Одет, правда, не как положено дорогому адвокату в деловой костюм, а в джинсы, свитер с высоким воротом и простую кожаную куртку.
Зато машина у него оказалась весьма примечательная – BMW X6 M цвета… не знаю даже, как его описать. Вроде золотого, но с отливом в оттенок хаки, под тусклыми лучами зимнего солнца играющего перламутром. В общем, зачетная машинка.
И сам Вячеслав зачетный – мигом вычислил меня в толпе выплеснувшегося из дверей офисного планктона. Вышел из своей машины, припаркованной прямо перед входом, и поймал мой взгляд.
– Амалия, я Вячеслав Говоров, – представился своим невозможно сексуальным голосом.
– Привет, – здороваюсь, костеря себя за то, что не потрудилась даже губы накрасить перед встречей. Как была встрепанная и на нервах, так и вылетела из офиса. Только сумку и успела схватить.
– Садись, – Вячеслав открывает передо мной пассажирскую дверь. – Здесь недалеко есть отличное место – пообедаем и поговорим заодно. Ты не против, что я сразу на ты?
– Нормалек, – отвечаю и неловкой медузой плюхаюсь на кожаное сиденье. Блин, когда же я научусь садиться в дорогие машины изящно, словно фея в карету?!
– Как ты меня узнал? Мы же никогда не встречались? – спрашиваю, чтобы хоть как-то скрыть свою нервозность. Все-таки нечасто мне с такими мужиками в их машинах кататься доводится.
– Я всегда навожу справки о будущих клиентах, Амалия Андреевна Вересаева, тридцати пяти лет, не замужняя, медсестра по образованию. Прописана по адресу…
– Про возраст мог бы и промолчать, – фыркаю я. – Не принято вроде как женщинам их сединами в нос тыкать.
– Какие седины в твоем возрасте?! – он приподнимает изумленно брови и косит на меня глаза. – Тем более у блондинки?
– Да ладно, не оправдывайся – все равно косяк с твоей стороны, – я улыбаюсь, чувствуя, как растворяется неловкость первых минут знакомства.
Говоров кивает головой и удрученно соглашается:
– И правда, косяк. Чёт я совсем одичал в последнее время, забыл, как с леди разговаривать. Чтобы загладить вину, приглашаю тебя завтра на ужин. Идет?
Я снова фыркаю, уже совсем весело:
– За то, что назвал меня леди прощаю тебе все твои грехи, вольные и невольные, прошлые, настоящие и будущие. Короче, полная индульгенция, даже без жертвоприношений в виде ужина, – и осеняю его крестным знамением.
В этот момент машина тормозит на красный свет. Вячеслав отворачивается от дороги, смотрит на меня и белозубо улыбается:
– Спасибо, святая Амалия. Но если что, я не женат и не в отношениях, так что на ужин можешь соглашаться без переживаний, что это тебя к чему-то обязывает или отразится на наших деловых отношениях.
– Да я и не переживаю, – отмахиваюсь легкомысленно, но все-таки отворачиваюсь от его немигающего взгляда. Смотрю перед собой, чувствуя, как опять возвращается неловкость – что за приглашения на ужин через пять минут после знакомства, тем более что я его клиентка.
– А это твой ухажер что ли? – вдруг бросает Говоров и кивает на что-то сбоку от меня.
Я поворачиваю голову и натыкаюсь на взгляд недовольно прищуренных синих глаз – из соседней машины на нас смотрит сидящий за рулем Дима. Рядом с ним на пассажирском сиденье сверкает длинными ногами и алым маникюром Анжела.
– Это мой начальник, – отвечаю. – Наверное, тоже обедать поехал.
Дима вдруг опускает свое стекло и делает мне знак сделать то же самое. Поджимаю недовольно губы, но все-таки открываю окно.
– Вересаева, в семнадцать тридцать жду тебя в своем кабинете. Не придешь – пеняй на себя, – произносит холодно, кивает моему попутчику, и, не сказав больше ни слова, отворачивается.
Возвращает окно на место и срывается вперед на загоревшийся зеленый свет.
– Не ладите с Ланским? – спрашивает Вячеслав через минуту.
– А что, есть кто-то, кто с ним ладит? – язвлю я, все еще не успокоившись после этой короткой встречи.
