Дарко Джун
Таймбург. Вдогонку за проигранным временем
Наверное, ты знаешь, что «бург» – это «башня», пришедшая от латинского «burgus», да так и оставшаяся в названиях множества городов. Посмотри на карту и загибай пальцы: Оренбург, Екатеринбург, Санкт-Петербург. Скажу по секрету, пальцев тебе не хватит, чтобы сосчитать их все. Но есть ещё и Таймбург – город, откуда приходит время.
Я очутился в Таймбурге, чтобы выручить друга, поставившего на кон своё время. И на этом заковыристом пути мне удалось подружиться со временем. Конечно, не со всем временем разом (его для этого слишком много), но с очень значимой его частичкой.
В Таймбурге удивительно всё. Но почему-то особенно мне запомнились монетки. В нём не расплачиваются металлическими кругляшами или хрустящими бумажками, и привычный пластик кредиток там не в ходу. Мои пальцы до сих пор помнят ту странную прохладу, исходящую от прозрачных шариков. Внутри каждого застыло по стрелке – часовой, минутной, секундной – всех цветов и размеров. А если взглянуть на такой шарик через мглистые стёкла очков Госпожи Ночи, ты увидишь само время. Впрочем, тебе ещё только предстоит узнать об этих удивительных очках, и как меняется Таймбург, если смотришь на его улицы через них.
Листай страницы и увидишь, как наша маленькая команда проникла в город времени. Как мы разгадываем тайны, пытаемся понять его жителей, исследуем его карту.
По улицам мгновений и секунд спешим спасать проигранное время.
Час первый,
когда мы знакомимся с Деревянной Книгой, а через её пропажу (а, может, и похищение!) с друзьями, пришедшими на мой день рождения
– Руэн, сейчас к нам придёт тётя Анжела. Приготовь книгу. Она интересуется поделками из дерева.
Когда слышите «Руэн», это зовут меня. А меня часто зовут, ведь всё время приходится что-то делать или кому-то помогать. Но вот сейчас, с этой книгой… Спрашивается, если тётя придёт к вам, сами возьмите книгу и дайте ей. Нет, считается, что книга теперь моя, и я сам должен вынести её. Тётя Анжела потреплет меня по макушке, поздравит и пойдёт на кухню вместе с книгой. Будет доедать торт, который прекрасно доели бы и без неё. Но я не жадный, и книгу прятать не стану. Покажу, чего уж…
Вот только книги там, куда я её положил, почему-то не оказалось.
Был час Последнего Ветра Дня. Дневные ветры разбавляют прохладой августовскую жару. Вечерние ветры влекут за собой сумерки, которые сгущаются и сгущаются, пока, наконец, в свои права не вступает ночь. Но между днём и вечером есть краткий промежуток, когда дует последний дневной ветер, несущий всевозможные ароматы, подхваченные по дороге. Надо лишь поймать этот ветер, встать на его пути, и тогда он, проносясь сквозь тебя, покажет, как удивителен мир запахов, мягко щекочущих ноздри. Сегодня все запахи, которые впитал ветер, были ароматами праздника. Ты помнишь, как пахнет кофе? А кофе, приправленный мороженым? В его крепком бодрящем аромате появляется какая-то мягкая прохладная льдинка, которая будто вот-вот захрустит. Точь-в-точь, как разгрызаемый кусочек сахара. Только прохладного, даже ледяного. Но всё равно сладко-пахучего. Ещё в порыв ветра втиснулись запахи мелко раскрошенного шоколада и только что очищенного мандарина. А перекрывал всё манящий запах малины, густо рассыпанной по огромному блюду. И не успели выветриться ароматы жаркого и хрустящего картофеля, что составляли второе блюдо. Мы давно съели жаркое, но запахи ещё бродили по квартире.
Почему вокруг меня столь изысканные ароматы? Потому что сегодня – мой день рождения. И книга – это подарок. Быть может, ты фыркнешь, мол, было б о чём говорить: что за подарок – какая-то книга? Просто тебе её не показывали. Когда я утром, проснувшись, обнаружил подарки на стуле, заботливо придвинутом к кровати, то посчитал, что мне подарили магический сундучок. У фокусников бывают такие. Но это оказалась Книга Головоломок.
