Чарльз Шваб
Инвестиционная революция. Как мы сделали биржу доступной каждому

5.
Приобщение к делу

На второй год учебы в школе бизнеса мне нужна была постоянная работа, чтобы содержать семью. На доске объявлений в Стэнфорде я увидел вакансию с частичной занятостью в фирме, предоставлявшей финансовые консультации. Фирма находилась в городке Менло Парк, недалеко от университета, и называлась Foster Investment Services. В период учебы я работал в ней по вечерам и в выходные, а после выпуска в июне устроился туда на полный день.

Лаверн Фостер был независимым инвестиционным советником. Мы рассылали новостной бюллетень, а также управляли сбережениями клиентов. Мне платили $625 в месяц плюс половину от комиссионных в 8 %, если я приводил нового вкладчика, готового инвестировать как минимум $25 000. Основная моя работа состояла в том, чтобы анализировать деятельность компаний и готовить заключения по ней для рассылки. Фостер отличался блестящим и разносторонним умом и был особенно интересен для такого человека, как я, делающего первые шаги в сфере финансов. Когда-то он был инженером в Ampex, а сейчас прекрасно разбирался в вопросах роста компаний. Я узнал очень много о том, как исследовать работу бизнеса и оценивать его потенциал. Фостер был яркой личностью. Однажды он посадил меня в свой Jaguar, купе 1960 года, и мы отправились на бизнес-ланч в Сан-Франциско, а затем вернулись в Менло Парк на работу. Мне было 24 года, и все это произвело на меня сильное впечатление: машина, ланч, да и приключение в целом. Но больше всего, пожалуй, машина.

⁂

Писать заключения для Foster Investments было трудно. Почти невозможно выдавить из себя первое предложение. Передо мной – пустая страница, в голове хаос. Обычно я хорошо понимал, к какому выводу хочу прийти, но совершенно не представлял, как подвести к этому выводу и, главное, как начать. Но я придумал одну хитрость. С тем, чтобы диктовать, проблем не было, и я просто проговаривал вслух свои мысли. Секретарша за мной записывала, чем очень мне помогала. А потом я мог уже сам редактировать получившийся текст.

Услуги нашей фирмы стоили дорого: 8 % нужно было внести сразу, затем платить по 2 % каждый год плюс обычные брокерские комиссии, взимаемые за любую операцию по клиентскому счету. Клиенту оставалось лишь надеяться, что мы подберем ему настоящие инвестиционные «жемчужины» и тем самым оправдаем высокие сборы. Мы инвестировали в рост и нацеливались на компании, растущие как минимум на 30 % в год. Предполагалось, что 30 % ежегодного роста за десять лет суммарно (при реинвестировании прибыли) увеличит первоначальные вложения в десять раз. Я запомнил этот принцип, и мне всегда хотелось, чтобы мой собственный бизнес рос так же быстро. В итоге Charles Schwab Corporation действительно показала отличные результаты – первые акционеры отлично заработали. Мы стали публичной компанией в 1987-м, и с тех пор с учетом реинвестирования дивидендов наши акции показывали прирост в среднем на 19 % в год, что в два раза превышает рост индекса S&P 500. На сегодняшний день можно сказать, что первые инвесторы, державшие акции Schwab 31 год с момента нашего публичного размещения и реинвестировавшие дивиденды, в сотни раз умножили первоначальное вложение, получив около 21 000 %. Я вовсе не призываю инвесторов хранить все яйца в одной корзине: бывали годы, когда наши акции шли вниз. Но при этом я регулярно получаю письма с благодарностью от тех, кто, разместив «яйца» в «теплом гнезде» Schwab, сохранил и приумножил их.

⁂

Мы инвестировали преимущественно в небольшие, хотя и быстро растущие компании. Поэтому крах 1962-го стал колоссальным ударом для наших клиентов. Все портфели упали на 30–40 %, включая мой собственный. Многие были недовольны. Среди них и мой отец. Он вложил $25 000, как и многие другие, и потерял около 30 %. Мы могли бы потом, со временем, помочь ему покрыть убытки, но он не дал нам такой возможности, а закрыл счет. Мы с ним никогда это открыто не обсуждали, но я чувствовал себя ужасно.

