Дарья Гущина
Мёртвое время
– Не переживайте, – негромко сказал Рьен. – Нам тоже есть чем заняться.
Он достал из ящика склянку, встал из-за стола, подошёл к дальней стене и плеснул на неё водой. И в деревянных панелях проступили многочисленные узкие ящички.
– Это сводки со всего ведомства, – пояснил Рьен, открыв ближайший ящик, заполненный мелкими плотными карточками. – Здесь и кражи, и мошенничества, и убийства, и пропавшие люди. Только сводки. Вперемешку. Предлагаю поискать жалобы или странные дела, касающиеся храмов или их служителей. Может быть, эти знания нам не пригодятся… но пока хоть что-то по Кьюну и его папаше не прояснится, мы точно не уснём. И без дела изведёмся. У вас с дочкой есть связь?
– Могу написать, – матушка Шанэ встала и расправила юбку. – Но зачем отвлекать? Я сообщила, что найти, и предупредила, где буду ждать. Данэ или сюда придёт, или из дома напишет, когда закончит.
– Мои слева, ваши справа? – предложил Рьен.
Матушка кивнула, обошла стол и открыла первый же ящичек.
За окном громыхало, сверкало и лило. В коробке тихо сопели коты. Шуршали бумаги. Мьёл молча и бесшумно колдовал в своём кабинете. Ночь перевалила за середину, но даже при такой сонной погоде и обстановке как расслабиться?.. И матушка про себя попросила старшую дочку поторопиться… и не торопиться. Поторопиться рассказать узнанное, но не торопиться уходить из папашиного дома без всех возможных сведений. Действительно, скверное дело. Любая мелочь пригодится.
***
Сумеречное утро дышало в окна липким туманом, стучалось злыми ветрами. Такое явление – туман стеной при сильных ветрах – матушка встречала только в Семиречье и только в Мёртвое время. Задувало порой так, что сбивало с ног, но при этом с вечерних сумерек до полудня скользкий туман стоял как заколдованный. Или не «как».
Они по очереди подремали в креслах между делом, и матушка проснулась, когда скрипнула дверь и появился Мьёл – тоже заспанный. Смущённо признавшись, что его срубило усталостью, колдун плюхнулся в свободное кресло.
– Нашёл, – сообщил он сосредоточенно, согревая в чайном кувшине воду. – А если бы вы, матушка, не сказали, что парень сам помер, я бы решил, что убили. Его же не похоронили толком. Закопали на краю леса, как бродягу приблудного, – без ритуалов прощаний, без оградки, поминальных знаков на могиле и именной таблички. Так ещё ненужных свидетелей прикапывают, чтобы подольше не нашли.
– Знал папаша, – задумчиво кивнул Рьен, собирая в стопку разбросанные по столу карточки. – Или всё-таки просто ограбили и закопали, лишь бы спрятать.
Матушка захлопотала по хозяйству – утренний чай, завтрак, молоко котам… Пока колдун докладывал обстановку, Ийрэ прислала с призрачным помощником утренние пироги. И передала записку от дочки – она слишком вымоталась, обуздывая беспокойного призрака, чтобы в ведомство идти. Заглянула в чайную, перекусила, написала письмо и отправилась спать. А Кьюн наверняка скоро заявится – не удержит его Данэ надолго, не смогла она всю лишнюю силу из парня забрать. Удерёт. И хорошо, если сюда.
– Адрес – Двадцать Третий остров, восьмой дом, – матушка пробежалась глазами по письму дочери. – Папашу зовут мастер Хьёт, и живёт он на широкую ногу: дом большой, обстановка – дорого-богато. Кроме него в доме никого. Ночью спал пьяным. Письмо о смерти сына не нашли, а в свидетельстве расписался некий служитель Амьюр. На каком острове храм находится, не узнали – печать старая и нечёткая. Но по имени служителя его можно найти, да?
– Конечно, – Рьен снова перебрал карточки, уже осознанно ища конкретное имя. – И он у нас в сводках… отсутствует. Надеюсь, временно. Мьёл, поднимай Сьята. Ищите этого служителя и его храм. И решайте, кто из вас срочно хочет жениться.
– Чего это мы? – возмущённо взъерошился колдун. – Чего это сразу жениться?
