Джеймс Клавелл
Сёгун
Глава 2
– Даймё Касиги Ябу, повелитель Идзу, хочет знать, кто вы, откуда прибыли, как оказались здесь и какие акты пиратства совершили, – сказал отец Себастио.
– Я продолжаю утверждать, что мы не пираты.
Утро было ясное и теплое. Блэкторн стоял на коленях перед помостом на деревенской площади, его голова все еще болела от удара. «Успокойся и заставь свои мозги работать, – внушал он себе. – Сейчас на карту поставлены ваши жизни. Ты адвокат, и все. Иезуит – твой враг, и он единственный имеющийся здесь переводчик, а ты не способен узнать, как он переводит твои слова, но можешь быть уверен, что он тебе не поможет… „Собери все свои мозги, – он почти слышал голос старого Альбана Карадока. – Когда море несет смерть и штормы свирепствуют, нужны все твои знания. Вот что сохранит тебе жизнь и удержит твой корабль на плаву – если ты капитан. Собери все свои знания и выжми сок из каждого дня…“ Сок сегодняшнего дня – это желчь, – мрачно подумал Блэкторн. – Почему я так отчетливо слышу голос Альбана?»
– Сначала скажите даймё, что мы с вами враги, что мы в состоянии войны, – потребовал он. – Скажите ему, что Англия и Нидерланды воюют с Испанией и Португалией.
– Я снова предупреждаю вас, чтобы вы говорили просто и не извращали истину. Нидерланды, или Голландия, или Соединенные провинции, как бы ни называли их вы, мерзкие мятежники, не более чем маленькая мятежная провинция великой испанской империи. Вы вождь изменников, которые подняли мятеж против своего законного короля.
– Англия находится в состоянии войны, и Нидерланды… – Блэкторн не стал продолжать, потому что священник больше не слушал его, а переводил.
Даймё был на помосте, невысокий, плотный и очень важный. Он сидел, поджав под себя согнутые в коленях ноги, пятки были аккуратно подобраны; по бокам стояли четыре помощника – одним из них был Касиги Оми, его племянник и вассал. Все они носили шелковые кимоно, а поверх них – разукрашенные накидки, перехваченные выше талии широкими поясами. С огромными, как крылья, накрахмаленными плечами. И конечно, у каждого имелись мечи.
Мура стоял на коленях в грязи. Он был тут единственным из деревенских жителей, а остальные – самураи – пришли с даймё. Они сидели безмолвные, правильными рядами. Команда парусника располагалась позади Блэкторна и, как и он, стояла на коленях, сбоку маячила стража. Им пришлось принести генерал-капитана, хотя тот и был очень болен. Ему, едва сознававшему, что происходит, позволили лечь в грязь. Блэкторн поклонился вместе с остальными, когда они подошли к даймё, но этого оказалось недостаточно. Самураи пинками заставили их встать на колени и уткнуться лбом в грязь, как крестьян. Блэкторн пытался сопротивляться и крикнул священнику, что это противно обычаям его страны, что он командир и посланец своей державы и с ним должны обращаться соответственно. Но тычок рукояткой меча заставил его подчиниться. Его люди сгрудились в мгновенном порыве, но он приказал им остановиться и встать на колени. К счастью, они послушались. Даймё издал какой-то гортанный звук, и священник перевел это как предупреждение говорить правду и не мешкать с ответом. Блэкторн попросил стул, но священник сообщил, что японцы не пользуются стульями – во всей Японии не сыщешь ни одного.
Блэкторн сосредоточил все свое внимание на священнике, который говорил с даймё. Как найти подход к японцу, как преодолеть опасность?
