Дарья Донцова
Корпоратив королевской династии
Глава 3
– Выбрали прекрасный наряд, – одобрила меня симпатичная блондинка, – вам он очень пойдет.
– Цвет понравился, небесно-голубой, – пояснила я, – но вот смогу ли я влезть в него? Ирина, вам не кажется, что размер очень маленький?
– На вашу стройную фигуру платье сядет идеально, – пообещала костюмер. – Эта одежда требует высокой прически. В прежние годы дамы не стригли волосы, бубикопф[1] появился во времена Второй мировой войны.
– А у меня короткая стрижка, – расстроилась я, – буду выглядеть нелепо.
Ирина начала расправлять пышную юбку наряда, висевшего на плечиках.
– Не переживайте, в прежние века у многих от неправильного питания были проблемы с волосами. Дамы лысели. Поэтому все пользовались париками. У меня их тьма! Ну, померим?
– Парик или платье? – уточнила я.
Ирина сняла с вешалки наряд и поставила его на пол.
– Влезайте.
Я вошла внутрь платья, как в шкаф.
– Отличненько, рукавчики натягивайте, – попросила девушка.
– Очень узкие, – пропыхтела я, с трудом справившись с задачей.
– Такая была мода, – объяснила Ира, – а теперь делайте глубокий вдох и задержите временно дыхание.
Я набрала полную грудь воздуха и почувствовала, как грудную клетку начинает сдавливать.
– Это всего лишь корсет, – пропела Ира, – не стану его туго затягивать. Дышать можете?
– Еле-еле, – призналась я.
– Привыкнете, – пообещала моя помощница.
– Бедные дамы, жившие в старину, – пробормотала я, чувствуя, что не могу сделать полный вдох-выдох, – от души жалею их.
Ирина отошла на пару шагов.
– У вас и так талия узкая, а сейчас просто рюмочка получилась. Открою секрет, платье – копия наряда, в котором появилась на второй день после свадьбы молодая жена Магнуса. Но мы осовременили его. В аутентичном вы сразу завалились бы в обморок: носить роскошные платья аристократки Средневековья учились чуть ли не с младенчества. И это было совсем не просто. На вас сейчас обычный корсет, слабо зашнурованный на спине, под него просовывается ладонь. В давние же времена под корсет подкладывали деревянные бруски, чтобы исправить недостатки фигуры. И шнуровались они не только сзади, но еще по бокам и спереди. Вот где жесть была. Попробуйте сделать шаг.
Я подняла правую ногу, переместила ее, но не продвинулась вперед.
– Юбочку надо взять сбоку и чуть приподнять, – пояснила Ира, – кринолин не дает вам двинуться. Туфельки примерили?
Я взглянула на подобие обуви, предложенное Ириной.
– Они похожи на тапки, но с очень длинными носами.
– Вы же знатная дама, – засмеялась Ира, – чем длиннее носок пулена, так называется туфля, тем круче наша обладательница. Обопритесь о стульчик, поднимите ножку… опля. И как? Можете пройтись? Ну, берем сбоку юбочку, приподнимаем ее – и вперед.
Я ухватила шуршащую ткань, оторвала кринолин от пола, шагнула, споткнулась, пошатнулась и была подхвачена Ирой.
– Не просто, да?
– Не легко, – согласилась я.
– Потренируемся, и вы будете на балу лучше всех, – пообещала Ирина, – и парик подберу, и украшения. Главное, с платьем для бала определились. Давайте минут десять походим в нем, я возьму вас под руку.
Через четверть часа, вспотев от усилий и ощущая головокружение, я взмолилась.
– Больше не могу.
– И не надо, – обрадовалась Ира, – вы гениальная ученица.
– Ох нет, – вздохнула я, – еле-еле шевелюсь.
– Другие падают, – сказала костюмер, – а вы бодренько так топ, топ, топ… С платьем отлично справитесь. Перед балом еще порепетируем. Пулены с собой возьмите, побегаете в них по спальне, чтобы к длинным носам привыкнуть.
– Они соскакивают, – пожаловалась я.
Ира хлопнула себя ладошкой по лбу.
– Ну, вот же глупая башка! Пояс вам не дала!
– К ботинкам? – удивилась я. – Это как?