Думаете, там нарисованы затейливые головоломки? Нет, каждая страница – сама головоломка. Они не бумажные, эти страницы, а из листов тонкой, но прочной фанеры. Любая страница в несколько слоёв: верхние разбивались на части и свободно ходили по нижним, связанные невидимыми шарнирами. Но вместе листы составляли книгу, которую не прочтёшь с конца или середины. Не перевернёшь страницу, если не разгадал её головоломку.
Родители случайно купили деревянное сокровище на рынке у неприметного старичка. И потом прятали два месяца, чтобы вручить книгу мне. Они даже пробовали сами разгадать головоломки, но у них ничего не вышло. Даже в интернете не получилось подсмотреть подсказки. Поисковики ничего не знали ни о головоломках, ни о самой книге. Получается, что у нас в руках никому неведомое чудо, а это почти нереально в мире, где всем обо всём известно. Вот почему тётя Анжела могла заинтересоваться книгой. Ну, и где же она (не тётя Анжела, разумеется, а мой подарок) ?!!!
Может, папа и мама решили меня наказать? Так бывало ещё недавно. Кинешься к любимому медвежонку, а его нигде нет. И мама уже встаёт в позу и таким замогильно-важным голосом разъясняет, что медвежонок обиделся, ведь я его бросил посреди комнаты. Что он ушёл. Что от меня уйдут все игрушки, как убежала посуда от неряшливой Федоры. Но медвежонок пока ушёл недалеко и может передумать. Разумеется, если я буду послушным мальчиком и стану всегда-всегда убирать в комнате без лишних напоминаний. Я мигом бросался наводить порядок. Поэтому к утру медвежонок передумывал и возвращался. Я лил слёзы радости, и несколько дней послушнее меня не сыскать было мальчугана во всём городе. Но сейчас-то я уже вырос! Сейчас-то со мной этот номер не прокатит!
Со стены, на фоне мрачного Лондона мне улыбался косматый и взлохмаченный Шерлок Холмс. Его друг – доктор Джон Ватсон – смотрел куда-то вдаль, где мелькал, удаляясь, силуэт коварной Ирэн Адлер. А сыщик уставился на меня, будто, отставив трубку, собирался сказать: «Это же элементарно, Руэн!»
И в самом деле, ко мне приходила лишь тройка друзей: Амир, Люська и, конечно же, Вовка. Не справлять же праздник в одиночестве. Но теперь чувство праздника быстро таяло. Если книга с того места, где я её пристроил, исчезла, значит, кто-то её взял. Без спроса. Возможно, даже без возврата.
Как-то противно думать, что в гости приходил вор. Но, подробно восстанавливая детали прошедшего дня, можно понять, кого вычеркивать из этого паскудного списка.
С Амира хотелось снять подозрения в первую очередь. Серьёзное смуглое лицо. Мощный. Рослый. На голову меня выше. На его футболке Адский Гонщик мчался на необыкновенном навороченном мотике сквозь пламя и собирался вырваться во внешний мир. Футболка аккуратно заправлена в потёртые, но чистенькие джинсы. Если бы меня попросили дополнить его имя, я бы тут же черкнул «Справедливый». Амир всегда встревал в ссоры и драки. И всегда ему удавалось решить всё правильно. Очень часто оба спорщика оставались довольны. Меня же он как-то спас от двух старших парней, которые таскались за мной из школы, да всё с подколочками и с издёвками. Сначала Амир просто молча пошёл рядом. И два верзилы притихли, а после отстали. Но не потеряли ко мне интерес. Амир тогда сказал, что не может быть рядом вечно, но предложил тренироваться во дворе вместе: подтягиваться, отжиматься, пресс качать. Как только два обалдуя наши занятия увидали, так свинтили и больше меня не беспокоили. Я был жутко благодарен Амиру. Но не мог найти слова, чтобы ему об этом сказать.
Неужто книгу взял он?
Амир отправился домой раньше других. Вот он идёт к выходу. В руке большая спортивная сумка. Туда книга вполне поместится. Но пока она лежит в комнате. Или уже не лежит? Мы добираемся до входной двери. Мы прощаемся. Я помню крепкое рукопожатие Амира. Неужели в этот момент книга в его сумке? Потом я возвращаюсь в гостиную. Мы собираемся разгадывать четвёртую головоломку, но мама зовёт есть мороженое, пока оно не растаяло. Я кидаю взгляд на книгу… Стоп! Значит, Амир её не брал.
