Чон Сэран
Медсестра-заклинательница
Слава богу, что я учу детей иероглифам. Другие учителя моего возраста ничего бы не поняли. Разве что учитель истории смог бы прочитать? Инпхё преисполнился запоздалой гордостью от того, что выбрал специальностью иероглифику, и отправился искать медсестру. Кажется, она пытается как-то справиться с этой ситуацией. Но не знаю как. Может быть, эта информация ей поможет.
– Сынгвон, не делай этого. Сынгвон, – кричала Хэхён, но, похоже, он не слышал ее. Он даже не посмотрел в ее сторону, хотя лица его было почти не видно.
– Я сейчас приду. Оставайся там. Жди, пока я не поднимусь.
Но Сынгвон уже залез на самый верх ограждения, добравшись до колючей проволоки. Если бы он был в своем уме, вряд ли бы стал хвататься за нее, но что-то точно было не так. Хэхён не могла решить: оставаться стоять на месте и кричать или бежать на крышу. Она колебалась.
В этот момент случился второй подземный толчок. Свечи, которыми на земле было выложено сердце, разом потухли. Часть двора, та, что находилась ближе к школьному зданию, провалилась под землю. Дети разбежались во все стороны, но Хэхён продолжала смотреть на Сынгвона. Он, ухватившись за колючую проволоку, подтянулся вверх. Хэхён подумала, что опоздала, ей хотелось закрыть глаза.
Вдруг мелькнула какая-то палка и с силой ударила Сынгвона по затылку. Он упал спиной назад. На краю крыши появилась медсестра, которая начала работать в школе совсем недавно. Одного за другим она вырубала лезущих вверх детей, ударяя их по затылку. Зрелище было жутким, хотя, наверно, в такой ситуации лучше было потерять сознание. Но можно ли было их так бить?
Хэхён быстро побежала на крышу.
Ынён с ужасом смотрела вниз на школьный двор.
Чья-то голова вырвалась наружу из-под земли и устремилась вверх.
Ынён никак не могла понять, чья это была голова – не то рыбы, не то жабы или змеи. То, что было воткнуто в шею мальчика, имело форму чешуи. Глядя на голову, можно было подумать, что одно страшное существо переплавили в еще более ужасное. Особенно ужасали его глаза цвета печеной рыбы. Что это такое? Это не привидение человека. Нечто еще более страшное и крупное…
Она посчитала, сколько времени еще будет работать ее меч – меньше семи минут. Пуль осталось около 10. Удалить с каждого ребенка приклеившиеся чешуйки было невозможно. Надо напасть на хозяина.
– Крепко держите тех, кто пытается забраться на ограждение, – крикнула Ынён детям, которые поднялись на крышу за потерявшими голову учениками. Те были страшно напуганы, но изо всех сил удерживали своих друзей.
Ынён направила пистолет между ячейками проволоки. Она подумала, что сейчас может закончиться ее жизнь – жизнь, полная трудностей из-за ее способностей, которые она сама не выбирала. Ей ни разу не приходилось воевать с таким огромным и таким древним существом.
Гигантская голова открыла пасть, словно собираясь проглотить детей, которые вот-вот упадут с крыши. Ынён выстрелила. Пистолет был легким, однако выстрел отрекошетил ей в плечо. Она направила пистолет в левый глаз чудища, но пуля пролетела мимо. Только край жабры на огромной голове был задет, и все.
Инпхё схватил бежавшую вверх Хэхён.
– Куда ты? Что случилось?
– На крышу. Там дети толпой пытаются броситься вниз.
– А ты не видела медсестру?
– Она тоже там. Пытается их остановить.
Инпхё, хромая, побежал наверх следом за Хэхён. Каждое движение ударом отдавалось в позвоночнике. Когда же я в последний раз бегал? У него появилось предчувствие, что времена, когда он просто ходил, закончились и теперь придется побегать.
На крыше царил еще больший хаос, чем на других этажах. Тут и там лежали дети, потерявшие сознание, а те, что снова очнулись, вновь направлялись к сетке, другие ученики пытались их остановить. Одного держали сразу несколько человек.
Медсестра стояла вплотную к ограждению и стреляла в кого-то из игрушечного пистолета. Инпхё быстро посмотрел вниз, но ничего там не увидел. Слышался лишь звук пуль, не очень похожий на игрушечный.
– Не знаю, поможет ли это вам, но я узнал, что здесь когда-то был пруд. В него бросались самоубийцы.