Я усвоил важный урок, касающийся инвестиций. В общем, я и так это знал, но не понимал в полной мере.

Фондовый рынок не дает гарантий. Вы можете обеспечить определенный уровень цен на услуги, качество сервиса и, конечно, честное обслуживание. Но не можете ручаться за результат. Риск есть в любой сделке.

И чем большего результата вы хотите добиться, тем выше риск. Иногда нужно пережить что-то на собственном опыте, чтобы абстрактное знание стало реальным.

Лаверн Фостер помог мне как следует заучить этот урок, уволив меня. Когда рынок обрушился, я ощутил вину за то, что клиенты заплатили нам за рекомендации, а теперь потеряли деньги. «Мы должны компенсировать им то, что они потратили на наши услуги», – сказал я Фостеру после одного особенно ощутимого падения котировок. «Что-что мы там должны?» – спросил он. Я стал объяснять, и когда он понял, что я говорю серьезно, то рявкнул на меня: «Пошел вон, ты уволен!» К счастью, он принял меня обратно. Но я сделал выводы.

В то время я впервые столкнулся с инвестиционным пузырем. Впоследствии я их видел не раз: пузырь доткомов; пузырь цветного телевидения; пузырь фотокопирования. Но самый первый мой опыт, совпавший с крахом 1962 года, был связан с боулингом. В 1961 году считалось общеизвестным (и Уолл-стрит активно продвигала этот факт), что вскоре американцы будут в среднем по два часа в неделю катать шары. Акции боулинговых компаний взлетели вверх. Безумно выросли бумаги компаний, поставлявших одежду и обувь для игры, а также производителей пива и мела. А затем в одночасье все с треском рухнуло. Если оглянуться назад, то предсказания, будто американцы поголовно увлекутся боулингом, покажутся смехотворными. Но аналитики провозгласили, а брокеры распространили эту идею. И вот вы берете такое заявление, умножаете на население Соединенных Штатов и получаете опьяняющие цифры! Так Уолл-стрит играет на ложных надеждах и нереалистичных ожиданиях.

В процессе работы я нередко общался с брокерами и аналитиками с Уолл-стрит. Они звонили и потчевали меня красочными историями об акциях, которые им нужно было продать. Все истории были в основном одинаковыми: доходы компании повышаются, прибыль растет, а дальше (всегда полушепотом) тебе намекают на какие-то грядущие события, которые должны убедить тебя купить бумагу именно сегодня. Я человек организованный, к тому же трудно было уследить за всем, что происходит, поэтому я добросовестно заносил все эти звонки в свой журнал. Я внимательно слушал позвонившего и записывал – настолько подробно, насколько мог, – а также изучал материалы, которые мне присылали. Позже я возвращался к этим предложениям, чтобы посмотреть, насколько перспективными они оказались. Чаще всего – в большинстве случаев – утверждения были ложными или по крайней мере сильно завышенными.

Временами мне казалось, что я никогда не смогу заработать на жизнь финансовыми услугами. Я был молод, амбициозен и увлечен инвестированием. Мне нравилось исследовать движение акций и быстрее других определять, кто победит в той или иной гонке. Я верил, что благодаря ценным бумагам можно добиться благосостояния. Но рассказывать сказки я не умел и был плохим продавцом. Я знал, что не умею убедительно лгать. Возможно, дело было в католическом воспитании – монахини из Академии Святого Розария хорошо меня выучили. Или подействовал пример отца, который строго разделял, что хорошо, а что плохо. А может, причина в дислексии. Так или иначе, я знал: если история, которую я рассказываю, не будет простой и правдивой, мне никто не поверит. Казалось, я просто вынужден быть искренним и честным; у меня нет другого выхода. А в индустрии, где надо быть краснобаем, с таким подходом карьеру не сделаешь.