Говоров пожимает широкими плечами:
– У него довольно хорошая репутация. Хотя пару – тройку лет назад Ланской малость почудил и разосрался по бизнесу со своим братом. Но в целом претензий к нему нет.
– А ты всех в Москве знаешь? – не могу удержаться от ехидства. – На каждого досье ведешь?
Да что за ерунда? Стоит смазливцу мелькнуть на моем горизонте, и все – превращаюсь в ощерившую зубы стерву, кусающую всех, кто попадет под руку.
Раздраженно отворачиваюсь к окну, но успеваю поймать мазнувший по щеке заинтересованный мужской взгляд.
– Не всех, конечно. Но персон уровня твоего шефа знаю. Тем более он дружит с Янисом Славиновым, с которым дружу я. Приехали, – сообщает через минуту и заезжает через медленно раздвигающиеся ворота в небольшой уютный дворик.
Ресторан оказался маленьким, буквально камерным. И почему-то в меню не было цен.
– Не обращай внимания, просто закажи, что нравится, – отмахивается Вячеслав, когда я шепотом интересуюсь этим обстоятельством.
– Угу, а вдруг у меня даже на кредитке не хватит денег рассчитаться за обед? – буркаю угрюмо – что за ресторан такой странный? Только для своих, кто знает меню вдоль и поперек?
– Не парься. Я тебя пригласил, я и плачу по счету, – успокаивает Говоров и насмешливо меня оглядывает. – Ты что, всегда сама за себя платишь в таких местах?
– Я в таких местах за себя не плачу, потому что не бываю в них, – хмыкаю в ответ и утыкаюсь в меню: хочет за меня рассчитаться – пожалуйста. Выкручивать ему руки с криками: "Нет, я сама!" – не стану.
Когда мы делаем заказ и официант уносится в сторону кухни, Вячеслав Говоров скрещивает руки на груди и впивается в меня своим рентгеновским взглядом.
– Ну что, Амалия Вересаева, не буду говорить, сколько лет, незамужняя, медсестра по образованию… Рассказывай давай, как сумела вляпаться в такое дерьмо, выйдя замуж за профессионального альфонса?
13
Я изумленно смотрю на мужчину, пытаясь уложить в голове его вопрос.
– Ну что молчишь, Амалия Вересаева? – Вячеслав хмыкает. – Не ожидала?
– Это шутка такая, да, Слав? Альфонсы, это же такие красивые мужики, ухоженные, холеные.
Память услужливо рисует коренастую фигуру Толика и круглое лицо с носом картошкой, его мужицкие повадки и вечные спортивные костюмы с вытянутыми коленями. Где мои глаза были, когда на такое сокровище позарилась?!
Но нет, показался мне таким деловитым, хозяйственным, работящим и простым, как раз моего уровня. В общем, самое то мужик, чтобы создать семью, нарожать детишек и жить обычной семейной жизнью с ее стабильностью и мелкими радостями…
– Альфонсы стильные, обаятельные, такие, чтобы богатой женщине было не стыдно подругам показать, – упрямо передергиваю плечами. – Ты что-то путаешь насчет Толика.
Говоров откидывается на спинку кресла, прищурившись смотрит на меня.
– А Толика, значит, тебе стыдно было подругам показать?
– Не то чтобы стыдно. Но… Он совершенно обычный мужик. Ничего красивого или элегантного, – я упрямо смотрю на сидящего напротив мужчину. – Да и подруг у меня особо нет, некому показывать. Только Мирослава, а ей Толик сразу не понравился.
– Значит, твоя подруга разбирается в мужиках получше тебя? – в серых глазах Говорова появляется насмешка, разбавленная чем-то жестким.
– Да куда там лучше! – я качаю головой, вспоминая Миркиного первого супружника, гаденыша, чуть не сломавшего подруге жизнь и недавно стараниями ее второго мужа отправленного на зону мотать срок. (*) Обе мы с ней лохушки.
– Ну Янис-то у Мирославы вполне себе красавчик. Как ей удалось такого подцепить, интересно? – усмехается Говоров.
– Давай лучше про меня и мои дела поговорим, – настойчиво возвращаюсь к интересующей меня теме – обсуждать свою подругу с посторонним мужиком я не собираюсь. Даже если он друг Мирославиного мужа, все равно не буду.