Ирина вытащила из шкафа ремень, к которому крепились веревки.
– Давайте снимем платьице. Сейчас расшнурую вас.
Через пять минут мне удалось вдохнуть полной грудью.
– Тяжело, да? – посочувствовала Ира.
Я пошевелила лопатками.
– Теперь понимаю, почему художественная литература прошлых лет изобилует описанием обмороков дам: им просто не хватало воздуха.
Ирина взяла мои пулены.
– Можно, конечно, явиться на бал в наряде, который приблизительно похож на старинный, совсем без корсета. Но тогда вам не видать короны.
– Короны? – повторила я.
– На празднике королеву выбирают, – затараторила Ирина, – жюри строгое. Если станете монаршей особой, вам подарят еще неделю в Олафе, можете ее использовать когда захотите. А представительница коренного населения получит медаль и приглашение на ужин к господам Хансонам. Ну как, попробуем всех опередить?
– Думаю, много местных женщин на бал стремятся, – усмехнулась я, – большинство из них, наверное, прекрасно передвигается в неудобных платьях.
Ира подняла указательный палец.
– В этом году юбилей, сотый бал. Елена решила ограничить число участниц конкурса, потому что намечена большая программа разных мероприятий. В прошлом году соревнование за звание королевы кучу времени заняло. Сначала зрители аплодировали, потом устали, скисли, стали потихоньку убегать. Последние претендентки маршировали в пустом помещении, а жюри чуть не уснуло. Чтобы избежать повторения этого, хозяйка велела в январе – феврале провести городской конкурс, три его победительницы выйдут на сцену Олафа. Только они, больше никого из наших. С туристами так: все дамы из группы, живущей в замке, могут стать конкурсантками и плюс еще шесть-семь приезжих. Госпожа Хансон решила провести действо за один час, поэтому на каждую участницу отводится три минуты. Нелегко за столь короткий срок блеснуть талантом. Но чем труднее битва, тем слаще победа. Я уже воспитала двух королев, тоже из России. Сначала они пошевелиться не могли, а потом всех опередили. Я на вашу группу посмотрела и попросила Елену: «Хочу вон с той худенькой блондинкой заниматься. Издали вижу, она при правильном руководстве первой станет». У вас в глазах нечто этакое светится, чемпионское.
– Вы меня захвалили, – смутилась я.
– Будет у меня третья королева на счету, – потерла руки Ирина, – даже Элиза обзавидуется. Ни у кого столько нет! Элиза управляющая замка, на самом-то деле реальная монаршая особа здесь она. Это даже Беата признает.
– Уж простите мое любопытство, но кто такая Беата? – поинтересовалась я.
Ирина начала застегивать на мне пояс с веревками.
– Повариха. Моя мама работала в замке кастеляншей, сейчас она на пенсии. Но перед тем как Олаф покинуть, мамуля попросила, чтобы меня сюда взяли. Я окончила институт моды, прекрасно шью, защищала диплом по истории театрального костюма. Так вот, перед тем как мне на службу выйти, мама наставления дала. Ну, сначала обычные: не ленись, не опаздывай, будь вежлива, а потом предупредила: «Солнышко, ругаться с коллегами последнее дело, надо со всеми находить общий язык, быть позитивной, улыбчивой, помнить, что туристы всегда правы, даже когда они совсем не правы, все равно правы. Но, если уж тебе приспичит с кем-либо поссориться, помни: в замке можно повздорить с любым сотрудником и через день неприятность утрясется. Но есть два человека, с которыми никогда нельзя выяснять отношения: Элиза и Беата, они без стука к хозяевам заходят.
Ирина умолкла, а я не могла унять разгоревшееся любопытство.
– Пока я не видела господина Хансона. Он симпатичный?
– Еще встретитесь, – пообещала Ирина, – на конкурсе он точно будет. Но вообще владелец Олафа не любит шумных сборищ. Думаю, это связано с его состоянием здоровья. У господина Карла лицо изуродовано, шрамов много, ему не одну операцию сделали, кожу пересаживали. Хорошо, что он не ослеп, но постоянно носит большие темные очки, закрывает ими рубцы.
Глава 4
– Простите, не знала, – смутилась я.
