Д. В. Сочивко
Расколотый мир. Опыт анализа психодинамики личности человека в экстремальных условиях жизнедеятельности
2.4. Мировой порядок
«Тот, кто по сущности не допускает участия в Себе cущим, изволяет иным способом сопричаствовать Ему могущим это сделать, но (Сам) совершенно не выходит из (Своей) сущностной сокрытости, поскольку способ, которым Он изволяет сопричаствовать (Eмy), всегда остается закрытым для всех. Следовательно, как Бог изволяет участвовать в (Себе) способом, о котором ведает Он (один), так Он и хотением (своим) привел в бытие сопричаствующих (тварей) в соответствии с логосом, постигаемым только Им….
«Различные богословские и домостроительные главы». Творения преп. Максима Исповедника. Кн.1 гл.7.
Ранее мы утверждали, что граница Это – Другое носит сугубо гнесеологический характер, т. е. физическое взаимодействие Этого мира с Другим представляется нам невозможным. Этот пункт создает, очевидно, определенные трудности на нынешнем этапе исследования. Действительно, если никакое взаимодействие между физическими процессами Этого мира и Другого невозможны, то не существует границы Это-Другое, непосредственно выходящей на мировой порядок. Остается сделать вывод о полной погруженности материального мира в себя, а следовательно, и полной непричастности его миру Духа. Но тогда Этот мир утратил бы свою целостность и сделался бы, кроме того, также совершенно непознаваемым для нас. Однако это не так. Все дело в том, что Этот мир сотворен в соответствии с неким логосом, ведомым одному лишь Богу. И если сам этот логос мы никак не можем познать, по слову преп. Максима Исповедника, то закономерные следствия его в этом мире нам открыты в виде вполне определенных (научных) законов устройства мира.
Законы сотворяются вместе с явлением и являются отражением Божественного логоса. Осознание этого факта направляет мысль ученых к поиску все более общих законов и теорий, что позволяет науке расширять и уточнять картину Вселенной, стремясь к целостности ее описания в системе единиц знания. Именно цель получения такой единой картины природы и вдохновляла ученых и философов начиная с эпохи Возрождения вплоть до конца XVIII века. У некоторых дерзких авторов эта цель даже формулировалась как попытка раскрыть замысел Творца.
Однако по мере развития науки ученых-энциклопедистов становилось все меньше, а возможности построения единой системы знания о Вселенной оценивались как все менее вероятные. Окончательно невозможность построения внутренне непротиворечивой, логически замкнутой картины мира была доказана Геделем в его известной теореме о том, что в любой системе аксиом найдется хотя бы одна недоказуемая внутри этой системы. Из этого следует, что всякое научное знание в пределе опирается на некоторый недоказуемый постулат. Фактически здесь мы имеем ту же самую ситуацию, как и при рассмотрении границы Это – Другое, проходящей через психический образ.
Точно так же, как мы искали внутри нас конечное наблюдающее «Я» и не нашли его, здесь мы будем искать в любой области научного знания все более общую систему знаний (в которой доказывается недоказуемый постулат предыдущей) и никогда не найдем ее. Таким образом, всякое научное знание в пределе опирается на недоказуемый постулат, т. е. во всяком знании любого уровня обобщенности содержится нечто, что мы никогда не узнаем, что лежит за пределами Этого мира и в нем никак не представлено. На основании вышесказанного нам представляется возможным предположить, что закон протекания любого явления, познан он нами уже или будет еще познан, только реализуется в этом мире, тогда как сотворяется в Другом. Если вновь вернуться к словам преп. Максима Исповедника, то Другое представляется нам здесь тем самим способом сопричастности Ему (Богу), который для нас навсегда останется закрытым. Переформулируя это утверждение, мы получим, таким образом, что сам этот способ, или закон протекания явления в Этом мире, расположен на границе Это – Другое. Здесь, однако, следует разделить понимание закона природы как формы нашего рассудочного мышления и как порядка, сообщенного миру в момент творения или его чудесного совершенствования. Приведенные обоснования того, что замкнутой внутренне непротиворечивой системы знания не существует в Этом мире, свидетельствуют нам, что и закон как форма мирового порядка и закон как форма нашего мышления оба рассечены границами Это – Другое. Однако они, несомненно, имеют разный смысл с точки зрения Промысла Божьего. Если первая открывает дверь (со стороны Другого, конечно) промыслу о вещественном мире, то вторая является, на наш взгляд, источником нового знания, т. е. фактически основой творческого мышления. Тайна творчества о этой точки зрения в самом общем виде состоит в том, что новое знание приходит в Этот мир через нас. Что было осмыслено и исследовано еще Платоном. В Этом же мире знание получает через нас еще и нравственную составляющую, как отнесенное к человеку, а через него прославляющее Творца в его творении. «Для того Он и дал людям знание, чтобы прославляли его в чудных делах его» (Сир.38.6). Сам же творческий акт, по сути дела, ясно запечатлен в словах пророка: «Виждь смирение мое и труд мой». Если ученый достиг этого, то он имеет существенный шанс стать великим, как, впрочем, и философ, и деятель иных творческих занятий.