Итак, первый опыт работы в сфере инвестирования на многое открыл мне глаза. Я узнал, что такое риск и что такое волатильность; познакомился с рынками и с тем, как можно на них влиять и манипулировать ими. Я узнал о спекуляциях, жадности и страхе. Узнал, какие сказки рассказывают на Уолл-стрит. Чем более складные истории, тем выше продажи бумаг. Чем рискованнее вложения, тем больше вознаграждение продавца. Я понял, кто чаще всего выигрывает во взаимодействии «брокер – клиент», и это вовсе не клиент. Я изучил огонь со всех сторон, чтобы понять, насколько он горяч, и обжег все пальцы. Но не утратил решимости. Мне нравились те возможности, которые несли в себе растущие предприятия. Через инвестирование ты становишься совладельцем, частью предприятия… приобщаешься к делу. Тогда я еще не нашел своего места в мире финансов, но, похоже, уже понял, в чем мое предназначение.

⁂

Я много чему научился, работая на Фостера, и особенно заинтересовался поиском растущих акций. При этом, вероятно, инстинкт мне подсказывал, что настоящего успеха я добьюсь, только если стану самому себе хозяином, а не останусь наемным работником на зарплате. Jaguar Фостера ежедневно напоминал мне об этом.

Я хотел быть сам по себе, построить свою собственную компанию. Дело было в начале 1960-х. Большинство молодых людей моего возраста, приходя на рынок труда, полагали, что самый надежный путь к успеху – поступить на службу в солидную фирму, а затем постепенно продвигаться вверх по карьерной лестнице. Они собирались работать на одном месте всю жизнь. Я интересовался финансами и мог бы, наверное, трудиться в Bank of America или вернуться на восточное побережье и найти вакансию на Уолл-стрит. С другой стороны, так ли уж хотели Bank of America или такие компании, как Merrill Lynch, взять меня на работу? Не уверен. Да, у меня были две стэнфордских степени – бакалавриат и магистратура. Но я не был звездой. И не умел продавать. К счастью, я никогда не хотел быть винтиком в чьей-то большой организации. Одно лето, будучи еще студентом, я работал в банке. Там я познакомился с сотрудниками, сидевшими на одном месте по 20–30 лет. Я знал, что не хочу так жить. Страхование меня тоже не привлекало. Правда, в какой-то момент я рассматривал возможность стать аудитором (CPA)^[10]. У меня было подходящее образование, и я даже сходил в пару фирм на собеседование. Но пришел к выводу, что если выберу этот путь, то придется как минимум два года работать ассистентом, и только потом я смогу сдать экзамен для получения сертификата CPA. А к тому времени, как я стану партнером в компании, пройдет много лет. Тогда все это казалось мне ужасной, пустой тратой времени. Честно говоря, я не мог ждать несколько десятилетий, прежде чем начну получать приличную зарплату. Вторая дочь, Вирджиния, родилась в 1962-м, а сын Сэнди – в 1964-м. Нужно было что-то предпринять как можно быстрее. Я знал, что смогу достичь материального благополучия (под этим я понимал финансовую независимость), открыв свою компанию. Я помню, каким мощным и вдохновляющим было это устремление – чувство собственника, ощущение, что ты хозяин своего дела. Поэтому я всегда содействовал сотрудникам, долгие годы работающим в нашем бизнесе, помогая им стать совладельцами.

⁂

В ноябре 1962 года Джон Морс и я покинули Foster Investment Services и основали собственную компанию. Морс, молодой аналитик, работавший на Фостера, также страстно желал пуститься в свободное плавание. Мы уговорили некоего Десмонда Митчелла вложить деньги в наш бизнес: втроем мы собирались выпускать регулярный инвестиционный бюллетень Investment Indicators. Митчелл владел паевыми инвестиционными фондами в Канаде и на этом разбогател. Изначально он собирался инвестировать через фирму Фостера, но решил переключиться на нас. Ему нравилось то, как энергично мы действуем. Морс и я владели долями по 20 % в нашем новом бизнесе, а Митчелл имел 60 %. Мне исполнилось 25, и вот я уже работаю на себя, начав карьеру в качестве частного предпринимателя.