– Откуда вам знать? – пожала плечами Ирина. – Много лет назад беда случилась. Моя мама в замке служила. Карл и Елена поехали в соседний городок в ресторан. Хозяин не справился на повороте с управлением, автомобиль занесло, он ударился о дерево. Елена руку сломала, а господин Хансон сильно головой приложился, сознание потерял. В те годы в Олаф еще туристов не пускали, населения в Гарде намного меньше было, чем сейчас. И молодая пара покатила не по главному шоссе, а по узкой дороге, она соседние городки напрямую соединяет. Автобусы с экскурсантами по ней не ездят, им там тесно и достопримечательностей нет, просто лес. Местные же маленькой трассой пользуются. У нас жизнь провинциальная, в девять вечера все уже дома, поужинали – и баиньки. В десять в Гарде тишина и храп, узкая шоссейка пустынна, оживает она в пять утра, когда булочник-молочник-почтальон и прочие за работу принимаются. Понимаете, в какой ситуации Елена оказалась? Рука сломана, муж без чувств, вокруг никого. Мобильных тогда не было. Как сообщить о несчастье? Хорошо, у меня отец сообразительный был, он ветеринаром в Олафе работал. В замке живности полно: собаки, кошки, корова, коза, куры. Они все на хоздворе живут, вас туда отведут обязательно. И там же конюшни с лошадьми. Папа в тот вечер приехал в Олаф к коню, который простудился, стал ему сам на кухне горячее питье варить. И тут из ресторана позвонили на городской телефон, мама трубку взяла. На проводе оказался хозяин трактира, он сообщил:
– Елена у нас забыла сумочку, наверное, весь дом перевернула, расстроилась, думает, что потеряла. Пришлите кого-нибудь за ней.
Мама ответила:
– Молодые господа еще не вернулись, мы думали, они еще у вас…
– Уже больше часа как укатили, – сообщил ресторатор.
Мой папа сразу понял: случилась беда. Это было много лет назад, не все женщины тогда водили машины. Время к полуночи подбиралось. Госпожа Мартина, мать Карла, своего шофера отпустила. На ночь в замке остались повариха Беата да Элиза – она тогда только-только управляющей стала, – мои мама-папа и я, совсем маленькая. Элиза ранее горничной у хозяйки служила. Отец лошадь отваром отпаивал, мама работу закончила, его ждала. Гостиницы и ресторана при Олафе не было, тишина стояла и в замке, и во дворе.
Папа сел в машину, мама с ним отправилась, не хотела его одного отпускать, меня с Беатой оставили. Родители знали, что молодые господа по маленькой дороге поехали, разминуться с ними не опасались. Отец предположил, что колесо у машины Карла лопнуло, а он запаску ставить не умеет. О плохом не думали, в Гарде аварии почти не случались, все аккуратные были, пьяными за руль не садились.
Ирина поежилась.
– Мамочка, когда эту историю вспоминает, всегда молиться начинает и плачет, как заведенная. Они с папой издали увидели седан Карла, поняли, что беда случилась. Отец притормозил, вылез – и тут! Как полыхнет! Елена снаружи стояла, увидела моих родителей, заорала:
– Помогите, Карл без сознания за рулем, у меня рука сломана, не могу его вытащить.
Папа молодого господина вызволил и повез в больницу. Карл серьезных ранений не получил, конечности, позвоночник – все было цело. Но огонь ему лицо и часть шеи сильно обжег. Долго Карл лечился, говорят, он до аварии симпатичным был, а сейчас перед посторонними исключительно в черных очках появляется, они ему почти все лицо закрывают. На виду только часть щек, подбородок и нос.
Ирина вздохнула.
– Жаль его очень, господин Карл прекрасный человек, не повезло ему.
– Хорошо, что зрение сохранилось и сам здоров, – заметила я.
– Да уж! – покачала головой костюмерша. – Не представляю, каково это слепым жить, хуже ничего нет. Когда госпожа Елена сына Петера родила, мама поняла, что она в день аварии уже беременной была. Представляете, какой она стресс испытала?
Ирина отошла к комоду.
