Даниела Гарильо
Креативность и благополучие. Аналитическое движение к творчеству

Путь к творческому акту созидания

В ходе анализа часто наблюдается прорастание новой креативности и ее развитие. Когда анализанд проведет определенную работу по сопоставлению различных частей своей истории, можно будет отметить обогащение его креативности, проявляющейся спонтанным образом. Повторим, что происходит это вне зависимости от его художественных способностей. Подобное повышение креативности неудивительно, если мы примем во внимание, что анализ затрагивает глубинную психику и именно там прорабатывается креативность. Это мы увидим во второй главе

Естественно, что креативность имеет свое начало в бессознательном. Творение, являющееся только лишь результатом усилия воли, лишено души: оно не будет иметь того богатства бессознательных репрезентаций, которое дает творческому процессу его особая изобретательность. Такое творчество будет лишено аффективных вибраций, дающих эмоциональную глубину творению, оно не будет нести необходимой инстинктивной силы для его проработки и конкретизации; в итоге получится аутистический продукт, неспособный стать объектом коммуникации. Подобное творение не умножает внутреннее богатство, составляющее человеческий капитал.

На самом деле, креативность выражает в словах, образах, снах и действиях, репрезентациях и аффектах^[15], «трепещущих» внутри нас; «выносит» их наружу; помогает им принять форму, приемлемую во внешнем мире.

Вот почему анализ, при наличии психических трудностей, может разблокировать в человеке подавленную креативность. Другими словами, когда человек страдает от творческого кризиса, анализ может ему помочь. Посредством глубинной трансформации изменения происходят в соответствии с внутренней логикой, как, например, в случае человека с тобогганом.

На самом деле, когда расшатываются защитные формирования, симптомы исчезают, приглушаются автоматические повторения и субъект достигает значительной свободы: он начинает размышлять, чувствовать и впоследствии вести себя по-новому; он интуитивно выражает оригинальные идеи, чувствует снижение тревоги по отношению к чему-то неожиданному и удивительному. У субъекта больше нет необходимости программировать свою жизнь, он становится менее ригидным и способен с удовольствием принимать те внезапные события, которые раньше воспринимались бы им как опасные.

Человек начинает принимать то, что действие или событие может быть чем-то естественным.

С этого момента могут быть проработаны новые модели мышления, новые схемы поведения и отношений с собой и с другими. Все это приводит к репрезентации более пластичного и разнообразного мира, где имеется больше возможностей для маневра и обхода тех ограничений, которые ранее определяли жизнь человека.

Увеличение внутренней свободы является результатом многолетней аналитической работы и, без сомнения, способствует развитию более креативной жизни. Тем не менее, согласно нашим наблюдениям, главный источник позитивных изменений находится в другом месте. Когда в анализе человек освобождается от бессознательной необходимости воспроизводить конфликтные либо травматические ситуации из своей личной истории и соответственно освобождается от повторного переживания неблагополучия, он находит в себе воспоминания о благополучии, которые становятся неявными ссылками на его «Я»: так постепенно старые невротические установки теряют свою соблазнительную привлекательность, память о тех моментах, когда субъект испытывал что-то хорошее, пробуждает новые психические движения, которые станут частями его благополучия. Репрезентации и аффекты, связанные с ситуациями удовлетворения, будут действовать, подобно указателям, подсказывающим человеку в анализе его путь к удовлетворению и ориентирующим его на «хорошее состояние». Когда вновь проявившиеся воспоминания о благополучии хорошо интегрированы, люди начинают видеть те способы, которыми может быть удовлетворено их стремление к счастью. После этого субъекты будут пытаться идентифицировать в своем окружении людей, ситуации, места и вещи, которые ведут к удовлетворению и созданию условий для благополучия.