– Кажется, я поняла, – ответила Ынён почти безразлично, чем смутила Инпхё.
– Вы сейчас стреляете по привидениям?
– Нет. Я стреляю в голову непонятного существа… Как бы то ни было, подержите меня за руку.
– Что?
– Пули закончились.
У Ынён посинели губы, было видно, что ей трудно стоять. Инпхё, не совсем понимая, что происходит, взял ее руку, в которой она держала пистолет, в свою.
– Двумя руками.
Инпхё послушно положил сверху другую руку. Ынён почувствовала, как в нее проникает огромная сила. Как я и думала. Она почувствовала, что сможет выпустить еще 50 пуль. 50 небольших или одну огромную.
Наверно, надо было купить игрушечный пулемет, но в сумочку его не засунешь. Ружье, пулемет – одна фигня.
– Урод!!! Умриииииии!
И все дети интуитивно заткнули уши. Взорвалось что-то невидимое, от чего почти весь двор и мокрая земля вокруг взлетели на воздух и разлетелись за оградой.
В новостях сказали, что взорвалась газовая труба, проложенная под двором школы М, к счастью, никто не пострадал. Когда погибла «голова», взрыв повредил и газовую трубу, значит, эта версия была не полным враньем.
Дети, у которых в тот день были дополнительные занятия, особенно те, что оказались на крыше, знали, что в тот день случилось нечто, что невозможно забыть. Но об этом никто не говорил – все чувствовали, что этого делать нельзя. Инпхё решил, если поступят жалобы от родителей, сказать им, что из находившегося через реку промышленного комплекса ветром принесло какое-то вещество, вызывающее галлюцинации. Но, к счастью, до этого не дошло, дети сами во все поверили. Старшеклассники, сами уже практически взрослые, но в такой неясной ситуации охотно поверили взрослым. Они доверяются взрослым, которым нельзя доверять. Именно их лица и глаза, в которых еще осталась наивность, помогают учителям преодолевать трудности при работе в школе.
Когда ситуация нормализировалась, Ынён и Инпхё попытались разобраться, почему все это случилось не со всеми учениками, и узнали, что дети, на которых воздействовала магическая сила, пережили разлуку с возлюблеными.
Когда закончились каникулы, Сынгвон уже был парнем Хэхён. Он так и не смог признаться ей в любви, но в последний день дополнительных занятий по дороге домой в автобусе Хэхён положила голову ему на плечо. Возможно, ей просто захотелось спать, но израненные руки Сынгвона к тому времени уже не болели.
После того происшествия странное поведение медсестры не изменилось. Когда дети, бывшие тогда на крыше, закончили школу, поползли нехорошие слухи. Поговаривали, что Ынён немного не в себе, но все закрывают на это глаза, потому что она – девушка учителя иероглифики и он ее защищает. Это были мерзкие слухи, но делать было нечего – ведь другие не видели злое желе, с которым боролась Ынён. Порой она и сама уже не могла понять: слухи это или правда. Ведь каждый раз, когда ей надо было уничтожить что-то огромное, ей приходилось брать Инпхё за руки. А раз так, то неудивительно, что пошли всякие толки.
Инпхё доставалось больше, чем Ынён. Ведь он приказал полностью закопать подвал, обосновав это тем, что необходимо укрепить фундамент старого здания. Однако на школьном собрании говорили, что он просто не хотел контролировать это пространство, поэтому пошел на крайние меры. О нем говорили, как о новом диктаторе, но поделать ничего было нельзя. Иногда Инпхё казалось, что он понимает, хотя и не до конца, почему дедушка поручил школу именно ему. Он пытался разузнать: утопился ли здесь кто-нибудь из знакомых дедушки. Но ответа так и не нашел. Но в любом случае, дедушка был хорошим защитником. Ясно, что Инпхё было еще далеко до него.
Порой Инпхё и Ынён поднимались на крышу, даже когда не надо было ничего ликвидировать.
– Может быть, дедушка хотел подавить эту силу, построив школу на таком ужасном месте? – спросил с серьезным видом Инпхё.
– Энергия любви намного сильнее, чем мы думаем, – небрежно ответила Ынён. И оба по привычке взялись за руки.
Субботние свидания
Это бывало по выходным субботам. Официально в неделе было пять рабочих дней, но каждую вторую субботу учился класс для особо одаренных детей, поэтому учителя школы М различали выходную и рабочую субботы. Итак, по выходным субботам Ынён ходила на детскую площадку. Это стало традицией с тех пор, как она начала учиться в школе. На площадке жила ее первая любовь.