«В лице даймё чувствуются высокомерие и жестокость, – подумал он. – Держу пари, что он настоящий негодяй. Священник не очень хорошо говорит по-японски. О, видишь это? Возбуждение и нетерпение. Даймё потребовал уточнений. Думаю, что так. Почему иезуит носит оранжевые одежды? Даймё – католик! Смотри, иезуит изменился в лице, его пот прошиб. Держу пари, даймё не католик. Будь осторожнее! Может быть, он не католик. В любом случае пощады не жди. Как использовать этого негодяя? Как поговорить с ним напрямую? Как переиграть священника? Как опорочить его? На что он клюнет? Ну же, думай! Ты достаточно знаешь об иезуитах».
– Даймё говорит, чтобы вы поторопились с ответом.
– Да, конечно. Прошу прощения. Мое имя Джон Блэкторн. Я англичанин, главный штурман нидерландской флотилии и капитан одного из кораблей. Наш порт – Амстердам.
– Флотилии? Какой флотилии? Вы лжете. Никакой флотилии нет. Откуда взялся английский капитан на голландском корабле?
– Все в свое время. Пожалуйста, переведите, что я сказал.
– Почему вы стали капитаном голландского капера? Быстрее!
Блэкторн решил блефовать. Его голос внезапно стал твердым – он так и прорезал теплый утренний воздух:
– Дьявол! Сначала переведи, что я сказал, испанец! Ну!
Священник вспыхнул:
– Я португалец. Я уже говорил об этом. Отвечайте на вопросы.
– Я здесь, чтобы говорить с даймё, а не с вами. Переводи то, что я сказал, безродное отребье!
Блэкторн видел, что священник покраснел еще больше и это не ускользнуло от внимания даймё. «Будь осторожен, – предупредил он себя. – Этот желтолицый негодяй разорвет тебя на кусочки быстрее, чем стая акул, если выйдешь из себя».
– Скажите господину даймё!
Блэкторн умышленно низко поклонился в сторону помоста и почувствовал, как холодный пот начал собираться в капли. Теперь он определился с тем, что делать.
Отец Себастио знал, что неуязвим для оскорблений пирата. Он твердо решил очернить англичанина перед даймё. Но это не сработало, и он растерялся. Когда посланец от Муры принес ему в миссию в соседней провинции известие о корабле, он мучился в догадках. «Это не может быть голландский или английский корабль! – думал он. – В Тихом океане еще не бывало кораблей еретиков, за исключением этого архидьявола пирата Дрейка, и никогда ни один не наведывался в Азию. Морские пути держат в секрете и стерегут». Он сразу приготовился к отъезду и отправил с почтовым голубем весточку в Осаку своему настоятелю, с которым собирался посоветоваться, зная, что сам еще молод, неопытен. В Японии он новичок, пробыл здесь всего два года, еще даже не посвящен в духовный сан[21] и несведущ в таком опасном деле. Он бросился в Андзиро, надеясь и молясь, чтобы новость оказалась ложной. Но судно было голландским, и капитан – англичанином, и все отвращение отца Себастио к сатанинским еретикам Лютеру, Кальвину, Генриху VIII и чертовой Елизавете, его незаконнорожденной дочери, всколыхнулось в нем. И поглотило разум.
– Священник, переведи то, что говорит пират, – услышал он приказ даймё.
«О благословенная Матерь Божия, помоги мне выполнить Твою волю! Помоги не обнаружить слабость перед даймё и дай мне способности к языкам, дай мне обратить их в истинную веру!»
Отец Себастио собрал все свои силы и заговорил более уверенно.
Блэкторн слушал внимательно, пытаясь вникнуть в смысл слов. Священник упомянул Англию и Блэкторна и указал на корабль, который спокойно стоял на якоре в гавани.
– Как вы попали сюда? – спросил отец Себастио.
– Через Магелланов пролив. Это в ста тридцати шести днях пути отсюда. Скажите даймё…
– Вы лжете. Магелланов пролив секретный. Вы прошли вокруг Африки и Индии. Вы должны сейчас же сказать правду. Они будут вас пытать.
– Пролив был секретным. Португалец продал нам руттер. Один из ваших собственных людей продал нам его за золото, как Иуда. Вы все дерьмо! Теперь все английские и нидерландские военные суда знают путь через Тихий океан. Эскадра из двадцати шестидесятипушечных английских линейных кораблей сейчас атакует Манилу. Вашему господству конец.