Может случиться так, что вышеуказанные воспоминания о благополучии будут открыты в генеалогическом исследовании, которое, как правило, проводится в микропсихоанализе. Вот пример того, как произошло смещение с одного объекта идентификации^[16] на другой, более ориентированный на благополучие. Речь идет о женщине сорока лет, проходящей анализ и имеющей за плечами эпизодическую депрессию и страдание от хронических болей, физиологическая причина которых не была найдена. Лара – назовем ее так – описывает себя как покорного человека, у которого не хватает смелости быть напористой в своем семейном кругу, оказывающем на нее сильное давление. Важно особо подчеркнуть, что у Лары были хорошие интеллектуальные и творческие способности, но она никогда не могла их проявить. Лара связывает свои физические боли с экзистенциальным страданием. Она осознает, что ее жизнь воспроизводит символическую ампутацию, которая была характерна для существования многих женщин в ее роду. Лара выделяет два типа этих женщин. Первый похож на нее. Лара находит их жизнь скучной и тусклой, а здоровье плохим, со множеством болезней, хоть и не смертельных. Эти женщины жили долго, но отказывались от собственных желаний, они не могли вести полную и удовлетворяющую их жизнь. В свою очередь, женщины второго типа, по рассказам Лары, вели блестящую жизнь, имели выдающуюся судьбу, творческие успехи, но умирали, не дожив до пятидесяти лет.

Наконец, Лара отдает себе отчет в том, что всегда жила как будто с подрезанными крыльями, опасаясь преждевременной смерти: это уже иная репрезентация, в отличие от ее представления, что у женщины нет права на самореализацию. Анализ этого фантазма успокаивает ее тревогу и приводит к принятию того факта, что и она может достичь благополучия и имеет право на удовлетворяющую ее жизнь. Она начинает увлекаться биографиями своих одаренных прабабушек. Через некоторое время она замечает, что объект ее идентификаций изменился. Лара возобновляет учебу, которую оставила почти двадцать лет назад, и начинает свою творческую деятельность, которая очень скоро начинает приносить ей удовлетворение.

Как мы только что увидели на примере Лары, креативность происходит из латентной информации, которая составляет ее потенциал. Чтобы этот потенциал трансформировался в осязаемое проявление креативности, необходимо, прежде всего, следующее.

1. Творческий процесс не должен быть заблокирован бессознательным сопротивлением, иначе говоря, выражению творческого потенциала не должны препятствовать какие-то защитные конструкции.

2. Эта латентная информация будет каким-то образом использоваться в психике, где она приобретет оригинальную форму.

3. Очень важно, чтобы субъект был достаточно свободен для того, чтобы актуализировать вышедшее на поверхность содержимое бессознательного. Аналитическая работа концентрируется на этих трех элементах.

В аналитической работе, таким образом, возможности появляются с началом работы креативности, при условии, что она не сводится к эстетической демонстративности. Другими словами, мы бы хотели подчеркнуть, что аналитик не должен позволить соблазнить себя проявлением потенциальных артистических или литературных талантов, а должен сосредоточиться на раскрытии креативности как проявлении глубинной психики и как возможности реализации субъекта. Например, в некоторых моментах креативность возникает как защита от потери, т. е. как попытка заполнить пустоту. Важно, чтобы аналитическое поле деятельности было связано с нейтральностью аналитика, который должен воздержаться от привнесения в работу собственных предпочтений и ценностей. Если этого не происходит, то могут наблюдаться еще недостаточно созревшие проявления креативности. Нейтральность аналитика является очень важной потому, что анализанд должен установить глубинный контакт с самим собой, чтобы найти свое настоящее вдохновение и попробовать выразить его.

Аналитическая работа состоит в ассоциативном исследовании психических процессов. Это исследование мало-помалу проявляет глубинные связи, что позволяет эволюционировать психическим содержаниям, которые были заблокированы, и ведет к их разблокировке. В частности, длинные сеансы позволяют придать большее значение аспектам благополучия, мало изученным классическим психоанализом. Аналитический опыт, таким образом, может стать способом сделать путешествие в глубинный мир страдания информативнее и актуализировать креативный потенциал. Это означает, что анализ можно рассматривать как ситуацию, где высвобожденная в ходе аналитической работы энергия, в которой отражаются глубинные аффективные ценности, богатые человечностью! – будет свободно сопровождать новую судьбу, где бессознательное сможет поддержать стремление человека к оригинальности и гармонии.