2.5. Эмоции и страсти
Бог не есть виновник, ни творец зла. Посему заблуждаются те, которые говорят, что некоторые из страстей естественны душе, они не разумеют того, что мы сами природные свойства к добру превратили в страсти. По естеству, например, мы имеем семя для чадородия, а мы употребляем оное на беззаконное сладострастие. По естеству есть в нас и гнев, не на древнего змия, а мы употребляем оный против ближнего. Нам дана ревность для того, чтобы мы ревновали добродетелям, а мы ревнуем порокам. От естества есть в душе желание славы, не только горней. Естественно и гордиться, не над одними бесами. Подобным образом естественно душе и радоваться, не о Господе и благих деяниях ближнего. Получили мы и памятозлобие, но только на врагов души нашей.
По естеству желаем мы пищи, но для того, чтобы поддерживать жизнь, а не для сластолюбия»
(Преп. Иоанн Лествичник. Лествица. Слово 25,155)
Итак, православное мышление, безусловно отвергая страсти как абсолютно зло, оставляет место некоторым душевным побуждениям, направляющим и сопровождающим деятельность человека, направленную на добро. Из этого ясно, что психологический механизм как страстных, так и добрых побуждений остается одним и тем же, качество же придается им собственно направленностью деятельности. Этот механизм в современной психологии называется эмоциями. Эмоции, таким образом, врождены человеку и, будучи обузданными, подкрепляют его на пути к спасению, в противном случае превращаются в страсти и погубляют его. В этом существенное отличие христианства от многих верований – буддизма, индуизма, иогизма и т. п., которые призывают к обретению бесчувственности, безэмоциональности, к холодной бесстрастности, свойственной сатане. Христианское бесстрастие предполагает, напротив, вершину любви, радости, а в нынешнем веке и печали по Богу, и гнева на врагов Его.
Что же такое эмоции как психическое явление и почему их роль в жизни человека, его спасении столь велика? Отнюдь не претендуя на какой-либо полный ответ на этот вопрос, мы лишь исследуем современное научное знание об эмоциях с точки зрения нашего предмета, т. е. рассмотрим их как границу Это – Другое. Как будет видно ниже, такое представление страстной природы человека (эмоций) позволяет понять их особую роль в его жизни и будущем веке. Эмоции человека представляются в современной психологии как наиболее противоречивый и наименее изученный класс психических явлений. Многие связывают эмоции с деятельностью и действиями человека, но также многие считают истинными лишь те переживания, которые не сопряжены ни с какими действиями. Многие считают эмоции причинами действий человека, превращая их в некоторые побудители, мотивы. Другие, наоборот, полагают, что действия вызывают эмоции. Так В. Джеймс считал, что сначала мы шевелим губами, улыбаясь, а затем (через очень краткий и неразличимый для человека промежуток времени) смеемся.
Отсутствует также какая-либо устойчивая классификация эмоций, а также четкое различение эмоций, чувств, страстей. Здесь современная наука существенно недотягивает до того уровня представления страстей, как это делается святыми отцами (см., например, Лествица).
Несмотря на эти существенные пробелы, теоретико-психологического знания о человеческих чувствах и эмоциях, мы для целей нашего анализа постараемся сосредоточиться на наиболее простых и признанных фактах, не занимаясь специально их согласованием в целостном представлении.
Эмоции представляются нам, очевидно, имеющими причину в окружающем нас видимом мире. Мы боимся, когда присутствует угроза целостности нашего организма или нашего Я. Мы радуемся, когда преодолеваем препятствие, мы гневаемся, когда что-то входит в противоречие с нашими желаниями, мы тоскуем, оставаясь в одиночестве в ситуации томительного ожидания. Однако с равной очевидностью можно утверждать, что мы вдруг в неприятной ситуации начинаем чувствовать непонятную радость, что после преодоления препятствия возникает беспричинный гнев, наконец, оставшись в одиночестве мы можем чувствовать покой и удовлетворение. В этом случае часто говорят, что эмоции возникают под действием мира невидимого (бесов и ангелов). Кроме того, в современной психологии существуют методы, позволяющие проследить воздействия образов памяти на актуальные переживания. Таким образом, беспричинность эмоций, скорее всего, только кажущаяся.