– Ты врешь!
«Да, – подумал Блэкторн, – но есть только один способ доказать, что это ложь, – сплавать в Манилу».
– Эта эскадра будет нападать на ваши торговые пути и захватывать ваши колонии. Еще один флот уже на подходе. Испано-португальская свинья опять в своем свинарнике, и член главы вашего иезуитского ордена, вашего генерала, у нее в заднице, где ему и место! – Он отвернулся и низко поклонился даймё.
– Бог проклянет тебя и твой недостойный род.
– Ано моно ва нани и имаситэ ору?[22] – нетерпеливо бросил даймё.
Священник заговорил быстрее и тверже, помянув Магеллана и Манилу, но Блэкторн подумал, что даймё и его приближенные не очень хорошо понимают иезуита.
Ябу устал от разбирательства. Он глянул на гавань, на корабль, который занимал его мысли с тех пор, как он получил тайное послание от Оми, и подумал, не подарок ли это богов, как он надеялся.
– Ты уже осмотрел груз, Оми-сан? – спросил он этим утром, как только прибыл, забрызганный грязью и усталый.
– Нет, господин. Я подумал, что лучше всего опечатать корабль до вашего приезда, но трюмы забиты ящиками и тюками. Надеюсь, я поступил правильно. Вот все их ключи. Я их изъял.
– Хорошо. – Ябу приехал из Эдо, столицы Торанаги, расположенной более чем в ста милях отсюда, в крайней спешке, тайком и с большим риском для себя, и это было очень важно, что он добрался так быстро. Путешествие по отвратительным дорогам, через разлившиеся весной ручьи, частью верхом, частью в паланкине, заняло два дня. – Я сразу поеду на корабль.
– Вам следовало бы повидать иноземцев, господин, – сказал Оми со смехом. – Они невозможны. У большинства голубые глаза, как у сиамских кошек, золотистые волосы. Но лучшая новость из всех – то, что они пираты…
Оми пересказал ему все, что священник сообщил о морских разбойниках, и что сказал пират, и что случилось, и возбуждение Ябу утроилось. Он подавил нетерпеливое желание подняться на борт корабля и сорвать печати. Вместо этого он помылся, переоделся и приказал привести к нему варваров.
– Ты, священник, – проговорил он, его голос был резок, и смысл едва доходил до отца Себастио, плохо знающего язык, – почему он так зол на тебя?
– Он дьявол. Пират. Он поклоняется Сатане.
Ябу наклонился к Оми, сидящему слева:
– Можешь ты понять, что он говорит, племянник? Он врет? Что ты думаешь?
– Я не знаю, господин. Кто знает, во что на самом деле верят варвары? Я допускаю, что священник думает, будто пират действительно поклонник дьявола. Конечно, все это вздор.
Ябу снова повернулся к священнику, которого ненавидел. Будь его воля, он сегодня же распял бы иезуита и уничтожил христианство в подвластных ему землях раз и навсегда. Но он не мог. Хотя даймё имели полную власть над своими провинциями, они подчинялись Совету регентов, которому тайко официально передал все полномочия до совершеннолетия своего сына, и следовали указам, которые тот издал в свое правление и которые еще оставались в силе. Один из них, выпущенный много лет назад, касался португальских варваров и указывал, что в пределах разумного к их религии надо проявлять терпимость и не препятствовать тому, чтобы их священники обращали людей в свою веру.
– Ты, священник! Что еще говорит пират? Что он сказал тебе? Быстрее! Ты проглотил язык?
– Пират принес плохие новости. Плохие. О том, что сюда плывут другие пиратские корабли – и много.
– О чем он толкует?
– Извините, господин, я не понял.
– Пират говорит, другие военные корабли подошли к Маниле, на Филиппинах.
– Оми-сан, ты понимаешь, о чем он говорит?
