Дождь не смоет теперь никогда эти муки!
И я буду идти! Стиснув зубы, бороться!
Только ты меня жди. Для любви. Без эмоций.
Наступления нет. Нету минного поля.
Там Джульбарс пробежал. Там другие не воют.
Я один средь камней в насквозь мокрой шинели.
Я один. Ты одна. Нашей нету постели.
«Сколько можно уже?» – вдруг взреву я на небо.
Порох въелся в нутро у блокадного хлеба,
Пропитались огнем руки наших военных,
Смерть осталась в глазах. И местах сокровенных.
Наши жены в страданиях дома засели,
Им ходить за водой, да чтоб руки немели,
Тяжело. На льду падают. Ведра роняют.
Поднимаются, плачут и снова таскают.
Но внезапно все встало. И время застыло.
Из-за ветхих домов мне видны клубы дыма,
В робких детских ушах звучит стук метронома,
Рвется небо на клочья от страшного грома.
Я встаю. Я бегу. Я в отчаянии слепо
Миновал все пути, именуемые склепом.
Я за угол сажусь. Весь без сил и голодный.