Мы открыли офис – Митчелл, Морс и Шваб – на втором этаже в здании без лифта в городке Сан-Рафаэль по адресу 1010 В Street. На старте компании мы не управляли капиталом, а только публиковали раз в две недели бюллетень. На основе этой информации наши клиенты могли сами решать, во что инвестировать. Мы публиковали общий экономический обзор, который был «предназначен для того, чтобы помочь инвесторам отслеживать циклы фондового рынка» – так я обозначил нашу цель подписчикам. А кроме того, мы предлагали «список избранных растущих акций с рекомендациями, когда и почему стоит проводить сделки с этими бумагами». Мы готовили подборки нескольких типов: портфель для делающих ставки на рост, для консервативных инвесторов, для активных трейдеров. Поначалу мы назначили цену $60 за годовую подписку. Потом подняли ее до $72. В лучшие времена у нас было около 3000 подписчиков. Свои принципы мы изложили в буклете, озаглавленном Investment Insights.

Наши клиенты, желающие покупать или продавать активы, могли обратиться к кому угодно. Мы не были брокерской фирмой. Мы гордились тем, что проводим самостоятельное исследование, ценили это и всячески старались избегать конфликта интересов. Меньше всего нам хотелось, чтобы традиционные специалисты по продажам через нас рассказывали нашим подписчикам свои сказки и тем самыми ставили под сомнение нашу независимость.

Когда я просматриваю первый выпуск Investment Indicators, опубликованный в марте 1963 года, в глаза бросаются две вещи. Во-первых, клиенты, к которым мы обращались в то время, были умными, любознательными, независимыми людьми, умеющими самостоятельно принимать решения. Именно такие инвесторы позже откроют счета в компании Charles Schwab. Во-вторых, я вижу, что интерес к растущим компаниям появился у меня очень рано. Еще у Фостера мы успешно зарабатывали прибыль для клиентов, вкладывая в растущий бизнес. Позже и мы сами, и наши подопечные много потеряли во время падения рынка. Но даже после столь болезненного личного опыта я не потерял веру. В первом номере бюллетеня я написал: «Мы остаемся верными своим фундаментальным убеждениям (подтвержденным исторически), что у компаний с растущей прибылью акции также будут расти, а вложенные в них средства принесут в долгосрочной перспективе большой доход». Я всегда верил в рост – и как инвестор, и как предприниматель. Если бы нужно было выбирать один критерий успеха, я бы выбрал темпы роста, а не объем прибыли. Как-то коллега спросил, что бы я предпочел: быстро растущую компанию со скромными доходами или медленно растущую с высокими. Я без колебаний ответил, что предпочел бы динамичный рост. По моему опыту, прибыль приходит вслед за ростом, а чем больше прибыль, тем выше стоимость акций. Согласно моей жизненной философии, от роста выигрывают все: компания лучше обслуживает клиентов, появляются новые рабочие места, сотрудникам повышают зарплату; в итоге инвесторы получают более высокий доход, общество – поддержку от бизнеса, а власти – налоги. С моей точки зрения, рост есть ключевое условие повышения благосостояния.

В ранние годы своей карьеры я выработал навыки анализа компаний. Несколько раз я удачно выбирал объекты инвестиций и получал замечательную отдачу, что очень меня порадовало. Никогда не забуду один случай. Сразу после Карибского кризиса рынок пошел вверх, и я вложился в фармацевтическую компанию Forest Laboratories. Она существует и сейчас. В то время Forest разработала новую технологию, позволяющую лекарствам постепенно, в течение нескольких часов, поступать в кровь пациента. Такое продленное действие препарата называется «ретард-эффект». Это был мощный прорыв, который можно было использовать в разных лекарственных средствах и для лечения широкого спектра заболеваний. Я инвестировал в компанию около $5000 – в 1962 году для меня это были большие деньги, – и через несколько месяцев акции выросли на 500 или 600 %. Мне удалось сорвать невероятный куш! Тогда я начал понимать, какой силой может обладать эмоциональный фактор при инвестировании на фондовом рынке.

