Данир Дая
Порождение сына
Даже в контурах я видел обесцвеченную кожу, на которой разлилась грязь. Запёкшаяся кровь в мясистых порезах. Он то ли злился, то ли смеялся от безумия. Тянул руку. Пальцы походили на деревяшки.
Уродливые, с раздутыми суставами пальцы. Будто их выворачивали. А он собирал их заново. И так раз за разом. Дуновения покачивали ветви. Я мог видеть его с разных сторон, разглядеть картину.
Радости от этого никакой. Дроблённые ключицы пронзали мягкие ткани. Худоба узника, морившего голодом. Пульсирующие вены в тени казались извивающимися червями. Или были таковыми.
Я видел, прямо в тот же момент, как он гниёт заживо. Смотрел на него через мушку и задавал вопрос не что именно с ним случилось, а как он до сих пор остался жив.
Вот он открывает рот. Серо-зелёная жижа проваливается, булькает по вязкой тухлой воде. Чёрные осколки зубов, дёсны с язвами. Мучительно тянется вперёд, а мышцы рвутся.
Ствол подрагивал, руки в страхе ёрзали по холодному металлу. Хотелось плакать.
– Делай, что должен.
Произнёс он мне тихо, расслабленно. Будто смирился. Или знал давно, что такое произошло бы.
– Прости, Йозеф, – оправдывался я перед ним, внезапно вспомнив имя.
По телу прошёлся ток. Рука старика плюхнулась на воду.
– Делай, ну, – зверел старик.
Он подставил макушку, чтобы я наверняка попал. Я злился. Злился и боялся. Я знал, что не я держу ствол, но наблюдал воочию. Видел чужими глазами.
– Ты знал, на что идёшь, – будто через радио говорил старик.
– Ты знал, что мог идти за мной, – всё ещё пытался исправить я положение.
– Стреляй, твою мать! – кричал старик на меня. – Стреляй, тряпка.
Я зажмурил глаза. Гниющий старик спрятался во тьме. Выстрел умчался прочь, шуршал вдалеке. Пот щекотал лицо.
Только через секунду меня осенило, что это вовсе не пот. Дышал через рот. Хрипел. Слизь вибрировала в гортани.
Я знал. Помнил. Ещё два вдоха. Ещё один выдох.
Я открыл глаза в самом начале пути. Лес, туман, кровавые следы. Бесконечное повторение действия. И, как бы я не пытался заменить его, оказывался в лесу. А после – на поле.
Уроборос. Цикл с полным погружением. Реалистичная проекция невольно пережитого пути. И самое страшное – не видеть вновь и вновь один и тот же исход. Самое страшное – не вырваться.
Остаться в личном аду, вечном сне, пока моё тело физическое разлагается.
«Что же я оставил после себя?», – каждую ночь провоцировался вопрос.
Кроме разрушенного брака, несчастного ребёнка, который не видит во мне отца, продажи карьеры за тёплое местечко – где я не обосрался? Может ли кто-либо подтвердить факт значимости моей жизни?
Ничего подобного. Снова выкрученные суставы, заевшая пластинка, звонкий выстрел, гудящий в ушах и снова. Когда всё произошло, когда я стоял с закрытыми глазами, я спрашивал себя: «Что же я оставил?».
Я не мог вспомнить. Не мог вспомнить жертву. Постепенно забыл себя. Выстрел. Поле. Лес. Выстрел. Поле. Лес.
– Пора, Макс.
Что пора – не спрашивал. Никто не ответил бы, если я сам не знаю.
***
Очнулся. Осознать себя самого в тёплой постели без суетящегося приклада на плече – та ещё задача. Крепкое на ночь добавляло тумана в голове. Стрелочки часов размывались.
Было ясно – еле касались пяти утра. Хотелось спать, но смысл? Горизонт до сих пор гудел: городские службы всю ночь маршировали по городу, но будто игнорировали сам очаг возгорания.
Что же это горело? Пытался прикинуть, чьи именно заводы стоят в той части, тем более вблизи к городу. До телефона не дотянуться, под грузом тела руки онемели.
Ещё и слизь забилась в пазухи. Не хватало кислорода. Ковылял на кухню, чтобы исправить ситуацию. Но в погремушке не осталось ни одной весёлой таблетки.
Помутнённой памятью обрисовывал ситуацию: вчера я явно перебрал с количеством пилюль. От этого и гудела голова, тело немело, а безразличие трансформировалось в пустоту.
Пустоту абсолютную, где не образовываются ни малейшие зачатки интереса к продолжению существования. Да даже самоубийство не интересует. Момент пустоты, который ощущаешь телом.
А хотелось бы не ощущать. Испариться. Исправить прошлое. Не рождаться. Переиграть. Сменить колоду, неудачную раздачу. Хотелось не ощущать, а стать пустотой.
В таком настрое еле заварил себе кофе. Еле похлёбывал. Включил фоном телеканал, но вместо новостей крутили залежалый лайт-найт. Будто война началась.
Может, началась, а я проспал. Может, моё тело сравняли с землёй, а кости обглатывают собаки. Нет, нужно срочно в аптеку.
Следующие три часа я собирался духом, ещё половину думал о том, в чём пойти. Нужно было, наверно, пролистать ленту, но тогда бы я вышел на улицу с закатом.
Тапки, спортивки. Небо в серой обёртке. Тошно не меньше, чем от духоты. Пить хочется, жесть. Упёрся в очередь. Змейкой, нервную очередь, начинавшуюся хрень пойми откуда. Шёл мимо, разглядывал.
Спросили что-то, делили сантиметры и считали секунды, кто пришёл первый. С забавой наблюдал, пока не понял, что очередь строилась в закрытые двери аптеки.
