Д. А. Безьев
Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в.

3. В интерпретации В. А. Голобуцкого Богдан Хмельницкий чуть ли не с пеленочного возраста только и думал о том, как бы ему освободить малороссийский народ из-под ига Речи Посполитой: «Буржуазно-националистическая историография распространяла неверный взгляд, будто нападение Чаплицкого на хутор Субботов было причиной, толкнувшей Богдана Хмельницкого на путь политической борьбы против Польши. <…> В интерпретации Грушевского Богдан Хмельницкий до “дела Чаплицкого” и после него – два разных человека. Это ложная схема, искажавшая политический облик великого патриота Украины и подменявшая историческую действительность выдумками о романтическом столкновении Богдана Хмельницкого с Д. Чаплицким. <…> Не нападение Чаплицкого на хутор Субботов толкнуло Хмельницкого на путь политической борьбы, а, наоборот, вступление Хмельницкого на этот путь сделало возможным безнаказанный наезд Чаплицкого»^[51]. В интерпретации Голобуцкого все переговоры о совместных действиях с королем Владиславом Четвертым Б. Хмельницкий ведет с единственной целью – обмануть монарха и поднять на вооруженную борьбу с государством весь народ Малороссии. «Король, стремившийся превратить Хмельницкого в орудие своих планов, оказался, сам того не подозревая, прикрытием тех планов, целью которых было освобождение украинского народа из-под власти панской Польши. Предполагаемый королем поход казаков против татар был превращен Хмельницким в поход казаков в союзе с татарами против владычества Речи Посполитой на Украине»^[52].

4. Умеренность требований, выдвигаемых Б. Хмельницким к правительству и сейму Речи Посполитой после первых его побед в 1648 г. (в них нет и намека на требование самостийности Малороссии, а отражены только типично казацкие чаяния), В. А. Голобуцкий объясняет глубочайшим знанием Б. Хмельницким политической обстановки в правящих кругах Речи Посполитой (причем, выражаясь современным языком, «в реальном масштабе времени») и его гениальным стратегическим мышлением: «Богдан Хмельницкий внимательно следил за борьбой, происходящей внутри господствующего класса Речи Посполитой. Он старался углубить противоречия в польском лагере настолько, чтобы шляхта Центральной Польши, поддерживавшая Оссолинского, отказалась от немедленного выступления на помощь восточноукраинским магнатам. Этим и нужно объяснить умеренный характер требований Хмельницкого, предъявленных через казацких послов польскому сейму (лето 1648 года). Эти требования сводились к трем пунктам: 1) увеличение реестра до 12-ти тысяч человек; 2) выплаты казакам задержанного жалованья и 3) прекращения религиозных преследований»^[53]. Это, воистину, требования всенародного вождя и борца за национальное освобождение. И при этом еще «супермен» Хмельницкий имеет, видимо, достаточное число агентов в правящих кругах Речи Посполитой, которые мгновенно снабжают его информацией из Варшавы. А сам Богдан изощренно крутит сеймом, как хочет.

5. Для книги Голобуцкого, как и для всей советской историографии послевоенного сталинского периода в целом, характерен подход к воссоединению великорусского и малороссийского народа не как равного с равным, имевшим место в довоенный период, а как соединение украинского народа с «его старшим братом великим русским народом». Но мы будем считать, что это не более, чем дань существовавшим тогда идеологическим установкам.

6. В. А. Голобуцкий пишет, что стремление украинского народа к воссоединению с Московским государством имело в своей основе и то обстоятельство, что это государство, в отличие от Речи Посполитой, было централизованным, а, следовательно, более прогрессивным. Польское же государство находилось в состоянии губительной феодальной раздробленности: «Только страна, объединенная в единое централизованное государство, могла рассчитывать на возможность серьезного культурно-хозяйственного роста и утверждения своей независимости. <…> Таким образом, централизованное Русское государство становилось притягательным центром не только для угнетенного украинского народа, но и для передовых слоев Польши, боровшихся за сохранение независимости и укрепление своей страны»^[54]. В приведенной цитате особенно хорош пассаж о передовых слоях Польши, для которых Русское государство являлось притягательным центром. Вероятно, автор хочет сказать, что вольнолюбивая польская шляхта мечтала стать холопами самодержца, в каком-то смысле уподобившись презираемым ими смердам. Ведь в централизованном русском государстве все, включая князей и бояр, являлись по сути, а формально даже и писались, холопами государя, и о шляхетских вольностях в этом государстве речь не могла идти.

