Данир Дая
Порождение сына
Дышалось ему тяжело, особенно из-за жары, а вентилятор заклинило. Лёгкий ветер сдавал его попытки скрыть проплешины на лобной части, зато густо росли брови. Одна деталь: росли они вперёд.
– Что ты несёшь, твою мать?
Ани-Мари сгорала от ненависти. Жабье лицо нотариуса скуксилось, щёки затряслись, а руки нервно подправляли тугой галстук. Я нежно коснулся костяшек сестры.
– Просто повторите, что вы сказали, – чуть более обходительнее я говорил с нотариусом, – но менее юридическим языком.
– Рената Велки, – пробежал взглядом нотариус по листу, – завещает квартиру по адресу…
– Проще, – подталкивал я его.
– Квартиры усопшей переходит Томашу Плетихе. А тело оставить на улице Вечнозелена, тринадцать.
– Когда вы подписывали с ней документы? – кричала Ани-Мари.
– Какого чёрта вы вообще имели дело с ней? – усмехался я, скрещивая руки на груди.
Пот со лба нотариуса сносился обдувом вентилятора куда-то вбок.
– Я просто выполнял работу, – оправдывался он.
– Отдать квартиру «Целом», – не могла поверить Ани-Мари.
– Оставить тело в центре «Порога»? – спросил уже я.
– Если мы, в наших обстоятельствах, не будет подписывать подобные изъявления, то мы останемся без работы, – снимал с себя обвинения нотариус.
– Ваша задача соблюдать законодательство Злитчедом.
– Мне казалось, ваша профессия подразумевает держать пульс на теле общественности, Макс Велки, – подкалывал меня нотариус.
– Что вы имеете ввиду?
– Поправки в конституции подразумевают, что теперь мы имеем право под наблюдением лечащего врача подписывать любые документы. Но даже этот пункт не подходит под данную ситуацию.
Я облокотился на спинку кресла, поглядывая, как у Ани-Мари подрагивает глаз. Мне показалось всё это настолько сумбурным, идиотическим, что невольно вырвался смешок, возмутивший всех сидящих в кабинете.
– Я же вашу контору прикрою, – издевательски я обращался к нотариусу.
– Только не нужно пустых угроз, Макс Велки, – взъярился нотариус.
– Вы подписали документы с сумасшедшей.
– Макс, – шикнула в мою сторону Ани-Мари. – Побойся Бога.
– Она недееспособна. Была. Клинически. Помимо помешательства – развивающая деменция.
– Мы подписывали документы с человеком, который осознаёт свои действия.
– Она вряд ли когда-либо осознавала свои действия, – слова нотариуса вызывали у меня приступ смеха.
– Но это не было подтверждено врачом.
Нотариус тыкал в документ, лежавший в его руках.
– Её подпись.
Он перевернул лист.
– Её подпись. Моя заверенность. Даже если вы захотите что-либо написать про меня, Макс Велки, то вряд ли у вас выйдет что-либо стоящее.
– Кто говорил, что я буду писать про вас.
– Ах, да, – иронизировал надо мной нотариус, – вы ведь теперь на пыльной полке, верно?
Улыбка сошла с моего лица.
– Не переходите на личности, – я заикнулся. – Как вас, кстати?
– Это её решение.
Это сказала Ани-Мари. Я обернулся в непонимании. Даже отчаянии. Отпустив голову на урну, которую она слабо покачивала из стороны в сторону, Ани-Мари сжимала скулы, а глаза были на мокром месте.
– Сколько у нас есть времени забрать вещи? – будто в пустоту обращалась Ани-Мари.
– Две недели.
– Спасибо.
Чуть не перевернув стул, Ани-Мари рванула к выходу, гулко хлопнув дверью. Мы переглянулись с нотариусом.
– Что ж, – растеряно бубнил нотариус. – Мне лишь нужна ваша подпись.
Я схватился за ручку, чтобы быстрее закончить этот нудный день и оставил кляксу вместо подписи.
