Чарльз Диккенс
Замогильные записки Пикквикского клуба
– Мы, сэр, да! Я буду, конечно, с вами.
– Вы! – сказал м‑р Винкель.
– Я, – отвечал м‑р Пикквик. – Назначив вам это свидание, молодая девушка следовала, конечно, естественному влечению своего сердца; но, во всяком случае, поступок её слишком опрометчив. Если между вами будет третье лицо – общий друг, который довольно стар и может быть вашим отцом – голос клеветы и сплетен никогда не дерзнет вооружиться против мисс Арабеллы.
Глаза м‑ра Пикквика сияли радужным восторгом, когда он, проникнутый глубоким сознанием собственной предусмотрительности, произносил эти слова. М‑р Винкель, с своей стороны, приведенный в трогательное умиление, подал руку великодушному старцу с великим почтением, близким к благоговению.
– Вы пойдете, – сказал м‑р Винкель.
– Пойду, – сказал м‑р Пикквик. – Самуэль, вычистите хорошенько мое платье и наймите карету к завтрашнему вечеру. Нам необходимо выехать раньше, чтоб не заставить себя дожидаться.
М‑р Уэллер, в знак совершеннейшего повиновения, прикоснулся к полям своей шляпы и отправился устраивать все необходимые приготовления.
Карета, в известный час, остановилась у подъезда «Зеленого куста». Усадив м‑ра Пикквика и м‑ра Винкеля, Самуэль поместился на козлах подле кучера. Они высадились, как заранее было условлено, за четверть мили от места свидания и, приказав кучеру дожидаться, пошли пешком.
Пройдя несколько шагов, м‑р Пикквик, улыбаясь и обнаруживая другие признаки внутреннего самодовольства, вынул из кармана глухой фонарь, которым он запасся нарочно для этого случая. Фонарь был устроен очень хитро, и м‑р Пикквик, делая выразительные жесты, объяснял ученым образом тайну этого устройства, к немалому изумлению прохожих, которые попадались им на дороге.
– Вот, Самуэль, не мешало бы мне и намедни, в ту садовую экспедицию, запастись этой вещицей, – сказал м‑р Пикквик веселым тоном, оглядываясь на своего спутника, который шел позади.
– Вещица недурная, сэр, если употреблять ее с уменьем и кстати, – отвечал м‑р Уэллер – но как скоро дело идет о том, чтоб нас не видали, сэр, я советовал бы вам припрятать ее подальше или совсем потушить свечу.
Находя основательным это замечание, м‑р Пикквик запрятал опять фонарь в карман, и они молча продолжали свой путь.
– Вот сюда, – сказал Самуэль. – Позвольте, я пойду вперед.
Следуя по указанному направлению, они повернули в переулок. Было очень темно. М‑р Пикквик принужден был раз или два вынимать свой фонарь, от которого распространялся весьма приятный свет на расстояние двух или трех футов; зато после тем ощутительнее становился ночной мрак, и спутники вовсе не могли разглядеть окружающих предметов.
Наконец, они подошли к большому камню, где, по рекомендации Самуэля, м‑р Пикквик присел отдохнуть, между тем как сам м‑р Уэллер пустился на разведки. Мэри, вследствие заключенного условия, должна была ожидать его в саду.
Минут через десять, Самуэль воротился и сказал, что калитка отворена, и все спокойно. Следуя за ним осторожною стопой, м‑р Пикквик и м‑р Винкель скоро очутились в саду. Здесь каждый из них проговорил по нескольку раз: «Тсс!» и хотя этот звук произносился с большим эффектом, однако ж еще неизвестно было, что начнут они делать.
– Мисс Мери, в саду-ли теперь, мисс Аллен? – спросил взволнованный м‑р Винкель.
– Не знаю, сэр, отвечала хорошенькая горничная. – Всего лучше будет, сэр, если м‑р Уэллер пособит вам перебраться через забор, a м‑р Пикквик примет на себя труд стоять в переулке и смотреть, не пройдет-ли кто-нибудь. Я между тем стану караулить на другом конце сада. Ах, Боже мой, это что такое?