Ещё одна, чуть дальше, – очередь в продуктовый. С другой части дороги ещё одна, в хозтовары.
– Шире шаг! – кричали в хвосте.
– Шаг назад! – отталкивали у головы.
Углубляясь в улицы, картина мрачнела: уставшая очередь не могла сдержать напряжения, что доходило до рукоприкладства. Даже лезвие ножа свистело по воздуху, угрожающе.
В меня врезалась суетная девчонка с растёкшимся макияжем.
– Куда прёшь, плесень?
От подобного я растерялся. Девчонка, чьи глаза напоминали панду, с вогнутыми вниз уголками губ, чтобы я смог оценить её челюсть, как травмоопасную в случае укуса, буквально излучала опасность.
Я не стал отвечать, отошёл дальше и не реагировал на выкрики в мою сторону. Залез в главную погибель общества, чтобы узнать происходящее. Все как с цепи сорвались – не просто так ведь?
В последний раз я наблюдал такое при объявлении «Целом» нежелательной организацией. Странно, что они так или иначе остались в границах страны и продолжали существовать в рамках законодательства.
Клеймо, которое стало татуировкой. Изюминкой. Но не более. Экранчик шесть дюймов показывал мне ту же картину, которую я наблюдал: люди поджигали автомобили, разбивали витрины, отбивались от Злитчеполис.
В некоторых видео мелькнули люди из коалиции по «Порогу». Срочные пресс-конференции сгоняли «Манн инк.», премьер перед камерой плевался на ответственных, призывал к рассудку. Глава «Целом» пытался усмирить своих и чужих.
Яснее не стало – ситуация спуталась ещё больше. Пока, при очередном обновлении, не всплыло видео.
Видео характерное: плохое качество, заброшенный ангар, из света – тонкая полоса солнечных лучей. Мужчина перед камерой – с веснушками, свисающими, как у бассет-хаунда, веками, гладковыбритой кожей, будто не растёт ничего.
– Души, – обращался он, – друзья. Единство. Верный путь. Нам не хватало того, пока Он, – указал он в небо, – не вернулся к нам. Потерянным. Искушённым грехом. Но кого мы впустили? Кого мы слушаем сейчас? Они отправляли нас на смерть, – указывал он уже влево, – они испытывали нас, они привели нас к потере, затоптали наши золотые тропы своей грязью.
Услышать его полностью я не мог – толпа гудела всё громче, некоторые разламывали двери. Я стремительно скрылся во дворы, перематывая видео.
– Своей грязью, – повторял мужчина на видео. – Я, иерарх Матус Иерих, достойный глаза Бога, обращаюсь ко всем моим друзья и душе Его: противьтесь. Бегите. Искалеченные битвами, изнеможённые пытками, бегите в обитель. Ваши ноги, ваши руки – ваше спасение. Братья по оружию: противьтесь. Вспомните, кто вы есть. Не слушайте лепет дьявола, повернитесь к нему гордо. Ваше оружие – ваши руки. Вы, – более грозно он прошипел, – потерянные, не часть души, а лишь порождение сына Его…
Тут он запнулся. Матус обернулся по сторонам, протёр рот от слюней, грозно уставился в камеру и произнёс слова, что потянули за собой цепочку:
– Обитель, что вы коверкаете «Порогом», – священная земля, не подвластная вам. Территория… Тело…
Он очевидно путался в том, что именно хотел сказать, нервничал, протирал глаза в злобе.
– Это территория Бога, – сказал он убеждённый в своей правоте. – Вы не сможете доить её. Все ваши дьявольские заводы воспылают в Его злобе. И вы узнаете кару. Вы узнаете, что такое око за око.
На этом он закончил свою речь. Вертолёты пролетали мимо, распугивая грозовые тучи.
***
–Секта «Целом», признанная нежелательной на территории Злитчении, – читал паренёк в записи новостного сюжета, – объявила аномальную зону «Порог» и её окрестности независимой республикой…
Перематываю чуть дальше.
– Любые акты, – почему-то стеснялся слово «теракт» пресс-секретарь, – которые грозят целостности Злитчении будут жёстко подавляться и провоцировать санкции в отношении лиц, нежелательных на территории Злитчении…
Кликаю на следующее видео. Середина.
– Как вы считаете, признают ли «Целом» террористической группировкой? – спрашивала совсем ещё юная девчонка людей на улице.
– Давно пора эту падаль…
– А что они сделали такого? – сразу перебила стоящая женщина своего мужчину. – Если бы никто на них не давил…
Листал дальше. Глаза зудели от недосыпа. Моргать больно и трудно из-за опухших век. Хотелось пойти и влить очередную кружку кофе, чтобы, хоть звучит иронично, успокоиться. Хотелось размяться.
– Очередной теракт, – обыденно рассуждал бородач на экране ноутбука, сидя в тёмной студии, – очередная провокация от «Целом». Нежелательная организация, если что, – посмотрел он в камеру для отчёта.
– Пока что, – мерзко хихикал соведущий.
– Верно. Довольно крупное сплочение людей на своей волне – одно дело. Но ведь они лезут в политику.
– И что ты думаешь? – зарядился соведущий, складывая локти на стол. – Кто их послушает после подрыва крупного завода корпорации, что, хоть и маленький, но столб экономики страны?
– А ты думаешь кучка сектантов очень уж рациональны? Они, в первую очередь, переступили дорогу обычным людям, таким как мы с тобой. Как быстро взревут улицы без «Ратлит», как думаешь?
– Да я уже на заднице усидеть не могу!
Периодически в мою комнату вваливался солнечный свет, что выныривал из-под своего плотного одеяла. Выставив руку вперёд, я смотрел на свет сквозь пальцы, отворачивался к стене и наблюдал за чёрными пятнами.