Вообще, для В. А. Голобуцкого характерна идеализация образа Богдана Хмельницкого, об опасности которой предупреждали В. Е. Шутый и А. Ф. Чмыга в своей статье в журнале «Вопросы истории» № 7 за 1956 г., цитата из которой приведена выше. В. А. Голобуцкий снимает с Богдана Хмельницкого ответственность за неудачную социальную политику на контролируемой его силами территории Малороссии, приведшей к социальной розни и последующей «Руине», и перекладывает ее на московские власти: «Русское правительство, правительство бояр и помещиков, не могло, разумеется, освободить украинское крестьянство от крепостничества. Тем не менее, в крестьянском вопросе на Украине оно в первые десятилетия после освободительной войны проявляло известную гибкость. Казацкий реестр был увеличен до 60 тысяч человек»^[55]. Как мы видим, автор не различает казаков и крестьян в социальном отношении, зачисляя их в одно крестьянское сословие.

Другой советский автор – А. И. Баранович – в своей книге «Украина накануне освободительной войны середины XVII века», изданной в 1959 г., касается вопросов экономического и социального положения малороссийских воеводств Речи Посполитой.

1. Особое внимание автор уделяет малороссийскому мещанству, его экономическому, юридическому и социальному положению. Автор особо выделяет различия в социально-правовом положении мещан государственных и частновладельческих городов, пестроту национального и религиозного состава мещанства: «Одни города имели более широкое самоуправление, даже избирали войта, другие – более узкое, третьи – совсем небольшое. Даже в одном городе права мещан были разные: одни мещане подчинялись юрисдикции магистрата, другие – замкового присуда, третьи – юрисдикции одного феодала, четвертые – другого и т. д.»^[56].

2. Также большое внимание в книге уделено всевластию магнатов в Малороссийских воеводствах. С привлечением обширного архивного материала автор показывает мощь частных армий восточноукраинских магнатов, разорительность их приватных войн для населения (как сельского, так и городского).

3. В книге подробно рассматривается организация фольварочного хозяйства на территории Украины. Например, в книге описаны результаты волочной реформы в украинских воеводствах в конце XVI – начале XVII вв. После проведения этой реформы феодалы смогли существенно увеличить барскую запашку и увеличить оброк с зависимого населения. Подробно описываются и привилегии феодалов в Речи Посполитой, например, право беспошлинного провоза товаров по территории государства и т. д.

4. Подробно автор останавливается на истории принятия Брестской унии, ее влияния на социальное положение православного населения. Особо подчеркивает роль братств, создаваемых в первую очередь мещанством, в духовной и национально-культурной жизни православного украинского населения. А. И. Баранович разворачивает картину межконфессиональных противоречий и конфликтов на Украине в начале XVII в. с привлечением большого количества материалов из «Архива Юго-Западной Руси».

5. Главная же идея автора состоит в том, что воссоединение левобережной Украины с Россией состоялось под нажимом социальных низов украинского общества и, в первую очередь, мещанства. Как пишет автор: «В вопросе о воссоединении Украины с Россией решающее слово принадлежало самому народу, его большинству»^[57]. И далее: «Украинское мещанство отлично понимало, что воссоединение Украины с Россией усилит и укрепит торговые связи городов Украины с Россией. Воссоединение сулило мещанству Украины, особенно мещанству восточной части ее, господствующее положение в городах, обогащение»^[58]. Такая позиция мещанства объясняется автором следующим образом: «Украинские мещане выступали против сужения товарного производства, товарного обращения. Они боролись, по существу, за создание условий, необходимых для вызревания капиталистического производства»^[59].

