Дарья Фэйр
Асуня
Дурак
День напивался зноем, деревья да травы по обочинам стрекотали сотнями кузнечиков, жужжали пчёлами, мухами да осами, кричали птицами и шумели ветром. Одуряющий запах зелени и цветов пытался по лбу сшибить с ног бредущих по широкому тракту народичей, но те оказались стойкими благодаря поддерживающему свету утра, пригревающего носы и грудь в раскрытых воротах рубах.
Узкая речка змеилась по полю справа, густые леса маячили проблесками косых солнечных лучей слева, над головой разверзалась бесконечная голубизна неба, кое-где заляпанная пенными обрывками облаков, как небрежно протёртый после пролитого пива стол.
– Я вот знаешь, что думаю? – сказал Кайлиэль спустя час ходу.
– Чаво?
– А с чего в принципе ты решил, что тебя прокляли?
– Ну так этыть! – вскинул руки Асуня и даже захлебнулся воздухом, поэтому не смог продолжить сразу. – Этово же! А как не прокляли-то? Лежу ж себе, никаво не трогаю, а потом чудь какая-то перед глазами мелькнула, меня и сморило. А потом проснулся, да и всё. С тех пор ни капли даж понюхать не могу!
– Это-то понятно, – терпеливо сказал эльф и осторожно продолжил: – Но почему ты решил, что тебя прокляли на… М-м-м, быть бабой, как ты выражаешься.
– Дак как же ж? – удивился парень. – Дак ведь коли не пью и плачу, кто я, как не баба-то?
– А что, у вас ни одна баба не пьёт? – приподнял бровь спутник. – Или даже не так. У вас что, прямо все мужики в деревне пьют, и ни разу никто не плакал?
Асуня задумался. Потный лоб собрался гармошкой по уже прочерченным за последний день морщинкам.
– Дак как-то оно это… – протянул Асуня. – С мужиков-то батька мой не пил, да дед Гляв. Хотя батька-то иногда приходил-то на рогах, да боле по праздникам. На гуляньях редко когда больше чарки подымал. Мне Жорвель-то и втолковывал, что мужику не пить – стыдобища.
– Угу, – поджимая губы, кивнул Кай, молча ожидая, когда друг справится с мыслетечением сам и сообразит.
– Ток Жорвель-то энтыть… Выходит, слушать-то его и не этого, да? Что не друг он мне больше.
– А ты только друзей слушаешь?
– Ну дык, а како же? А каво ж ещё-то?
– Ну-у-у-у, к примеру, здравый смысл… – медленно и осторожно произнёс эльф, но тут же, бросив взгляд на собеседника, пояснил: – Если народич тебе друг, это ведь не значит, что он прав.
– Дак друзей-то обманывать, да негоже ж энто! – возмущённо развёл руками Асуня.
– Я не про это, – отмахнулся Кай. – Я про то, что если вот тот же Жорвель, к примеру, скажет, что Улька дура и петь не умеет, ты поверишь?
– Так таперича нет! – замотал головой парень, и эльф, застонав, отмахнулся:
– Ну ладно, я! Я вот, допустим, скажу тебе, что Улька петь не умеет, ты поверишь?
– Дак ты ж не слышал! – совсем растерянно воскликнул Асуня и встал посреди дороги, раскинув руки.
Кайлиэль тоже остановился и устало потёр переносицу.
– Ну давай представим, что слышал. Вот представь, что мы сидим у вас, вечер, пряжу тянут девицы ваши, Улька поёт… – эльф примолк, глядя на расплывшееся лицо друга и слепой мечтательный взгляд. Чуть постоял, топая носком сапога по земле, вздохнул и пощёлкал пальцами: – Асуня? Эй!
– Чаво? – улыбаясь, отозвался тот.
– Мы говорили. Напоминаю просто.
– Ага! – бодро сказал он и, поправив лямку сумки, возобновил бодрый шаг, даже грудь выпятил.