Мне стало удивительно хорошо, что справедливый Амир так и остался честным. Ведь важно знать, что у тебя есть друг, который за справедливость. Шерлок Холмс чуть заметно кивнул. Он тоже обрадовался, что Амир исключён из списка подозреваемых.
Неужели книгу похитила Люська?
Мы знакомы с первого класса. Нас посадили за одну парту. Тогда Люську параллельно с основной школой отдали ещё и в художественную. Я таскал ей мольберт всюду, куда она топала, чтобы рисовать пейзажи. Мы стояли на холме, и Люська, высунув язык от старания, вырисовывала акварелями город. Взаправдашний город всегда оставался куда красивее, чем на Люськином листе, где под корявой линией заката громоздились косые коробки домов. Через год Люське рисовать надоело, и она перестала ходить в художку. Но наши вылазки в овраги и на холмы продолжались. Даже потом, когда Люську отсадили на другой ряд, а вместо неё ко мне за парту подсел Вовка, мы по выходным вылезали куда-то в дальние районы и смотрели с высоты, как к небесам тянутся телевышки и многоэтажки. Люська расписывала, как правильно панораму переносить на полотно. Я слушал в пол-уха. Я смотрел на марево над крышами, за которыми пряталось солнце. Или разглядывал удивительную полуденную луну: бледную и полупрозрачную. По небу ползли жёлтые кудрявые облака, и меня всегда охватывало странное чувство, что перед нами предстанет таинственный город. Он рядом, но невидим. Он скрыт отовсюду. И лишь с одной точки можно заметить, как вполне обычные улицы современных кварталов переходят в узенькие и сумеречные переулки. Углядеть, наметить маршрут, ухватить Люську за руку и бежать в таинственный город, пока мир не перестроился, и тайный вход не стал обычным сквером, площадью или торговым центром.
Так всё же Люська стянула мою книгу?
Я представил Люську. Худая тощая фигура: на физкультуре Люська среди девчонок правофланговая. Копна волос цвета спелой пшеницы, опадающая волнами на плечи. Белая блузка с блестящими круглыми пуговками. И непременно зелёные джинсы. Они могли быть светло-салатовыми, травянистыми, изумрудными. Но всегда зелёными. Лишь в школу Люська неохотно надевала платья. Однако идти в гости в чём-то кроме зелёных джинсов для Люськи немыслимо. Пытливые любопытные глаза зелёного цвета. Маленький вздёрнутый носик. Большеватый рот. С первого-то класса упомнишь человека во всех подробностях.
Шерлок Холмс бы немедленно поинтересовался, зачем ей понадобилась книга из дерева? Ответить легендарному сыщику нечего! Во-первых, Люська равнодушна к книгам. Люську интересовали три вещи на свете: балет, разноцветные пони и всё, что связано с Winx. В деревянной книге ничего этого не сыскать. Лишь головоломки. Но и головоломки Люська разгадывала лишь за компанию. Оставь Люську наедине с книгой, и ту мгновенно захлопнут, а Люська помчится смотреть балет по телевизору или канючить у родителей новые выпуски комикса о школе юных волшебниц. И всё же вычёркивать Люську из списка пока опрометчиво. Поди разбери, что творится в голове у девчонок. Сейчас они презрительно морщат нос при виде книги, а через пять минут хоть вся вселенная рушься, но книга должна быть у них! Я закрыл глаза и представил минуты расставанья. Видел ли я книгу у Люськи, когда она шла к двери? Нет, не видел. Но видел большой цветастый пакет, куда могли упихать аж три Деревянные Книги. Однако за Люськой пришла её мама. И Люська немедленно протянула ей пакет, мол, на, тащи сама. Была бы там похищенная книга, решилась бы Люська расстаться с пакетом?
Сомнительно!
Тем более, её мама могла заглянуть в пакет, мол, что это таскает моя дорогая доченька во внеучебное время? Я бы на месте Люськи рисковать не стал. И тут я отчётливо вспомнил, как Люськина мама, приняв пакет, распахнула его и сунула туда глянцевый журнал. Она не могла не заметить книги, лежи та в пакете. Я мысленно обратился к портрету великого сыщика: ну, как, вычёркиваем? Шерлок Холмс благоразумно промолчал. Впрочем, и возражений от него не последовало. А молчание – знак согласия.