– Потому что я уже занят, – ухмыльнулся начальник. – И при помолвке, и при женитьбе молодые расписываются в храмовой книге. Вам надо туда заглянуть и посмотреть, кто расписывался до вас. И очень надо узнать дату помолвки Кьюна и Гарэ. Если придумаешь другой законный способ – пожалуйста, используй. А нет… Откажешься от помолвки через луну, да и всё. Труп парня где нашёл?
– В полудне от Тихолесья, – недовольно ответил Мьёл. – У кромки леса, к югу от городка. Я хотел метку поставить, но далеко слишком. Там рядом с могилой несколько цветущих кустов. Не знаю, какая тварь в такое время цветёт, но оно есть. Штук пять насчитал, колючие, красная листва, в белых шариках. Саму могилу плохо видно. Эти умники сначала слой земли сняли, потом яму выкопали, а потом на закопанное этот слой вернули. Говорю же, прятали.
– Найдут, – Рьен достал из ящика стола пухлый блокнот и быстро перелистал. – Тихолесье, значит… Там хорошие сыскники – найдут тело, изучат, доложат. И того, кто привёз больного, отследят, и того, кто прикопал труп, вычислят. А ты давай в храм.
Дверь скрипнула, и в кабинет осторожно заглянул Сьят.
Мьёл подскочил с кресла и деловито спросил:
– Сьят, у тебя же подружка есть?
– Ну есть, – рыжий и насторожился, и расстроился.
Он надеялся поработать с отчётами – даже нарочно загодя остался ночевать в ведомстве, в гостевой комнате, полагая, что из-за туманов и ветров все, кроме пары дежурных, сидят по домам. А выходило, что придётся побегать.
– Пора тебе жениться, – довольно заключил колдун. Прихватил куртку и скомандовал: – Пошли. Расскажу по дороге.
– И я пойду, – засобиралась матушка Шанэ. – Побуду с Гарэ. Неспокойно мне, что она одна. Сообщи, сынок, что выясните.
– Конечно, – кивнул Рьен.
И, быстро написав и отправив письмо, он снова занялся сводками. Имя служителя нигде не мелькало, однако в трёх старых сводках упоминался один и тот же храм на Сто Седьмом острове. Рьен смутно помнил, что островок этот мелкий и скалистый, неудобный для заселения, далёкий – почти на границе Семиречья. В списках жилых островов его не было… зато была тёмная история, с ним связанная, – в те времена, когда нынешний глава отдела убийств начинал обычной ищейкой. И после храм на Сто Седьмом не то закрыть собирались, не то запретить проводить там отдельные ритуалы…
Он отодвинул карточки и набросал вторую записку – в архив.
***
Когда матушка Шанэ добралась до Одиннадцатого острова, жалящие ветра стихли, а туманы почти растащило, лишь над фиолетовыми водами реки Глубокой стелилась густая дымка. На шестом причале матушка выбралась из лодки, поднялась по старым ступенькам на набережную и огляделась.
Низкое серое небо в переплетении густых голых ветвей, кучи палой листвы беспорядочными стожками, массивные каменные дома «гнёздами» среди частых деревьев, горечь далёких костров в речной влажности. Матушка сходу заметила четыре дома в окружении низких каменных оград, а глазами помощников увидела больше пятидесяти. Крупный остров, много жителей. Но сейчас на Одиннадцатом стояла тишина, даже птицы молчали.
Матушка снова посмотрела на остров глазами одного из помощников и уверенно отправилась по тропе к пятнадцатому дому. Полчаса ходьбы – и она на месте, у пухлого двухэтажного дома, очень старого, у фундамента затянутого мхом, а у крыши – багровым плющом.
Гарэ в одиночестве сидела в крохотной беседке, куталась в плед и пила чай. И матушке, когда та открыла незапертую калитку, обрадовалась чрезвычайно.
– Кьюн где-то здесь, – поведала она тихо. – Я постоянно слышу его сопение. Он не показывается… в смысле, за спиной не стоит и пытается быть незаметным, но я его слышу.
Матушка Шанэ огляделась и вскоре заприметила среди мшистых древесных стволов сначала своего пса, потом пустынного кота, а после и Кьюна. Будучи замеченным, парень вышел из-за дерева и вызывающе улыбнулся: ну, мол, что сделаете?
