Дарья Фэйр
Alma Valley X, или Я не верю в чудеса
– Могу себе позволить, – довольно улыбнулся Мир и, видя нарастающее разочарование в глазах спутницы, спросил: – ну, вы же не станете забивать микроскопом гвозди, если он стоит без дела неделю? Моя работа совершенно не похожа на то, к чему вы все привыкли, так что да, если посмотреть со стороны – я тунеядец праздношатающийся.
– Но специальность-то у вас хоть есть? – пытаясь хоть как-то реабилитировать этого философа в собственных глазах, спросила Ольга Ивановна.
– Волшебник, – оскалил зубы Мир, а Ольга Ивановна, вздохнув, признала полное поражение.
Внезапно раздался звонок её собственного телефона. Это кто же может звонить в такое время?! Она достала его из сумки и похолодела:
– Да, Володенька! – стремительно трезвея, ответила она. – Что, мой хороший? О господи! Лежи, лежи, не вставай, сынок! Тёте Вале звонил? Не берёт?! О господи… Володенька, лежи, я скоро приеду! Давай, сыночек, я уже еду!
Ольга Ивановна в отчаянии бросила телефон на стол и закрыла лицо руками.
– Что случилось? – серьёзно спросил Мир.
– Сын с коляски упал. Сам встать не может, у нас кухня маленькая, там коляску не поставишь как следует! Попить поехал и упал! Господи! А Валька опять пьяная спит, наверное! Обещала же, пока я в Москве, не пить! Господи боже! Да что ж за ночь такая?!
И Ольга Ивановна подскочила, не зная, что делать. Мирослав тут же встал, набрасывая куртку. Ни следа от расслабленного любопытства. Во взгляде стальная сосредоточенность.
– Что ж делать, господи-боже! – Ольга Ивановна прижала руки к груди, дергая пуговицу рубашки. – Хоть на самолёт беги! Да тут в Туле-то…
Мир положил ей руку на плечо и очень мягко перебил:
– Ольга Ивановна.
Она вскинула полный паники взгляд на парня, а он, глядя прямо ей в глаза, сказал:
– Самолёт – это слишком долго. У меня есть кое-что быстрее самолёта.
– Нет! – выдохнула Ольга Ивановна. Огляделась, сжала кулаки, взъерошила волосы резким движением. – Поехали! – решительно сказала она и кивнула, поддерживая собственную решимость.
Мирослав коротко кивнул в ответ, отодвинулся от неё, щёлкнул пальцами – музыка стихла. И, окинув взглядом замерший бар, коротко скомандовал:
– Шлем. Куртка. Колени.
Никто ничего не спросил, но тут же поднялись и засуетились все.
– Пойдёмте, Ольга Ивановна, – мягко подтолкнул её Мир, вновь приобняв за плечи. Она подхватила сумку, неаккуратно закинув лямку на шею. Даже не проверила – застёгнута или нет, как обычно делала.
На улице было тихо. Глубокая ночь не сияла звёздами, но давила темнотой, прибивая свет фонарей к земле. Мирослав решительным шагом подошёл к мотоциклу, снял шлем с руля и приладил на голову. Дверь бара открылась, когда он натягивал перчатки.
Ольга Ивановна растерянно оглядела обступивших её байкеров, но тут же полезла в предложенную куртку, даже не став снимать сумку на длинной лямке. Только поправила, чтобы сзади не мешалась, пока кто-то без всяких расшаркиваний застёгивал наколенники на её ногах. Последним на голову нахлобучили шлем. Что-то щёлкнуло у подбородка, и по макушке хлопнула рука:
– Порядок, упакована.
Звуки стали глухими, из-за шлема Ольга Ивановна плохо ориентировалась, и её подвели к уже подъехавшему мотоциклу и, не спрашивая, схватили за руки за ноги, чтобы усадить на неудобное пассажирское сиденье.
– Держаться-то за что?!! – в отчаянии закричала Ольга Ивановна, понимая, что уже сейчас они поедут.
– За меня! – глухо крикнул Мир, полуобернувшись, и движок взвыл.
***
Мама Ольги Ивановны очень гордилась своей дочерью. Несмотря на грубоватого мужа-военного, она дала ей безупречное воспитание, и дочь год от года радовала её. Интеллигентная до мозга костей женщина была уверена, что её Олечка в любой ситуации всегда будет истинной леди, какими были её любимые героини Джейн Остин.