Оставался Вовка. Мой лучший друг. Даже думать не хотелось, что книгу взял он. Стоит ли жить на свете, если твой друг… не приятель какой-то, не дальний родственник, а друг, тем более, лучший, совершенно спокойно ворует у тебя невероятно ценную вещь. Я посмотрел на Шерлока Холмса. Тот избегал встречаться со мной взглядом и словно подключился к Ватсону, высматривающему убегающую Ирэн Адлер.
Вовка… Он сам выбрал меня, там, в школе, когда волевым решением Люську усадили к отстающей Анечке Сидоровой. Меня бы кто к Сидоровой пересадил! Нравилась мне тогда Сидорова. Но заговорить с ней без повода я не осмеливался. Другое дело, объяснять домашнее задание! Но к Сидоровой сажают не меня, а Люську.
Я весь испереживался, а Вовка вдруг плюхнулся рядом. И вытащил из кармана самолёт.
Красивый такой. Хоть и царапанный. Но это же боевой самолёт! Разве бывают боевые самолёты без царапок?
– Нравится? – хрипло спросил он тогда.
– А то! – не стал спорить я.
– Держи, – он резко подвинул крылатую машину ко мне, а сам словно отстранился. И от самолёта. И от меня.
– Спасибо! – расцвёл я. – А тебе что взамен?
– А ничего, – удивился он. – Я так!
И я сразу перестал огорчаться, что к Сидоровой посадили не меня.
У Вовки есть удивительная черта. Он постоянно подмечает вещички, которые мне нравятся. И раздобывает их. Выменивает на что-то. И даже выкупает порой. А после отдаёт мне. Даже не дарит, а просто вручает. Раз, и она в моих руках. А Вовка уже беспокойно о чём-то вещает. Совершенно ином, к этой вещице не относящемся.
А вот какие вещицы нравились ему самому? Быть может, он без ума от деревянных книженций, а я и не догадывался?
Я посмотрел на Шерлока Холмса. Шерлок Холмс посмотрел на меня. Взгляды наши были пытливыми и понимающими.
Выходит, я не сильно заботился о том, что же нравится моему лучшему другу. Он рядом, и этого достаточно. Разумеется, и я вручал ему подарки на день рождения. Какие же? Напрягшись, я с удивлением так ничего и не вспомнил. И не из-за принципа «Подарил – забудь, подарили – вечно помни». Подарки выбирала мама. Она говорила «хорошо бы Владимиру подарить вот это» или «А, давай, Вова от нас получит именно то». Мне никогда не приходило в голову спорить, мама шла к кассе, а я с красиво упакованным подарком бежал к Вовке.
Теперь я задумался, а правильно ли это?
Быть может, Вовка тоже ждал что-то особенное. Как для Люськи балет, разноцветные пони и Winx. Вот только я почему-то не в курсе. Могла ли Деревянная Книга оказаться той самой вещью, которая настолько приглянулась Вовке, что он решил её похитить? Я не хотел в это верить.
Но Люська и Амир уже вычеркнуты из списка. Теперь там остаётся единственное имя.
Однако я ведь провожал и Вовку. Ему не хотелось домой, я это помню. Но всё же он направился к выходу. Я с ним… И тут отец позвал меня в другую комнату что-то там поддержать.
Книга тогда лежала на тумбочке. Тумбочка стояла в углу. Угол находился сбоку от проёма в коридор и к выходу. Вовка шёл к коридору. Но никто не мешал ему сделать лишний шажок вправо. К тумбочке с деревянной Книгой Головоломок.
Когда я вернулся, Вовки уже не было. Я расстроился, что дню рождения конец, и сразу свернул на кухню, чтобы от печали съесть запасную порцию мороженого. Мама всегда покупает на одну порцию больше. А вдруг в гости завернёт кто-то ещё, но ему не придётся страдать без мороженого. На тумбочку я тогда и не посмотрел.
– Руэнчик! Где же книга?! – требовательно раздалось из кухни. – Тётя Анжела придёт минут через пять.
На лице великого сыщика лежала мрачная тень в ту секунду, когда я выбегал из квартиры, чтобы постараться найти Вовку как можно скорее.