6. А. И. Баранович вообще не равнодушен к сословию мещан. А по поводу движущих сил Освободительной войны он пишет следующее: «Крестьяне Украины и стали главной и решающей силой Освободительной войны украинского народа середины XVII века. (“Правда” 12 января 1954 г.) Второй враждебной феодальной Речи Посполитой силой на Украине были казаки. Их меньше, чем крестьян; но они умели владеть оружием и в гораздо большей степени, чем крестьяне обладали военной организованностью»^[60]. «Третьей большой силой <…> являлись украинские мещане»^[61]. «Города подвластной феодальной Речи Посполитой Украины в первой половине XVII века располагали несколькими десятками тысяч пехоты, обученной и вооруженной огнестрельным оружием, несколькими тысячами всадников, своими орудиями»^[62].

Таким образом, идеи автора сводятся к тому, что самим прогрессивным и пророссийски настроенным сословием Малороссии было мещанство. Крестьянство внесло главный вклад в относительно успешное ведение Освободительной войны. Роль же казачества автор явно принижает, видимо, считая его идейно ненадежной социальной группой, не радевшей, в отличие от мещан, за победу прогрессивного капиталистического способа производства, как того требует от прогрессивного сословия формационный подход советской исторической школы. Правда, тут встает вопрос: разве в Московском государстве в середине XVII в. шло интенсивное развитие капиталистических отношений, что украинское мещанство, ратующее за него, так стремилось попасть «под высокую руку» Московского самодержца?

Книга И. Б. Грекова «Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV–XVI веков» хотя и рассматривает тонкости восточноевропейской политики, касающиеся интересующего нас региона, однако посвящена более раннему периоду истории. Однако последняя глава – «Завершение Ливонской войны и новая расстановка сил в Восточной Европе» – представляет для нас существенный интерес, так как раскрывает перед нами всю сложность и запутанность международных отношений, в которые была втянута Речь Посполитая к началу XVII в., показывает, какие государства и силы боролись за контроль и влияние на территории современной Украины. Сам автор по этому поводу замечает: «Явные стремления Речи Посполитой и Московской Руси радикально пересмотреть свои государственные рубежи наталкивались не только на вооруженное сопротивление самих боровшихся друг с другом Польско-Литовского и Русского государств, но также и на активное противодействие других держав, боявшихся чрезмерного усиления как Польши, так и России и старавшихся то явно, то скрыто поддерживать равновесие между ведущими странами Восточной Европы. <…> А это означало, что возникавшие как результат определенной расстановки сил в тогдашней Европе новые политические рубежи между Русским государством и Речью Посполитой не были той извечной “китайской стеной” между “европейской цивилизацией” и “азиатским варварством”, о которой любят говорить реакционные идеологи буржуазного мира, не были той стабильной границей, которая “рассекала” население, ведущее свое происхождение из единого корня древнерусской народности, на якобы извечно существовавшие, постоянно замкнутые в себе народы, не имевшие между собой ничего общего»^[63].

В концовке приведенной выше выдержки из текста автор воспроизводит традиционный для великорусской имперской, а затем и советской историографии, постулат о том, что общность корня великорусского и малороссийского народов доминирует в культуре этих двух народов над различным и отдельным их культурным и социальным развитием в рамках двух принципиально различающихся по своему государственному устройству стран – Московской Руси и Польско-Литовского конфедеративного государства. Следовательно, их объединение под эгидой Москвы – неизбежный итог их обоюдного стремления к воссоединению в рамках единого государства всех Восточных славян.

В 1969 г. вышла фундаментальная книга – «История Украинской ССР» в двух томах. В этом коллективном труде института истории АН УССР (главный редактор К. К. Дубина) подробно освещены вопросы генезиса казачества, расписана история казачьих восстаний, история создания Братств на Украине и т. д. Особенно хочется обратить внимание, что в этой книге авторы слегка коснулись вопроса генезиса украинского литературного языка («который почти не содержал церковнославянизмов и был близок к языку таких деловых документов Древней Руси, как “Русская Правда”, грамоты»^[64]) и вопроса становления самобытной украинской национальной культуры.