– Очень тот год тяжелым оказался. Вскоре после той аварии от гриппа умер мой брат Сергей. Он был намного меня старше, я совсем его не помню. Сережа был крестником тогдашнего владельца замка. Господин Виктор оплачивал его образование, сначала в школе, потом в Гейдельбергском университете. Сергей получил диплом, но в Гард не вернулся, остался в Германии, там возможностей для молодого амбициозного парня намного больше. Я родилась, когда брат уже с родителями не жил. В гости он не приезжал, видно, не особенно папу-маму любил. Прилетел, когда стало ясно, что бабушка умирает, проститься надо, заразился гриппом и скончался. Госпожа Мартина тогда маму очень поддержала. Елене со свекровью повезло, не то что мне с Брунгильдой, так мать моего мужа зовут.
– Не всякая женщина полюбит жену сына, – улыбнулась я.
– Да уж, – поморщилась Ира, – по себе знаю, что ни сделаю, все Брунгильде плохо.
– Имя красивое, – улыбнулась я, – прямо как из героической поэмы «Песнь о нибелунгах».
– И характер соответственный, – сказала Ирина, – больше всего ее бесит, что я русская. Но это же смешно. В городе почти все население имеет русские корни. Самый первый Хансон, Магнус, в тысяча сто семьдесят седьмом году женился из политических соображений на Анне, дочери князя Юрия Ярославовича из рода Рюриковичей. И тогда же начали строить Олаф, закончили в тысяча двести девяностом, по тем временам просто мигом возвели. Вот с той поры кто-нибудь из сыновей рода Хансон под венец русскую ведет, а с ней приезжают верные холопы, они находят пару среди местных. Прапрапра… бабка моей мамы прибыла с Марией, невестой очередного Хансона, а дед моего деда был лекарем, в Олаф его выписали из Москвы на несколько лет, но ему здесь так понравилось, что он остался навсегда. А вот в семье Брунгильды никогда никого из России не было. Таких фамилий немного, и они очень чистотой крови гордятся. Все со съехавшей крышей, как моя свекровь. Брунгильда может войти в местную библиотеку, увидеть очередь на абонементе и заявить:
– Я имею право на первоочередное обслуживание. Вы пришлые, а мои прадеды при дворе Магнуса Первого состояли.
Здесь у нас таких, как Брунгильда, называют «Верные», они на всю голову больные, живут в нереальном мире. Например, Маргит, владелица магазина книг, не разговаривает со своим племянником Беном, даже не здоровается с ним. Угадайте почему?
– Наверное, он чем-то ее обидел, – предположила я.
– Не-а, – засмеялась Ирина, – у Маргит претензия: ее сестра вышла замуж за москвича, значит, Бен наполовину русский, а они затеяли недавно войну со Швецией. У Маргит мать шведка, ей про ту битву вспоминать тошно.
– Недавно? – удивилась я. – Не очень хорошо знаю историю, но вроде никто в последнее время со шведами не сражался.
– Недавно, это в тысяча шестьсот тринадцатом году, – расхохоталась Ирина. – Ни Бен, ни его отец к тем событиям ну никакого отношения не имеют. Но Маргит их все равно на дух не переносит, потому что в той войне погиб один из сыновей ее прапрапра… деда. Ох, заболталась я, вам отдохнуть надо, день хлопотный выдался, сначала на самолете летели, потом на автобусе ехали. А тут я с рассказами про дела-порядки. Давайте покажу, как пулены крепятся.
Ира наклонилась.
– Смотрите, на поясе висят веревки, в туфлях пробиты отверстия.
– Вижу, – кивнула я.
Девушка продела в дырки концы бечевок и завязала их.
– Все, теперь идите.
– Их вот так привязывают? – удивилась я.
– Ага, – закивала Ирина, – сверху натягивают платье – и в добрый путь. Попробуйте!
Я сделала шаг, задела нереально длинным носком туфли за табуретку и чуть не упала.
– Ничего, – приободрила меня костюмер, – знаете, все гости думают, что эту обувь носить легко, не репетируют перед балом, наденут пулены и тут же снимают. Неудобно! Женщины приходят в зал в своих обычных лодочках, и нет шансов у них тогда королевой стать. Жюри на ноги посмотрит и сразу говорит «до свидания». А вы у меня будете в правильном образе. Еще научу вас старинному книксену, Хансоны и все остальные попадают.
– Дамы приседали особым образом? – заинтересовалась я.