Час второй,
когда я встречаюсь с алыми зайцами, но за Вовкой всё же не успеваю
– Абонент временно недоступен. Попробуйте перезвонить позже.
Позвонить проще всего. Не глядеть глаза в глаза, а именно позвонить. Начать издалека наводящими вопросами. Проверить, будет ли смущаться. Уходить от ответа. Я всё же надеялся, что Вовка ответит чисто и звонко. Честно и безмятежно. И последняя строчка списка очистится. Список опустеет. Пусть книга не найдётся. Пусть её исчезновение будет неразрешимой загадкой. Зато лучший друг останется лучшим другом. Но вместо этого гудки, а после строгий голос с навязчивым советом перезвонить.
Был час Алых Солнечных Зайцев. Не выглядывайте его по хронометру. Он наступает, когда тяжёлое багровеющее солнце нисходит к горизонту. Тогда в оконные стёкла пламенеют алой измятой фольгой и превращаются в зеркала, отбрасывающие солнечных зайцев. Это утром или днём можно сказать «солнечный зайчик», когда зеркальцем поймаешь яркий слепящий луч и отбросишь его жёлто-золотистым пятном на потолок или стену. А потом заставишь скакать, то отправляя далеко-далеко, к соседним домам, то возвращая сияющий клочок себе под ноги. Вечерние зайцы громоздки и неповоротливы. Они не скачут. Они, лениво вытягиваясь, молчаливо спят, распластавшись по асфальту или газону. И не пятнышками, а целыми плитами. Даже островами среди каменного или травяного моря. Алые островки не бросаются в глаза. Их надо выискивать, их надо выглядывать. Порой я размышлял, если пройтись по дороге из алых плит, куда она приведёт? Но так никогда и не следовал по ней дальше третьего островка. Всегда что-нибудь отвлекало.
Вот и сейчас. Я вздрогнул и вмиг забыл об алых зайцах, разлёгшихся на тёмных покрывалах теней. Кроме массивных контуров домов по ещё освещённым закатным солнцем участках вытянулись разлапистые тени от деревьев и теневые фигурки людей. Две из них сизыми полосами пересекали дорогу впереди. Их хозяев скрывал угол Вовкиного дома. Понятно было, что один из них – худенький мальчишка. Его тень виделась невысокой в сравнении с проскальзывающими мимо взрослыми прохожими. Но вторая тень была ещё ниже. Однако эта толстая уродливая фигура не походила на ребёнка, да и просто на человека. Тени соединял тёмный прямоугольник. Портфель или папка? А может книга? Может, там стоит Вовка с моим деревянным сокровищем. Тени за углом немного отпрянули друг от друга, и тёмный прямоугольник остался не у мальчишки, а у коротышки. Глаз кольнула соринка, и я полминуты промаргивался, смывая её. А когда снова смог нормально видеть, рядом с тенью дома уже не было теневой парочки.
Я завернул за угол и поспешил к Вовкиному подъезду. Но пришлось притормозить, потому что я увидел книгу. Большую. Солидную. Толстую. Но не мою! Моя была всё же сундучком, собранным из головоломок. Здесь же взор зацепил обыкновенную книгу. Ну как, обыкновенную… Если ты каждый день листаешь огроменные фолианты с обложкой, отделанной шоколадной кожей, на которой золотом выдавлен кто-то рогатый и крайне недовольный жизнью, тебя такой книгой не удивить. Меня же больше поразили пальцы, ухватившие низ книги. Донельзя толстые и донельзя кривые.
Я глянул выше и отшатнулся. Пальцы принадлежали странному человечку, даже хотелось сказать «существу». Маленькое, сгорбленное, жирное. И голова в белом остроугольном колпаке, на середине безвольно согнутом. Его тонкий конец глухо похлопывал по сутулой спине. А лицо – вообще отдельная песня. Длинный мясистый нос. Мощные огромные губищи. Из влажного рта торчат глыбы зубов, меж которыми страшные чёрные дыры. Уши длинные и здоровенные. Больше всего этот уродец напоминал злого старикашку из древней мультяхи «Калиф-Аист». Там тоже ходил один такой, нюхал магический порошок и знал волшебное слово. Только у того глаза прятались за круглыми очочками, как у Гарри Поттера, а этот, кто мне встретился, ходил без стекляшек перед зыркалами. Маленькие хитрые глазки пучились и стреляли острым взглядом по сторонам. Я на автомате скользнул прочь, прильнул к стенке и по ней уже добрался до нужного подъезда.