Авторы данного труда, как и В. А. Голобуцкий, считают: «Передовая часть украинской шляхты и казацкой старшины твердо убедилась, что укрепить свои политические права можно только в результате свержения власти шляхетской Польши и воссоединения Украины с Россией. Русское государство с его централизованной властью более соответствовало стремлениям украинской шляхты, чем анархическая Речь Посполитая, где королевская власть была бессильной ограничить власть “королят”, т. е. крупных магнатов»^[65].

Как и А. И. Баранович, авторы «Истории Украинской ССР» считают, что «главной и решающей силой в народной войне являлось угнетенное крестьянство»^[66]. На второе место они ставят казачество: «Большую роль в освободительной войне сыграло казачество, в основном мелкие землевладельцы»^[67]. На третьем месте среди движущих сил Освободительной войны – мещанство: «Движущей силой освободительной войны являлось также городское население: средние и мелкие торговцы, ремесленники, мастера, подмастерья, ученики и работные люди. В восстании принимала участие и часть городской верхушки»^[68]. Очень похоже, что этот отрывок практически совпадает с соответствующим отрывком из книги Барановича, о которой речь шла выше.

В книге уделено место и вопросу о характере политического режима, существовавшего на территории, контролируемой войсками Хмельницкого: «Богдан Хмельницкий пользовался широкими правами и полномочиями; он руководил вооруженными силами, имел право пересматривать решения генерального суда. При нем существовал совещательный орган – старшинская рада. <…> Однако по мере укрепления своей власти Хмельницкий все реже собирал войсковые и даже старшинские рады, решал насущные вопросы единолично или по согласованию со своими ближайшими советниками. Частым явлением стало назначение им на старшинские должности полковников, сотников, что нарушало демократические традиции выборности старшины. Хмельницкий решительно расправлялся с теми, кто стремился к ограничению его власти»^[69].

Также авторы указывают на то, что Хмельницкий разослал огромное число универсалов, закрепляющих феодальные порядки на контролируемой им территории.

Резюмируя внутриполитические взгляды Б. Хмельницкого и тип того протогосударственного образования, который сформировался в его правление на Украине, авторы пишут: «Богдан Хмельницкий был сторонником сильной централизованной власти; он неоднократно открыто и публично заявлял об этом представителям польского и русского правительств. Однако этому препятствовали прочные демократические традиции запорожского казачества, с одной стороны, и сопротивление старшинской верхушки, воспитанной на “шляхетских вольностях”, – с другой. Все это обусловило то обстоятельство, что молодое украинское государство, сформировавшееся в годы освободительной войны, имело основные черты феодальной республики»^[70]. Здесь обращает на себя внимание тот факт, что авторы утверждают, будто в 1648–1653 гг. на Украине уже сформировалось национальное государство!

Далее авторы останавливаются на том, какие надежды на улучшение своего положения в связи с соединением Украины и Российского государства питали различные сословия народа Украины, по крайней мере, ее наиболее пророссийско настроенной левобережной части. При этом авторы, как и В. О. Ключевский, отмечают наличие существенных противоречий в устремлениях этих сословий и групп населения: «К концу первой половины XVII в. Украина представляла собой узел сложнейших экономических, политических и социальных противоречий»^[71].

Кратко упоминают авторы и о так называемых «Мартовских статьях» Богдана Хмельницкого, то есть о тех привилегиях в области самоуправления, которые удалось выторговать ему для Малороссии у российского самодержавия и многие из которых были российской властью аннулированы в течение ближайших лет. Особенно те из них, которые касались внешних сношений гетманской Украины в составе Московского государства.