Эта площадка располагалась в середине старого жилого комплекса. Постоянно шли разговоры о его перестройке, но жители не могли прийти к общему согласию, поэтому он так и стоял запущенным. А игровая площадка выглядела совсем заброшенной. Бетонная допотопная горка занимала весь центр площадки. По ней трудно было скользить, поэтому и горкой-то ее назвать язык не поворачивался. Кое-как построенная в форме слона горка полностью выцвела и напоминала скорее дохлого слона с огромной головой, умершего стоя. Несколько лет назад покрытие площадки залили бетоном, а теперь оно было просто засыпано дешевым песком. Из крупного влажного песка тут и там торчали посторонние предметы. Сломанные качели. Ржавая железная перекладина. Многие получили на этой площадке травмы, поэтому теперь дети на ней почти не появлялись.
Там остался первый друг Ынён – Чонхён.
У Чонхёна из головы слегка сочилась кровь. Ынён тогда было пять лет. Хоть она и почувствовала, что что-то было не так, долго не могла этого осознать. Возможно, она поздно обо всем догадалась, потому что любила его. Да и как можно было его не любить? Он никогда не смотрел на других, только на Ынён. Ей нравилось, что стоило ей появиться на площадке, как Чонхён тут же бросался к ней, оставив все свои дела. И, в отличие от остальных детей, когда бы она ни пришла, он всегда был на площадке, из-за чего она решила, что он очень пунктуальный. Никакое веселье не шло в сравнение с играми вместе с Чонхёном. Не понимая происходящего, родители Ынён переживали, что их дочь разговаривает сама с собой. Они считали ее замкнутой. А Ынён, на самом деле, была общительной – просто по-другому.
Ынён узнала о Чонхёне случайно, когда соседка сверху рассказала ей о ребенке, который погиб, упав с горки. Она хотела ее этим напугать, а Ынён сразу поняла, что речь шла о Чонхёне. У нее открылись глаза, как только она поступила в школу. Именно в то время она потихоньку начала понимать, что ее родные и друзья живут, чувствуя твердую почву под ногами, а она должна была ходить по краю пропасти, куда, оступившись, могла провалиться в любой момент. Так Ынён стала видеть Чонхёна, который до сих пор выглядел как настоящий ребенок, в виде желе.
Даже после захода солнца за ним никто не приходил. Когда они встретились впервые, он был на голову выше Ынён, а теперь стал совсем маленьким по сравнению с ней. Из головы у него всегда шла кровь, но он не обращал на это никакого внимания.
Ан Ынён очень за него переживала, поэтому часто приходила на площадку с чипсами. Когда Ынён открывала упаковку, Чонхён со всех ног бежал к ней и с хрустом принимался жевать. Чипсов не становилось меньше, но звук был настоящим. Ынён по-прежнему нравилось общаться с Чонхёном. Это было уже после того, как в школе пошла молва, что Ынён – странная девочка. Она наивно полагала, что уже научилась умело различать живых от мертвых, но из-за этой самоуверенности часто допускала ошибки и все путала. Удивительно, но другие дети быстрее, чем сами привидения, заметили странность Ынён. Маленькая Ынён постепенно становилась молчаливой. Она сидела вместе с Чонхёном на площадке и ждала его маму, переживая, что та не придет, хотя она не была мертва. Родители Ынён сильно ссорились из-за состояния девочки. Иногда Ынён даже завидовала Чонхёну – его-то люди не боялись, в отличие от нее, хотя она этого совсем не заслуживала.
И после переезда в другой район, окончания школы и даже после того, как она устроилась на работу в школу, Ынён все равно ходила на эту площадку. Она всегда приносила чипсы – те самые, которые продавались во времена ее детства. Есть чипсы, которые продаются на протяжении многих лет, а есть те, которые исчезают из продажи почти сразу после появления. Ынён даже подумала, что чипсы, возможно, обладают каким-то секретом о жизни и смерти, о подъеме и спаде. О подобном мог бы подумать и Инпхё. Время, когда Ынён ела вместе с Чонхёном чипсы, было для нее временем полного расслабления и отдыха. Ынён, глядя на макушку Чонхёна, решила больше не думать ни о чем постороннем.
Чонхён, который совсем не рос, часто путался и принимал Ынён за ребенка.
«Давай соревноваться – кто дольше провисит вниз головой».