Инвестирование: мои простые истины

● Никто не может предсказать колебания фондового рынка на коротких отрезках времени, но с этой непредсказуемостью можно примириться, если вы, как и я, уверены в следующем.

● Компании нацелены на рост (в этом состоит задача управленцев: либо вы добиваетесь результатов, либо вас заменят кем-то другим).

● Экономика США, как и мировая экономика, продолжает расти… вне зависимости от того, насколько хорошо она себя чувствует в тот или иной конкретный момент.

● Прежде всего нужно обращать внимание на три фактора: диверсификацию, горизонты инвестирования и низкие издержки.

● Диверсификация снижает риск потерь на колебаниях курса конкретного объекта инвестиций или активов определенного типа. При этом она позволит не упустить рост передовых активов.

● На больших временных горизонтах хорошо видна тенденция экономики к росту. Длительный горизонт инвестирования поможет благополучно переждать периодически случающиеся падения и рецессии.

● Низкие издержки при инвестировании означают, что ваши деньги по максимуму работают на вас.

● Инвестирование вполне может быть несложным. Один из самых простых финансовых инструментов – вложение в индексы. Также сегодня существуют недорогие в обслуживании счета, управляемые профессионалами, которые будут принимать решения за вас.

Даже когда я не получал заоблачной прибыли, моя работа казалась бесконечно увлекательной. Я начал разбираться, как зарабатывают в бизнесе, как создается добавленная стоимость, как увеличить рыночную стоимость компании. Я понял, что способен полностью сосредоточиться на работе и отдавать ей всю свою энергию. Я трудился целыми днями, начиная с открытия рынков на восточном побережье, – по нашему времени это было 6:30, как я уже говорил. Приходил домой ужинать, но потом возвращался к работе. В то время мы жили в небольшом доме в Лос-Альтос Хиллс, южнее Сан-Франциско. Я переоборудовал гараж в офис. Каждый вечер сразу после ужина я направлялся туда и часто просиживал там до полуночи.

Через какое-то время Морс вернулся в университет, чтобы продолжить обучение, и я за бесценок купил его долю. Митчелл, по-прежнему владевший 60 %, начал терять интерес к компании. Как это нередко бывает у партнеров, наши пути разошлись. У нас были разные цели. Митчеллу было уже под 50, он продал свою первую компанию. В его жизни наступил период, когда хочется получать больше удовольствия от каждого прожитого дня. Он купил симпатичное ранчо в долине Сонома, где разводил лошадей, и ездил на ипподром в Бэй-Медоуз. Митчелл хотел вкладывать прибыль, которую давала наша фирма, в покупку новых скакунов. Я же, со своей стороны, стремился вкладывать прибыль в бизнес, чтобы он продолжал расти. Наконец, в 1968-м я сказал ему: «Митч, хочу выкупить у тебя акции, чтобы иметь контрольный пакет. Я буду расширять бизнес». И он согласился мне их продать. Он хорошо на этом заработал, но меня это не заботило. Главное, компания была теперь в моих руках.

Но радость быстро сменилась тревогой, потому что дела на рынке шли плохо. Начался тяжелый период, затянувшийся на годы. Сейчас я удивляюсь, как мне вообще удалось так долго продержаться. Начиная с конца 1960-х, все 1970-е годы и до начала 1980-х инвесторам на фондовой бирже приходилось туго. Если посмотреть на график промышленного индекса Доу – Джонса за этот период, можно увидеть, что впервые он достиг отметки в 1000 пунктов в январе 1966-го, но тут же откатился назад. В течение почти 17 лет Доу – Джонс падал и вновь поднимался, время от времени пробивая 1000, но неизменно снова срываясь вниз. И только в 1982-м он окончательно и бесповоротно преодолел этот рубеж. К тому времени большинство мелких инвесторов потеряли интерес к вложениям в акции и пропустили начало того, что потом оказалось одним из самых мощных бычьих трендов на рынках ХХ века.