В 1989 г. вышла в свет книга В. А. Замлинского «Богдан Хмельницкий» в серии ЖЗЛ. В этой книге подробнее дано описание раннего периода жизни Хмельницкого. В частности, автор, основываясь на поздних украинских летописях, дает две версии происхождения Михаила Хмельницкого (отца Б. Хмельницкого) и рассказывает, что образование Богдан получил во Львовском иезуитском коллегиуме («В 1613 году коллегия насчитывала 530 учеников, и количество их с каждым годом увеличивалось»^[72]), что он участвовал в 1618 г. в походе будущего короля Владислава Четвертого на Москву, подробнее других авторов освещает его участие в подготовке отряда запорожских казаков для участия во Франко-испанской войне и т. д. Используя письменные источники той эпохи, показывает особую доверительность личных отношений Владислава Четвертого и Богдана Хмельницкого. В книге подробно описываются перипетии Освободительной войны и хода дипломатических переговоров Б. Хмельницкого с Крымом, Молдавией и, конечно, с Московским государством, приведших к присоединению к нему Левобережной Украины. Особо хочется отметить то, что автор, хотя и с купюрами, дает содержание «Мартовских статей» Б. Хмельницкого, оговаривающих условия вхождения Украины в состав России. В целом идея автора состоит в том, что Б. Хмельницкий осознал вековечное чаяние украинского народа освободиться от гнета Польши и воссоединиться с Россией, то есть с Московским государством, и стать подданными царя. Все переговоры с иностранными государями и даже имевшие место сношения с польским правительством (а сношения гетманов с Речью Посполитой и Турцией запрещались договором между гетманом и Российским самодержцем), которые вел Б. Хмельницкий после присяги на верность российскому государству, автор объясняет некоторым непониманием им целей российской политики, возникшим вследствие недостаточного информирования со стороны Московского правительства, а также неопытностью его собственных посланников и кознями полонофила Выговского.

Эмигрантская украинская националистическая историография. Украинские эмигранты образовали весьма большую диаспору в США и Канаде еще в начале XX в., которая значительно пополнилась после Второй мировой войны. Среди украинцев-эмигрантов были историки, хотя многих из них можно отнести и к писателям-публицистам. Попытаемся в весьма сжатом виде представить характерные черты их воззрений на историю Украины первой половины XVII в., на характер взаимоотношений между украинцами и поляками, между Б. Хмельницким и российским правительством и т. д.

И. Лысяк-Рудницкий не оставил после себя фундаментальных работ, но написал весьма большое количество статей по истории Украины, о национальной идентичности украинцев, их взаимоотношениях с соседними народами, о советизации Украины (перечень тем можно продолжать). Эти статьи представляют несомненный интерес для всякого, кто интересуется научным творчеством и публицистикой украинского зарубежья. Какие же мысли высказывал этот ученый относительно украинской истории первой половины XVII в.?

«Мое первое утверждение сводится к тому, что польско-украинские взаимоотношения в большой степени определили исторические судьбы двух народов. Мое второе утверждение состоит в том, что, несмотря на многочисленные примеры взаимообогащения двух народов и их взаимовыгодного сотрудничества, поляки и украинцы в прошлом не основали свои политические отношения на удовлетворительном, а тем более – на прочном фундаменте. Эта неудача и затяжные польско-украинские конфликты в итоге имели катастрофические последствия для обоих народов. Польско-украинский конфликт был действительно главной причиной потери национальной самостоятельности и Украиной, и Польшей в двух различных эпохах – в XVII и в XX веках. <…> Я утверждаю также – это уже в-третьих, – что стороной, несущей главную ответственность за прошлые неудачи в польско-украинских отношениях, являются поляки. <…> Более сильная сторона несет и большую ответственность»^[73]. По поводу религиозного и культурного конфликта между Польшей и Украиной автор пишет: «В ходе своей истории Украина была чрезвычайно восприимчивой к западным культурным влияниям. И все же истиной является то, что религия всегда разделяла поляков и украинцев неизгладимой линией размежевания»^[74].

По поводу государственного устройства Речи Посполитой и невписанности в эту структуру Украины И. Лысяк-Рудницкий замечает: «По географическим, социологическим и культурным причинам Украина не вписывалась должным образом в структуру Речи Посполитой Двух Народов. Унитарная природа Короны, то есть польской половины Речи Посполитой, вызывала непрестанные трения и злоупотребления, обострявшиеся победой Контрреформации в Польше и ростом религиозного фанатизма в первой половине XVII столетия. Имелось лишь одно потенциальное решение этой проблемы: перестройка Речи Посполитой в тройственный организм через создание третьей автономной единицы, то есть Руси-Украины. <…> Ответственность за этот смертный грех – пренебрежение этим шансом – следует возложить в равной мере на польские и на украинские правящие слои»^[75].