– При одной мысли об этом у меня уже кости болят. А у тебя даже кровь вниз не потечет. Я в невыгодном положении.
«Эх. Стала взрослой и скучной».
– … Мама до сих пор за тобой приходит?
«Да, кажется, иногда приходит. Она уже стала почти старухой. Однако в последнее время я часто забываю о времени».
– О чем ты?
«Порой мне кажется, что мама приходила вчера, а иногда – что никогда не придет. Иногда я и тебя вижу маленькой. Такая каша в голове!»
– А голова не болит?
Ынён протянула руку и сделала вид, будто вытирает с его головы кровь. Она каждый раз делала это, хотя знала, что все бестолку.
«Нет, не болит».
Чонхён, как ни в чем не бывало, грыз чипсы. На самом деле он не ест, как же тогда слышится звук? Ынён подумала о пистолете и мече, лежавших у нее в сумочке. Если Чонхён страдал бы от боли или нанес бы кому-нибудь вред, она бы давно стерла его в порошок. Однако Чонхён был совершенно безвредным. В общем, бывает смерть, когда умираешь в ужасных страданиях. А бывает, как у Чонхёна, словно мыло в форме розы, долго сохраняющее форму.
«Мне кажется, кукурузные чипсы в форме конуса были вкуснее, когда упаковка была в виде шестиугольника», – ворчал Чонхён.
– Странно, но наверно ты прав, – невольно согласилась Ынён. Возможно, наступит день, когда она не найдет на площадке Чонхёна, но она не могла понять: будет ей от этого грустно или нет. В последнее время Ынён даже думала, что Чонхён – это не тот самый ребенок, который погиб на площадке, а желе, созданное слухами о погибшем тут мальчике. Вполне возможно, что женщина, которую Чонхён считал своей мамой, не имела к нему никакого отношения. Тем более Ынён ни разу ее не видела, хотя приходила сюда уже более 20 лет.
«Ты же не моя мама, верно?»
– Что за глупости!!
«Я знаю. Просто спросил на всякий случай. Я теперь постоянно все забываю».
С появлением безопасных и удобных детских площадок все страшные слухи, связанные с этой игровой площадкой, почти полностью забылись. Может быть, от этого Чонхён постепенно исчезал. Ему, видимо, было очень грустно и одиноко в таком пустом месте. Можно взять его за руку и привести на другую площадку, где играет много детей, но тогда есть вероятность, что Чонхён в миг полностью рассыпется. Когда Ынён подумала об этом, у нее зазвонил телефон. Каждый раз, когда раздавался звонок, Чонхён пугался. Похоже, он никак не мог к этому привыкнуть.
– Хорошо, Инпхё.
Это звонил Инпхё, который предупредил ее, чтобы она не опаздывала.
«А кто это?»
– Это учитель, с которым я работаю.
«Ты уходишь? Больше не будем играть?»
– Извини. Я еще приду.
«Пообещай. Завтра?»
– Да, завтра.
Ынён соврала. Она, наверно, сможет прийти только через пару недель, хотя Чонхёну наверняка было все равно. Уходя, Ынён сунула ему в руку чипсы. По-прежнему раздавался один лишь хруст, но на лице Чонхёна появилось сытое довольное выражение. Ынён решила, что хорошо провела утро.
– Почему ты все время опаздываешь?
– Были кое-какие дела.
Она случайно опоздала, так получалось всегда, когда по пути ей встречались желе, и ей приходилось их ликвидировать. Невозможно пройти мимо того, что бросается в глаза. Ынён это доставляло массу неудобств. Ремень безопасности на пассажирском сиденье был очень тугим, казалось, он был недоволен, как и Инпхё. Видимо, это место обычно пустовало. Ынён и Инпхё разговаривали в основном о школе, но каждый раз их мнения расходились, и атмосфера царила напряженная. Пока они ехали, Ынён неистово спорила, но каждый раз осекалась, когда, прибыв в пункт назначения, Инпхё парковал машину на месте для инвалидов. Как можно называть его инвалидом, у него такая сильная защитная аура, что его, скорее, можно сравнить с бронечеловеком? Ынён казалось, что его нога и не проблема вовсе. Часто она не могла скрыть своего отношения, а Инпхё обижался. Ынён все время говорит, что я везунчик – один на сто тысяч. Однако у меня в последние дни все время болит таз, спина и даже плечи. Тоже мне экстрасенс!