Ольга Ивановна орала, срывая голос, порой переходя на захлёбывающееся кваканье, пытаясь набрать воздух, несколько кварталов. Безупречный маникюр крошился о жёсткую кожу куртки пилота, а колени сжались с такой силой, с какой не сжимались даже на выпускном, когда пьяненький одноклассник пытался донести свою симпатию неподобающим методом.
Ольга Ивановна орала. Как не орала даже при родах. Да вообще никогда в жизни! Она даже не знала, что способна на такое, но поделать с собой ничего не могла.
Мотоцикл лавировал между редких машин, наклоняясь при манёврах так низко, что казалось, сейчас завалится на землю. Благо, Ольга Ивановна намертво вцепилась в пилота, благодаря чему не мешала ему вести мотоцикл.
Они, как пробка от шампанского, вылетели из города, распугав стаю прикорнувших птиц в ветвях небольшой рощицы у дороги, и помчали дальше. Дорога размытым полотном стелилась под колёсами, даже выбоины мотоцикл проскакивал, будто летел над ними, а не ехал по асфальту. Фонари обочины превратились в сверкающую дискотечную лампу, что зажигал трудовик на радость молодёжи в спортзале. Ветер выл в щелях шлема, но Ольга Ивановна даже сквозь этот свист слышала, как ревёт это белое чудовище, на которое она сдуру села.
Никогда! Никогда в жизни она не собиралась совершать подобного! Не будь она уже седая, поседела бы полностью за одну эту ночь!
Рук она не чувствовала, шлем давил на щёки, сворачивая их складками, когда она открывала рот, как любил дурачиться в детстве Володька. О наколенники пару раз звонко стукнулись камешки, и один прилетел в шлем. Она даже не заметила, как мимо промелькнул указатель на Елец.
Сил кричать уже не было. Да и бояться уже почти не осталось. И вдруг, внезапно, Ольга Ивановна начала чувствовать что-то незнакомое, такое новое. Такое бывает, когда в детстве долго плачешь навзрыд, а потом такой холодок в груди, и вроде даже видно становится лучше. Чувство полёта. Когда от тебя ничего не зависит, когда всё, что держало тебя, крепко связывая с землёй, смывается, остаётся позади, теряет свою власть. И вот ты, а впереди только дорога, и ты – летишь. А навстречу тебе летит рассвет.
Ольга Ивановна вздрогнула, вдруг на какой-то миг позабыв, кто она. Подруги, унылая работа, бывший муж-алкоголик, дочка, которую она видит раз в полгода, больной сын… Она вдруг будто проснулась, будто всё это было лишь сном, и ей всего семнадцать, а впереди целая жизнь. И столько ещё всего впереди, столько надежд, встреч. Она может стать кем угодно. Прожить любую жизнь. И быть по-настоящему счастливой. Свободной. Живой.
Она вдруг поняла, услышала то, о чём пел её сын, срывая голос, когда слушал свои глупые диски. Она поняла, о чём были эти песни. Не важно, попадаешь ли ты в ноты, не важно, помнишь ли слова, не важно, насколько правильно звучит твой голос. Эти песни были живыми, и она, наконец, ощутила это.
Мышцы больше не сковывал паралич страха, спина не горбилась, как у настороженной крыски.
Ольга расправила плечи и взглянула в глаза вставшему юному солнцу, чувствуя его свет в собственном сердце.
Родной и такой красивый Славянск-на-Кубани промелькнул знакомыми домишками. Мотоцикл снижал скорость. Встречные машины приветливо моргали фарами на кочках, птицы щебетали, перепрыгивая на ветках деревьев. Пахло цветами и свежим хлебом.
Вот и знакомый одноэтажный домик на окраине, слаженный ещё её папой с братом. Пилот мягко затормозил и остановился. Ольга Ивановна неловко слезла, пока Мир держал мотоцикл. Чуть покачнулась на негнущихся ногах и огляделась. Под подбородком щелкнуло, и Мирослав потянул шлем наверх, снимая. Ольга Ивановна доверчиво наклонила голову, чтобы помочь ему. Куртку сняла уже сама.
Мир приладил её шлем на пассажирскую рукоятку и снял свой, чтобы помочь ей распутать ремешки наколенников.
Да, теперь она понимала, что за свет лучится из его глаз. В них сейчас отражался и её собственный.
– Здесь наши пути расходятся, – мягким голосом сказал он, улыбаясь.