Так, в реальной жизни «подлинная постаналитическая оригинальность»^[17], в ее творческой сущности, будет время от времени соединять новые факты и носители благополучия.

Свободные ассоциации и креативность

Теперь наша мысль становится более ясной: креативность по большей части берет начало из глубинной психики, и проведение анализа с длительными сессиями очень хорошо демонстрирует данную динамику. Метафорически можно сказать, что в ходе микропсихоанализа креативный потенциал размораживается и реактивируется^[18].

Мы продолжим эту тему рассмотрением случаев подобной «разморозки» и способов реактивации креативного потенциала. Для этого используется ассоциативный метод, особенность которого в анализе состоит в том, что главная роль в нем принадлежит слову. Общеизвестно, что ход сессии определяет основное правило психоанализа (свободные ассоциации): «Анализанду предлагается говорить все, что приходит ему в голову, не выбирая и не оценивая, даже если что-то ему кажется неприятным, смешным, мало интересным или вне контекста»^[19].

Это правило призвано облегчить возникновение речи, отличной от обыденного разговора: «слово» без обычных оснований, без лжи; «речь», которая произносится человеком, который не беспокоится о том, что слушатель его осудит. Подобное никогда не случается в обычном социальном общении. На сессии анализанд имеет возможность выражаться в только ему присущей манере, без необходимости создавать видимость приятного человека, презентировать позитивный образ себя. Подобные разговоры вытаскивают на поверхность символические содержания, и анализанду необходимо время, чтобы уловить их значение.

Таким образом, можно сказать, что метод свободных ассоциаций дает анализанду редкую возможность свободно выражать не только свои наиболее сокровенные мысли и чувства, секреты и странные фантазии, свои запретные желания и страхи, которые его закрепощают, но и простые эмоции, моменты неподдельной радости, приятные ему образы и свои самые искренние внутренние побуждения.

В процессе сессий высвобождение столь интимного материала приводит к ощущению благополучия. На сессии обнажаются желание удовлетворения, молчаливое напряжение, эмоциональные составляющие удовольствия. Это всегда ассоциации, даже если речь не идет о вербальных ассоциациях. Это первые контакты с переживаниями благополучия, которые возвращаются, чтобы снова начать играть свою роль.

Когда человек в анализе свободно выражает ассоциации, материал, касающийся настоящего, часто тесно связан с прошлым. Точнее, эта связь касается эха от переживаний, зафиксированных в памяти, которые находятся в глубинной психике, в истории субъекта и его предков, наряду с бессознательными желаниями, присущими этому опыту. Вот пример, где отражена связь настоящего с забытым прошлым: после того как анализанд выразил свою агрессию, направленную на аналитика, ему сразу же удается уловить свой страх:

«Я боюсь, что вы скажете мне: „Я чувствую ваши слова так, как будто вы отрываете мне голову!“».

В определенный момент анализанду было предложено поразмышлять об этой фразе. Тогда анализанд вспомнил, что был извлечен из материнской утробы при помощи специальных щипцов. Озвучивание воспоминания сопровождается глубоким вздохом, что свидетельствует о том, что в дополнение к облегчению от воспроизведения этого переживания в переносе, произошло также осознание связи с ранней травмой, что дезактивировало, возможно, навсегда ее следы.

Длинные микропсихоаналитические сессии способствуют подробному рассказу анализанда. Посредством этого он может глубоко погрузиться внутрь себя и в полной мере ощутить переживания прошлого, сохранившиеся в глубине его психики. Эти забытые переживания возрождаются и выходят на поверхность, поэтому они ощущаются так интенсивно, дают «аффективную душу» тому, что было вербализировано.

Здесь хорошо видно, что наша работа отнюдь не интеллектуальна. Она призвана прежде всего достичь этой аффективной души, которую скрывает от социума неоправданное чувство стыда. Подобная работа, главным образом, пытается оживить чувствительные части человека, которые были умерщвлены в детстве и которые субъект продолжает умерщвлять, став взрослым. Достаточно часто можно услышать, как анализанд выражает облегчение от того, что смог высвободить слишком долго сдерживаемые эмоции, например, после долгого освобождающего плача:

«Наконец-то мне удалось выплакаться! Я с детства не мог этого сделать, боясь потерять любовь моих близких, по той же причине я и во взрослом возрасте себе это запрещал. До настоящего момента!»