К тому же заявление адвоката кажется мне откровенной ерундой. Даже появляется подозрительная мыслишка, а не хочет ли этот Вячеслав Говоров на меня специально жути нагнать, чтобы побольше денег за свои услуги стрясти?
– Так с чего ты взял, что мой бывший – профессиональный альфонс? Не тянет он на это высокое звание, уважаемый господин адвокат. Но главное, я не гожусь на роль дамочки, на которой можно нажиться! – я делаю выразительные глазки – что на это возразите, товарищ юрист?
– Элитные альфонсики – да, обычно красавчики модельного типа, – соглашается Говоров.
– Как Ланской, – неожиданно для себя ляпаю я.
Говоров кидает на меня острый взгляд, согласно кивает:
– Примерно такие. Их жертвы – богатенькие, чаще всего одинокие или пожилые дамочки.
– Ну вот! – я назидательно поднимаю вверх указательный палец. – Я сюда вообще никак не вписываюсь. Денег у меня шиш без масла было, когда мы поженились.
– А квартирка твоя сколько на рынке стоит, Амалия Андреевна? – Говоров прищуривается. – Лямов десять – двенадцать?
– Мне обошлась в четыре, я в нее на стадии котлована вложилась. Продала квартиру, что мне государство, как детдомовской выделило, и сделала первый взнос. Потом пахала, как проклятая, ухаживая за лежачими и бегая по клиентам с уколами и капельницами, чтобы ипотеку выплачивать.
– Сколько твой бывший хочет? – Говоров продолжает сверлить меня взглядом.
– Три с половиной миллиона, – буркаю сердито.
– И сколько ты была готова ему отдать, чтобы он оставил в покое твою квартирку? А, Амалия Вересаева? – тон у мужчины делается холодным, словно ему стало противно со мной разговаривать.
– У меня есть полтора, в Америке заработала. Отдала бы все, лишь бы отстал от меня. Решила, что буду считать эту сумму платой за хорошую науку, чтобы больше на такие крючки не попадаться, – отвечаю как на духу: читала где-то, что врачам и адвокатам лучше не врать.
Вячеслав подается вперед, кладет локти на стол.
– Вот тебе и ответ, что с тебя можно взять, Амалия Андреевна, – продолжает назидательным тоном, словно учитель поучает ученика. – Альфонсы, уважаемая леди, разные бывают. Кто-то, имея соответствующую внешность и манеры, работает с элитными клиентками. Кто-то с такими, как ты. Клюет по зернышку – там миллиончик, здесь полмиллиончика, глядишь, на дачку в Испании накопил.
Твой Анатолий Трутнев за последние три года официально женился девять раз и с каждой жены что-то поимел. Я уж не говорю о его многочисленных любовницах, на которых он оформил кучу кредитов. И, кстати, после вашего развода он успел еще раз жениться и развестись.
– Девять раз… Кредиты… Любовницы?! – оторопело хриплю, пытаясь переварить услышанное.
Вячеслав, откинувшись в кресле, насмешливо кивает:
– Угу. И все женщины чем-то похожи на тебя: средних лет, одинокие, нет никого близкого, кто мог бы за них заступиться или вправить дамочке мозги. И все как одна раскошеливались ему на радость.
– Блиин! И я ведь тоже готова отдать ему свои деньги! – я от злости хлопаю себя по лбу. – Может, он гипнозом владеет? Иначе с чего я твердо решила, что заплатить будет самым правильным?!
Вячеслав молчит, просто пожимает плечами. Как раз в этот момент официант приносит наши салаты, и мы беремся за еду.
Заказанный мной «Цезарь» выглядит вполне аппетитно, но я вообще не чувствую вкуса. Машинально закидываю его в рот и жую, а сама верчу в голове полученную информацию.
– Так ты возьмешься за мое дело? – спрашиваю, когда салат доеден.
– Я уже взялся, – Вячеслав отодвигает пустую тарелку и довольно поглаживает подтянутый живот под свитером. – Люблю здешний оливье: нигде вкуснее не пробовал.
– Ты можешь дать мне гарантии?! – спрашиваю настойчиво. Прости, Слава, мне не до твоих гастрономических радостей, я воевать настроилась. У меня мозги на место встали!
– Какие именно ты хочешь гарантии? – из довольного жизнью гурмана Говоров мгновенно превращается в бизнесмена. Подается вперед и упирается в меня немигающим взглядом.