У Ирины загорелись глаза.
– Да, да, да! В прошлом году среди судей присутствовал Альфред, знаток старинных обычаев. Он моей подопечной высший балл поставил. А на банкете подошел ко мне и радость победы притушил:
– В принципе вы неплохо подготовили тетку, но до победительницы ей, как до Китая пешком.
Альфред сноб, считает себя лучшим экспертом по костюмам и правилам этикета. Спорить с ним нельзя, он злопамятен. Но я устала, перенервничала, выпила немного виски для расслабления, вот и не сдержалась:
– Вы ей корону присудили. Раз моя воспитанница плохая, зачем ее на пьедестал ставить?
Альфред на меня как на грязное пятно посмотрел.
– На фоне плохих она лучшая. Понимаете? Общий уровень крайне низок. Ирина Эклунд, вы мне, несмотря на полное отсутствие воспитания, нравитесь. В вас кипит детская непосредственность, которую люди, как правило, лет эдак в шесть теряют. Дам вам совет. На будущий год в кресло председателя сядет Анна, декан исторического факультета. Вам ничего не светит. Она из Верных, а у вас, Ирина, русские корни. Есть лишь один способ вырвать победу у конкуренток: разучить реверанс дам семьи Хансонов и продекламировать «Песнь торжественного бала». Коли не проделаете это, станете первой, но с конца. Красивым платьем и умением носить пулены Анну не взять. А вот книксен вкупе с исполнением старинных стихов ее поразит. Этого никто пока не делал.
И живо ушел.
Я за Альфредом кинулась, схватила его за рукав.
– Стойте! Что за реверанс? Где слова зонга взять?
Он губу оттопырил.
– Сами хоть что-то делать способны? Или привыкли чужим умом жить?
Короче, отказался мне помочь. Я к Елене бросилась с вопросами. Она изумилась.
– Книксен? Ода? Хотя… На нашей с Карлом свадьбе одна из родственниц злилась, что свежеиспеченная невестка какие-то подскоки не выполнила, нарушила семейные традиции. Расспрошу мужа, возможно, он в курсе.
В понедельник Елена меня подозвала.
– Ирина, в библиотеке есть книга «Семья Хансон», найдете ее, там есть вся информация.
Ира взглянула на часы.
– Знаете, где книгохранилище?
Я вынула из кармана план замка и развернула его перед собеседницей.
– Слева по коридору четвертая дверь, – показала пальцем Ира, – я нужный томик оставила на столе, там закладки есть. Вам не трудно будет самой взять книгу?
– Конечно, нет, – ответила я, удивленная ее просьбой.
Ирина заметила мое недоумение.
– Олаф живет по средневековым правилам, они признают право гостя. Вы можете вынести из библиотеки все, что угодно, и читать в спальне. А живущим и уж тем более работающим в замке это категорически запрещено. Я спокойно листаю том в библиотеке, но прихватить его с собой не имею права. За это меня накажут.
– Странно, – заметила я.
– Многие правила здесь идиотские, – пожала плечами Ирина, – три месяца назад у нас гостила американка, она рассказала, что в ее штате запрещается после полуночи печь блинчики. Маразм. Это придумали давным-давно, но до сих пор не отменили. В Олафе полно запретов для нас, и хозяин требует их соблюдать. Елена совсем не строгая, она глаза закроет на прегрешение, а ее муж нет. Господин Хансон любит выходить из своей комнаты по вечерам, когда в коридорах никого нет. Если он меня с томиком под мышкой заметит, мне несдобровать. А вам он только улыбнется. Книга на столе под лампой лежит.
– Библиотека открыта? – усомнилась я.
– В двери замка нет, – сказала Ира.
Я не поверила своим ушам.
– На полках, наверное, много ценных изданий. Разве можно их вот так оставлять? Вводить людей в соблазн?
– Ценные тома надежно спрятаны в другой библиотеке замка, – пояснила девушка, – там рукописные фолианты, древние книги. А на общедоступных полках ерунда. Ценности она не представляет. Книгу «Семья Хансон» написала жительница нашего городка. Издали ее в начале нынешнего века, она не уникум. Возьмете?
– Прямо сейчас, – пообещала я, – почитаю на ночь.