У этого субъекта мне понравилась лишь одно: книга. Конечно, моя – деревянная! – несравненно лучше. Но у карлика под мышкой тоже находился не детский альбом-раскраска. Хотя злорадно лыбившееся существо на коротких семенящих ножках передвигалось весьма быстро, я успел её хорошо разглядеть. И даже, когда оно неловко споткнулось и взмахнуло книгой, прочитать на тёмной обложке «УЧЁТЪ ВРѢМЄНИ».
Видимо страшило выбрался как раз из Вовкиного подъезда. Железная дверь медленно закрывалась, закрывалась, закрывалась… Но так и не успела весело щёлкнуть, ведь я ловко сунул ногу в худеющую щель.
– Во, чудище, – проворчал я, просачиваясь внутрь. – Он тут всех собак по округе распугает. И как это его на улицу-то выпускают?
В подъезде тихо и хорошо. Сизые сумерки окутывают всё вокруг. Алым зайцам сюда хода нет, зато теням привольно. Пахнет пылью, слежавшейся за трубами, откуда торчат куски древнего войлока. Но я не стал задерживаться в уютном промежутке перед первым пролётом лестницы. Мне нужен третий этаж. И с каждой ступенькой скорость всё замедлялась, а ноги тяжелели. Конечно, не от усталости. Тяжко думать о предстоящей встрече. Вот что сказать? Фраза «Эээээ… Вовка… ты это… случайно не запомнил, куда я ту деревянную книженцию упихал? А то никак её найти не могу» скатывалась с языка по горлу в какую-то тайную комнатёнку и надёжно запирала замок, отказываясь выходить.
Я позвонил с чувством глубокой безразмерной тоски. Мне даже казалось, лучше бы я вообще пропавшую книгу в подарок не получал.
Дверь открыл отец Вовки. У него старинное имя – Степан. А отчество словно вообще до нашей эры придумали – Порфирьевич. Степан Порфирьич – потомственный столяр. В школе его любят. То парту починит. То этажерку сделает. А в раздевалке физкультурной, где потолки метра под четыре, шкаф сварганил – под потолок! На верхние полки без стремянки и не дотянешься. И всё за бесплатно! Дома у Вовки тоже магазинской мебели почти не сыскать. И шкафы, и стулья, и стол с резьбой – всё Вовкин отец смастерил. Вот и сейчас вышел ко мне, а на рукаве стружка прицепилась. Видать, строгал чего-то. Тем более, вон и инструмент в руках.
– Здрасьте, Степан Порфирьич, – торопливо начал я. – Ух, какой рубанок у вас!
Удивляетесь, что не о книге. А нечего удивляться! Вот кем надо зваться, чтобы жалостливо тянуть: «А ваш сын это… книгу у меня стырил… вернуть бы». Приятелей не сдают. Сначала разберись, потом начинай ябедничать, если не умеешь решать вопросы сам.
– Это не совсем чтобы рубанок, – улыбнулся Вовкин отец. – Правильнее называть его – шерхебель. Он там, куда рубанку рано. Первым с доской встречается. Первым стружку снимает.
В другой раз я бы послушал о стамесках там, о фуганках всяких. Но сейчас меня жгла мысль о встрече с Вовкой.
– А Володя где? – с трудом переводя дыхание от всё возрастающего волнения, спросил я. – Дома? Вернулся уже?
– Вроде вернулся, – кивнул Степан Порфирьич. – Вроде в комнате своей.
Не нравилось мне это «вроде». Я любил чёткость и ясность. Чтобы одно-два слово, и всё понятно!
– Посмотрю? – спросил, умоляюще сверля глазами.
Степан Порфирьич кивнул и степенно удалился в мастерскую. Скоро оттуда послышалось скрежетание: шерхебель таки встретился с доской.