В другом случае – после восстановленной способности смеяться:

«Я абсолютно забыл, как это, чувствовать себя так хорошо, когда можно от души посмеяться!»

Вербализация на сессии не настолько свободна, как это подразумевает термин «свободные ассоциации». Прежде всего, необходимо много времени, прежде чем анализанд избавится от учебных и культурных условностей, чтобы приблизиться к собственной психобиологической интимности и принять во внимание сексуальные и агрессивные импульсы. Например, бывает так, что человек все время извиняется за «плохие мысли», возникшие вдруг во время сессии, он даже не вербализирует их, как будто пытается избежать разговора о своих склонностях, которые он рассматривает как неподобающие, пока наконец не решится спустя долгое время вербализировать то, что касается экскреторной функции. Или же человек избегает называть определенные части тела, особенно те, которые относятся к генитальному аппарату. Подобным же образом много времени может быть потрачено на преодоление сопротивления разговору на тему сексуальности, на избегание разговоров об агрессии, которую человек отрицает, осознавая тем не менее ее наличие. Например, всем удается рассказать о завершении дня, который оканчивается тем, чтобы «пойти спать», но немногим удается упомянуть о событиях, связанных с любовью и/или сексом. Поэтому только позже, в свободных ассоциациях, обнаруживаются некоторые «желания смерти» по отношению к тому, кто приносит беспокойство, или же более-менее замаскированные попытки сделать этому человеку плохо, или более успешные попытки сделать плохо себе (бессознательная аутоагрессия оказывается гораздо более плодотворней, чем подсказывает нам здравый смысл).

Когда установлен хороший рабочий альянс, формальные причины подавления рассеиваются и начинается настоящая ассоциативная работа^[20], но в это же время появляется другое ограничение к свободному обсуждению. Невротические проблемы и экзистенциальные сложности субъекта намагничивают материал, принесенный на сессию. Действительно, конфликты являются носителями напряжения, которое должно быть разряжено; разрядка этого напряжения поляризует ассоциативную динамику и таким образом снижает свободу выражения. Предполагается, что материал сессии будет долго растягиваться в анализе, чтобы приобрести форму на месте психического конфликта. Поэтому свободные ассоциации развиваются вокруг одних и тех же тем до тех пор, пока конфликт не будет разрешен.

Теперь мы можем рассматривать свободные ассоциации как зеркало психической и реальной жизни анализанда; если свободы в ассоциативной динамике недостаточно, то это потому, что ограничен креативный потенциал субъекта.

Возьмем в качестве примера женщину, которая выражает в анализе сильный гнев по отношению к своему супругу. Даже если бы она хотела поговорить о чем-то другом, на сессии все равно бы присутствовало это ощущение гнева, поскольку оно основывается на более глубоком конфликте – эдиповом комплексе^[21] с его фрустрирующим желанием уничтожить соперника: агрессивность пары подкрепляется инфантильными агрессивными импульсами. До тех пор пока эдипов конфликт не будет разрешен, ассоциативная динамика не сможет стать достаточно свободной, чтобы изменить свою направленность.

Существует еще один чрезвычайно интересный аспект свободных ассоциаций. Получены наблюдения, что материал сессий может воспроизводить внутриутробные и инфантильные переживания, когда используются экспрессивные методы, относящиеся к тому моменту, когда этот опыт был запечатлен. Это относится как к конфликтному и травматическому материалу, так и к воспоминаниям о благополучии: в зависимости от периода, когда подобный опыт был запомнен, ассоциативное переживание будет иметь соответствующие сенсомоторные и лингвистические характеристики.