Глава 5
Сначала я отнесла в свой номер кроссовки, потом поковыляла по коридору, то и дело задевая носками пуленов о пол. Однако средневековым дамам приходилось совсем не сладко. Они носили платья с корсетом, куда, как я только что узнала, вкладывались деревянные бруски, и туфли, в которых практически невозможно двигаться.
Я остановилась у нужной створки, толкнула ее и очутилась в кромешной темноте. Пару секунд я пыталась хоть что-то рассмотреть, потом начала шарить руками по стене. Как правило, выключатель находится прямо у входа, но я никак не могла его нащупать. Стараясь нашарить клавишу или обнаружить шнурок, за который следует дернуть, я сделала пару шагов, задела носком туфли какую-то преграду, попыталась уцепиться хоть за что-нибудь… и шмякнулась на какую-то штуку, она щелкнула, затем на меня легло неподъемное одеяло. Я начала шарить ладонями по мягкой, но одновременно упругой поверхности. Вскоре стало ясно: под моей спиной матрас, над головой, похоже, тоже. Создавалось ощущение, что я превратилась в дорогое кольцо с многокаратным бриллиантом, лежащее на подушке в закрытой бархатной коробке. Хотя под пальцами у меня сейчас не велюр, а вроде кожа.
Я хихикнула, сравнить себя с раритетным украшением – это по-нашему. Я не сравнила себя с какой-то дешевой ерундой в коробке из пластика. Но через секунду мне стало не по себе. Где я нахожусь? Как выбраться из плена? Может, надо звать на помощь? Но кто услышит мой голос? В замке толстенные стены. Что делать?
Внезапно мрак рассеялся, я увидела сбоку щель, через которую поступал свет. Он был не яркий, но мне стало понятно: я лежу в каком-то неплотно закрытом ящике. Подо мной кожаные подушки, надо мной они же. Гроб? Но домовину не обивают кожей. Хотя, возможно, в этом городе своя мода на похоронные принадлежности.
– Устала? – спросил хриплый баритон.
– Слава богу, они угомонились, – ответил женский голос.
Я училась в консерватории по классу арфы, некоторое время играла в симфоническом оркестре, у меня отменный музыкальный слух, поэтому я сразу поняла, что в комнате Елена Хансон. А вот с кем она беседует, оставалось неясно. Я набрала полную грудь воздуха, чтобы позвать на помощь, но тут услышала слова хозяйки:
– Мы погибли! Он отнимет у нас все. Нас выгонят с позором. Нам не будет места ни здесь, ни в одной из соседних стран.
Во мне забурлило любопытство, звать на помощь сразу расхотелось. Я тихо выдохнула.
– Дорогая, очнись! Он погиб! Рухнул вместе с самолетом в океан.
– Это точно он!
– Граф Сен Жермен? Воскресший Лазарь?
– Тебе смешно? Это он! Вот посмотри!
Я, чтобы увидеть в щель собеседника Елены, завертела шеей, но просвет располагался низко, приходилось ориентироваться на слух.
– Журнал из Австралии, – продолжала Елена, – его бросил на ресепшен кто-то из туристов. Глянь на обложку. Я чуть не умерла.
– Ничего страшного, – произнес мужчина, – какой-то фермер получил приз за то, что лучше всех стрижет овец.
– Неужели ты не видишь?
– Что?
– Лицо!!!
– Ну, глаза, рот, нос.
– Это же он!!! Его копия.
– С чего такая глупость тебе в голову пришла? Он давно умер.
– Это он! Он! Я ждала его! Я знала! Чувствовала! Мартина всех обманула! Мы знаем, на что она способна. Он вернулся! Он был на ресепшен! Специально там еженедельник оставил, чтобы я его увидела и скончалась от ужаса!
– Дорогая! Какой-то турист из Австралии купил перед посадкой в самолет журнал, прочитал его, засунул в сумку и забыл о нем. Потом он приехал в Олаф, решил приобрести в магазине что-то на память: кружку с изображением замка, медаль, календарь… полез за кошельком, увидел издание, вынул его и бросил. Где ты журнал нашла?
– В сувенирной лавке на подоконнике!
– Что только подтверждает мою версию. Солнышко, на обложке просто фото местного фермера, победившего в конкурсе.