– Не дразни меня, – предупредила матушка. – Я многое могу с вами сделать, даже с теми, кто не в моей власти. Ты даже не представляешь себе всей мощи южного колдовства, а я ведь потомственная. И с большим опытом. Не дразни, понял? Не сидится у дочки – хорошо, будь здесь. Но отсюда ни шагу. Уговор?
Кьюн неохотно кивнул и снова исчез за деревьями. Но затаился совсем рядом с беседкой – сел у дерева, прислонившись к нему спиной.
– Вы замёрзли, наверное? – забеспокоилась Гарэ. – В дом или?..
– Или, – улыбнулась матушка. – Я люблю чай на свежем воздухе, даже зимой иногда устраиваю. И огонька безопасного для тепла могу добавить.
Девушка кивнула и скрылась в доме, вернувшись через несколько минут с подносом и пледом через плечо. Однако едва они устроились на лавках друг напротив друга, как на столе расплылась чёрная лужа и выплюнула письмо.
– Мастер Рьен что-то раскопал, – матушка Шанэ споро развернула лист, прочитала и сообщила: – Он просит тебя написать заявление на имя мастера Увье о том, что Кьюн пропал без вести. Прямо сейчас. А я ответ с помощником в ведомство передам. И дату поставь вчерашнюю. Точно раскопал, если бумага понадобилась.
– Но как я объясню? – удивилась Гарэ. – Ведь нужна причина…
Матушка фыркнула:
– Да брось, дочка. Парень уехал из Семиречья сезон назад, а вы большие друзья. Вставь, что он обещал писать и рассказывать о путешествии, а не пишет. Целый сезон вестей нет – это ли не причина заволноваться? Я плохо понимаю, как работает северная почта… Но если ты парню напишешь, а он мёртвый, то что с письмом будет?
– Оно самоуничтожится, – девушка понимающе кивнула и встала. – Хорошо, сейчас напишу. А мастер Увье – это кто?
– Глава отдела общих правонарушений, – пояснила матушка Шанэ. – Формально-то они пропажами занимаются, но в отделе убийств тоже хорошие мальчики работают. В беде не бросят и дело до конца доведут, хотя оно их не касается.
Гарэ снова скрылась в доме и быстро вернулась с чистыми листами, пером и склянкой.
– Вы знаете, как заявления составлять? – она с надеждой посмотрела на матушку.
– Конечно, – матушка Шанэ встала и разлила по чашкам свежий чай. – Пиши так…
Через несколько минут со стола, зажав в клюве конверт, поднялся стервятник и, набрав приличную высоту, скрылся среди туч.
Можно было, конечно, и обычной почтой отправить, но Гарэ с ней не очень ладила – как и всякий южанин, даже не колдун, с речной водой в склянках. Что-то получалось, что-то – не всегда, а что-то – совсем нет. С островными людьми вода, кстати, тоже иногда конфликтовала, даже если они родились на Севере. Матушка нарочно этим интересовалась – любопытно было.
– А расскажите о Юге, – попросила Гарэ, кутаясь в плед. – И о колдовских песках. Родители обещали свозить, но пока с поездкой не выходит. А я, хоть и полукровка, постоянно в себе Юг ощущаю. И во сне часто вижу. И слышу, как шуршат реки песка. А когда просыпаюсь… чувствую его в себе – песок. Его шорох. Его тепло. Это колдовское?
– Нет, – качнула головой матушка Шанэ. – Это тоска по дому – по истинному дому. Мы все – песчинки Великой пустыни. У неё есть тайные тропки к каждому из нас. И во сне её дух приходит к тебе, рассказывает, показывает, зовёт… Ты не полукровка, дочка. Ты настоящая южанка. Ничего от рек Севера не взяла, только от южных песков. Тебе обязательно надо на Юг. Хотя бы познакомиться с ним. А может, и остаться навсегда.
– Вот возьму и уеду, – Гарэ опустила глаза. – Мне здесь слишком холодно и сыро. Мама как-то привыкла… и вы тоже. А я не могу.
– А я слышу в себе северные реки, – матушка улыбнулась. – Я, чистокровная южанка, дочь великих песков, чья родня сплошь южане, которые ни разу не были на Севере, слышу реки. Я часто спрашивала у своих, не затесался ли северянин среди наших прапра? А мне каждый раз отвечали: нет. И откуда этот зов… не знаю. Вероятно, всё-таки разбавила нашу южную кровь капля Севера, но либо так давно, что все забыли, либо так, что признаться стыдно.