– Гарантии, что этот козел отстанет от меня и моей квартиры. Не будет претендовать абсолютно ни на какое мое имущество. И вообще, забудет, как меня зовут. И кстати, сколько ты с меня возьмешь за свои услуги? – вспоминаю я о самом главном. – А то вдруг мне будет дешевле с Толиком договориться?
На губах мужчины появляется многозначительная ухмылка.
– Нравится мне твой подход к делу, Амалия Вересаева, не скажу, сколько лет, незамужняя медсестра и зеленоглазая блондинка.
Подается вперед и накрывает мою ладонь своей. Медленно проглаживает большим пальцем запястье и, глядя мне в глаза, почти мурлычет:
– Гарантии дам по всем заявленным тобой пунктам. А вот насчет оплаты – предлагаю поговорить об этом отдельно и в другом месте.
14
В офис я возвращаюсь не в семнадцать тридцать, как велел Ланской, а на два часа позже. Честно говоря, после беседы со Славой Говоровым я о приказе явиться к шефу вообще забыла. Потом вспомнила и опять забыла.
Ну а что делать, если клиентка, к которой я поехала после обеда, оказалась той еще стервой? Я уж и так с ней, и эдак… В общем, она все подписала и на все дала согласие, но чего мне это стоило!
В любом случае, не до Димы мне было. Можно было и не возвращаться в офис сегодня, но… что дома делать? Я теперь как классическая старая дева-трудоголик, только работой и спасаюсь от внезапно образовавшегося одиночества.
Я ведь одна быть вообще не привыкла. В детском доме о такой роскоши, как побыть в уединении и в тишине, даже мечтать не приходилось: все время рядом толпа.
«Наша большая дружная семья», как, лицемерно улыбаясь, говорила директриса Мымра Гадюковна. Так-то она была Мириам Гаюровна, но кликуха ей подходила гораздо больше и под внешность, и под характер, и под те дела, что она втихаря в детском доме проворачивала.
Вспомнив «счастливое» детство, я передернула плечами и энергичнее потопала в сторону своего рабочего стола, размышляя про долгожданное счастье "быть одной".
Выйдя из детдомовской клоаки, я целыми сутками белкой в колесе крутилась. Учеба и подработки, сверхурочные дежурства в больнице и частные клиенты не давали заскучать. Только и оставалось сил поздно вечером или рано утром доползти до дома, сжевать что-нибудь по-быстрому и провалиться в сон, пока не заорет будильник.
Потом короткая семейная жизнь с Толиком, где я про одиночество и не вспоминала. Следом Америка, где вообще ни секунды наедине с собой…
С новой работой все изменилось – рабочий день закончился, и все, свободна, занимайся, чем хочешь. Именно об этом я много лет мечтала – хотя бы по вечерам и выходным оставаться одной и заниматься ничем. И вот оно наступило, долгожданное счастье, чтоб ему!
Можно, конечно, к Мирке поехать в гости. С ее сыном Данькой пообщаться, с Янисом позубоскалить да мачеху его, дурную бабу, подразнить. Но…
У них там воссоединение семьи недавно случилось, считай медовый месяц. На фига я им в гостях часто и подолгу? Да и добираться до их загородного дворца не ближний свет.
Поэтому я и приехала в офис. Официально – чтобы занести подписанный договор в компьютерную базу учета, а на самом деле, чтобы хоть кусочек вечера чем-то занять.
В офисе по пятнично-вечернему пусто. Верхний свет на всем этаже притушен. Кругом тихо, слышно только мои шаги, да где-то далеко завывает пылесос уборщицы.
Исчез неумолчный гул человеческих голосов. Не слышно стрекота принтеров, печатающих договоры и прочие сверхважные бумажки. Не звонят без перерыва телефоны, не бегают взмыленные менеджеры. Непривычно молчит колл-центр.
Офисный ад ушел на выходные.
Я уже вижу цель – свой стол с компьютером – когда натыкаюсь на препятствие в виде схватившей меня за плечо руки.
За спиной вырастает тень и над ухом рявкают:
– Ты где шляешься так поздно, Вересаева?!
Эй, нельзя вот так подкрадываться к не ожидающей подвоха девушке!