6.
Помощь дядюшки Билла

Вся инвестиционная индустрия скрылась в тумане. На этом фоне прошли первые годы моего финансового предпринимательства. Плюс ко всему у меня были долги. Я занял $100 000 в банке Crocker Bank, чтобы заплатить Митчеллу. Вскоре после того, как мы совершили эту сделку, рынок упал. Стоимость компании снизилась, доходы иссякли. Мне потребовались годы, чтобы выплатить кредит. Возможно, по этой причине с тех пор я с опаской относился к любым заемным средствам. Мы и так ежедневно сталкиваемся с риском и неопределенностью в бизнесе – речь идет не об обычных операционных рисках, которые бывают у любой фирмы, а о рыночных рисках. Присовокуплять к этой двойной нестабильности еще и кредитные риски мне кажется неразумным – слишком велик груз. К тому же слишком много лет в молодости мне приходилось драться за каждый цент зубами и когтями. Если по этой причине мы запасаем больше средств, чем, по мнению некоторых аналитиков, необходимо для максимизации акционерной стоимости, значит, так тому и быть. Но в те ранние годы я был очень, очень далек от того состояния, когда в твоем распоряжении много свободных средств. На мне висел тяжкий груз долгов, рынок стагнировал или падал, доходы снижались.

И тут появился дядюшка Билл…

Дядюшка Билл, он же Уильям Шваб, – младший брат моего отца. Он служил во флоте, а выйдя в отставку, основал в Калифорнии успешную фирму Lumber & Box Company, выпускавшую деревянную тару. Сначала компания располагалась в городе Корона в округе Вентура, но после того как мастерские уничтожил пожар, фирма переехала на север, в Ред-Блафф. Изначально дядя изготавливал деревянные ящики для хозяйств в южной Калифорнии, занимавшихся выращиванием фруктов. Позже он, кроме прочего, делал в Техасе снарядные ящики, которые использовались во время вьетнамской войны. У Билла было две дочери. Я был старшим сыном его брата, может, поэтому он относился ко мне как к собственному сыну. Когда мне исполнилось десять лет, он подарил мне свою флотскую фуражку. Из всех родственников со стороны отца дядюшка был единственным бизнесменом, и я равнялся на него и учился на его примере. Когда в конце 1960-х он решил купить участок леса в Северной Калифорнии, я помог ему найти на это средства. Именно тогда я познакомился с Джорджем Робертсом, впоследствии основателем компании KKR: Kolberg Kravis Roberts & Co. В то время он работал в инвестбанке Bear Stearns. Джордж и Bear Stearns поддерживали дядино предприятие. Страховая компания Prudential Insurance Company также интересовалась бизнесом, связанным с древесиной, и тоже предоставляла долгосрочное финансирование. Мы с Джорджем подружились и общались долгие годы. Через несколько лет он сыграет ключевую роль в истории компании Schwab.

Дядюшка Билл имел крутой и даже вздорный нрав, но мы с ним прекрасно ладили. Он очень любил азартные игры. Когда ему приходилось летать на разные деловые встречи, на обратном пути он часто останавливался на несколько часов в Рино^[11] и заходил в казино. Он был там завсегдатаем, и ему открыли кредит, так что он мог проиграть до $20 000 – по тем временам довольно значительная кредитная линия.