Гарэ тоже улыбнулась.
Неспешно потекла беседа. Из чашек поднимался ароматный дымок. Из глубины острова снова потянуло кострами. Влажный ветер ворошил голые ветки, срывая последние чахлые листья. Звучали тихие торопливые голоса – кто-то шёл от набережной и причалов домой.
Мёртвое время не зря так назвали – из-за колдовских туманов и ветров жизнь на Севере на две недели замирала. Поэтому обитатели покидали свои дома осторожно и лишь по самым неотложным делам – в короткий промежуток между полуднем и первыми сумерками. И то если ветра стихали совсем, как сегодня. И то велик шанс, что внезапные дожди, ветра или туманы надолго загонят под ближайшую же крышу. В первые дни (как вчера) люди ещё рисковали, но теперь уж точно даже в тихое время далеко своих домов не отойдут.
Матушка Шанэ и не надеялась вернуться сегодня домой, твёрдо решив напроситься на ночлег и приглядывать за девушкой, сколько понадобится, но судьба распорядилась иначе. Сначала рядом с беседкой зарычал пёс. А после из-за дерева выглянул угрюмый Кьюн.
– Папаша идёт, – сообщил призрак сухо.
Гарэ испуганно посмотрела на матушку и прошептала:
– И что нам делать?
Матушка думала буквально минуту.
– Встречать, – она недобро улыбнулась. – Я – твоя дальняя родственница. О помолвке мы ничего не знаем и пьём чай. А ты, сынок, – и в смуглых пальцах пойманной бабочкой затрепетал голубой огонёк. – Лови.
Кьюн послушно поймал огонёк и ругнулся:
– Жжётся!
– Потому что не эта сила тебя поддерживает. Дочка бы сделала – не кусалось бы пламя. Терпи. Спрячься за дерево и жди. Когда заклятье впитается, ты станешь видимым и материальным – минут на десять, не больше.
В светлых глазах парня зажглись опасные огоньки:
– Точно?
– Да, – матушка Шанэ достала из кармана плаща мешочек с песком. – Ты сейчас колдун, поэтому да. Но помни – времени у тебя будет чуть-чуть. Распорядись им с умом.
Кьюн кивнул и спрятался за дерево. Скрипнула калитка. Зашуршали вкрадчивые шаги. Гарэ напряглась, и матушка прошептала:
– Расслабься. Он не должен понять, что ты знаешь. Что мы знаем.
Гарэ съёжилась под пледом и опустила глаза. А на тропинке из-за деревьев показался мужчина, с виду совершенно в деньгах не нуждающийся. Щегольские серые плащ, шляпа и перчатки, дорогие ботинки. Упитанный, с аккуратными седыми усиками, прилизанными светлыми кудрями и масляным взглядом.
– Моё почтение, – приблизившись, неприятно улыбнулся мастер Хьёт и снял шляпу. – Гарэ, дорогая, могу ли я переговорить с тобой с глазу на глаз?
– Нет, – спокойно отказала матушка Шанэ. – Досточтимые родичи, да хранят их вечные пески, просили присмотреть за дочкой. Нет.
Папаша Кьюна никак не выразил недовольства, лишь поклонился и надел шляпу. И достал из внутреннего кармана плаща светлый конверт.
– В таком случае свидетелем будете, – кротко улыбнулся он. – Гарэ, девочка моя, я взял на себя смелость сделать вам с Кьюном подарок. Жаль мне вас, нерешительных. Давно жаль. Всю жизнь влюблённые, а на главный шаг никак не соберётесь. Поэтому прими от меня подарок, – и, поднявшись по ступенькам в беседку, протянул девушке конверт.
Гарэ посмотрела на него как на ядовитую змею:
– И что там?
– Открой, – настойчиво попросил мастер Хьёт и положил конверт на стол. И замер с довольной улыбкой, сложив руки на животе.
Матушка Шанэ взяла конверт, распечатала, достала свидетельство, изучила его и строго нахмурилась:
– Помолвка? А по какому праву вы оформили её в обход родительского благословения? Что-то не припомню, чтобы родичи меня об этом предупреждали.