Для нас особенно важным является также и то, что эмоции имеют и прямую физиологическую причину в этом мире. В подкорке головного мозга человека существуют центры радости, гнева и других эмоций, искусственно раздражая которые можно получить те или иные эмоциональные переживания. Кроме того, вполне определенные, наперед заданные эмоции можно вызывать и посредством воздействия на организм человека теми или иными химическими препаратами. Ничего подобного мы не находили в области человеческого познания. Там, воздействуя на человека вышеуказанным образом, мы можем лишь менять процесс течения образов или характер рассудочного познания. Но мы никогда не можем через физиологию человека добраться собственно до содержания его познания. Мы никогда не вживим человеку из Этого мира тот или иной наперед заданный образ. Он всегда будет видеть мир по-своему, хотя и с искажениями.
Эмоции же, напротив, вполне позволяют себе программировать из этого мира. И мы пойдем даже дальше, для этого вовсе необязательно вживлять человеку электроды или вводить в его организм химические вещества. Существуют и собственно психологические механизмы управления чувствами, как, например, известный в социальной психологии механизм социального заражения, а именно когда мы начинаем переживать те или иные эмоции просто потому, что их переживает множество людей вокруг, или даже когда какие-то эмоции переживает наш собеседник, мы также можем от него заразиться. Этот эффект, однако, столь же прост, сколь и загадочен. Почему, собственно, мы радуемся, когда радуются другие вокруг нас, почему мы чувствуем напряжение в нервозной обстановке, когда никаких слов не произносится, и т. д. Становится очевидным, что эмоции имеют какое-то неведомое нам содержание, каким-то неизвестным способом передающееся от человека к человеку. Содержание, таким образом, ничем в Этом мире не обусловленное и неизвестно как в него попадающее. Подчеркнем, что речь идет здесь не о механизме эмоции, который лежит в этом мире и воздействуя на который мы можем вызвать ту или иную эмоцию, а о содержании этой эмоции.
Таким образом, картина в области эмоций вырисовывается полностью противоположная той, которая наблюдалась нами в области познания. Если там механизм сотворения когнитивной структуры (напр., образа) целиком лежит за пределами Этого мира – в Другом, а в Этом присутствует только результат (сам образ), то механизм возникновения эмоций, напротив, находится в Этом мире, а результат – содержание той или иной эмоции, того или иного переживания находится в Другом. Рассмотрим это несколько более подробно на примере такого искусства, как музицирование, целиком построенного на эмоциональном восприятии произведений.
Слушая музыку, мы наиболее остро переживаем некое неведомое нам содержание, мы чувствуем полноту наполняющего нас чувства, его оттенки, его развитие… мы только не можем ни к чему отнести это чувство в Этом мире. Его содержание нам неведомо. На наш взгляд, именно в этом заключается опасность светских искусств, воздействующих на эмоциональную сферу человека, в частности музыки, о которой предупреждают святые отцы, говоря, что мирские искусства несут опасность возбуждения страстей.
Следует, однако, заметить, что, говоря о содержании эмоций, которое находится не в Этом мире, а в Другом, мы имеем в виду лишь то, что ускользает от нас в Этом мире, т. е., то чего собственно нет в эмоциях, – содержания. Чем Это (то, что мы здесь называем содержанием) является в Другом мире, конечно, неизвестно и никогда не будет известно. Оно (это) уже есть для нас другое, и мы непосредственно его переживаем как недостижимое для нас. Эмоции могут быть настолько сильными, что все тело наше будет сотрясаться, но от этого ничуть не прибавится их содержание. Мы только острее, всем телом будем чувствовать границу Это – Другое, проходящую прямо через нас, разрывающую нас, но не позволяющую повернуться и увидеть что-либо кроме Этого.
Итак, в самом механизме функционирования эмоций заложено то, что результат этого функционирования в нашей психической жизни не только ускользает из этого мира, но ускользает, никак нам не показавшись. Таким образом, нам даже неизвестно, что исходит от нас и предстает пред лицом всевидящего Бога. «Мои мысли – не ваши мысли, не ваши пути – пути Мои, говорит Господь» (Исайя, 55, 8). Не в этом ли особая опасность страстей? Не следует ли нам особенно прислушаться к заповедям и к тем святым, которым было дано их толковать, если знания наши столь ограничены, что даже простое наше переживание приносит плод, нам самим неведомый. Исполнившись страха Господня от такой духовной нищеты, не забудем, однако, что для обуздания страстей и эмоций Бог даровал человеку свободную волю, дабы мог он «уклониться от зла и сотворить благо» (Пс. 33, 15).