Практически на автомате я ловлю чужую руку за запястье, выворачиваю и одновременно бью нападающего затылком в лицо. Раздается негромкий хруст и громкие маты.
Уже поняв, кто попал мне под руку, разворачиваюсь и ору:
– Бля! Ты меня до инфаркта доведешь! – хватаюсь за сердце, готовое выпрыгнуть из груди, и смотрю на скривившегося от боли Диму.
– Вересаева, бандитка ты эдакая! Ты что творишь?! – цедит он с ненавистью, держась за лицо. Из-под его руки стекает темная капля, плюхается на грудь, на белоснежную рубашку, и расползается по ней кривым алым пятном.
Вот это я знатно его приложила!
– Дим, я не хотела, честное слово! – во мне мгновенно просыпается совесть и медсестра. Кидаюсь к нему. – Ну-ка, давай я посмотрю…
– Отстань, монстр. Добить меня хочешь? – рыкает он и пытается отстраниться. Ну да, размечтался! От меня не уйдешь!
– Давай, давай… – подталкиваю его к ближайшему столу и заставляю сесть прямо на столешницу.
Плюхаю рядом сумку и начинаю в ней копаться. Достаю большую косметичку со средствами первой помощи – всегда с собой таскаю, мало ли когда пригодится. Вот сейчас, например, когда я боссу фэйс начистила…
– Так, давай, смотреть будем, – я отодвигаю Димину руку от лица, уже знатно перемазанного кровью.
Он почти не сопротивляется, только смотрит на меня бешеными глазами. Ну ничего, милый, будет тебе наука. Говорю же, нельзя к девушкам моей комплекции и жизненного опыта со спины подкрадываться.
15
Дмитрий Ланской
Больно так, что глаза на лоб лезут. Держусь за морду, чувствуя, как по подбородку течет кровь. Рычу на белобрысую ведьму – на самом деле, хочется ее убить, медленно и с оттягом. Даже ее неожиданные извинения не успокаивают.
Пытаюсь отстраниться, но эта зараза разве уступит? Ни хрена. Подпихивает меня к ближайшему столу и заставляет сесть. Начинает копаться в своей огромной, похожей на солдатский мешок сумке и достает сумку поменьше. Открывает, вынимает какие-то медицинские упаковки.
Я все это время сижу и не свожу с нее глаз…
– Так, давай смотреть будем, – произносит деловито. Отодвигает мою руку от носа, обнимает скулы прохладными пальцами и внимательно изучает мое лицо. Прерывисто дышит, словно волнуется. Из уродливого пучка на макушке выбивается тонкая светлая прядь и мажет кончиком меня по лицу.
И тут у меня, блядь, встает. С такой силой, что я сначала замираю, а потом начинаю рычать и уворачиваться от трогающих меня рук.
Становится только хуже: эта Амаля просто вклинивается между моих ног, кладет одну ладонь на затылок, второй давит на плечо и фиксирует, не давая вырваться.
– Тише, тише, – шепчет успокаивающе. – Знаю, что больно. Потерпи немного.
Да какое потерпи – от ее близости и легкого дыхания на моей щеке еще больше ведет. Даже про боль в разбитой роже забываю.
Дергаю головой, вырываясь из ее рук, и рявкаю:
– Отвали, горгона! От тебя одни проблемы. Проваливай, сам разберусь!
Специально грублю в надежде, что обидится и правда оставит меня в покое. Тогда я спущусь к машине, сяду за руль и потихоньку поеду в травму смотреть, что там у меня с мордой. Заодно стояк нежданный по дороге спадет.
Я так думаю. Но это же Вересаева, с ней все планы летят к херам собачьим.
На мою грубость она только закусывает нижнюю губу и быстро-быстро хлопает белобрысыми ресницами.
Потом как ни в чем не бывало снова ловит ладонями мое лицо. Начинает рассматривать, осторожно поворачивая его влево-вправо, и я уже не сопротивляюсь. Почему-то больше не хочу.
– Сейчас остановим кровь, смоем то, что натекло и посмотрим получше, – произносит Амаля ровным тоном. Лезет в свою гигантскую косметичку, достает какой-то спрей и ловко, не давая очухаться, пшикает мне в ноздри и на губу.
