Дан Берг
Мир деяний
– Все неведомое величественно! Как здорово окунуться в неизвестное, сделать открытие! – загорелся Шмулик.
– Дело-то известное, да взглянуть на него надо по-новому! – поправил юношу раби Меир-Ицхак.
– О, учитель! – воскликнул Шломо, – ты предложил для диспута проблему интереснейшую. Коли совершим прорыв в познании божественных и человеческих субстанций, любые похвалы в наш адрес не покажутся чрезмерными. Я сам много размышлял на тему деяний, и найду уместные слова, дабы сдобрить ими ученую беседу. Уверен, не я один имею что сказать! – заметил Шломо, взглянув на раби Меира-Ицхака и на Шмулика.
– Начну с общеизвестного факта, – продолжил раби Яков, – люди совершают деяния. Скажем, каменщик и плотник строят дом, цадик вдохновляет свою паству, писатель, не будь рядом помянут, сочиняет легкомысленные романы, и так далее, и так далее и так далее. Человек умирает, а деяния не торопятся ему вслед: в доме продолжают жить, хасиды славят покойного цадика, вертопрахи, опять же не будь рядом помянуты, неуемно читают богопротивные книги.
– Другими словами, посредством свершенных прежде деяний мертвые вмешиваются в бытие живых! – добавил раби Меир-Ицхак.
– Но если деяния переживают своих творцов и существуют долго, а то и вечно, то, стало быть, неизбежно им надо где-то обретаться, и, вероятно, им уготовано Всевышним место под солнцем! – воскликнул Шмулик.
– Вопрос о месте физического пребывания деяний неправомерен, – занчительно возразил Шломо, – природа деяний, о которых мы говорим, идеальна, и для их существования не требуется материального пространства. Дом, благочестивые речи цадика, безнравственная книга – это не сами деяния, а лишь вещественное их явление.
– Я предлагаю объединить всевозможные деяния под именем “мир деяний”! – вставил слово раби Меир-Ицхак.
– Прекрасная мысль! – поддержал раби Яков, – мы разовьем ее, ибо она заслуживает того. Всем нам хорошо известно, что Богом созданы для людей рай и ад – миры вечного пребывания человеческих душ. Пользуясь выражением образованного Шломо, назовем эти миры идеальными. Господь позаботился о нашем бытии после смерти. И вот, я смею предположить реальность еще одного идеального мира, сопровождающего человека, покуда он жив. Это и есть мир деяний!
– Боюсь, мы не открыли ничего нового, – уныло заметил Шмулик, – твой мир деяний, раби Яков, не более, чем обыкновенная память – каждого человека в отдельности и всех людей вместе.
– О, ты ошибаешься, Шмулик! – возразил Шломо, – ведь оба вида памяти, индвидуальная и коллективная, о которых ты говоришь, инертны, тогда как мир деяний активен. В нем кипит внутренняя жизнь, а вовне он влияет на людей, порой стимулирует, порой удерживает. Его инструменты – страх, тщеславие, надежда и многое другое. Память прибегает к помощи мира деяний. Он устроен сложно, и мы это покажем. Я надеюсь, друзья, что слова мои всем понятны, хоть и непривычны в этой комнате.
Целое и его части
Голда сидела в своем углу, вышивала узор. Она не прислушивалась к той чепухе, что звучала меж четырьмя праздными мужчинами. Но время шло, а конец говорению не предвиделся. “Проголодались, наверное!” – подумала она, оставила на минуту рукоделие, принесла оставшуюся с субботы халу, порезала ее. Затем достала из печи горшок с супом, водрузила его на середину стола. Дала каждому умнику по ложке и чашке.