О выступлении Б. Хмельницкого, войне и целях ее вождя автор пишет: «Великая казацкая революция 1648 года с гетманом Богданом Хмельницким во главе явилась поворотным пунктом в истории польско-украинских отношений. <…> Революция показала, что украинский народ не принял люблинского решения польско-украинских взаимоотношений. Хмельницкий и его сподвижники поначалу не думали о выходе из Речи Посполитой, их первоначальные цели концентрировались на удовлетворении жалоб казаков и православных и на приобретении для Украины какой-либо ограниченной автономии»^[76].

По поводу Переяславского соглашения 1654 г. И. Лысяк-Рудницкий пишет: «Мотив Переяславского соглашения – вовсе не в том, что украинский народ якобы стремился объединиться с русскими братьями, а в понимании казацкой элитой текущих политических интересов своей страны. <…> С помощью России Хмельницкий надеялся покончить с безвыходным положением в войне с Польшей и установить контроль Войска Запорожского над западноукраинскими и южнобелорусскими землями, которые все еще удерживала Речь Посполитая. Ценой этого было признание сюзеренитета или протектората русского царя»^[77].

Итак, И. Лысяк-Рудницкий высказывает следующие идеи:

1. Вину за трагическое развитие польско-украинских отношений он, в основном, возлагает на польскую сторону, исходя из соображений формальной логики, безотносительно реальной исторической ситуации, историко-культурного и социального подтекста.

2. Главными причинами этого конфликта он считает религиозную рознь и экономико-социальный конфликт между низшими сословиями Украины с шляхетством и магнатами.

3. Автор выдвигает фантастическую гипотезу о существовании в XVII в. реальной возможности получения Украиной полноценной автономии в рамках Речи Посполитой (при том, что своей национальной полноценной государственности на Украине, в отличие от Литвы, не было).

4. Категорически возражает против российско-советской концепции о воссоединении двух братских народов, считает Переяславское соглашение договором о протекторате.

Другой автор из числа украинских эмигрантов-историков, идеи которого мы рассмотрим – ученик И. Лысяка-Рудницкого Орест Субтельный, автор монографии «Украина. История».

Этот автор лучшим временем в истории Украины считает тот период после Монгольского нашествия, когда большая часть земель и населения будущей Украины входила в Великое княжество Литовское (то есть до 1569 г.). В это время почти не ощущался религиозный гнет, феодальные повинности населения были относительно легки. Автор указывает на то, что «нельзя не сказать и об еще одной важной роли, которую сыграли в Украине сословная система вообще и Литовский статут, в частности. С их введением в сознании украинцев постепенно утверждалась ценность установленных и гарантированных законом прав. Таким образом, украинцы оказывались не чуждыми правовой и политической мысли Запада. Напротив, другое ответвление Киевской Руси – Московия – из-за многовекового подчинения монголо-татарам оказалась изначально отрезанной от развития юридических норм на Западе»^[78]. (Автор считает, что Литовский статут впитал в себя не только правовые нормы Киевской Руси, но и многие элементы германского и польского права, особенно в более поздних редакциях 1566 и 1588 гг.).

Причины войны 1648–1654 гг. автор видит в экономическом гнете, попытках закрепостить крестьян-колонистов, свободно обрабатывавших восточноукраинские пустоши и в религиозном гнете со стороны польского католицизма. «Но в отличие от всех других крестьян Речи Посполитой, в том числе и Западной Украины, хлеборобы Надднепрянщины не знали крепостного ярма – и не хотели его знать. Их мало интересовало, кем считали их магнаты, – сами-то они осознавали себя свободными людьми. <…> Многочисленные горожане заявляли, что по определению являются и свободными, и самоуправляемыми. <…> Большинство жителей пограничья свято верили в то, что их право на свободу и древнее, и законнее всех польских законов. И это сознание в свою очередь укрепляло их решимость дать отпор “ляхам”, как они называли поляков. А то, что католики-ляхи еще и преследовали православную веру, только подливало масла в огонь. Мало того, что жители украинского пограничья всегда были готовы к неповиновению и бунту, они к тому же в массе своей прекрасно владели оружием»^[79].