После обеда в каждую нерабочую субботу Инпхё и Ынён занимались «туризмом» – осматривали достопримечательности. Ынён занималась этим одна и до встречи с Инпхё. В основном они ездили в старые буддийские храмы, которые посещает много народу. Ынён пальцами касалась пагоды и заряжалась энергией. Она могла зарядиться и после хорошего сна, и держа Инпхё за руку, но заряд в таких местах качественно отличался. Обычный – можно было сравнить с заправкой бензином, а такой – с заменой высококачественного масла в двигателе. Или с пакетиком чая, срок годности которого истек, с прекрасным чаем, который от души заварил мастер чайной церемонии. После тяжелой работы отравленная ядом Ынён нуждалась в том, чтобы каждая клеточка была заполнена чем-то чистым. Пагоды были переполнены чистой сильной энергией, и она могла забрать ее себе. Особенно после праздника Тхаптори, когда люди приходили в монастырь и ходили вокруг пагод, после чего те хранили чистую энергию, подобную молнии. Жить с помощью желаний других людей. Это же странно. Что за жизнь – жить, воруя? – часто насмехалась над собой Ынён.
– Тебя никогда не ловили на этом? – спросил как-то Инпхё, который настаивал на том, чтобы возить Ынён в такие места, и тратил на это деньги, оправдываясь, что ее способности работают на благо школы.
– Когда мне было около двадцати, меня поймал один монах. Во время того, как я трогала обычные пагоды, пагоды с останками Будды и каменные башенки, которые, молясь, возвели люди. Я шла и трогала их, когда сзади кто-то неожиданно сказал, чтобы я тратила то, что забрала, только на хорошие дела.
– Надо же, все-таки они знают. И что ты ответила?
– Мне стало так стыдно, хоть и на ровном месте, после чего я долго не могла ходить в буддийские храмы. Вместо этого ходила в один костёл, где была почитаемая статуя святого Петра. Я брала в руки палец святого и притворялась, что долго молюсь.
– А там никто ничего не сказал?
– Одна монашка пожалела меня и подарила пасхальную шоколадку. Понятия не имею: догадалась она или нет, что я делаю.
– Если ты полностью зарядилась, может, пойдем?
– Нет, нельзя. Я еще не попила воды из источника.
– Ты можешь ею отравиться. Нельзя пить непонятную воду.
– Ну, тогда ты и не пей.
Они часто поднимались и на гору Намсан. Конечно, они не обходили вокруг телебашню, как пагоду, а просто крали энергию у замочков, которые влюбленные оставляли на железной сетке ограждения. Каждый раз их становилось все больше и больше, и Ынён подзаряжалась от них.
– Надо же: питаться и жить чужой любовью… Может быть, это еще хуже, чем красть чужие желания, – пробурчала Ынён себе под нос.
– Ничего. Ты же крадешь не для личной выгоды, а тратишь на благо других. Я посторожу, а ты подзарядись, – утешал Инпхё Ынён, безразлично трогая замочки и надписи на них. Когда Ынён была вместе с Инпхё, люди не особо обращали на нее внимание, в отличие от того, когда она была одна.
– Может быть, подкрепимся чем-нибудь?
– Да нет. Я и так благодарна, что ты со мной ходишь.
– Ты лучше не ворчи постоянно в школе, что я тебя эксплуатирую. А пользуйся в выходные моими услугами.
– Может быть, ты просто отплатишь мне деньгами?
– Деньгами, значит?
– Обидно, что не можешь.
– Давай на этой неделе я заплачу тебе вкуснейшей курицей.
Они ехали ужинать, а вокруг светили яркие ночные огни, словно желания, любовь или обещания. Ынён смотрела в окно, прислонившись к нему лбом, и мечтала, что когда-нибудь перестанет красть чужие желания и станет человеком, который будет их загадывать.
– Ты пачкаешь мое окно. Смотри, там жирное пятно, – послышался резкий упрек Инпхё – ненадолго же хватило его любезности.
– Я не пачкала. Это не я.
Ынён быстро стерла след рукавом. Я тебе это припомню. Когда Ынён сердито посмотрела на Инпхё, тот достал бумагу для впитывания жира и недовольно бросил на колени Ынён. Рано или поздно отплачу ему за это. Когда он окажется в затруднительном положении, я его брошу. Что-то я совсем стала размазней… Ынён, стиснув зубы, взяла один листик матирующей бумаги и промокнула лоб.
Так проходила драгоценная выходная суббота.