***
На улице картина совсем помрачнела: по безлюдным тротуарам ветер гонял пакеты, а сектанты спрятались в стенах церкви. Лишь Ани-Мари ждала, когда я закончу.
Увидев, как я открываю пластиковую дверь, она приподнялась с капота и обогнула машину. Теребя дверь, она безучастно смотрела на меня в ожидании, пока я не подошёл вплотную к машине, ложась на крышу.
– Что это было?
Я не кричал, пытался разобраться в произошедшем.
– Просто отвези меня домой, – озлобленно говорила Ани.
Так мы и общались – через барьер физический и ментальный.
– Ты видела её чаще, чем собственного сына. Силы, время, деньги – и ради чего всё это?
– Я отдавала долг.
Поверить, что кто-то на полном серьёзе верит в это, я не мог. Ситуация вызывала у меня истеричный смех. Я побарабанил по крыше и прошагал дугу, вновь вернувшись на место.
– Долг? Кому?
– Той, кому мы обязаны жизнью, – переходила на крик Ани-Мари.
– Да лучше сдохнуть.
– Закрой свой рот!
Как гром пронёсся по кварталу голос Ани. Клянусь – даже волосы на руках вздыбились. Я и правда последовал совету и молча смотрел на сестру, на чьих висках вздулись вены.
Она глубоко вдохнула, хлопала губами, считая от одного до десяти и обратно.
– Я понимаю, – беспомощно бубнила Ани-Мари.
Её брови собрались домиком.
– Я понимаю, что вы конфликтовали. Понимаю, почему у вас с ней был разлад. Даже понимаю, что ты ни разу не приходил к ней. Но, пожалуйста, вспомни, кто тебя воспитал.
– «Порог», – отрезал я, ни разу не сомневаясь в ответе.
– Я никогда не смогу проникнуть в её чертоги, – проигнорировала мой ответ Ани-Мари, – или осознать её действия. Но всё, что я поняла – в последние моменты жизни она жила там, в «Пороге». Где была достойная квартира, уважаемая профессия у отца. Где двое детей безмерно её любили и видели в ней защиту. Ей не нужна квартира в «клоповнике». Она лишь хотела остаться там, где ей хорошо.
Только сейчас я понял, к чему клонит Ани-Мари. И это ужаснуло.
– Нет, – протянул я с улыбкой. – Нет, нет, нет.
– Открой дверь, – молила Ани-Мари.
Я огибал автомобиль, чтобы ближе подойти к своей обезумевшей от горя сестре и встряхнуть её, чтобы она пришла в норму.
– Только не говори, что ты решила…
– Я не прошу у тебя помощи, – перебила она.
Я закрыл лицо ладонями.
– Какая же хрень, – глухо я хохотал в ладони, а после, сложив их у носа, смотрел в глаза Ани.
Полные самоуверенности, праведности своего решения, она сверлила меня взглядом.
– Ты решила ехать туда ради человека, который даже не понимал, кто он такой? – решил я уточнить.
– Это наша мать, Макс.
Если Ани-Мари называла меня по имени – дело плохо. Ведь она зациклилась и не повернёт назад.
– Наша мать умерла десять, да даже тридцать лет назад. А это, – указывал я на урну, – не она.
– Макс, просто отвези меня домой.
Началась игра в гляделки. Кто твёрже убежден в своём, тот не отведёт взгляда. Тишина окутала улицу. За нами уже наблюдали доходяги, как на некую мелодраму.
– Ты ни разу не была в «Пороге». Там было опасно в мои вылазки, а сейчас тем более.
– Мне не нужно твоё одобрение.
– Я хотел, чтобы ты поборолась за квартиру, а не за благополучие праха.
– Я люблю тебя, но я должна это сделать. Не ради себя.
– Я не хочу, чтобы ты…
– Я знаю.
– Тогда почему?
Мы перебивали друг друга фразами, но каждый говорил о своём. Ани отвела взгляд. Мой выигрыш не казался таким сладким.
– Почему? – требовал я ответа.