– Нет, господин. Его выговор ужасен, это почти непонятная речь. Он говорил, восточнее Японии есть еще пиратские корабли?
– Да, священник! Есть еще пиратские корабли в море? Восточнее? А?
– Да, господин. Но я думаю, он врет. Он говорит, в Маниле.
– Я не понимаю, где находится Манила?
– На востоке. Много дней пути.
– Если какие-то пиратские корабли придут сюда, мы устроим им приятную встречу, где бы ни была эта Манила.
– Пожалуйста, извините меня. Я не понимаю.
– Не важно, – сказал Ябу.
Его терпение истощилось, он уже решил, что варвары должны умереть, и наслаждался предстоящим. Очевидно, что эти люди не подпадали под указ тайко, который упоминал «португальских варваров», и к тому же они были пираты. Сколько себя помнил, он ненавидел этих дикарей, их зловоние и грязь, их омерзительную привычку есть мясо, их глупую религию, высокомерие и отвратительные манеры. Еще более его, как каждого даймё, раздражала их одержимость Землей богов. Китай и Япония столетиями оставались в состоянии войны. Китай не хотел торговать. Китайская шелковая одежда была жизненно необходима для того, чтобы перенести длинное, жаркое и влажное японское лето. В Японию ее попадало крайне мало, и за нее запрашивали огромную цену. Потом, шестьдесят с чем-то лет назад, впервые появились варвары. Китайский император в Пекине позволил им обосноваться в Макао, на юге Китая, и согласился продавать шелк за серебро. Япония была богата серебром. Вскоре торговля стала процветать. Обе страны благоденствовали. Посредники, португальцы, становились богачами, и их священники – преимущественно иезуиты – сделались необходимы для торговли. Только священники могли выучиться говорить по-китайски и по-японски и, следовательно, выступать как комиссионеры и переводчики. По мере того как торговля шла в гору, священники становились все нужнее и нужнее. Теперь годовой торговый оборот был огромен и отражался на жизни каждого самурая. Поэтому приходилось терпеть священников и распространение их религии, иначе варвары могли уплыть и торговля бы прекратилась.
Вот почему к настоящему времени в Японии уже имелось несколько влиятельных христианских даймё и сотни тысяч новообращенных, большинство которых жили на Кюсю, южном, ближайшем к Китаю, острове, где находился облюбованный португальцами порт Нагасаки. «Да, – подумал Ябу, – мы должны терпеть священников и португальцев, но не этих новых варваров, золотоволосых и голубоглазых». Его охватило возбуждение. Наконец он удовлетворит свое любопытство, узнает, как будут умирать варвары после мучений. Он замучил одиннадцать человек, испробовал одиннадцать разных пыток. Он никогда не задавался вопросом, почему чужая агония так его радует. Радует, и все, а значит, к этому надо стремиться, наслаждаться этим.
Ябу сказал:
– Это судно не португальское, пиратское, оно отходит мне со всем его содержимым. Все пираты приговорены к немедленной смерти.
Едва последнее слово сорвалось с его языка, как пиратский вождь внезапно прыгнул на священника, сорвал деревянное распятие с его пояса, разбил на куски, бросил на землю и выкрикнул что-то. После этого пират тут же упал на колени и низко поклонился даймё, а стража кинулась вперед, подняв мечи.
– Стойте! Не убивайте его! – Ябу был удивлен, что кто-то мог столь нагло вести себя перед ним, проявляя такие плохие манеры. – Эти варвары непостижимы!
– Да, – подхватил Оми, недоумевая, что могла бы означать эта сцена.
Священник все еще стоял на коленях, пристально глядя на обломки креста. Все смотрели, как он трясущейся рукой подобрал оскверненную святыню. Он что-то сказал пирату тихим голосом, почти мягко. Его глаза закрылись, он сложил пальцы в пригоршню, губы медленно задвигались. Пиратский вожак стоял не двигаясь перед сбившейся в кучку командой, его бледно-голубые глаза смотрели не мигая, как у кошки.