– Посмотри на лицо! Это он! Боже! Он вернулся! Мы погибли! Он дождался юбилейного сотого бала, чтобы воскреснуть.
Раздался скрип.
– Иди сюда, – велел мужчина.
Послышался звук поцелуя, затем шорох, стон.
Мне стало неудобно. Ну почему сразу, как только пара вошла в библиотеку, я не закричала: «Помогите, достаньте меня из гроба, который невесть зачем поставили в библиотеке». Я подавила вздох. Лампа, будь честной сама с собой, ты любопытнее обезьяны, поэтому, услышав из уст Елены фразу: «Мы погибли! Он отнимет у нас все!», ты мигом забыла о том, что ты сейчас не на работе, а на отдыхе, и принялась подслушивать абсолютно не предназначенную для твоих ушей беседу. Во мне сработал профессионализм сыщика: узнать побольше информации. Я осторожно вздохнула. Лампа, не оправдывай себя, дело не в том, что ты детектив, дело в твоем безбрежном любопытстве. Некрасиво так себя вести. Но что сделано, то сделано. Пара сейчас явно предавалась любовным утехам, в какое положение я поставлю людей, если начну шуметь? Да и сама скончаюсь от смущения. Остается одно: лежать тихо, ждать, пока муж с женой успокоятся и уйдут. Надо же было Елене и Карлу выбрать для игрищ библиотеку. Что, у них спальни нет? Дверь не заперта, сюда кто угодно зайти может! Однако Хансоны любители экстремального секса.
– Фуу, – выдохнула Елена. – Ты не мог подождать, пока мы у себя окажемся?
– Тебе не понравилось? – засмеялся Карл.
– Сам знаешь, что понравилось, – протянула Елена, – но в библиотеку в любой момент могут впереться посторонние.
– В полпервого ночи?
– Туристам плевать на время. Вдруг кто-то вошел бы.
– И что?
– А мы тут… того.
– И что? – повторил муж. – Супруги имеют право на маленькие радости.
– Мне нехорошо, – вдруг прошептала Елена.
– Опять лопала еду для гостей? – рассердился Карл. – Сто раз говорил: нельзя жрать средневековые похлебки из рыбы. Поулыбалась группе в ресторане, рассказала, как Хансоны в четырнадцатом веке питались, хлебнула из бокала воды и адью. Ужинать надо дома тем, что для нас Беата приготовила.
– Группу кормили обычным ужином, – пояснила Елена. – Сегодня день заезда. Они вечером прибыли. Экзотика с утра стартует. Хлопот много было, я пообедать не успела, а вечером только маффин слопала с чаем.
– Тебе от голода плохо, – загудел Карл. – Не желаешь мои советы слушать? Не надо, я не диетолог. Но вспомни, что Андерсен говорит: тебе необходимо регулярно и правильно питаться. А ты плевать на доктора хотела. Ну-ка, перечисли, что сегодня ела?
– Утром одно яйцо, кофе с лимоном, в шесть вечера капкейк с чаем, – перечислила Елена.
– И все?!
– Ну да!
– Хочется тебя в угол поставить, – рассердился Карл, – яйца тебе строго запретили. Кексы! Да еще кофе с лимоном. Это самострел!
– Желудок не болит.
– Тебя не понять, то тебе нехорошо, то дискомфорта нет.
– Мне плохо, но не физически. Морально. Страшно.
– С чего бы?
– Это он!
– Прекрати.
– Он жив!
– Ты ошибаешься. Он давно на дне океана.
– Нет, нет, нет, – всхлипнула Елена. – Господи, Катя беременна!
– Какое отношение наша невестка имеет к Эдмунду?
– Ты правда не понимаешь или дураком прикидываешься?
– Старею. Ум теряю. Объясни.
– Не юродствуй.
– Не бей старика мужа.
– Хорош старик, – хихикнула Елена. – Ты горячий парень!
– Так при чем здесь Катя?
– Вспомни, что в правилах Магнуса сказано?
– Олаф переходит по наследству старшему сыну.
– Ну?