– Потому, что ты не знаешь её.
Продолжать спор было бесполезно сейчас, на эмоциях. Изжога вновь пробудилась. Руки потряхивало. Я сунул руку в карман и замки отщёлкнули. Ани устроилась в салоне, я в след за ней.
Мотор пробухтел, но завёлся. Мы тронулись с места.
***
Сидя в собственном кабинете, я лишь ждал, когда лучи сгинут за домами. Я не помнил, когда именно стакан появился на моём столе, но гуща кофеина заворожила меня.
Кабинет. Этот уголок квартиры давно превратился в склад. Заброшенные вещи, коробки, идеи. Прошлая жизнь, прошлые хобби, которые зависли и никогда не будут доделаны.
За несколько лет я сменил порядком хобби. Но каждый раз отвлекался и делал привычное – мониторил новости, сводки, концепции, теории. Я начинал с «Порога». К «Порогу» и возвращался.
Лента соц. сети прокручивалась, как на слаженном производстве. Только вместо полезного и стоящего воротилось на нём дерьмо. Кипящая дефекация бесполезных споров и обвинений.
Громче и глубже гудел ноутбук. Глаз замыливался. Я снял очки и помассировал переносицу. Тут услышал:
– Пора, Макс.
– Сука, – на выдохе прошептал я голосу.
Значит, пора. Ничего нового про «Порог» я не узнал. Как обстоят там дела, к чему пришли исследователи, – поставленные Злитчедом и не очень, – буянят ли там «Целом». Лишь обсуждение, кто гондон и почему. Как и было с самого возникновения.
«Порог» должен был стать нашим прорывом. «Порог» должен был стать нашей выигрышной картой в войне. «Порог» должен был стать давлением. Но «Порог» стал лишь политическими очками.
Стал лишь козлом отпущения, на который можно спихнуть эпидемии, кризисы, дефолты, проигрыши. Или плохой день. «Только мы решим проблему «Порога»!», – кричали с того и другого лагерей.
Но никто не собирался решать проблему демографического кризиса, гетто, банкротившихся диспансеров, безумных сектантов и ежедневных терактов. Будто все вдруг образумятся и будут жить в мире, как «Купол» сработает.
– Пора, Макс.
– Да закрой свой рот.
Встал с кресла. Не стал захватывать за собой кружку – завтра тоже буду смотреть на неё. Интересно ведь.
Тапки шаркали к кухне. Горизонт потухал. Время ближе к десяти вечера. Можно выпить. И таблетки тоже. После спать. Ворочаться. Проснуться в поту. Слышать очередное «пора, Макс».
Но что пора – я глубоко не копал. Не знаю, что пора. Что-то.
Ухнул глухой взрыв. Не то, чтобы сильный, но заметно, как задребезжали окна. Я не дёрнулся, можно сказать не заметил бы, если бы блики не стрельнули в глаза.
Обернулся к окну, но ничего не увидел. Странно: про очередные демонстрации ничего не говорили, дороги не перекрыты. На «толчок» не похоже. Был бы «толчок», то никакого физического воздействия не произошло.
Подошёл ближе к окну. На горизонте что-то сверкало, но этот свет легко перепутать с прячущимся солнцем. Странно, но не прям интересно. Протиснул в глотку таблетку. Подумал, будет мало и выпил ещё одну.
Тело плюхнулось. Я не снимал одежды. За окном, разрывая связки, кричали люди. Пропеллеры басисто разрывали воздух, а мигалки служб поднимали тревогу. Но мне уже всё равно.
Тепло прошло по телу, «Ратлит» разрывался, проносился по крови. Меня будто всасывало вглубь кровати, будто в кротовую нору. Влага меж пальцев. Нос закупорился. Я понял, что не могу вдохнуть.
Резко вынырнул. Я снова по пояс в тине, держу ствол напротив усатого. Старик. Морщины искажались в болезненной гримасе. Линии луны, что пыталась протиснуться сквозь жуткие голые ветви.