Ябу изрек:
– Оми-сан, сначала я хочу пойти на корабль. Потом мы начнем. – Его голос стал хриплым, когда он представил удовольствие, которое пообещал себе. – Я хочу начать с того низенького рыжеголового в конце строя.
Оми наклонился ближе и понизил свой возбужденный голос:
– Пожалуйста, извините меня, но этого раньше никогда не бывало, господин. Ни разу с тех пор, как сюда пришли португальцы. Разве распятие не их священный символ? Разве они не были всегда особо почтительны со священниками? Разве они не преклонялись перед ними в открытую? Совсем как наши христиане. Разве священники не имеют над ними абсолютной власти?
– Давай о главном.
– Мы все не любим португальцев, господин. За исключением наших христиан, а? Может быть, эти новые варвары большего стоят живыми, а не мертвыми?
– Почему?
– Они особенные. Они противники христиан! Может быть, умный человек найдет способ использовать их ненависть – или неверие – к нашей выгоде. Они ваша собственность, делайте с ними что хотите. Да?
«Да. И я хочу их пытать, – подумал Ябу. – Но это удовольствие можно получить в любой миг. Слушайся Оми. Он хороший советчик. Но можно ли ему доверять? Нет ли у него тайной причины так говорить? Подумай».
– Икава Дзикю – христианин, – услышал он голос племянника, произнесшего имя его ненавистного врага – одного из родственников и союзников Исидо, – который властвовал к западу от него. – Разве этот мерзкий священник не живет там? Может быть, эти варвары дадут вам ключ ко всей провинции Икавы? Или, может быть, Исидо. Может быть, даже к господству над Торанагой, – добавил Оми деликатно.
Ябу внимательно изучал лицо Оми, пытаясь определить, что скрывается за непроницаемой миной. Потом его глаза вернулись к кораблю. Он не сомневался теперь, что корабль послан ему богами. Но был ли это дар или наказание?
Он отложил удовольствие ради безопасности своего клана:
– Я согласен. Но сначала освободи этих пиратов. Научи их достойному поведению. Особенно вожака.
– Хорошенькая смерть для Иисуса! – пробормотал Винк.
– Нам следовало бы помолиться, – сказал ван Некк.
– Мы только что прочитали одну молитву.
– Может быть, нам лучше вознести другую. Великий Боже на небесах, я бы мог выпить пинту бренди.
Их запихнули в глубокий погреб, один из многих, где рыбаки хранили высушенную на солнце рыбу. Самураи прогнали их толпой через площадь, потом вниз по приставной лестнице, и теперь они были заперты под землей. Погреб с земляными полом и стенами имел пять шагов в длину, пять в ширину и четыре в высоту. Потолок был из досок, перекрыт футом земли и имел один люк.
– Слезь с моей ноги, проклятая обезьяна!
– Отодвинь свою рожу, собиратель дерьма! – огрызнулся Питерзон добродушно. – Эй, Винк, отодвинься немного, ты, старая задница, ты и так захватил места больше всех остальных! Боже мой, я бы выпил холодного пива! Отодвинься!
– Не могу, Питерзон. Теснимся тут, как сельди в бочке.
– Это генерал-капитан. Он занял все пространство. Дайте ему пинка. Разбудите его, – зудел Матсюккер.
– А? В чем дело? Оставьте меня. Что вы хотите? Я болен. Я лежу. Где мы?
– Оставьте его. Он болен. Ну, Матсюккер, ради Бога, встань! – Винк сердито поднял Матсюккера и оттолкнул его к стене.
Места в узилище было слишком мало, чтобы лечь или просто удобно сесть. Генерал-капитан Паулюс Спилберген лежал, вытянувшись во всю длину, под люком, где было больше воздуха, его голова покоилась на свернутом плаще. Блэкторн прислонился к стене в углу и глядел на люк. Команда с трудом, но очистила для него место, зная по опыту, какая взрывная сила скрывается за внешне спокойным обликом.