Мастер Хьёт пустился в длинные объяснения древних законов Севера. Гарэ же сидела ни жива ни мертва – побледнела, сжалась, закусила губу, чтобы не заплакать.
– …срок помолвки истекает через две недели, – бодро заключил он. – Сначала я хотел вручить подарок позже, но потом подумал, что тебе нужно время – наряд сшить, приглашения родне и друзьям отправить, стол заказать. Свадьба – это же не только две подписи в храме. Это праздник. Прекрасный, чудесный праздник. И я решил, что негоже тебя, молодую и красивую, лишать свадебных радостей. Да и Кьюн, глядишь, к свадьбе успеет.
– А я уже тут, – прозвучало насмешливое.
Мастер Хьёт вздрогнул и резко обернулся. И побелел больше Гарэ. Кьюн ухмыльнулся, и в его левой ладони вспыхнул клубок багрового огня.
– Я уже тут, – повторил он издевательски. – Привет, что ли?
Папаша беспомощно посмотрел на матушку Шанэ, но та и бровью не повела.
– В-вы что, н-не видите?.. – заикаясь, пробормотал мастер Хьёт.
– Мальчика? – вежливо уточнила матушка. – Почему же, вижу. Он давно с нами.
– Но он же умер!.. – выдохнул папаша и неловко обернулся к сыну: – Ты же умер!..
– Откуда узнал? – вкрадчиво поинтересовался Кьюн, и пламя в его руке зло заискрило. – И не потому ли со свадьбой заспешил, что узнал?
Гарэ не выдержала и тихо, молча заплакала. А матушка вытянула из мешочка щепотку песка, напряжённо наблюдая за парнем – призрак-колдун в принципе опасен, а уж если он в ярости…
– Так это же твоя мечта, сын… – залепетал мастер Хьёт. – Я хотел исполнить твою мечту…
– Врёшь! – рявкнул Кьюн, и его глаза полыхнули багрянцем. – Ограбить ты её хотел! – огонь стёк по его нервным пальцам, щёлкнул кнутом. – А ну говори! Правду!
Мастер Хьёт открыл рот, побагровел, тоненько пискнул и рухнул в спасительный обморок – матушкина песчаная змея едва-едва успела подхватить его тучное тело и уложить на скамью. А Гарэ всхлипнула, сорвалась с лавки и, уронив плед, выскочила из беседки. И порывисто обняла старого друга. Кьюн моментально сдулся – глаза потухли, кнут ушёл в землю талой водой. Матушка Шанэ сразу расслабилась. Всё, кажется, пронесло грозу мимо…
– Думаю, дочка, тебе следует написать второе заявление – на этого ушлого негодяя, – заметила она негромко. – О том, что он обманом пытался выдать тебя замуж за мертвеца. Я подтвержу. И после никаких кнутов не понадобится – под заклятьем правды всё как миленький выложит. Всю правду.
И что же Рьен-то накопал?.. Надо срочно ему написать…
***
– Храм на Сто Седьмом острове давным-давно недействующий, – рассказывал Рьен. – Ещё лет тридцать назад его со скандалом закрыли за мошеннические дела. Его единственный служитель – Амьюр – поставил свадьбы с мертвецами на поток. В то время орудовала целая банда, которая занималась тем, что сначала вычисляла юных и внезапно осиротевших наследников больших состояний, а потом быстро, пользуясь шоковым состоянием, женила их или выдавала замуж за собственных мёртвых родственников. Долгое время им это сходило с рук, потому что запуганные жертвы боялись жаловаться. Но одна девушка не испугалась, пришла в Сыскное ведомство и всё рассказала.
Папашу уже забрал Мьёл с клятвенным обещанием допросить лично и жестоко, хотя это не в его полномочиях. Рьен сидел на лавке рядом с матушкой Шанэ, а напротив жались друг к другу старые друзья. Кьюн подобрал ключи к заклятью видимости-материальности и обнимал подругу за плечи, а Гарэ, похоже, наконец начала осознавать, что больше никогда его не увидит, и то и дело вытирала краем пледа молчаливые слёзы. И стыл в чашках свежий горячий чай – всем было не до него.