Вот почему вербальные ассоциации сопровождаются плачем, психомоторным возбуждением, различными симптомами, такими как боль в животе, чихание, газы, необходимость уринации и т. д. Для того чтобы подтвердить этот факт, достаточно задокументировать при помощи фотоаппарата, как какой-нибудь анализанд после сессии покидает диван, на котором он только что совершал свою ассоциативную работу. Обнаружится интересная картина, что иногда беспорядок в расположении подушек и смятое покрывало может свидетельствовать о выражении архаичного переживания, когда ребенок – а сегодня взрослый – ночью в одиночестве полон страха и, прежде чем уснуть, он устраивает переполох в своей кроватке до тех пор, пока не уснет, утомившись от своего беспокойства. Вот воспоминания одного человека: устроить «переполох в кроватке» было единственным способом проявить свободу, чтобы разрядить свою тревогу, не ослушиваясь указаний матери «ни в коем случае не вставать с кровати!». Это воспроизводится в сессии таким же инфантильным способом до тех пор, пока не произойдет осознание, и это имеет двойное значение: с одной стороны, речь идет о травматичном опыте, переживаемом в переносе^[22], который ассоциативный метод делает актуальным и анализабельным, с другой стороны, делая это в присутствии аналитика, человек реализует инфантильное желание, чтобы мать была с ним рядом всю ночь. Так анализируются фиксированные в бессознательном переживания: как возможность убежать от неутолимой потребности без конца проигрывать это в бессознательной надежде на прекращение давления. Это касается не только больших драм детства. Здесь также можно упомянуть громкий смех, который время от времени доносится с кушетки, как будто это блаженно хохочет сосунок, сытый и довольный.

На основании двух последних примеров можно заключить, что сессия может быть особым местом, где архаичный конфликтный/травматический опыт может обрести понятную форму и где бессознательные желания могут найти способ реализоваться. Это также место, где могут повториться некоторые состояния благополучия, которые внезапно всплывают в памяти, как только анализанд почувствует, что страдание отступает.

В итоге, суммируя сказанное выше, сессия может дезактивировать конфликтное и травматическое содержание, а также восстановить опыт удовлетворения. Что же касается креативности, то опыт ее применения начнет постепенно оттаивать под воздействием ассоциативной динамики, в особенности с момента анализа переноса. В следующем разделе мы рассмотрим данные вопросы более подробно.

Перенос и переживания

Существует два типа ограничения свободы ассоциативного рассказа: один касается формальных аспектов вербализации, другой отражает то, как конфликтные и травматические ядра поглощают ассоциативную свободу, определяя ход беседы. Давайте теперь обратимся к другому аспекту ассоциативной динамики – переносу, который хотя и ограничивает временно свободу ассоциаций, но помогает установить мостик для высвобождения творческой энергии.

Под переносом понимается реактуализация в аналитической ситуации прошлого опыта, относящегося к истории субъекта, его семьи и, наконец, всего рода: анализанд проецирует на своего аналитика и на рамки аналитической работы мысли, желания, чувства, которые он не осознает и которые являются выражением следов, запечатленных во время внутриутробной и инфантильной жизни или же в семейной истории. Если внимательно посмотреть на то, что происходит в собственной жизни, можно увидеть постоянную реактуализацию подобного рода опыта. Например, человек может испытывать сложности в отношениях со своим начальником, похожие на те сложности, которые были у него в отношениях с каким-то родственником, когда он был маленьким (или в другое время), а также бывает, что человек может иметь общие культурные интересы с другим, которые воспроизводят семейные черты, и т. д. Подобная реактуализация может выражаться в виде повторения чего-то болезненного или приятного или в виде творчества, более или менее подразумевающего благополучие. Когда реактуализация напрямую связана с содержанием бессознательного, субъект проживает ее не осознавая. Даже если речь идет о сильном страдании, бессознательное сопротивление мешает понять его и дезактивировать в повседневной жизни. «На кушетке», наоборот, благодаря переносу подобные бессознательные сопротивления становятся анализабельными, как и реактуализации, которые их провоцируют.