– Так вот, – продолжил последовавший за другом Кай, – допустим, мы оба посидели, послушали, а после я тебе и говорю: «Улька твоя – дура и петь не умеет» – ты мне что, по…
Он еле успел увернуться от пролетевшего над головой тумака. Впрочем, Асуня повторять попытку не стал, а вновь наморщил лоб:
– Ты энтого… Не это мне тут энтыть, да!
Видя, что опасность миновала, эльф выпрямился, пригладил волосы, выбившиеся из косы, и как ни в чём не бывало продолжил:
– Вот видишь? Ты мне не поверил, а сам подумал, правильно?
– Энто ты ж меня что? – расплылся в растерянной улыбке Асуня. – Энто разыграл меня, что ли? Эк хитро-то как ты меня, о-хо-хо!
– Хитро… – бездумно пробормотал Кай и вздохнул, глядя перед собой. Сложил руки за спину, продолжая идти, и принялся втолковывать: – Ну так вот и смотри, Асуня. Я тебе сейчас сказал, а ты не послушал, а стал сам думать, да?
– Ага! – вдохновенно произнёс друг, держась за лямку сумки, и поспешил следом.
– Так вот про это я и говорю. У тебя своя голова на плечах есть, так почему ты решил, что если тебе говорят, что пьют только мужики, а плачут только, простите боги, бабы, то это правда, м?
– Ну дак энтыть… – растерянно развёл руками Асуня. – Дык говорят же ж все-то.
– А ты сам? Что думаешь?
– Я-то?
Вот тут лоб Асуни, казалось, решил перещеголять прошлые достижения и пошёл рёбрами так, что на нём стирать можно было бы. Друзья шли по уже оживляющемуся тракту, мимо ехали телеги, то и дело проносились всадники, некоторые приветственно вскидывали руку Каю, а тот вскидывал в ответ.
– Знаешь, чаво, Кай? – заговорил Асуня, когда вдалеке показалось поле, после которого, как он помнил, уже появятся на горизонте крыши города.
– Чего?
– Да вот я-то кумекаю тут всё, кумекаю, да никак скумекать-то не могу.
– М? – ожидающе протянул друг.
– Да ведь выходит-то, что всё ж то мне говорили дружки-то мои бывшие, а мне как-то и на веру бралось-то. А тот же Жорвель мне втолковывал, что-де надыть Ульку за косу хвать да женихаться предложить, штобы, значица, в девках долготь не сидела. А мне как-то оно противно было. А таперича думаю, а мож, оно и остальное також? Ну, кады, вроде ж и правда, да не правда-то на самом деле.
Эльф довольно улыбнулся, не размыкая губ, и поднял лицо к небу, щурясь на лучики солнца.
– Так што ж выходит-то? – попытался заглянуть ему в лицо Асуня. – Энто ж выходит-то, што и верить-то никому нельзя, да?
– Верить нужно сердцу, – умиротворённо сказал Кайлиэль, продолжая смотреть на горизонт. – Оно всегда подскажет. И даже если все в мире хором будут кричать, что Улька – дура, оно будет знать, что это не так.
Асуня остановился и топнул ногой. Лицо раскорячила сжатая кривая улыбка на дрожащих губах, а в глазах встали слёзы.
– Знаеть! Усё сердце знаеть! – выдохнул он срывающимся голосом, всхлипнул, каркнул и хлопнул кулаком себя по груди. – Знаеть-то!
Обернувшийся Кайлиэль улыбался и щурился сквозь подрагивающие ресницы. Светлые волосы локонами трепетали на ветру, искусные косы лежали на плечах, а прямая спина никак не напоминала сгорбленные и диковатые позы прошлых дружков Асуни.
– Спасибо табе, друг! – подошёл к эльфу парень и хлопнул его по плечу. Кай просел и опять зашипел. – Ох ты ж боженьки светлыя, опять запамятовал! – виновато воскликнул Асуня и отошёл. – Пошли-то дале, тебе к лекарю б всё ж таки, чтоб поглядел-то.
– Да скоро уже, – кивнул спутник, опять поворачиваясь вперёд. – Но всё же, – сказал он, зашагав дальше. – Я бы хотел повторить свой вопрос: с чего ты взял, что тебя прокляли?