Я опять рычу, потому что щиплет эта хрень жутко. Руки сами тянутся к лицу, но бандитка перехватывает мои запястья и держит. При этом еще глубже вклинивается между моих ног.
Пиздец, она издевается! Даже лицо как будто перестает болеть. А Вересаева вдруг наклоняется ко мне и дует на разбитую губу:
– Тшшш, сейчас перестанет кровить, и боль поменьше станет.
Ну да, боль поменьше, стояк покрепче.
Закрываю глаза, делая вид, что смотреть на нее не могу, а сам лихорадочно мозгами работаю. Про свою реакцию на эту бандитку размышляю – теперь уже без вариантов, на нее встало.
Ну да, секса у меня дня три не было. Как стерва меня кофе облила, с того дня и не было. Как-то все не складывалось.
Даже сегодня повез Анжелку пообедать с мыслью потом заехать потрахаться, и то не сложилось. Пока ели, слушал-слушал болтовню этой куклы, смотрел на ее красивенькое личико и вдруг понял, что не хочу ее. Не вставляет почему-то.
Так что после ресторана довез до ее любимого фитнес-центра и высадил, пообещав позвонить, как освобожусь.
И вот, пожалуйста, меня трогает эта лошадь, а я возбуждаюсь, как пацан семнадцатилетний. Все-таки надо было оприходовать Анжелку. Тем более она так настойчиво липла и так откровенно обиделась, когда я высадил ее из машины.
– Так, сейчас не дергайся, я постараюсь осторожно, – слышу голос и открываю глаза.
Вересаева уже смочила чем-то остро пахнущим марлевую салфетку и мягко-мягко водит по моему лицу. Продолжает смотреть внимательно и стоит все так же, почти прижимаясь к моему паху животом.
Надо сказать, чтобы отодвинулась. Но вместо этого вдруг спрашиваю:
– Что у тебя с Говоровым? Ты из-за него наплевала на то, что я тебя ждал?
Бледная рука с окровавленной салфеткой на миг застывает. Прозрачные глаза поднимаются и изумленно на меня таращатся. Потом она опускает взгляд и продолжает молча протирать мне морду.
Наконец, убирает руку и отступает на полшага, давая возможность потихоньку облегченно выдохнуть. А то ведь не дышал почти, пока она своим животом об меня терлась.
Оглядывается и с досадой выдыхает:
– Темно здесь, не видно ни черта. Хотя чего смотреть – в травму надо ехать.
– Да уж, приложила ты меня! – осторожно трогаю лицо. Кровь вроде остановилась, но нос болит – явно сломан. Да и губу саднит. – У тебя затылок каменный что ли? Бьешь, как кувалдой.
Бандитка усмехается. Заводит руку к макушке и распускает свой старушачий пучок. Светлые волосы рассыпаются по плечам, а в руке у нее остается металлическая хрень, похожая на краба, только на ручке.
– Вот. Не повезло тебе ровно на него наткнуться лицом, – и протягивает мне. Беру, недоверчиво кручу в руках.
– Это что такое?
– Для самообороны, – поясняет спокойно. – Видишь, острый край? При необходимости им можно располосовать кожу до крови. А если вот так взять за стержень, то становится разновидностью куботана. Им можно отмахаться почти от любого нападения.
– Охренеть! – я рассматриваю жутко выглядящую стальную штуку. И она всегда ее с собой таскает? Точно, не женщина, а гладиатор какой-то.
– А зачем в волосах носишь?
– Удобно, – пожимает она плечами. – Достать можно за секунду. Да и когда опытный мужик нападает, он следит, чтобы руки жертвы не дергались к тому месту на теле или одежде, где обычно находятся средства самообороны. А тут беззащитная женщина испуганно ручки к волосам подняла, типа закрывается от ужасного маньяка. Никто не реагирует на такое движение, не воспринимает его как опасное.
– И часто на тебя нападают? – вскидываю на нее глаза.
– Сейчас нет, перестала поздно домой возвращаться. А раньше всякое случалось.
– Охренеть, – повторяю еще раз и возвращаю оружие обратно. Вересаева спокойно собирает волосы и закрепляет этой штукой.
Я молча смотрю, пытаясь понять, что за жизнь у нее, что такие заколки носить приходится?
– Так что у тебя с Говоровым? Ты бы с ним поосторожнее, он парень непростой. Если у него к тебе интерес, подумай сначала, что ему может быть нужно, – зачем-то возвращаюсь к прежней теме.