– Полагаешь, Эдмунд восстанет из ада, куда он точно угодил за все, что сделал с Паулиной, и заявится свои права качать? – хмыкнул Карл. – Милая, представим, что твой бред правда. Едва Эд появится в Олафе, в тот же час весь город услышит о его возвращении и Розамунда нам двери выломает. Аптекарша Эда с годами только сильнее ненавидеть стала. Да, прошло много лет, но историю с Паулиной многие хорошо помнят. Эдмунда на тряпки порвут, суд Линча устроят. Нет, он не дурак домой соваться.
– Под своим именем да, – согласилась жена, – он не посмеет приехать сюда как старший сын Хансонов. Но тайком влегкую. У него тут друзья остались.
– У Эдмунда? Через столько лет? Смешно.
– Вспомни, как к нему относились, пока правда про Паулину не всплыла, – перебила супруга Елена. – Эдмунда обожали, считали королем. А он только и ждал, когда отец умрет, чтобы править начать. Ты сидел в угол задвинутый. Мартина и папочка младшего сына не особо любили, их сердца принадлежали старшему ребенку. Почему Виктор от инфаркта в одночасье ушел? Потому, что он про Паулину узнал. Не вынес, что наследника на всю жизнь за решетку засадить могут. Вспомни реакцию Мартины: «Сыночка оговорили!» То, что Эд подонок, она видеть не желала и всегда его покрывала. После смерти мужа что она затеяла? Созвала адвокатов, хотела найти возможность «Правило Магнуса» переписать. Велела юристам убрать слова: «Править Олафом вместе с городом и землями может лишь достойный старший сын, не запятнавший чести Хансонов ни делом, ни словом, ни помышлением. Если же старший сын не таков, то ему должно отдать корону младшему, коли тот достоин». Да, адвокаты растолковали Мартине: вычеркнуть из правил Магнуса ничего нельзя. Это все равно что из Конституции США первую поправку убрать. Но вопрос в другом. Зачем она так хотела подредактировать документ? Эдмунд на тот момент уже упал вместе с самолетом. Понимаешь?
– Не совсем.
– Мартина знала, что подонок жив, – зашипела Елена, – надеялась, что историю с Паулиной забудут, Эдмунд вернется, заберет у тебя скипетр и державу. Если слов про достойного сына не будет, то все получится. Мартина любила только Эда.
– А при чем тут наша беременная невестка? – повторил вопрос Карл.
– Выйди из тьмы! Эдмунд узнал, что Екатерина в положении и что она ждет мальчика. Наследника! Олаф в перспективе достанется ему. Если мальчик погибнет, то кто будет у руля?
– Я, как и раньше, – ответил Карл, – и после моей кончины ничего не изменится.
Голос Елены зазвенел.
– Кроме одного! У Петера больше не будет детей. После его смерти Олаф останется беспризорным. Эдмунд решит навредить Кате, толкнет ее в темном коридоре, она упадет, случится выкидыш. Не надо было громко оповещать о предстоящем рождении мальчика. Ну почему я не догадалась соврать, что мы ждем девочку?
– Милая, успокойся. Ты сочинила целый роман. Эдмунд давно мертв. Детей у него не было. Олаф навечно наш. Мы еще много лет проживем. У тебя психопатия начинается.
Послышалось шуршание, затем Елена воскликнула:
– Боже! Как я об этом не подумала. Замок со всем имуществом переходит в руки старшего сына или сына старшего сына. Если последний в силу возраста, болезни, смерти или других обстоятельств не может исполнять обязанности правителя Олафа, корона и замок достаются младшему отпрыску. Вот почему, милый, ты сел на трон. Эдмунд же объявлен мертвым.
– Ты уже в который раз твердишь одно и то же, – укорил жену Карл, – а я твержу в ответ: труп из океана через много лет не выплывет. Конец. Дорогая, человек на фото в журнале действительно имеет сходство с Эдмундом. Но в мире много людей, которые, не будучи родственниками, похожи друг на друга. Ты просто устала, поэтому нервы шалят. Эдмунд в аду.
– Что, если мерзавец женился в Австралии и там живет его ребенок? Мальчик! – отчеканила Елена. – Рожденный в браке? Он ничего дурного не совершил, он может наследовать Олаф. Эдмунд нас всех убьет: тебя, меня, Катю с ребенком, Петера, никого из Хансонов, кроме отпрыска Эда, не останется. Вот что у него на уме. Это он. Я его узнала.