А я медлил, не желая распахивать дверь Вовкиной комнатёнки. Во мне не было пылающей ярости: «Ах ты, гад подлый, книге моей ноги приделал!» Во мне не было холодной злости: «Что же ты, Вовка, у лучшего друга подарок на день рождения упёр?» Во мне плескалась растерянность, похожая на липкий и противный кисель. Наконец я, почему-то зажмурив глаза, толкнул дверь и медленно-медленно переступил порог.
Меня встретила тишина.
Я медленно приоткрыл глаза. Никого.
Не встретил меня Вовка. Ни с радостным видом, ни с подавленным.
Был ли он здесь недавно? Возвращался ли? Или слово «вроде» предполагало иные варианты?
Я внимательно осмотрелся. Вот шанс понять, что нравится Вовке. Вот шанс увидеть, какие вещи его окружают. Раньше-то я особо и не приглядывался.
Но в комнате и сейчас ничего занимательного. Ну, может, развешанные значки с эмблемами зарубежных футбольных клубов. Разве Вовка настолько интересовался футболом, чтобы собирать значки?
Я не знал…
Из знакомых вещичек глаз выцепил только одну.
На альбомном листе красовался танк, которые я четыре часа срисовывал из военного журнала. Танк получился скособоченным, поэтому Люське я бы его не показал. Она потом год вспоминала бы косорукого художника от слова «худо». Но если не брать в расчёт Люську, танк вышел здоровский! Я им тогда жутко гордился. А потом подарил Вовке. И забыл о рисунке совершенно. А Вовка-то не выкинул моё художество: над столом прикрепил. На самом видном месте.
И мне снова стало жутко неловко, что книга исчезла. И что я думал на Вовку.
И что его не было здесь – законного хозяина в своей комнате. А я был и выискивал сворованное.
Я чувствовал себя крайне неуютно. Впрочем, покидать комнату пока рано. Дело в том, что и я, и Вовка имели по тайнику. Оба мы устроили заповедное местечко, чтобы сбросить туда специальное послание. На особый случай. Вдруг кого-то из нас утащит тарелка с пришельцами. Растяпа какой-нибудь бесследно исчезнет, а я или Вовка попросим вежливо пяток минуточек, чтобы взять необходимые вещи. И по ходу дела записку в тайничок толкнём.
Вовка знал, что мой тайник в пустой толстой книге «Красное и чёрное». Страницы в ней приклеены друг к другу, а середина вырезана. Стоит себе на полке обычная книга, и никто не догадается, что внутри её всякие ценные вещи прячутся. И за сохранность беспокоиться не надо. Никому и в голову не придёт её с полки стягивать. Кто сейчас читает муть вроде «Красного и чёрного»? Это же вам не «Метро – 2033»!
И я знал, где Вовкин тайник. Под пластиковым подоконником в его комнате осталась небольшая незаделанная ниша. Надо присесть и заглянуть под загиб козырька, чтобы её увидеть. Конечно же, я присел и заглянул.
В нише лежала моя деревянная Книга Головоломок.
Я осторожно вытащил её и прижал к груди. И не знал, радоваться теперь или огорчаться. С одной стороны, всё вроде бы вернулось на свои места. Книга у меня, и переживать о ней не стоит. С другой стороны, разве мир когда-нибудь станет прежним? Если книга лежит в тайнике у Вовки, значит, положил её туда именно он. Ведь о тайнике знали лишь мы двое. Получается, Вовка – вор.
И мне было не по себе от этой мысли.
Я не хотел, чтобы книгу увидели. Книга – словно указание на Вовкино преступление. Поэтому я бережно обернул её газетой, ухваченной со стола. Чуть подумал, и обернул ещё и другой. На всякий случай. Вдруг первая порвётся.
– Уходишь уже? – я столкнулся со Степаном Порфирьичем на полпути к выходу.
Он тащил в мастерскую бутыль с густым тёмным мебельным лаком.
– Угу, – вяло кивнул я.
– А чего лицо такое кислое?
– Так, – отмахнулся я, проверив, не развернулась ли газета. – Урода одного вспомнил.
Но язычок-то и прикусил. Пока с Вовкой не поговорю, никто не узнает о нём всю правду.
Я думал, Степан Порфирьич уйдёт. А он остановился. Прислушался. Ждал продолжения.