О проблеме украинской национальной элиты автор пишет: «В конце XVI – начале XVII вв. культурно-религиозные противоречия вышли на поверхность общественной жизни. <…> Украинское дворянство было поставлено перед трудным выбором. С одной стороны – родная, но истощенная почва духовной традиции, украинская культура, практически лишенная возможности нормального развития. С другой стороны – внешне привлекательная, бьющая через край культурная жизнь католической Польши. Надо ли удивляться, что огромное большинство украинских дворян сделало свой выбор в пользу католицизма и полонизации, не заставившей себя долго ждать. И эта потеря естественной элиты имела эпохальное значение для всей последующей истории Украины»^[80].

По поводу Переяславского соглашения: автор не высказывается категорично в пользу какой-либо версии о юридическом статусе Украины в составе России. Но он явно против термина «воссоединение» или «объединение». По косвенным признакам можно предположить, что О. Субтельному ближе трактовка этого договора В. Липинского, который считал его временным военным союзом между Россией и Украиной, а Б. Хмельницкого – основоположником национальной украинской государственности.

Итак, О. Субтельный указывает на следующие важные аспекты:

1. Он считает, что у украинского народа в целом в начале XVII в. была высокая правовая культура, близкая западноевропейской, что, однако, не мешало восточноукраинским земледельцам игнорировать польские законы.

2. Совершенно справедливо указывает на отсутствие у малороссийского народа в XVII в. дееспособной национальной элиты (в то время этой элитой могло быть только дворянство).

3. Причины восстания, охватившего Украину в 1648 г., он видит в экономическом и религиозном гнете со стороны польского дворянства (или полонизованного) и государственной католической церкви.

4. Категорически возражает против трактовки Переяславского договора как добровольного воссоединения украинского народа с русским.

Сделаем теперь общий вывод. Для украинской националистической историографии в целом характерны следующие взгляды: 1) украинский народ гораздо более «европейский», чем русский; 2) причины восстания 1648 г. лежат, в основном, в экономической и религиозной областях; 3) Переяславский договор категорически не может трактоваться как «добровольное воссоединение» Украины с Россией, как воссоединение двух братских народов, только об этом и мечтавших; 4) польско-украинский конфликт – трагедия двух народов, вероятно, наиболее близких друг другу в общекультурном плане, несмотря даже на различие в вероисповедании.

Вообще, для любой эмигрантской литературы (русской, украинской) характерен некий уклон в публицистику. Видимо, сказывается отрыв от национальной почвы и явно выраженная попытка возможно популярнее донести до читателя собственные политические взгляды и идеи.

Современная российская историография «Украинского вопроса». Постсоветский период в историографии Украины начала – середины XVII в. в РФ в значительной степени связан с деятельностью Института славяноведения РАН, который, начиная с 2003 г., приступил к выпуску ежегодника «Белоруссия и Украина: история и культура», а также с работой Центра украинистики и белорусистики МГУ, который стал проводить коллоквиумы по украинско-белорусской тематике, отчеты о которых и публикует вышеупомянутый сборник. Отличительной особенностью нынешнего периода развития отечественной украинистики является практическое отсутствие идеологического давления на деятелей науки со стороны государства, что благотворно сказалось на открытости дискуссий и широте охвата проблем истории Украины как в период ее нахождения в составе Речи Посполитой, так и в составе России.

Вопросам Брестской Унии и конфессиональных отношений на Украине XVI–XVII вв. посвящены статьи М. В. Дмитриева, например, статья «Православная культура Московской и Литовской Руси в XVI веке: степень общности и различий», помещенная в упомянутом выше сборнике за 2003 г.

В том же томе сборника помещена статья Б. Н. Флори «Спорные проблемы русско-украинских отношений в первой половине и середине XVII века», в которой автор обращает внимание на такой аспект самосознания великорусского народа, как необходимость восстановления древнерусского государства в его древних границах: «И это воспринималось как важнейшая национальная задача, а не имперская, – как освобождение других древнерусских земель от иноверной и инородной власти»^[81]. «…Эти политические действия московских правителей шли под лозунгом не объединения близких между собой в этническом отношении земель, а возвращения московским правителям, как потомкам Рюрика, их наследственного права на земли, которые не находятся под их властью»^[82].