Вересаева снова не отвечает, делает вид, что не слышит вопроса. Достает телефон, набирает номер и радостно здоровается, когда на том конце отвечает густой мужской бас.
– Василич, привет. Вересаева беспокоит.
– Понял уже, Амаль Андревна, – ворчит мужик в трубке. Мне отлично слышно каждое слово – стерва будто специально отодвинула телефон от уха.
– Ты сегодня случайно не на смене?
– Случайно на ней. Всем организмом на ней и трахаюсь со всем возможным удовольствием, – гудит в ответ трубка. – А что у тебя? Или решила, наконец, проведать давно влюбленного в тебя мужчину?
У стервы от изумления натурально приоткрывается рот и глаза делаются круглые, как у совы на глобусе.
– Василич, ты чего?! – бормочет растерянно и поворачивается ко мне спиной. Трубку покрепче к уху жмет и говорит уже тихо-тихо. Только мне все равно весь разговор слышно.
– Да ладно тебе, Амаль Андревна. Шучу я, ты же знаешь, что я своей Викторовне предан до крышки гроба. Только вот когда ты от признаний в любви шарахаться перестанешь, а?
– Шутник, блин! – выдыхает, кажется, с облегчением. – Я по делу. Привезу к тебе сейчас мальчонку – по-моему, у него нос сломан.
– Ребенка лучше в детскую, к Алиске. Сколько пацану? – интересуется мужик в телефоне.
Стерва бросает на меня быстрый взгляд и хмыкает:
– Это шутка, про мальчика. Так-то взросленький он. По паспорту сорок один.
Не дожидаясь окончания разговора, сползаю со стола и чуть не на раскоряку иду к своему кабинету – между ног все так же колом стоит.
У себя накидываю пальто, беру телефон, ключи от машины и иду к лифту. Пока жду кабину, шарюсь в инете, чтобы понять в какую травму ехать ближе всего.
Решаю спуститься сразу на парковку, чтобы не светить разбитой рожей перед охраной. Хотя какая разница – все равно в понедельник весь офис будет обсуждать, откуда у их начальника такая красотень на лице.
Секретерша Ася, тать ночная, еще и матери моей сообщит, что я подрался с кем-то. Доложит, и уже через полчаса вокруг меня с причитаниями будет носиться вся женская часть моей семьи. Пиздец, короче, будет.
Интересно, вокруг Вересаевой кто крутится, когда она болеет или ей хреново? Или такие никогда не хворают и плохо им не бывает? Они, как ниндзя, от всего отбиваются и отмахиваются своей заколкой?
Захожу в подъехавший лифт, но не успеваю нажать на кнопку – следом вваливается белобрысая самурайка.
– Надеюсь, у тебя машина с водителем? За руль тебе не стоит садиться в таком состоянии, – заявляет как ни в чем не бывало. И кривится, рассматривая мое лицо в ярком лифтовом освещении. Подается вперед и будто ощупывает его глазами. А у меня опять, блядь, опять вздымается только что опавший хер!
Отшатываюсь от нее. Откидываюсь затылком на стенку лифта и закрываю глаза – приеду из травмы и позвоню Анжелке. Так больше не может продолжаться, надо потрахаться как следует, и все пройдет.
– Нет у меня водителя, – отвечаю сквозь зубы. – Сам за руль сяду. А ты отстань от меня, Вересаева.
– Ну нет, нельзя за руль. Вдруг у тебя перелом пластинки решетчатой кости? Он может привести к истечению спинномозговой жидкости, и есть риск развития абсцесса мозга, – весело сообщает стервозина и выхватывает из моей руки ключи от машины. – Я тогда за руль сяду. Не волнуйся, смазливец, я хорошо вожу, – ловит мой недоверчивый взгляд, когда я все-таки плюхаюсь на пассажирское сиденье, а она устраивается за рулем. Спорить с ней уже вообще не охота.
Несколько секунд рассматривает панель управления, потом уверенно заводит двигатель и рулит к выезду с парковки. Пока роллетные ворота со скрежетом ползут вверх, поворачивается ко мне и вдруг улыбается:
– Не переживай за свою красоту, доберемся до больнички, и Василич тебе нос так вправит, что еще лучше станет.