2.6. Воля
«…мы рабы, ничего не стоящие, потому, что сделали, что должны были сделать».
(Лука, 17, 10).
Очень часто в современных научных исследованиях желательной части человека – воли – явно или неявно предполагается, что само желание в существенной мере представляет собой содержание того, что в дальнейшем будет осуществлено. На уровне здравого смысла такого рода психология выражается в поговорках типа «хотеть, значит, мочь» или «не смог, значит не очень хотел» и т. п. Отнюдь не предполагая опровергать эти широко распространенные наблюдения, мы хотели бы в данном параграфе сосредоточится на том, в какой мере человек может что-либо желать в Этом мире, не нарушая его целостности. Таким образом, рассматривая сферу человеческих желаний как границу Это – Другое, мы полагаем определить, какая часть нашего желания лежит в Этом мире, а какая в Другом. В дальнейшем мы намерены показать, что фактически речь идет о той свободе воли, которая дарована нам Богом в этом мире, но, как нам хорошо известно, не абсолютной свободе, а именно только в Этом мире.
В современной психологии волевой акт человека рассматривают как весьма сложный, состоящий из нескольких составляющих психический процесс. В структуру отдельного волевого акта кроме собственно желания включают также и его внешний возбудитель – мотив. Мотив может быть как внешним человеку объектом, так и внутренним его состоянием, телесным или душевным. Мотив, таким образом, должен быть необходимо воспринят нами, прежде чем возникает собственно желание. Эта составляющая волевого акта может быть названа когнитивной. Далее, чтобы человеку, побуждаемому желанием, начать действовать, ему необходимо построить (опять же когнитивными средствами) образ желаемого, т. е. цели. Само же действие развивается на основе функционирования особого психологического механизма – сдвиг мотива на цель (см. напр.: Леонтьев, 1983).
До того как начинает развиваться действие, само желание может быть познано и либо принято, либо отвергнуто. В этом и только в этом проявляется свобода человеческой воли. И в дальнейшем мы намерены показать, что ни сами желания, ни мотивы, ни последующие действия нам не подвластны, а только происходят через нас в Этом мире.
Итак, первая ступень овладевания желанием нашим сознанием есть его соединение с мотивом. Такое состояние в святоотеческой литературе обычно называется помыслом. Помысел может быть либо принят сознанием, либо отвергнут. В последнем случае обычно также происходит некоторое рассуждение, анализ помысла, что ведет к следующей ступени осознания желания. В случае же принятия помысла также происходит дальнейшее осознание желания, однако уже в форме сосложения, через которое человек уже начинает утрачивать власть над своим желанием, и оно овладевает его сознанием, подчиняя его волю. Итак, принятие помысла без рассуждения лишает человека свободы воли, рассуждение же не сохраняет ее на этом этапе действия. Этот процесс в современной психологии называют также принятием решения.
Однако этот более формализованный и, несомненно, более удобный для научных изысканий термин (как и другие термины теории воли: мотив, цель, действие, образ цели…) не охватывает всего объема понятия «рассуждение». Мы же в данном анализе более будем пользоваться современной научной терминологией как более приспособленной для детального анализа элементарных составляющих психических явлений. Например, элементарного волевого акта. Это необходимо нам для того, чтобы показать, как граница Это – Другое разделяет надвое самые элементарные процессы психической жизни, первокирпичики его душевного устройства.
Итак, желание наше (само по себе имеющее сугубо страстную природу, которую мы исследовали в предыдущей главе) соединяется с мотивом, образуя уже осознанный побудитель к действию. Далее, если не возникло необходимого рассуждения или же действие настолько просто, что не требует такового (мы не знаем точно, правильно ли это, но в жизни люди гораздо чаще действуют без рассуждения, чем основываясь на нем), в нашем сознании начинает строиться особый психический образ, называемый образ цели. Это образ того, что произойдет в будущем, когда будут совершены все предполагаемые действия, т. е. образ потребного будущего, образ того, чего еще нет. Вслед за этим начинает развиваться само действие, направляемое сравнением мотива, образа цели, который изменяется по мере изменения окружающей ситуации. Итак, желание, мотив, образ цели, действие. Рассмотрим все компоненты по порядку, исключая желание как страстную составляющую воли, рассмотренную в предыдущей главе.