– Членов банды отловили и сослали на каторгу, храм закрыли, – продолжал Рьен. – И только для Амьюра сделали послабление – служитель рек всё-таки. Это священно. Он отбыл наказание в закрытом храме и вернулся пять лет назад. И сразу взялся за старое, но без прежнего размаха. Каким-то образом он умудрился спрятать и сохранить – или всё-таки подделать – официальную колдовскую печать храма, чтобы свидетельства имели видимость настоящих. Пустил среди нужных людей слух о себе. И за пять лет поженил обманом минимум троих.
– И вы этого не заметили? – поразилась матушка Шанэ.
– Служители очень просили, чтобы дело закрылось без большой огласки, – пояснил Рьен. – Во-первых, честь храмов, а во-вторых, не стоит напоминать людям о забытом. Не то у многих соблазн появится преступным путём пойти. А нынешнее поколение отдела общих правонарушений молодое да раннее. Оно об этом деле ни сном ни духом. Я вот тоже едва вспомнил. И только когда нашёл в архиве дело, а в деле – имя того же служителя, который выдал вам, молодые люди, помолвочное свидетельство, сообразил, что к чему. И даже «женить» для уточнения фактов никого не пришлось. Служитель Амьюр сразу во всём сознался и сдал папашу Кьюна с потрохами.
– Но ещё до служителя кто-то сказал ему, что я мёртв, – напряжённо напомнил парень.
– Сыскники Тихолесья молодцы, – улыбнулся Рьен. – Они за полдня дело раскрыли. Во-первых, нашли того деда-лодочника, который отвёз тебя, заболевшего, в больницу, причём вместе с сумкой и документами. И ни монетки у тебя не взял. Во-вторых, нашли в той больнице лекаря, который подтвердил твою смерть, узнал по документам адрес и написал твоему папаше. И в-третьих, быстро лекаря раскололи. Он даже письмо папаши предъявил, в котором тот обещал лекарю двадцать золотых за сокрытие факта смерти. И расписку прилагал. И твоё тело…
– Оставьте, – перебил Кьюн. – А если достали, верните на место. Не надо сюда тащить. Никто здесь ко мне не придёт. А там… – он запнулся и покосился на Гарэ. – К Приграничью близко. И к Югу.
Девушка тихо всхлипнула и уткнулась носом в плед.
– Пойдём, – тихо позвала матушка Шанэ, вставая. – Лодочник близко. Пусть вдвоём побудут. Да и время к туманам. До свидания, дети. Гарэ, приходи в любое время – о Юге узнать, посоветоваться, поплакать… Кьюн, сынок… быстрой воды.
Рьен сочувственно попрощался и вслед за матушкой вышел из беседки. И сразу прошептал:
– Жалко парня… Всё время думаю – почему реки молодых так рано забирают? Жить да жить ещё…
– Потому что таков срок, – еле слышно отозвалась матушка Шанэ. – А почему каждому из нас отводится именно столько времени, нам не понять никогда. Значит, всё необходимое мальчик сделал. Судьба категорией «жить да жить», к сожалению, не мыслит, у неё на нас совсем другие планы. О которых мы никогда не узнаем. И лишь отчасти поймём, когда река позовёт… если на то будет время.
И, помолчав и подумав, она добавила:
– А может, Кьюн ей понадобился для другого дела. Срочно. Потому и так быстро. Но я с тобой согласна, сынок. Жаль мальчика. И девочку.
– С родителями Гарэ поговорю, как вернутся, – сурово сказал Рьен. – Негоже ребёнка одного бросать. Красивая и богатая девушка без защиты родителей или мужа – всегда потенциальная жертва. А у нас в Семиречье проходимцев, к сожалению, с избытком. И Сьята попрошу несколько статей написать. Родители должны знать, как опасны для их детей древние законы Севера.
– Лучше бы их совсем отменить, – покачала головой матушка Шанэ.
– Не мы их придумали, и не нам отменять. Они существовали задолго до нас и, боюсь, просуществуют ещё столько же. Потому что в народе появились как традиции, а не на бумаге от Городского ведомства. Но напомнить о них мы можем. И обязательно это сделаем.
Над тихими фиолетовыми водами реки Глубокой уже вилась лёгкая сизая дымка, и на мгновение матушке почудились в ней очертания призрачной лодки. Подождёт ли Лодочник, пока старые друзья прощаются?.. И сразу поняла, точно ей ответили: да, подождёт. В Мёртвое время у Лодочника обычно немного работы.