– Так этыть… – Асуня упёрся взглядом в лежащую перед ними дорогу и замолчал.
– Ты правда решил, что становишься женщиной?
Асуня в этот раз отвечать не стал, лишь поднял взгляд на друга. На Асунином лице читалась идущая бороной мысль по полю дум. Тяжело шла, с упором, а сжимающиеся кулаки, казалось, толкают её так, что аж спина взмокла.
– Тебе сказали, что мужики пьют и не плачут, но разве это делает тебя кем-то другим?
– Дык… – только и промолвил Асуня, вновь опустил взгляд и поправил пояс на штанах.
– Ты сам-то, что? Меньше мужиком от этого стал? Про причиндалы я твои не говорю, – тут же отмахнулся эльф, видя, что друг потянулся к порткам.
– А про что?
– А про то, что ты второй день со мной идёшь. Не ноешь, что устал, не плачешь, что задница после сучка болит. Сумку тащишь за меня, помогаешь. Даже медведя отогнать смог. Сам. Что, прям бабой стал, да?
И Кай лукаво улыбнулся, искоса глядя из-под приподнятой брови на друга.
С поля, мимо которого они шли, слетела стая ворон, покружилась и села чуть дальше. Пролетевший мимо всадник, направлявшийся в Баталон, вскинул руку не оборачиваясь, и эльф задумчиво поднял свою. Асуня думал.
Впереди маячил лес, а за ним смутно, но уже угадывался силуэт крыш, возвышающихся над городской стеной.
– Этыть… – проговорил Асуня, следуя за другом, но сам смотрел перед собой невидящим взглядом. – Выходит-то, что сам себя обманул-то я, да? И не проклял меня никто, что бабой-то буду?
– Не проклял, – пытаясь сдержать улыбку, произнёс Кай, но не выдержал и усмехнулся.
– Эк как я!.. – сам засмеялся Асуня. – Сам-то придумал, сам-то поверил, да сам-то себя и проклял, выходит?
Он поднял искрящийся взгляд на друга, но ответ уже не требовался.
– Эх, дурак я! – весело заключил он, поправляя лямку, и зашагал быстрее. – Да ну и ладно-то! Ничаво! Зато энто, от медведя тебя спас! Видал, как оно, да? Видал?
– Видал.
– Во-о-о-от. А вот не проклял бы я б себя, как бы ты сам-то, эк? И суму понести, и огонь разжечь и медведя того самого этыть. Повезло тебе!
И Асуня уже было хотел в очередной раз хлопнуть эльфа по плечу, но вовремя остановился и лишь слегка дружески коснулся спины в светло-зелёной куртке.
– Но с пивом-то тады што? – спросил он чуть погодя. – Что бабою не буду, так то уже понял. А с пива-то чаво рыгать начал? Не проклятье ж то разве?
Кайлиэль остановился, оглядел друга, а затем снял с пояса флягу, откупорил и протянул Асуне. Тот осторожно взял, с опаской понюхал, чуть скривился, но всё же сделал маленький глоток на пробу.
– Ну и гадь гадская! – произнёс он с радостью, возвращая вино.
– Не блюёшь?
– Не блюю! – гордо подтвердил Асуня.
– Не прокляли тебя, друг, – улыбнулся эльф. – Это не проклятье было, а дар богов. Иногда случается, что повезёт, и кто-то из них отметит – даст шанс. Тебе повезло. И сейчас всё зависит от того, как ты этим шансом воспользуешься. С алкоголя воротить больше не будет, но ты сам должен решить, чего хочешь: вернуться и приняться за старое, чтобы дружки опять зауважали, собака начала бояться, Улька глаза прятать и вздыхать, когда из дома вырвется от пьющего папашки да на тебя пьяного наткнётся. Или перестать слушать других и начать слушать сердце. Ты ведь понял уже, что мужиком тебя не пьянки да драки делают, да? Вот и решай, кем теперь станешь, раз боги подарили шанс.