– Во дворе у Вас шастает, если что, – пояснил я, вспомнив встречу у подъезда. – Вот что бы Вы подумали, попадись Вам у Вашего же дома такой страшенный карлик в колпаке. Губищи – во! Глаза вылуплены! Зубов не хватает, но те, что есть – здоровенные, что твой кирпич!
Вовкин отец улыбнулся. Портрет его нисколько не напугал. А меня уже было не остановить.
– Ручонки-кривульки. Пальцы-сардельки. В книгу вцепились. Большущая такая. «Учёт времени» называется.
Улыбка на лице Степана Порфирьевича растаяла. Он призадумался. Он был сейчас где-то очень далеко от меня.
– Я бы подумал, что кто-то недавно проиграл всё своё время, – внезапно сказал Вовкин отец. – До самого последнего часа.
– Вы видели этого уродца?! – поразился я.
– Не видел, – качнул головой Степан Порфирьич. – Я читал о проигранном времени в книге. Детской. Давным-давно. Когда мне было лет меньше, чем тебе сейчас.
– И что там было, в книге этой? – теперь уже я ждал продолжения.
– Почти не помню, – голос Степана Порфирьевича стал тревожным. – Вроде о человеке, который, погнавшись за удачей, поставил на кон всё своё время. Он проиграл, и проигрыш перетёк в книгу с диковинным именем, что ты сейчас называл. Но у него были друзья. И они отправились в неведомые дали, чтобы его спасти.
– Спасли? – мне даже стало интересно.
– Вроде бы, – пожал плечами потомственный столяр, а потом решительно уточнил. – Наверняка, спасли. Это же детская книга. В них всё заканчивается хорошо.
Я подумал о пустой Вовкиной комнате. Конечно, мне ни капельки не верилось, что тот урод в колпаке выманил у Вовки всё его время. И всё же, куда это Вовка свинтил на ночь глядя?
– Пойду, – пояснил я. – Нет Вовки дома. Убёг куда-то.
Вовкин отец посмотрел на темнеющее за окном небо:
– А разве он не у тебя был? Ты же, вроде бы, сегодня именинник?
– Я именинник без «вроде бы», – пришлось сказать. – И Вовка был у меня. Но ушёл. Я и подумал, вдруг домой. Тогда ещё бы чуток вместе посидели бы.
– Найдёшь Вовку, скажи, чтобы к ужину не опаздывал, – попросил Степан Порфирьич.
И всё глядел за окно.
– Может, не придёт он, – сказал я.
И испугался слов своих.
– Почему это не придёт? – Вовкин отец начал тревожиться по-настоящему.
– Мы у меня ночевать договорились! – воскликнул я, сам не понимая, зачем начал врать. – Ну, в честь праздника.
– В честь праздника оно, конечно, – тень тревоги покинула лицо Степана Порфирьича.
А я, прижимая к груди завёрнутую в газеты Книгу Головоломок, стремительно выбежал в подъезд. Ну, чтобы совсем не завраться.
Час третий,
когда меня обступают тени, я разговариваю со Вселенной и узнаю о времени, которое не умещается на циферблатах
На улице я чуть не врезался в торопливо шагавшего верзилу. Полы его длинного плаща трепетали в порывах вечернего ветра, будто плескалась пара чёрных пиратских флагов, с которых брызги солёной морской воды смыли кости и черепа.
– Не подскажешь, сколько времени? – кинули мне вопрос.
Я лишь мотнул головой. Времени было – завались! Однако и пролетало оно стремительно. Когда я выбегал из дома, казалось, что сгонять до Вовки и стребовать книгу назад – дело двадцати минут. А сейчас уже начинало смеркаться.
Был час Вечерних Теней. Небо позднего августа расставалось с лазурью и набирало чернильные тона. И отовсюду выползали тени. Полупрозрачные, они не бросались в глаза. Но если умеешь их замечать, перед тобой предстаёт волшебное царство. Или другой мир. Невесомый. Неуловимый. Призрачный. Он словно готовится набрать мощь и объём. Отвоевать пространство у мира, где живём мы. Дневные тени серы и черны. Вечер дарит теням иные цвета: сизые, голубые, синие, сиреневые. Но мир, где живут тени вечера, никогда не успевал стать настоящим. Его смывал мрак. Мир, населённый вечерними тенями, растворялся в быстро подступающей ночи, когда тени снова становятся чёрными и заполняют всё вокруг.