Когда моему бизнесу критически понадобилось дополнительное денежное вливание, я пошел к дяде и прямо сказал ему: «Билл, мне нужно $100 000, чтобы разделаться с долгами и вложиться в дело, которое я хочу расширять». И он ответил: «Хорошо». Митчелл уже не участвовал в предприятии; в апреле 1971 года я нашел новых партнеров, дядя дал денег, и я реорганизовал бизнес, переименовав его в First Commander – это была дочерняя фирма дядиной компании Commander Industries. Мы зарегистрировались на Филадельфийской фондовой бирже и сняли офис на 24-м этаже в здании на Монтгомери-стрит, 120. Это был мой первый офис в Сан-Франциско.

В то время в моей жизни, как профессиональной, так и личной, было много неурядиц. Мы с Сюзан пару лет жили раздельно, а в начале 1972 года наш брак, длившийся 13 лет, завершился разводом. Наверное, можно, будучи, как я, полностью поглощенным построением собственного бизнеса, одновременно сохранять добрые отношения и поддерживать счастливую семейную жизнь. Но это очень трудно, особенно на фоне спада в инвестиционной сфере и затяжного периода неблагополучия на рынке, начавшегося в 1966-м. Я осознаю, что вовсе не был хорошим отцом – в том смысле, в каком это понимают сегодня. Я часто пропускал семейные торжества, не помогал детям делать домашние задания, не бывал на соревнованиях, в которых они участвовали. (Добавлю, правда, что всего этого не делал и мой отец, когда я был маленьким. Не помню, чтобы он водил меня на какой-нибудь матч или приходил посмотреть, как я играю. Это вовсе не оправдывает меня. Просто я, вероятно, воспроизводил то, что видел в своем детстве. То была иная историческая эпоха; считалась, что мужчина прежде всего добытчик).

Мне нечем гордиться, я потерпел неудачу в семейной жизни. Но в ту пору мне казалось, что у меня просто нет выбора. Как отец, муж и единственный работающий член семьи, я был озабочен главным – обеспечить близких. Я был уверен, что в этом заключается моя основная роль, и относился к ней очень серьезно. Кроме прочего, мне кажется, что дело еще и в том, что мы с Сюзан очень рано поженились. Мне был 21 год, ей – 19. Мы были еще детьми. Но в те годы так поступали все. Мы не откладывали брак, не тянули с рождением детей. Шли годы, мы стали старше и взрослее, столкнулись с серьезными социальными сдвигами 1960-х годов и постепенно отдалились друг от друга. Но главная причина все же в моем предпринимательском рвении. Наш брак пал его жертвой. Я любил свою работу, а все остальное отодвинул на второй план. Когда обращаешь взгляд в прошлое, это становится очевидным, но в те годы я ничего не замечал.

Нет сомнений: если бы я не работал так много и не беспокоился постоянно о будущем, у меня было бы больше времени и энергии для общения с семьей. Но я боролся за выживание. В какой-то момент я задумался, действительно ли я в состоянии управлять собственным бизнесом? Правильный ли путь избрал? К началу 1970-х я всерьез размышлял о том, чтобы найти другую работу. На 1973 и 1974 годы пришелся пик рецессии. У меня имелись навыки и опыт, которые позволили бы стать биржевым аналитиком. Вероятно, мне бы неплохо платили. Но на Западном побережье таких вакансий было немного. Пришлось бы перебраться в Нью-Йорк, а я не мог уехать, потому что дети жили с Сюзан в Калифорнии. В какой-то момент я решил стать юристом и даже записался в Сан-Францисскую школу права. Мой отец был юристом, и он часто говорил мне, что юридический диплом в любом случае пригодится, чем бы я ни занимался. Наконец я решил, что пора попробовать, купил учебники и стал по вечерам посещать лекции в районе Хейт-Эшбери. Меня хватило на неделю, может, на две. Я медленно читал – это первое. И потом, меня совсем не интересовала юриспруденция. Я не мог представить себя тихо стареющим среди вороха бумаг в офисе в каком-нибудь небоскребе. В итоге решил, что если мне понадобится хороший юрист, я просто найму его. Так будет лучше.

⁂

Мне было около 35. Я изо всех сил пытался остаться на плаву, никаких активов и имущества у меня не было. Были одни долги. После развода я перебрался из Лукас Вэлли округа Марин в Сан-Франциско, где снял квартиру с одной спальней в комплексе «Голден Гейт» неподалеку от новой башни «Трансамерика». Квартира была недорогой и располагалась на последнем этаже. Мне нравился этот дом, рядом был теннисный корт. В то время я все еще ездил на работу в офис First Commander в Сан-Рафаэле, а вечера и выходные проводил в городе со старым школьным другом Хьюго Куэкенбушем. Пока я был в Стэнфорде, он учился в Калифорнийском университете в Беркли. А после этого работал в компании своего тестя в Лос-Анджелесе – позже она слилась с фирмой Scudder, Stevens & Clark, занимавшейся инвестменеджментом. Незадолго до описываемых событий он ушел оттуда и вернулся в район Залива, чтобы основать здесь собственную фирму по управлению капиталом. Я предоставил ему рабочее место в своем офисе. У него был дом на Ларкин-стрит – один из классических викторианских таунхаусов. Я очень часто там бывал. Подруга Хьюго познакомила меня с Хелен О’Нил, жившей на другой стороне улицы. Хелен была на несколько лет младше меня, но уже овдовела: ее муж погиб в авиакатастрофе. Нам устроили «свидание вслепую». В 1972 году мы поженились. Как и Сюзан, моя вторая жена оказалась намного умнее меня. (Кстати, я всегда советую своим сыновьям: женитесь на женщине, которая умнее вас!) Когда Хелен была совсем юной, ее мать умерла. А отец был жив. Он был толковым бизнесменом, к тому же общительным и амбициозным человеком, а также прекрасным рассказчиком – то есть обладал всеми качествами, которыми я восхищаюсь. Я любил с ним общаться.

Увы, мы с Хелен поженились как раз тогда, когда рынок захлестнул очередной медвежий тренд. Моя инвестиционная компания First Commander продолжала работать, но почти не привлекала клиентов.

Трудно продавать инвестиционную аналитику, когда каждый день читаешь в газете о новом снижении на фондовом рынке.

Многие мои друзья-брокеры потеряли работу. Времена были довольно безнадежные. Особенно горько было от того, что у всех нас еще в недавнем прошлом дела шли вполне успешно. Но, по крайней мере, я не чувствовал себя изгоем: я не был единственным неудачником, всем приходилось трудно.

Мы продолжали публиковать инвестиционный бюллетень, а еще организовали паевой фонд и небольшой фонд венчурного капитала. Мы кидались в разные стороны, участвуя иногда в безумных проектах. Я хватался за любую соломинку. Однажды организовывал размещение на рынке некой компании по контролю за загрязнением воздуха. Как-то раз, сразу после Шестидневной войны 1972 года, летал в Каир, чтобы выяснить перспективы строительства гостиницы на острове посреди Нила. Из этой затеи, к счастью, ничего не вышло. Ах, если бы то же самое можно было сказать о моем недолгом участии в музыкальном бизнесе! Ко мне обратился продюсер, предложивший отличную (на первый взгляд) идею устроить большое музыкальное шоу Music Expo’72, нечто вроде большого трехдневного фестиваля, во дворце спорта Cow Palace. В пятницу мы привезли в автобусах школьников, которые должны были слушать хор Роджера Вагнера. Суббота была днем рок-н-ролла, воскресенье – кантри и вестерна. Номера были разнообразные, музыкальные и танцевальные, играли Чак Берри и Бо Диддли. Плюс ко всему развернули ярмарку музыкальных инструментов. В общем, организовали праздник наподобие ежегодного яхт-шоу, проходившего в Сан-Франциско. Я питаю слабость к большим замыслам и масштабным проектам, и этот меня покорил. Мне он так нравился, что я сделал личный инвестиционный взнос помимо того, что моя компания была генеральным партнером мероприятия. Что ж, все это окончилось полным провалом. Я потерял около $70 000.