Я смотрю на ее веселое лицо и спрашиваю, вспомнив слова этого самого Василича:
– Так значит, ты у нас старая дева, бегающая от мужского внимания, Вересаева?
Улыбка ее мгновенно вянет.
– Вообще-то, я замужем была. Так что про старую деву – это твои эротические фантазии, Ланской.
Отворачивается и дальше смотрит только на дорогу.
16
Амалия Вересаева
Бедный Дима, какое у него делается лицо, когда мы добираемся до приемного покоя!
В тесном помещении с крашенными серой масляной краской стенами и вытертым деревянным полом яблоку негде упасть. Разбитые, окровавленные лица, сломанные руки, хромающие ноги и густая, всеобщее-страдальческая атмосфера.
Глядя на эту толпу калечных и увечных, ожидающих приема, смазливец бледнеет и, кажется, собирается удрать.
Ну да, великовозрастный мальчик-мажор, родившийся с золотой ложечкой в ротике, это тебе не ВИП-приемная частной клиники и не чудо-больничка в Европе, где ты привык лечиться.
Зато тут специалисты такого уровня, что вашим гейропам и не снилось. Через руки того же Василича за смену травмированных проходит больше, чем у частноклиничных докторов за месяц. Он в своем деле бог, причем сразу и отец, и сын, и святой дух.
– Блядь, надо было сразу в частную клинику ехать, – бухтит смазливец и разворачивается разбитым носом в сторону выхода.
– Стоять! – ловлю красавца за локоть, не давая дезертировать, – патриот ты, Дима, или кто? Что делать, если Родина – она вот такая, с таким колоритом?!
– Не дрейфь, котик, – утешаю его, – в очереди стоять не придется. Ради тебя я готова поднять старые связи и даже взятку дать борзыми щенками – колбасой и пирожками, – трясу пакетом с купленными по дороге гостинцами для Василича и его бригады. Стопудово, ребята ничего не ели с самого начала дежурства.
Хватаю Ланского за локоть и тащу сквозь заволновавшуюся толпу страдальцев.
– Куда прешь? Тут очередь. За мной будешь стоять, – пытается перекрыть нам проход тощий мужичонка, баюкающий правый локоть.
– За тобой отчизна в час опасности стоять будет, а ты ее прикрывать своей могучей грудью. Ну-ка отошел! – я отодвигаю мужика и заталкиваю ошалевшего Диму в дверь для персонала. Смотрю на него глазами голодного динозавра и произношу сладким голоском. – Добро пожаловать в ад, Ланской…
***
– Нет, ты видела, что случилось?! – встречает меня Лара жарким возмущенным шепотом. Я только-только заползла в офис, проклиная все понедельники на свете, и пока даже света белого толком не видела. Тем более не в курсе, что у нас случилось.
– Марсиане высадились на Красной площади? В стране сменился президент? Доллар рухнул до трех рублей? – вяло интересуюсь, сбрасывая сумку на стол. – Пошли кофе пить, Ларис, а то я того… не в себе после выходных.
Тут я не вру – таких дней у меня давно не было. А уж утро этого понедельника – вообще отдельная страница моей жизни.
– Какой кофе, планерка через пять минут! – шипит начальница колл-центра. – Тебе что, не интересно, что с нашим Дмитрием Федоровичем случилось?!
– Что? – я настораживаюсь, вроде бы, огурцом был, когда последний раз его видела. Неужто, помер за это время? – Что, на венок ему собираем? – интересуюсь с надеждой.
– Тьфу на тебя! – ахает Лара и крутит пальцем у виска. – До этого далеко еще, надеюсь. Но… подрался наш босс. За жизнь и здоровье дамы бился, говорят. Лицо просто всмятку.
– И знаешь, кто его так? – Лара недовольно поджимает губы, так что они превращаются в коротенькую красную черточку.
– Оу-уа?! – мычу, раздумывая, что буду говорить, если сейчас прозвучит мое имя.
– За Асеньку нашу Дима вступился! Прямо возле офиса на нее алкаш какой-то напал, а Дмитрий Федорович как настоящий мужик защитил ее, – губы Лары сжимаются еще плотнее, почти исчезнув где-то в глубине рта. – Вот ведь сучка! Похоже, наденет-таки колечко с бриллиантиком на безымянный пальчик.