Матсюккер потерял терпение и ударил Винка кулаком в пах.
– Отвали или я убью тебя, ублюдок!
Винк бросился на него, но Блэкторн схватил обоих за грудки и расшвырял в разные стороны так, что они ударились головами о стенки.
– Заткнитесь вы все! – приказал он повелительно, но мягко. Они послушались. – Мы разделимся на вахты. Одна вахта ложится и спит, вторая сидит, третья стоит. Спилберген лежит до тех пор, пока не сможет сидеть. В углу будет гальюн.
Он разбил моряков на вахты. Сразу стало удобнее.
«Мы должны выбраться отсюда в течение дня или же совсем ослабеем, – подумал Блэкторн. – Надо сделать это, когда принесут еду или воду. Сегодня вечером или завтра ночью. Почему они поместили нас сюда? Мы не опасны для них. Мы могли бы помочь даймё. Поймет он это? У меня был один-единственный способ показать ему, что настоящий враг – священник. Поймет ли он? Священник понял».
– Может быть, Бог простит тебе богохульство, но я нет, – сказал отец Себастио почти бесстрастно. – Я не успокоюсь, пока ты и твой Сатана не будут повергнуты в прах.
Пот каплями сбегал по щекам и подбородку. Блэкторн вытер его, рассеянно прислушиваясь к происходящему в погребе, как прислушивался, когда был на судне и спал или отдыхал, свободный от вахты, пытаясь предугадать опасность.
«Мы должны вырваться и захватить корабль. Знать бы, что делает Фелисити. И дети. Посчитаем-ка: Тюдору теперь семь лет, а Лисбет… Вот уже год, одиннадцать месяцев и шесть дней, как мы отплыли из Амстердама, тридцать семь дней снаряжались и шли туда из Чатема, добавим одиннадцать дней от ее рождения до начала погрузки в Чатеме. Это ее точный возраст – если все нормально. Все должно быть хорошо. Фелисити будет готовить и ухаживать за детьми, убираться и разговаривать с ними, и дети вырастут такими же сильными и бесстрашными, как их мать. Прекрасно было бы вернуться домой, гулять с ними по берегу, лесам и полям – вся эта красота и есть Англия».
Годами он учился думать о тех, кого любил и за которых отдал бы жизнь, как о героях пьесы, что никогда не кончится. Иначе боль от расставания была бы невыносимой. Он мог сосчитать все дни, которые провел дома за те одиннадцать лет, что был женат. «Их набралось мало, – подумал он, – слишком мало».
– Это трудная жизнь для женщины, Фелисити, – говорил он ей.
А она отвечала:
– Любая жизнь для женщины трудная.
Ей тогда стукнуло семнадцать, она была высокая, с длинными волосами…
Слух предупредил его об опасности.
Люди сидели или стояли, прислонившись к стене, кто-то пытался уснуть. Винк и Питерзон, два закадычных приятеля, тихо переговаривались. Ван Некк и другие смотрели в пространство. Спилберген полуспал-полубодрствовал, и Блэкторн подумал, что он сильнее, чем им казалось.
Внезапно все смолкли, услышав шаги над головой. Шаги стихли. Раздались приглушенные звуки грубой, странно звучащей речи. Блэкторну показалось, что он узнал голос самурая – как там его, Оми-сана? Да, именно так, но он не был уверен. Через мгновение голоса смолкли и шаги удалились.
– Думаете, они дадут нам поесть, капитан? – спросил Сонк.
– Да.
– Я бы выпил холодного пива. О Боже, – простонал Питерзон.
– Заткнись! – буркнул Винк. – Тут и без пива отливать некуда.
Блэкторн чувствовал, что его рубашка вся пропиталась потом. И этот запах! «Ей-богу, мне бы надо принять ванну», – подумал он и внезапно улыбнулся, вспоминая.