Аналитическая ситуация и личность аналитика становятся на протяжении сессий особой поддержкой (замещающим местом) для проецирования прошлого. В ассоциативной динамике находится горнило мыслей, чувств, эмоций и репрезентаций, которые субъект оценивает исходя из своего актуального контекста, в то время как речь идет о более или менее измененной репродукции старого опыта. Реактуализация в переносе вторгается в аналитическое пространство, и ее выражение задает на некоторое время русло ассоциативной вербализации. Так или иначе, в отличие от неанализабельных реактуализаций, реактуализация в переносе отражается в нейтральности аналитика и может быть проработана свободными ассоциациями, которые наконец обретут смысл. Таким образом, различные грани переноса анализируются по очереди, реактуализации начинают терять свою интенсивность, а в ассоциативную динамику привносится новое веяние, которое позже перейдет и в реальную жизнь человека. При условии, что перенос будет проанализирован, он во время анализа будет союзником в раскрытии бессознательного содержимого и в особенности некоторых непринимаемых желаний, которые не придется больше проецировать вовне.

Под этим углом аналитическое поле, вместе с динамикой переноса, может рассматриваться как место, где соединяются многочисленные аффективные потоки, переиздания прошлого. Некоторые из них должны быть освобождены от подавления, прежде чем вернуться к жизни.

Анализ, таким образом, является переходом к более креативной жизни.

Длинные сессии позволяют произвести физиологический анализ переноса: обладая двумя часами или более, ассоциативные нити переплетаются естественным образом, пока наконец не будут развязаны конфликтные узлы и не будет создано пространство для появление нового содержимого. Мы сказали, что аналитическая работа также состоит из слез, вздохов, смеха, возбуждения, телесного эмоционального выражения (потения, учащения сердцебиения, ощущения жара или холода); длинные сессии позволяют человеку полностью выразить свое аффективное состояние и разрядить напряжение. Посредством анализа подобных элементов анализанд осознает свой перенос и постепенно его ликвидирует. Часто именно аффективный аспект переживания показывает человеку анахроническую природу того, что проявляется в аналитической ситуации. Длинные сессии дают субъекту достаточно времени для того, чтобы связать свою аффективную разрядку с соответствующим опытом в прошлом. Эта ассоциативная связь постепенно позволяет анализанду понять, что его взрослая активность воспроизводит некоторые моменты из прошлого. С этой точки зрения мы можем рассматривать анализ как ситуацию аффективного перерождения.

Это означает, что если интерпретация переноса больше затрагивает репрезентацию, нежели аффект, то контакта с интимным содержанием субъекта не происходит. Это мешает достижению необходимой реорганизации для проявления творческого потенциала, который состоит в основном из аффективного материала. Если бы слушание аналитика было интеллектуальным, этот потенциал не смог бы оттаять, поскольку именно аффективная душа является сутью творчества. Сколько людей во время анализа открыли для себя удовольствие от написания стихотворений! В этой главе мы уже видели несколько примеров, а дальше мы поговорим о других, менее традиционных способах самовыражения.

Аналитическая работа позволяет открыть значимые аспекты бессознательного прошлого, поскольку они повторяются в переносе или, более точно, в аналитическом пространстве: на самом деле, на сессии постепенно выстраивается глубокое взаимодействие между бессознательным аналитика, со всеми его гранями, с бессознательным анализанда, с множеством его граней. В анализе происходит осознание и ассимиляция бессознательного содержания благодаря тому, что каждый узнал его в собственной психике в тот момент, когда их похожие грани вошли в контакт. Более длительная сессия способствует такому глубокому взаимодействию. Можно также представить себе, что энергетическое взаимодействие между двумя психиками образует оригинальную совокупность, которая несводима к простому суммированию, – уникальную форму, содержащую нечто новое в отношении динамики переноса и контрпереноса, которую она порождает. Нам нравится думать, что высвобождаемая в процессе микропсихоанализа креативность могла бы происходить именно из этого.

Общеизвестно, что феномен переноса развивается с продвижением анализа. На первой стадии перенос поляризирован конфликтным и травматичным опытом, запечатленным глубоко в психике анализанда. Экстериоризация переноса выглядит как бурные приступы горячки, что доказывает накопление сексуального и агрессивного напряжения на бессознательном уровне. В последующем, когда бессознательные ядра достигают разрядки, проявления переноса становятся менее значительными и освобождают в аналитической динамике пространство для других экстериоризаций.