Представление мотива отвечает нам на вопрос, почему мы это делаем. Однако ответ на этот вопрос представляется несколько более сложным, чем это кажется на первый взгляд. Так, например, на вопрос кому-то, почему он хочет пойти учиться, человек может ответить, потому что хочет знать то-то и то-то. Далее, если спросить, почему он хочет это знать, он может ответить: для того, чтобы потом делать то-то и то-то. Далее, почему он хочет это сделать – потому что хочет кем-то стать. Почему хочет стать именно таким (и станет ли научившись) – это уже более сложный вопрос, ответ на который не всегда можно получить. Но если и такой ответ будет получен, то ничто не помешает задать следующий вопрос, и так до бесконечности, причем ответы будут все более далекими от исходного мотива, утрачивая объяснительную силу относительно нынешнего, здесь и теперь осуществляемого действия.
Все вышесказанное свидетельствует, на наш взгляд, что конечный мотив наших действий ускользает от нас точно так же, как конечный образ, наиболее общий закон, а следовательно, любой наш мотив содержит в себе нечто, чего нет в Этом мире, что совершенно недоступно нашему познанию, что-то другое. Здесь мы вновь наталкиваемся на границу Это – Другое, которая в данном случае проходит через сферу человеческих побуждений и деятельности.
Перейдем теперь к анализу целей деятельности. Основная философская загадка процесса целеполагания заключается в том, что фактически причиной нынешних действий человека (или даже животного) выступает образ потребного будущего (образ цели), т. е. то, чего еще нет, и что будет только после совершения некоторых действий. Таким образом, нарушается обычная причинно-следственная упорядоченность этого мира, когда причина необходимо должна предшествовать следствию. На такое нарушение свойственного этому миру детерминизма в области психологии и физиологии поведения человека и животных указывали многие ученые, однако нам не приходилось встречать достаточно обоснованных объяснений этого факта. Чаще всего исследователи процессов воли человека ограничиваются лишь эмпирической констатацией. С нашей точки зрения, однако, эта констатация требует некоторого уточнения. А именно, мы полагаем, что утверждение о том, что причина (цель, образ потребного будущего) в Этом мире совсем не предшествует следствию (действиям человека). Такое в Этом мире просто невозможно. Все дело в том, что образ цели является границей Это – Другое и в существенной своей части не находится в Этом мире. Действительно, то, что мы представляем себе в образе цели, составлено из элементов прошлого опыта и, следовательно, к будущему никакого отношения не имеет. Когда же мы начинаем действовать, то все получается не совсем так, как мы представляли, а иногда совсем не так, образ цели постоянно изменяется, в результате же получается нечто новое, чего мы изначально не знали. Присутствовало ли это новое в образе цели с самого начала? Несомненно присутствовало, иначе никакая деятельность, точнее никакая целенаправленная деятельность, не смогла бы развиться. Но это новое, это будущее присутствовало за пределами Этого мира, не нарушая его целостности и порядка, а именно за границей Это-Другое, проходящей через образ цели. Исходя из вышесказанного, можно утверждать, что никакого целеполагания в процессах воли в строгом смысле не существует. Существует лишь страстное желание человека, результат которого, как мы показали выше, также находится за пределами Этого мира. Вполне разумно предположить (однако достоверно мы этого никогда не узнаем), что именно эта неведомая часть нашего желания присоединяется к образу цели и возвращается нам уже в образах Этого мира для поддержки в нас рассуждения, чтобы мы имели возможность оценить реальные последствия наших действий. Так или иначе ни сами результаты наших побуждений, ни реальные причинные составляющие наших целей не присутствуют в Этом мире, а следовательно нам неведомы. «Человеку принадлежат предположения сердца, но от Господа ответ языка» (Притчи, 16,1). Здесь уместно будет задаться следующим вопросом. Если все, что с нами происходит, от Господа, и мы ни пожелать, ни представить себе, что мы сами делаем, полностью не можем, то причем здесь еще какое-то Другое. Не является ли все вышеописанное непосредственным действием Божественных энергий, по воле Его Божественного промысла. Несомненно, это так. Но между этими действиями Божьего промысла, а точнее в структуре их, существует также неведомое нам промежуточное Другое, которое является как бы оболочкой всякого явления Этого мира, сохраняя его невредимым под действием несотворенных энергий. Основанием для такого утверждения является то, что Другое входит, как мы пытались показать, во всякое явление Этого мира, непосредственно примыкая к его границе. Другое, таким образом, является несомненно сотворенным в отличие от Божественных энергий.