Мура и остальные отнесли его в теплую комнату и положили на каменную скамью, его конечности, все еще онемевшие, двигались очень медленно. Три женщины под руководством старшей начали раздевать его, он пытался остановить их, но стоило ему пошевелиться, как один из мужчин давал ему легкий тычок – и он становился недвижим. Сколько он их ни обзывал, сколько ни клял, они продолжали раздевать его, пока он не остался совсем голым. Не то чтобы он стыдился обнажаться перед женщинами, просто привык делать это в иной обстановке, таков был обычай. И ему не нравилось, что его раздевают, пусть даже нецивилизованные люди, дикари. Его раздели прилюдно, как маленького, беспомощного ребенка, и вымыли, как малыша, в теплой мыльной душистой воде, и при этом тараторили и улыбались, а он лежал на спине – это уж слишком! Его детородная плоть набухла, и чем больше он пытался противиться этому, тем становилось хуже. По крайней мере, так думал он, но не женщины. Глаза их расширились, а он покраснел. «Боже милостивый, я не должен краснеть!» Но он заливался краской, и казалось, из-за этого член увеличивается в размерах, и вот уже старуха захлопала в ладоши от удивления и сказала что-то, все закивали, а она покачала головой с благоговением и еще что-то изрекла – все закивали еще старательнее.
Мура проговорил с большой серьезностью:
– Капитан-сан, мама-сан благодарит вас. Это самое лучшее, что она видела в жизни, теперь она может умереть счастливой! – Все они поклонились как один.
И тут Блэкторн понял, как смешно все это, и захохотал. Они вздрогнули, потом тоже засмеялись. Смех отнял у него последние силы. Старуха немного опечалилась и сказала об этом, и тут снова все вместе расхохотались. Затем его осторожно положили в большую ванну, где было много горячей воды, и вскоре он уже не мог больше выдерживать жара, и его, задыхающегося, снова положили на скамью. Женщины вытерли его, а потом пришел слепой старик. Блэкторн не знал, что такое массаж. Сначала он пытался сопротивляться ощупывающим его пальцам, но потом их волшебная сила покорила его, и вскоре он чуть ли не мурлыкал, как кошка, когда пальцы нашли узелки на перетруженных мышцах и разогнали кровь, этот эликсир, который скрывался под кожей, мускулами и жилами.
После его, слабого, полусонного, отнесли в постель, там ждала девушка. Она была терпелива с ним, и после сна, когда к нему вернулись силы, он овладел ею очень осторожно, хотя долго воздерживался.
Он не спросил ее имени, и утром, когда Мура, напряженный и очень испуганный, с трудом разбудил его, она ушла.
…Блэкторн вздохнул. «Жизнь удивительна», – подумал он.
В погребе опять разворчался Спилберген. Матсюккер обхватил голову и стонал – не от боли, а от страха, юный Крок был почти в обмороке, а Ян Ропер окрысился:
– Что вас развеселило, капитан?
– Пошел ты к черту!
– Кстати, капитан, – начал ван Некк, осторожно подбираясь к тому, что было у всех на уме, – вы поступили неразумно, накинувшись на священника перед этим желтолицым негодяем.
Таково было общее, хотя и робко высказанное мнение.
– Если бы не это, думаю, мы не оказались бы здесь, в грязной норе.
Ван Некк стоял поодаль от Блэкторна.
– Всего-то и требовалось – ткнуться лбом в грязь перед этим негодяем, и они стали бы кроткими как овечки.
Он подождал ответа, но Блэкторн молчал, повернувшись к люку. Никто не проронил ни слова, но напряжение усиливалось.
Паулюс Спилберген с трудом поднялся на одном локте:
– О чем вы толкуете, Баккус?
Ван Некк подошел к нему и объяснил все про священника и распятие, что случилось и почему они здесь. Его глаза болели сегодня больше обычного.
– Да, это был опрометчивый шаг, капитан, – согласился Спилберген. – Я бы сказал, совершенно неправильный… Передайте мне немного воды. Теперь иезуиты не оставят нас в покое.