В аналитическом процессе, на разных стадиях переноса, происходит самое настоящее переживание критических моментов развития человека. Вот пример того, как субъект в анализе перешел от проработки драматических моментов переноса к высвобождению наиболее спокойных воспоминаний, пережитых в анализе. Речь идет о женщине, имеющей проблему сепарации. Из-за страха впасть в сепарационную тревогу она никогда ни к кому не привязывается, точнее, она думает, что никогда этого не делала. По большому счету, женщина все же страдает от сильного одиночества. Она не переносит сепарацию. Рассматривая сквозь лупу свою детскую фотографию^[23], она была поражена глубокой грустью своего взгляда на ней, поскольку до этого момента она была убеждена в том, что у нее было достаточно счастливое детство. В результате ее охватили сильные эмоции, и она начала чередовать моменты тишины и слез с решительно регрессивными формулировками (типа непонятного детского бубнения). Спустя час ее память начинает восстанавливаться: она вспоминает, что была помещена в интернат во время болезни своей матери, когда та находилась в больнице. Во время последующей ассоциативной проработки анализандка становится способна связать этот эпизод сепарации с другими похожими эпизодами своей жизни, которые она до настоящего момента не рассматривала в эмоциональном плане. Последний из этих опознанных эпизодов касался короткого периода отсутствия аналитика, который лишал ее сессий. Это отсутствие в то время не было заметно отражено в переносе и могло быть проанализировано только благодаря переживанию при изучении фотографии. По завершении рассмотрения этой аналитической детали можно было видеть небольшую взволнованность, гораздо меньшую, чем при инфантильном переживании (моменте регрессии, когда она бубнила, как ребенок), которой она выразила свой отказ принять то, что любимые люди могут иногда отсутствовать и что эта ситуация не является настолько драматической и непоправимой, чтобы испытывать при этом чувство безнадежности. Напротив, именно с принятия этой потери женщина начинает придумывать необычные вещи, демонстрируя тем самым, как можно использовать моменты пустоты для создания чего-то приятного. Рассмотрим теперь, что происходило во взаимодействии аналитик – анализанд: аналитик представляет свою зрелую^[24] способность к отношениям, которая смешивается со стремлением анализандки к слиянию. В результате уникальная форма является творческим динамизмом, который оживляет невыносимую пустоту с помощью новых объектов.

Когда анализанд полностью погружается в собственную психику и заново переживает главные этапы своей жизни, те конфликтные ядра, которые мешали развитию какой-либо части личности, начинают дезактивироваться и терять энергию. Это важно с точки зрения креативности, поскольку снижение напряжения на уровне бессознательного открывает дорогу следам благополучия, записанным в глубине психики, и творческому потенциалу, который в них находится. Сначала эти следы проявляются как отдельные ассоциации, затем дают новое направление ассоциативному процессу и только потом генерализируются в реальной жизни, получая возможность быть выраженными в чем-то конкретном.

Вот пример того, как аналитическая работа может создать контакт со следами благополучия, когда ассоциативная динамика дезактивирует некоторые парализующие навязчивые повторения. Речь идет о молодом человеке, не испытывающем эмоций во взаимодействиях, в том числе сексуальном, которое он проживает только как возможность разрядки, но не как возможность выразить любовь. Во время анализа он начинает осознавать и отдавать себе отчет в том, что он теряет, проживая неполную жизнь, лишенную аффективного воздействия. Затем ему удается связать это с «табу на прикосновение», т. е. с обсессивным механизмом изоляции^[25]. На одной сессии при помощи ассоциаций он ломает подобную аффективную изоляцию, открывая ряд воспоминаний о приятных эмоциональных и удовлетворяющих взаимодействиях, до сих пор совершенно забытых. Анализанд интерпретирует эти найденные воспоминания, свои переживания как выражение следов, существующих в его памяти, но неактивных. И тут он вспоминает сон предшествующей ночи, в котором речь шла о «тропинке, которую очень легко перейти, но она наполовину скрыта в свежем снеге». Вот этот сон.