в курсе, сколько дней им отведено, невыносимы. Не знал? Ну вот… Прости её. Родня всегда хочет, как лучше. А ты всё равно вернешься обратно. И довольно скоро. Адрес возьми, – и сунула сложенный листок в карман его халата. – И позвони. Или медсестрам поручи разыскать парня. Спасёшь очередную жизнь. Доброй ночи.

Но уйти не успела.

– Мар, ты явно хочешь от меня отделаться, только повод найти не можешь, – протянул Стёпа с крыльца и полез за сигаретами.

Не могу, призналась про себя. Думала, этот сработает, но…

– А что ты делаешь сегодня ночью? – прозвучало асексуально и по-деловому.

– А у тебя всё равно дежурство до утра, – возразила я неубедительно.

– А ты знаешь, спокойное оно будет или с очередным сталкером, – улыбнулся он вкрадчиво.

Я не нашлась с ответом. Опыта в отшивании наглецов и нахалов я имела крайне мало и отчасти из-за этого однажды обнаружила себя замужем. Обычно все, с кем я желала общаться, драпали от меня без причин и поводов. И я со вздохом повторила:

 

– Доброй ночи, Стёп, – и устремилась прочь от больницы.

Но коллега не отстал. Догнал, небрежно бросил докуренную сигарету на тропу и пошёл рядом, сунув руки в карманы халата.

– Мар, а ты что здесь делаешь? В этой дыре? Ищешь кого-то? Или что-то?

– Стёп…

– А давай завтра сгоняем в Долину смерти? Местные говорят, туда лучше ходить компанией, и я всё ждал подходящего…

– Исключено.

– Каждый раз, когда ты так говоришь, случается по-моему, – он ухмыльнулся.

– В долине… – нудно начала я, но вовремя прикусила язык. Скажу «опасно» – рванёт один. Или так достанет…

– Между прочим, там могут быть те, кого ты ищешь, – заметил Стёпа. – Ты ведь не нечисть гонять приехала, верно? И так оживилась, когда я рассказал про того деда, с повязкой. Но раз вместо поисков ты торчишь здесь, то не можешь никого найти. А если их нет в городе…

…и подземелья кончились…

Дальше я его рассуждения не слушала. Меня как под дых ударило – собственной глупостью. Когда привыкаешь, что за тебя всю грязную работу делают другие, невозможно тупеешь. Невозможно и непозволительно. Конечно же, я могу проверить только город, мои силы небезграничны, а за городом – и тайга, и холмы, и два небольших села… И один внутренний голос безапелляционно требовал послать коллегу – дежурить, но второй предательски шептал: он же с транспортом и готов к подвигам, а я и без первого, и без второго.

– Стёп, – сказала я проникновенно, – я тебя обожаю. Ты чудо.

– Так пойдем? – оживился он.

– Я подумаю об этом… завтра, – открестилась неловко, внутренне смиряясь с неизбежным.

Почти. Теоретически и «скорпиошку» можно пристроить к делу, она тоже с транспортом… Но с коллегой приятнее. Люди мне нравились больше нечисти. У них болевых точек больше… и боли больше. И не всякая моя магия на нечисть действует.

Мы остановились у ворот, и я, оглядываясь, прислушалась к ощущениям. Что бы ни обитало на городском кладбище, опасным оно не было. Волн тьмы, как от нечисти или перерождённой, я не ощущала. В общем…

– Кладбище, – догадался Стёпа, проследив за моим взглядом.

Городок маленький, и все необходимые для жизнедеятельности объекты соцкультбыта – вокзал, гостиница, кафе-бар, больница и кладбище, именно в таком порядке, – находились по соседству.

В общем, сказка, да. И на небесах мне это невольное доброе дело, надеюсь, зачтётся.

Я достала сотовый и посмотрела на часы.

– Через полчаса у тебя обход, да? Потом приходи на первое городское со спокойной совестью.

– Мар, – коллега скопировал мою проникновенную интонацию, – обожаю тебя. Ты чудо.

– Скажешь мне это ещё раз, когда упырь будет доедать твою руку, а у меня не получится, как в прошлый раз, с исцелением, – я любезно улыбнулась.

– Упырей не существует, – весело возразил Стёпа.

– Тех, которых в кино показывают, – нет, – согласилась я и тихо добавила: – И ведьм, способных читать мысли, исцелять умирающего за минуту и находить на другом краю мира потерянных родственников, тоже. Правда?

Он нахмурился. Задумался.

– Не придёшь – не обижусь, – я подмигнула и пошла к кладбищу, спиной ощущая внимательный взгляд. – Но если что – буду в центре.

Хоть бы наконец понял, балбес малолетний…

– Мар, а какие они – упыри из вашего мира?

Понял. Но не то.

– Повезёт – увидишь, не повезёт – почувствуешь… – пробормотала я.

Ночь обещала быть нескучной.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru