Чарльз Диккенс
Замогильные записки Пикквикского клуба
– Ну, Джой, ножи и вилки!
Ножи и вилки были поданы, к общему удовольствию дам и джентльменов, поспешивших вооружиться этими полезными орудиями.
– Тарелки, Джой, тарелки!
Такой же процесс последовал при раздаче фарфоровой посуды.
– Подавай цыплят. – Ах, проклятый, он опять заснул. – Джой, Джой!
Несколько легких толчков по голове тростью вывели толстого парня из его летаргического усыпления.
– Подавать кушанье!
При звуке этих слов жирный малый, казалось, воспрянул и душой, и телом. Он вскочил, побежал, и оловянные глаза его, едва заметные из-под опухлых щек, заблистали каким-то диким блеском, когда он принялся развязывать корзинку.
– Живей, Джой, пошевеливайся!
Предосторожность была очень кстати, потому что толстый детина с какою-то особенною любовью вертел каплуна в своих руках и, казалось, не хотел с ним расстаться. Принужденный, однако ж, к безусловному повиновению, он испустил глубокий вздох и, став на подножку, подал своему хозяину жареную птицу.
– Хорошо, хорошо. Подавай теперь копченый язык, колбасу и пирог с голубями. Не забудь ветчину и жареную телятину; вынь раковый салад из салфетки – живей!
Отдав все эти приказания на скорую руку, м‑р Уардль поспешил снабдить салфетками всех членов проголодавшейся компании.
– Ведь это превосходно, не правда ли? – сказал веселый джентльмен, когда, при дружном содействии ножей и вилок, началось великое дело насыщения пустых желудков.
– Превосходно! – воскликнул м‑р Винкель, покачиваясь на козлах.
– Не угодно ли рюмку вина?
– С величайшим удовольствием!
– Не хотите ли, я велю подать бутылку?
– Покорно благодарю.
– Джой!
– Что сэр?
На этот раз жирный детина, занятый рассматриванием телятины, еще не успел заснуть.
– Бутылку вина для джентльмена на козлах. Очень рад вас видеть, сэр.
– Покорно благодарю.
М‑р Винкель опорожнил стакан и поставил бутылку подле себя.
– Позволите ли просить вас об одолжении, сэр? – сказал м‑р Трундель м‑ру Винкелю.
– Сделайте милость! – сказал м‑р Винкель, наливая стакан м‑ру Трунделю.
Они чокнулись и выпили до дна, для первого знакомства. В эту же минуту м‑р Топман поспешил чокнуться с почтенным хозяином, который только что перестал чокаться с глубокомысленным президентом. Дамы тоже приняли участие в общих тостах.
– Что это как Эмилия любезничает с посторонним мужчиной! – шепнула девствующая тетушка на ухо своему брату.
– Пусть ее, это до меня не касается! – сказал статный джентльмен с веселым и беззаботным видом. – Странного тут ничего нет, любезная сестрица – все в порядке вещей. М‑р Пикквик, не угодно ли вина?
М‑р Пикквик, занятый глубокомысленным исследованием внутренности пирога, обязательно выпил поданный стакан.
– Эмилия, дружок мой, не говори так громко, сделай милость! – воскликнула целомудренная тетушка, обращаясь с покровительствующим видом к одной из своих племянниц.
– Что с вами, тетушка?
– Да так: я советую тебе быть скромнее, моя милая.
– Покорно благодарю.
– Тетушка и этот старичок свели, кажется, довольно тесную дружбу, – шепнула мисс Изабелла Уардль своей сестре Эмилии.
Молодые девушки засмеялись очень весело и громко, к великой досаде девствующей тетки.
– Смотрите, как они смеются! Бестолковая радость совсем вскружила головы этим девицам, – заметила мисс Уардль, обращаясь к м‑ру Топману с видом истинного соболезнования, как будто безотчетная радость была запрещенным товаром, и молодежь не смела им пользоваться без позволения тетушки.
– О, да, они очень веселы, – проговорил м‑р Топман, стараясь поймать настоящую мысль степенной леди, – это приятно видеть.
– Гм! – пробормотала тетушка сомнительным тоном.
– Смею ли пить за ваше здоровье? – спросил м‑р Топман, бросая умилительный взгляд и слегка дотрагиваясь до нежных пальчиков мисс Рахили.
– Ах, сэр!
Взгляды м‑ра Топмана сделались еще умилительнее и нежнее. Мисс Рахиль обнаружила опасение, что солдаты, быть может, еще вздумают стрелять: в таком случае, вероятно, опять понадобится ей посторонняя помощь.
– Мои племянницы очень милы: не правда ли? – шепнула она м‑ру Топману.
– И были бы еще милее, если бы тут не было их тетушки, – отвечал страстный обожатель прекрасного пола.
– Какой вы насмешник, право! Нет, без шуток, если бы черты их были несколько правильнее и нежнее, они казались бы очень миловидными, особенно вечером, при свечах.
– Конечно, конечно, – подтвердил м‑р Топман.
– О, – вы злой человек! Я знаю, сэр, что у вас на уме.
– Что? – спросил м‑р Топман, не думавший ни о чем положительно в эту минуту.
– Вы хотели сказать, что Изабелла несколько горбата… ну, да, не отпирайтесь, я видела, что вы это тотчас же заметили. Что-ж? вы не ошиблись: у ней точно растет горб, этого скрыть нельзя: страшное несчастье для молодой девушки! Я часто говорю ей, что года через два она будет ужасным уродом. О, вы ужасный насмешник!
Обрадованный случаю прослыть знатоком женской красоты, м‑р Топман не сделал никаких возражений и только улыбнулся с таинственным видом.
– Какая саркастическая улыбка! – заметила Рахиль. – Я боюсь вас, сэр.
– Меня боитесь?
– Я вижу вас насквозь, и от меня не укроются ваши мысли. О, я в совершенстве понимаю что значит эта улыбка.
– Что? – спросил м‑р Топман, искренно желавший открыть значение того, что было для него самого таинственной загадкой.
– Вы думаете, – начала тетушка, понизив голос на несколько тонов, – вы думаете, что горб Изабеллы еще не велика беда в сравнении с нравственными недостатками её сестры. Ну, да, Эмилия чрезвычайно ветрена, вы угадали. Сколько раз я проливала тайком горькие слезы при мысли об ужасном несчастии, до которого, нет сомнения, доведет ее этот ужасный недостаток! Видите ли, она готова всем вешаться на шею, и простодушный отец – это всего убийственнее – ничего не замечает, решительно ничего! Если б он в половину был так же проницателен, как вы – сердце его надорвалось бы от отчаяния, уверяю вас. Что делать? Любовь к детям совсем ослепила его глаза. Ох, быть тут худу, быть тут худу!
Сердобольная тетушка испустила глубокий вздох, и взоры её приняли самое печальное выражение.
– Тетушка изволит, кажется, говорить о нас, – шепнула мисс Эмилия своей сестре, – я уверена в этом.
– Право?
– Непременно. Смотри, какой у неё жалкий вид. Надо ее проучить. Ах, тетушка, вы совсем не бережете своего здоровья! Долго ли простудиться в ваши лета? Накройтесь вот этим платком или закутайтесь шалью. Для такой старушки, как вы, всякий ветерок может иметь несчастные последствия.
Неизвестно каким бы ответом тетушка отблагодарила за это пылкое участие к её старческим недугам, если бы м‑р Уардль, не подозревавший этой перестрелки, не вздумал вдруг сделать энергическое обращение к своему слуге.
– Джой, Джой! – Вообразите, этот пострел опять заснул!
– Странный парень! – заметил м‑р Пикквик. – Неужели он всегда спит?
– Всегда, всегда! – Полусонный он ходит по улице и нередко храпит, прислуживая за столом.
– Удивительно странный малый! – повторил м‑р Пикквик.
– Очень удивительный, и я горжусь им, – отвечал статный джентльмен. – Это редкое явление в природе, и вы не отыщете другого экземпляра в целом свете. Я ни за что с ним не расстанусь. Эй, Джой! – Убери эти вещи и подай другую бутылку! слышишь ли?
Жирный детина повернулся, встал, протер глаза, проглотил огромный кусок пирога и, переваливаясь с боку на бок, принялся за исполнение данных приказаний, искоса посматривая на остаток роскошного завтрака, в котором он не мог принимать деятельного участия. Ножи, тарелки и салфетки уложены на свое место; новая бутылка лафита откупорена и выпита; опустелая корзинка отправилась на запятки; жирный парень еще раз взгромоздился на козлы: подзорная труба и очки вновь явились на сцену – и перед глазами насыщенной публики снова открылись стратегические эволюции великобританских солдат. Ружья и пушки загремели, земля дрогнула, дамы взвизгнули, подкоп взорван, цитадель, к общему удовольствию, взлетела на воздух и чрез несколько минут все и каждый спешили отправиться по своим местам. Статный джентльмен и м‑р Пикквик, исполненный поэтических наслаждений, искренно делились взаимными наблюдениями и радушно пожимали друг другу руки.
– Так не забудьте, сэр, – сказал статный джентльмен, – завтра мы должны увидеться.
– Непременно, – отвечал м‑р Пикквик.
– Вы записали адрес?
– Как же, как же: Менор-Фарм, Динглиделль, – проговорил м‑р Пикквик, вперив очки в свою записную книгу.
– Очень хорошо, – сказал статный джентльмен. – Надеюсь, на моем хуторе вам не будет скучно, и вы увидите предметы, вполне достойные ваших наблюдений. Неделя мигом пролетит в удовольствиях сельской жизни. Джой – ах, проклятый, он опять заснул – Джой, помоги кучеру заложить лошадей.
Лошади заложены; кучер сел на козлы; жирный парень взгромоздился подле него, и коляска сдвинулась с места. Когда пикквикисты бросили последний взгляд на своих друзей, махавших шляпами и платками, заходящее солнце ярким заревом осветило фигуру жирного детины: он спал крепким сном, и голова его лежала на плече кучера Тома.
Глава V
Мистер Пикквик упражняется в кучерском искусстве. Мистер Винкель показывает удивительные опыты верховой езды.
Яркие лучи утреннего солнца озарили всю природу; воздух наполнился благоуханием; птицы стройным хором запели свой утренний концерт. М‑р Пикквик, воспрянувший от сна вместе с восходом великолепного светила, стоял на рочестерском мосту, облокотившись о перила. Он созерцал природу, вдумывался в мирскую суету и дожидался завтрака. Окружающие предметы в самом деле представляли очаровательный вид, способный вызвать на размышление даже не такую великую душу, как у президента знаменитого клуба.
По левую сторону глубокомысленного наблюдателя лежала развалившаяся стена, пробитая во многих местах и упадавшая грубыми и тяжелыми массами на тесный морской берег. Огромные наросты морской травы, трепетавшей при каждом колыхании ветра, висели на острых зазубренных камнях, и зеленый плющ печально обвивался вокруг темных и мрачных бойниц. За этой руиной возвышался древний замок со своими лишенными кровли башнями и массивными стенами, готовыми, по-видимому, рухнуть от первого прикосновения; но все это тем не менее громко говорило о силе и могуществе старинного здания, где, за семьсот лет от нашего времени, раздавался шум веселых гостей, сверкали блестящие оружия, и время сокращалось в продолжительных попойках. По обеим сторонам расстилались, на необозримое пространство, берега широкой Медуэ, покрытые нивами и пастбищами, пересекаемыми по местам ветряными мельницами. Богатый и разнообразный ландшафт становился еще прекраснее от мимолетных теней, быстро пробегавших по этому пространству, по мере того как тонкие облака исчезали перед светом утреннего солнца. Река, отражавшая небесную лазурь, струилась тихо и спокойно, изредка пересекаемая веслами рыбаков, спешивших вдаль на добычу на своих живописных лодках.
М‑р Пикквик стоял и смотрел, погруженный в приятную задумчивость. Глубокий вздох и легкий удар по плечу неожиданно прервали нить его поэтических размышлений. Он обернулся: перед ним стоял горемычный джентльмен.
– Созерцаете поэтическую сцену? – спросил горемычный джентльмен.
– Да, – сказал м‑р Пикквик.
– И, конечно, поздравляете себя с утреннею прогулкой?
М‑р Пикквик улыбнулся в знак согласия.
– О, да! – человеку нужно вставать рано, чтоб видеть солнце во всем блеске, потому что редко, слишком редко сияние его продолжается во весь день. Увы! Утро дня и утро человеческой жизни имеют множество общих сторон.
– Истинная правда! – воскликнул м‑р Пикквик.
– Как справедлива пословица: «Заря быстро всходит и быстрее исчезает!» – продолжал горемычный джентльмен. – Эфемерная жизнь человека – увы! – мелькает как заря. О, Боже! – чего бы я ни сделал, чтоб воротить дни своего промелькнувшего детства! Или уж лучше бы забыть мне их раз навсегда.
– Вы много страдали, сэр? – сказал м‑р Пикквик тоном истинного соболезнования.
– Страдал, да, очень много, – отвечал скороговоркой горемычный джентльмен. – Моим знакомым теперь и в голову не приходит, что испытал я на своем веку.
Он приостановился, перевел дух, и потом, делая крутой поворот, прибавил энергическим тоном:
– Случалось ли вам думать, что утопиться в такое утро было бы истинным счастьем человека?
– О, нет, как это можно! – возразил м‑р Пикквик, стремительно отступая от перил, из опасения, как бы горемычный джентльмен, в виде опыта, не вздумал вдруг подтвердить на нем свою теорию счастливого погружения в волны.
– Я так, напротив, часто об этом думал, – продолжал горемычный джентльмен, не обращая внимания на энергический прыжок президента. – В журчаньи тихой и прозрачной воды слышится мне таинственный голос, призывающий к вечному покою. Прыжок – падение – кратковременная борьба: нырнули, погрузились опять, – и тихия волны сокрыли вашу голову, – и мир исчез из ваших глаз со всеми бедствиями и треволнениями. Прекрасно, прекрасно!
И впалые глаза страдальца сверкали ярким блеском, когда он говорил. Скоро, однако ж, волнение его прошло: он бросил спокойный взгляд на м‑ра Пикквика и сказал:
– Довольно об этом. Сытый голодного не понимает. Мне бы хотелось обратить ваше внимание на другой предмет. Вечером третьего дня, по вашей просьбе, читал я вам свою повесть, и, кажется, вы слушали ее с большим вниманием.
– Да, повесть во всех отношениях…
– Я не спрашиваю вашего мнения и вовсе не желаю знать, что вы можете думать о ней. Вы путешествуете для собственного удовольствия – этого довольно. Предположите, что я вручил вам свою любопытную рукопись… то есть, вы понимаете, что она любопытна не в художественном смысле, a единственно в том отношении, что ею представляется очерк из действительной жизни. Согласитесь ли вы сообщить ее вашему клубу, который, сколько я мог заметить, беспрестанно вертится у вас на языке?
– С большим удовольствием, если вам угодно, – отвечал м‑р Пикквик. – Рукопись ваша будет внесена в деловые бумаги нашего клуба.
– В таком случае, вы ее получите, – сказал горемычный джентльмен. – Ваш адрес?
Ученый путешественник поспешил сообщить свой вероятный маршрут, поступивший таким образом во владение горемычного джентльмена. Перед гостиницей Золотого Быка они раскланялись, и каждый пошел своей дорогой.
Товарищи м‑ра Пикквика уже встали и давно дожидались своего президента. Завтрак был готов, и лакомые блюда, в стройном порядке, стояли на подносе. Вся компания уселась за столь. Чай, кофе, сухари, яйца всмятку, ветчина, масло и другие принадлежности английского завтрака начали исчезать с удивительною быстротой, приносившею особенную честь превосходным желудкам почтенных сочленов.
– Ну, теперь в Менор-Фарм, – сказал м‑р Пикквик, доедая последнее яйцо. – Как мы поедем?
– Всего лучше спросить об этом буфетчика, – заметил м‑р Топман.
С общего согласия буфетчик был призван на совет.
– Динглиделль, джентльмены, пятнадцать миль отсюда. Дорога проселочная. Ездят в двухколесном кабриолете. Хотите?
– Но в нем могут сидеть только двое, – возразил м‑р Пикквик.
– Так точно, прошу извинить, сэр. Не угодно ли в тележке о четырех колесах? – Двое сядут сзади; один спереди будет править… О, прошу извинить, сэр, это будет только для троих.
– Что-ж нам делать? – сказал Снодграс.
– Может быть, кто-нибудь из вас любит ездить верхом, – заметил буфетчик, посматривая на м‑ра Винкеля. – Верховые лошади здесь очень хороши. Прикажете привести?
– Очень хорошо, – сказал м‑р Пикквик. – Винкель, хочешь ехать верхом?
М‑р Винкель питал в глубине души весьма значительные сомнения относительно своего всаднического искусства, но, не желая помрачить свою репутацию в каком бы то ни было отношении, поспешил ответить скрепя сердце:
– Пожалуй, я согласен.
– Стало быть, все затруднения уладились, – сказал м‑р Пикквик. – Приготовить лошадей к одиннадцати часам!
– Будут готовы, сэр, – отвечал буфетчик.
Оставалось теперь переодеться, запастись бельем и собраться в добрый путь. Путешественники разошлись по своим комнатам.
Кончив предварительные распоряжения, м‑р Пикквик вышел в кофейную комнату и смотрел в окно на проходящих. Через несколько минут буфетчик доложил, что экипаж готов, и тут же м‑р Пикквик, перед самым окном, увидел колесницу, снабженную всеми необходимыми принадлежностями для веселой прогулки.
Это была весьма интересная зеленая тележка на четырех колесах, с просторным ящиком назади для двух особ и с возвышенным сиденьем напереди. Гнедой конь огромного размера величаво рисовался между длинными оглоблями. Конюх, стоявший подле тележки, держал за узду другого огромного коня, взнузданного и оседланного для верховой езды.
– Ах, Боже мой! – воскликнул м‑р Пикквик, когда он и его товарищи вышли за ворота в дорожных платьях. – Кто же будет править? Об этом мы и не думали.
– Разумеется, вы, – сказал м‑р Топман.
– Конечно, вы, – подтвердил м‑р Снодграс.
– Я! – воскликнул м‑р Пикквик.
– Не бойтесь, сэр, – перебил конюх. – Лошадь смирная – ребенок управится с нею. Не беспокойтесь.
– Она не разобьет? – спросил м‑р Пикквик.
– Помилуйте, как это можно! – Она смирнее всякого теленка.
Последняя рекомендация совершенно успокоила взволнованную душу президента. Топман и Снодграс залезли в ящик; м‑р Пикквик взобрался на свое возвышенное сиденье и с большим комфортом упер свои ноги в деревянную полочку, утвержденную внизу нарочно для этой цели.
– Эй Лощеный Виллиам, – закричал конюх своему товарищу, – подай возжи джентльмену.
«Лощеный Виллиам», прозванный так, вероятно, от своих лоснящихся волос и масляного лица, поспешил вложить возжи в левую руку м‑ра Пикквика, тогда как главный конюх вооружил бичом его правую руку.
– Ну! – вскрикнул м‑р Пикквик, когда высокий конь обнаружил решительное намерение заглянуть в окно гостиницы.
– Нууу! – заголосили м‑р Топман и м‑р Снодграс с высоты своего джентльменского седалища.
– Ничего, джентльмены, лошадка вздумала поиграть, это пройдет, – сказал главный конюх ободрительным тоном. – Пришпандорь ее, Лощеный, пришпандорь; вот так.
Благодаря усилиям Лощеного, прихотливый конь отдернул морду от окна и стал в смиренную позицию. Надлежало теперь м‑ру Винкелю показать свое искусство в верховой езде.
– Сюда пожалуйте, сэр, вот с этой стороны, – сказал первый конюх.
– Черт меня побери, если этот джентльмен не сломит себе шеи, – шепнул трактирный мальчишка на ухо буфетчику.
М‑р Винкель, покорный своей горемычной судьбе, поспешил взобраться на седло, при деятельной помощи двух конюхов, из которых один держал за узду борзого коня, другой подсаживал самого всадника.
– Ну, кажется, все хорошо? – спросил м‑р Пикквик, томимый, однако ж, сильным подозрением, что все было дурно.
– Все хорошо, – отвечал м‑р Винкель отчаянным голосом.
– Прихлестните ее, сэр; вот так, – сказал конюх в виде напутственного утешения м‑ру Пикквику. – Держите крепче возжи.
Всадник и зеленая тележка в одну минуту сдвинулись с места, к общей потехе мальчишек трактирного двора. М‑р Пикквик заседал на козлах; м‑р Винкель рисовался на седле.
– Что это, она гнется на боке? – воскликнул м‑р Снодграс с высоты своего ящика, обращаясь к м‑ру Винкелю, начинавшему, казалось, терять присутствие духа.
– Не знаю, – отвечал м‑р Винкель. – Вероятно, так приучили ее.
Так или нет, но упрямый конь начал выделывать самые таинственные прыжки, перебегая с одной стороны дороги на другую.
М‑р Пикквик не имел досуга обратить внимание на всадника, поставленного в затруднительное положение. Его собственный конь в скором времени обнаружил весьма замечательные свойства, забавные для уличной толпы, но нисколько не утешительные для пассажиров зеленой тележки. Чувствуя, вероятно, веселое расположение духа, бодрый конь постоянно вздергивал голову самым неучтивым образом, размахивал во все стороны хвостом и натягивал возжи до того, что м‑р Пикквик с трудом удерживал их в своих руках. К тому же обнаружилась у него странная наклонность беспрестанно сворачивать с дороги, останавливаться без всякой видимой причины, и потом, без достаточного основания, порываться вперед с такою поспешностью, которая вовсе не согласовалась с желанием возницы.
– Что все это значит? – спросил м‑р Снодграс, когда лошадь в двадцатый раз выполнила один из этих маневров.
– Не знаю; вероятно, она испугалась чего-нибудь, – сказал м‑р Топман.
М‑р Снодграс был, по-видимому, не согласен с этой гипотезой и уже приготовился предложить свое собственное замечание, как вдруг раздался пронзительный крик м‑ра Пикквика:
– Стой! стой! Я уронил кнут.
– Винкель! – вскричал м‑р Снодграс, когда всадник, живописно перетряхиваясь на своем коне, поскакал к зеленой тележке. – Подыми кнут, сделай милость.
Затянув удила могучею рукой, м‑р Винкель остановил свою лошадь, спустился на землю, подал кнут м‑ру Пикквику, и, схватив поводья, приготовился опять подняться на седло.
Теперь вздумал ли высокий конь поиграть с своим искусным всадником, или, может быть, пришло ему в голову совершить путешествие одному, без всякого всадника – это, разумеется, такие пункты, относительно которых наши заключения не могут иметь определенного и решительного характера. Как бы то ни было, лишь только м‑р Винкель притронулся к поводьям, лошадь перекинула их через голову, и быстро отступила назад.
– Добрая лошадка, – сказал Винкель ласковым тоном – добрая лошадка!
Но вероятно «добрая лошадка» терпеть не могла незаслуженной лести. Чем ближе м‑р Винкель подходил к ней, тем дальше отступала она назад. Минут десять конь и всадник кружились среди дороги и под конец были в таком же расстоянии друг от друга, как при начале этой игры: обстоятельство не совсем удобное для м‑ра Винкеля, оставленного без всякой помощи в безлюдном месте.
– Что мне делать? – закричал в отчаянии м‑р Винкель. – С ней сам черт не сладит.
– Проведи ее до шоссейной заставы: там, авось, пособят тебе – сказал м‑р Пикквик.
– Да ведь нейдет, черт бы ее побрал! – проревел м‑р Винкель. – Слезьте, пожалуйста, и подержите ее.
М‑р Пикквик готов был для истинного друга на все возможные услуги. Забросив возжи на спину своей лошади, он осторожно спустился с козел, свернул экипаж с дороги, чтоб не помешать какому-нибудь проезжему, и поспешил на помощь к своему несчастному товарищу. Топман и Снодграс остались одни в зеленой тележке.
Лишь только добрая лошадка завидела м‑ра Пикквика с длинным кнутом в правой руке, как вдруг решилась изменить свой круговой маневр на движение отступательное и выполнила это решение с таким твердым и непреклонным характером, что мгновенно вырвала поводья из рук своего всадника и быстро помчалась в ту самую сторону, откуда только что выехали наши путешественники. М‑р Пикквик полетел на выручку своего друга; но чем скорее бежал он вперед, тем быстрее отступал непокорный конь. Пыль из-под его копыт столбом взвивалась по дороге, залепляя рот и глаза бегущим пикквикистам. Наконец лошадь приостановилась, встряхнула ушами, обернулась, фыркнула, и спокойно, мелкой рысцой, побежала в Рочестер, оставив ученых мужей на произвол судьбы. Истощенные приятели, задыхаясь от надсады, с недоумением смотрели друг на друга, но скоро их внимание обратилось на сильный шум в недалеком расстоянии от них.
– Боже мой! что это такое! – воскликнул м‑р Пикквик, пораженный страшным отчаянием. – И другая лошадь бесится!
Именно так. Благодаря распорядительности м‑ра Пикквика, гнедой конь, приставленный к живому забору, получил полную свободу располагать своими поступками, потому что возжи были на его спине. Завидев товарища, бегущего в Рочестер на свою спокойную квартиру, он решился последовать его примеру. Последствия угадать не трудно. Животное рванулось изо всей силы, не думая повиноваться бедным пассажирам, которые напрасно делали ей энергические знаки своими платками. К счастью, м‑р Топмам и м‑р Снодграс во время уцепились за живой забор и успели повиснуть на воздухе между небом и землею. Лошадка, между тем, освобожденная от своей тяжести, наскочила на деревянный мост, разбила в дребезги зеленую тележку и, отскочив вперед с одними оглоблями, остановилась как вкопанная, любуясь произведенным опустошением и любопытствуя знать, что из всего этого выйдет.
При таком неожиданном обороте дела, первою заботою двух приятелей было – выручить своих разбитых товарищей из колючей засады: процесс довольно затруднительный, кончившийся однако ж счастливым открытием, что благородные кости Топмана и Снодграса не потерпели значительного ущерба, и вся неприятность ограничилась только тем, что платье их было разорвано во многих местах. Второю заботою президента и его товарищей было – освободить лошадь от упряжи. Окончив эту многосложную операцию, путешественники медленно пошли вперед, ведя лошадь за узду и оставив среди дороги изломанную тележку.
Через час благополучного странствования, путешественники подошли к трактиру, уединенно стоявшему на большой дороге. Перед трактиром торчали копны сена, мильный столб, исписанный со всех четырех сторон, и колодезь с водопоем для лошадей. Сзади виднелся сарай, a за сараем – огород, где копался между грядами рыжеватый детина исполинского размера. К нему-то м‑р Пикквик обратился с громким восклицанием:
– Эй, кто там!
Рыжеватый детина выпрямился во весь рост, разгладил волосы, протер глаза и обратил лениво-холодный взгляд на м‑ра Пикквика и его друзей.
– Эй, добрый человек! – повторил м‑р Пикквик.
– Чего надобно? – был ответ.
– Далеко ли до хутора Динглиделль?
– Миль семь или около того.
– Хороша дорога?
– Не так, чтобы очень.
Отделавшись этим лаконическим ответом, рыжеватый детина хладнокровно принялся за свою прерванную работу.
– Нельзя ли нам оставить здесь вот эту лошадь? – сказал м‑р Пикквик. – Можно, я думаю, а?
– Можно ли вам оставить здесь свою лошадь: так, что ли? – сказал рыжий детина, опираясь на свой заступ.
– Так, именно так, – ласково говорил м‑р Пикквик, подводя своего коня к плетню огорода.
– Эй, миссис! – заревел рыжий детина, бросая пытливый взгляд на чужую лошадь и выходя из огорода. – Миссис.
Высокая дородная женщина в голубом платье откликнулась на этот призыв.
– Нельзя ли нам поставить у вас свою лошадь, милая женщина, – спросил м‑р Топман самым обворожительным тоном.
Милая женщина окинула пытливым взглядом незнакомых джентльменов; рыжий детина шепнул ей что-то на ухо.
– Нет, – сказала она наконец решительным тоном. – Я боюсь.
– Боитесь! – воскликнул м‑р Пикквик. – Чегож вы боитесь?
– Было нам довольно хлопот в последний раз, – отвечала она, собираясь идти домой. – Нет, уж лучше поезжайте своей дорогой.
– Во всю жизнь мою я не встречал такой странной женщины, – сказал ошеломленный м‑р Пикквик.
– Мне сдается, – шепнул м‑р Винкель, – они воображают, что мы приобрели лошадь какими-нибудь бесчестными средствами.
– Как! – воскликнул м‑р Пикквик в порыве сильнейшего негодования.
М‑р Винкель скромным образом повторил свою гипотезу.
– Эй, вы! – закричал м‑р Пикквик сердитым тоном. – Неужели вы думаете, что мы украли эту лошадь?
– Нечего тут думать, я уверен в этом, – проговорил рыжий детина, почесывая затылок и оскаливая зубы.
Затем он и его спутница отправились в трактир и заперли за собою дверь.
– Сон, просто сон, ужасный, гадкий сон! – воскликнул м‑р Пикквик. – Идти восемь миль пешком, с мерзкой лошадью, от которой никак не отделаешься! – Хороша прогулка!
Делать нечего, однако ж, против судьбы не устоишь. Бросив презрительный взгляд на негостеприимный трактир, несчастные пикквикисты медленно продолжали свой путь, ведя поочередно высокого гнедого коня, которого теперь они все ненавидели от чистого сердца.
Поздно вечером, четыре путешественника, сопровождаемые своим четвероногим товарищем, повернули на тропинку, которая должна была привести их в гостеприимный хутор; но и теперь, приближаясь к цели своего путешествия, они далеко не могли испытывать большой радости при мысли о своем нелепом положении. Изорванное платье, запачканные лица, грязные сапоги, унылые физиономии и, вдобавок, неразлучный конь, – нехорошо, очень нехорошо. О, как проклинал м‑р Пикквик эту гадкую лошадь! Сколько раз смотрел он на нее с выражением ненависти и мщения, сколько раз даже собирался пырнуть ее ножом – да и пырнул бы, если б кто-нибудь снабдил его этим полезным орудием!
Когда таким образом путешественники наши были заняты мыслями более или менее мрачными, внимание их вдруг остановилось на двух фигурах, появившихся из-за рощи. То были м‑р Уардль и верный его слуга, жирный парень.
– Здравствуйте, господа! – начал гостеприимный джентльмен. – Где вы так долго пропадали? Я ждал вас целый день. Ба, с вами что-то такое случилось! Царапина! Кровь! Изорванные платья! Вы разбиты! Что делать, что делать, дороги прескверные, и такие случаи здесь не редки. Хорошо, по крайней мере, что никто из вас не ранен. Я очень рад. Джой – ах, пострел, он опять заснул, – Джой, отведи лошадь в конюшню. – Милости просим, господа!
Жирный толстяк, перекачиваясь с боку на бок, поковылял в конюшню, a статный джентльмен повел своих гостей, разговаривая дорогой о приключениях этого дня.
– Пожалуйте наперед в кухню, господа, – сказал статный джентльмен, – мы вас как раз приведем в порядок: вымоем, вычистим, выхолим, и потом я представлю вас дамам. Эмма! принесите вишневки джентльменам. Дженни! иголок и ниток! Мери! воды и полотенце. Живее, девочки, живее!
Три или четыре румяные девушки бросились в разные стороны, исполняя полученные приказания, в то же время запылал приятный огонь в камине, пришли лакеи с ваксой и щетками, чтобы показать свое искусство, приведя в порядок джентльменское платье и сапоги.
– Живее! – закричал еще раз статный джентльмен.
Но это увещание оказалось совершенно излишним, потому что одна девушка уже наливала вишневку, другая окачивала ключевой водой поэтическую голову м‑ра Снодграса, третья возилась с изорванным сюртуком м‑ра Топмана, четвертая стояла с полотенцами в руках. Один из лакеев нечаянно схватил за ногу м‑ра Пикквика, так что этот джентльмен чуть не упал навзничь, между тем как другой колотил изо всей мочи байковый сюртук м‑ра Винкеля, производя при этом весьма странный шипящий звук, как будто он был конюхом, который чистит скребницею своего коня.
Окончив свое омовение, м‑р Снодграс выпил рюмку вишневки, прислонился спиною к камину и бросил вокруг себя наблюдательный взор. Из его путевых заметок оказалось, что кухня, где он стоял, имела кирпичный пол и огромную печь. На веревках, привязанных к потолку, висели стройными рядами окорока, луковица и сушеные грибы. Стены были украшены охотничьими хлыстиками, двумя или тремя уздами, седлом и старинной винтовкой с надписью: «Заряжено». Судя по старинному почерку, надпись эта была, вероятно, сделана лет за пятьдесят. Старинные восьмидневные стенные часы огромного размера били в отдаленном углу свой торжественный такт, между тем как серебряные карманные часы, повешенные на гвоздике перед буфетом, тиликали им в ответ почтительно и скромно.