– Вам бы следовало сломать ему шею, капитан. Иезуиты все равно не оставят нас в покое, – добавил Ян Ропер. – Они докучливее вшей, а то, что мы здесь, в этой вонючей дыре, наказание Божье.
– Это чушь, Ропер! – отрезал Спилберген. – Мы здесь потому…
– Это Божья кара! Нам нужно было сжечь все церкви в Санта-Магдалене, а не только те две.
Спилберген слабо отмахнулся, как от мухи:
– Испанские войска перестроились, и нас было много меньше – хорошо, если один против пятнадцати. Дайте мне воды! Мы разграбили город, и захватили добычу, и ткнули их носами в грязь. Если бы мы остались, а не отступили, нас бы убили.
– Какое это имеет значение, когда выполняешь волю Бога? Он оставил нас.
– Может быть, мы здесь, чтобы выполнять Божью волю, – заметил ван Некк примирительно – Ропер был по-своему хорошим, хотя и слишком религиозным человеком, умелым купцом и сыном его партнера. – Может быть, мы сможем показать этим туземцам всю ложность папизма? Может быть, мы обратим их в свою, истинную веру?
– Совершенно верно, – прохрипел Спилберген. Он все еще чувствовал слабость, но силы к нему возвращались. – Думаю, тебе следовало посоветоваться с Баккусом, капитан. В конце концов, он старший над купцами. Он очень умел в переговорах с дикарями. Дайте воды, я сказал!
– Ее нет, Паулюс. – Ван Некк помрачнел. – Они не дают нам ни воды, ни пищи. У нас нет даже параши.
– Ну, попросите, чтобы ее вам дали! И немного воды! Боже, я хочу пить! Попроси воды! Ты!
– Я? – удивился Винк.
– Да, ты!
Винк посмотрел на Блэкторна, но тот, не обращая на них внимания, не сводил глаз с люка. Тогда Винк встал под крышку и закричал:
– Эй! Вы, там! Ради Бога, дайте нам воды. Мы хотим есть и пить!
Ответа не было. Он закричал опять. Нет ответа. К Винку присоединились остальные. Все, за исключением Блэкторна. Голод, жажда, теснота давали себя знать, и они завыли, как волки. Люк открылся. Оми смотрел вниз, на них. Рядом стояли Мура и священник.
– Воды! И пищи, ради Бога! Выпустите нас отсюда! – завопили моряки.
Оми приказал что-то Муре, который кивнул и ушел. Минутой позже Мура вернулся с другим рыбаком – они тащили большую бочку. На головы узников хлынула тухлая вода с ошметками гнилой рыбы.
Люди в погребе бросились врассыпную, пытаясь уклониться от вонючей жижи, но не всем это удалось. Спилберген едва не захлебнулся. Блэкторн не двинулся из своего угла. Только с ненавистью посмотрел на Оми.
А тот заговорил. Подавленную тишину нарушал только кашель Спилбергена. Когда Оми закончил говорить, к люку с опаской подошел священник:
– Вот приказ Касиги Оми. Вы будете вести себя как приличные люди. Вы больше не станете шуметь. Если поднимете шум, в следующий раз в погреб выльют пять бочонков. Потом десять, а дальше двадцать. Вам будут давать пищу и воду два раза в день. Когда научитесь вести себя, вам будет позволено выйти в общество людей. Господин Ябу милостиво сохранил ваши жизни, позволив вам верно служить ему. Всем, за исключением одного. Один из вас умрет. Вечером. Вы должны выбрать, кто это будет. Но выбор не может пасть на него. – Он указал на Блэкторна. Чувствуя себя неловко, священник тяжело вздохнул, отвесил полупоклон самураю и отступил назад.
Оми посмотрел вниз, в яму. Он видел глаза Блэкторна и чувствовал его ненависть. «Потребуется многое, чтобы сломить дух этого человека, – подумал он. – Ничего. Времени достаточно». Крышка люка с шумом захлопнулась.