– Этот несчастный фонарь погубит всех нас, клянусь честью, – сказал Самуэль сердитым тоном. – Посмотрите, что вы делаете, сэр? Вы отправили луч света прямо в окна задней комнаты.
– Неужели! – сказал м‑р Пикквик, стремительно поворачиваясь назад. – Этого я никак не думал.
– Ну, a теперь нас могут увидеть из соседнего дома, заметил Самуэль. – Как вы неосторожны, сэр!
– Ах, Боже мой! – воскликнул м‑р Пикквик, поворачиваясь боком.
– Теперь нас увидят из конюшни и подумают, что здесь пожар, – сказал Самуэль. – Да погасите свечу, ради Бога; неужто вы не можете этого сделать?
– Это, однако ж, удивительный фонарь, какого ни разу не приходилось мне держать в своих руках! – воскликнул м‑р Пикквик, отуманенный чудными эфектами, какие фонарь производил без всякого намерения со стороны м‑ра Пикквика. – В жизни я не видал такого сильного рефлектора.
– Послушайте, сэр, нам не миновать беды, если вы будете кружиться этаким манером, – сказал Самуэль, когда м‑р Пикквик делал тщетные попытки сообщить приличное направление своему чудному светилу. – Вот, я слышу шаги молодой леди. Ну, м‑р Винкель, марш через забор!
– Остановитесь! – вскричал м‑р Пикквик. я сам наперед должен говорит с ней. Самуэль, помогите мне.
Самуэль прислонился головою к стене и, устроив таким образом платформу из своей спины, сказал. – Ну, теперь можете перебираться. Скорее, сэр.
– Но ведь этак можно ушибить вас, Самуэль, – сказал м‑р Пикквик.
– Не беспокойтесь обо мне, сэр, – отвечал Самуэль. – Подайте ему руку, м‑р Винкель. Скорее, господа.
Пока Самуэль говорид таким образом, м‑р Пикквик, употребляя усилия, почти неестественные для джентльмена его тяжести и лет, успел наконец вскарабкаться на спину своего верного слуги, и потом, мало-помалу, при содействии м‑ра Винкеля, ему удалось утвердиться на верхнем бревне забора, причем одно плечо Самуэля послужило пьедесталом для великого человека.
– Милая моя, – сказал м‑р Пикквик, уловивший взор мисс Арабеллы, стоявшей по другую сторону садовой стены, – не бойтесь, моя милая, это я.
– Ах, зачем вы здесь, м‑р Пикквик? – воскликнула Арабелла. – Уйдите отсюда и скажите, чтоб все они уходили. Я ужасно боюсь. Не оставайтесь в таком положении, м‑р Пикквик, вы упадете и расшибетесь, я знаю.
– Прошу вас не беспокоиться обо мне, мой ангел, – сказал м‑р Пикквик ласковым голосом, – для меня тут нет ни малейшей опасности, уверяю вас. Не вертитесь, Самуэль, – сказал м‑р Пикквик, оборачиваясь назад.
– Я стою хорошо, сэр, – отвечал м‑р Уэллер, – только вам надобно поскорее покончить этот разговор. – Вы тяжелы, сэр.
– Еще минуту, Самуэль, – отвечал м‑р Пикквик.
– Я хотел только сказать вам, мой ангел, что молодой друг мой никогда бы не получил от меня согласия на эти тайные переговоры, если б репутация ваша подверглась малейшей опасности. Зная мое присутствие в этом месте, вы можете, конечно, говорить с ним что угодно и сколько угодно. Вот все, мой ангел, что я хотел сказать вам.
– Очень вам благодарна, м‑р Пикквик, очень, очень благодарна, – сказала мисс Аллен, отирая платком свои слезы.
Вероятно, молодая девушка сказала бы еще что-нибудь, если б вдруг голова м‑ра Пикквика не исчезла с величайшей быстротой. Он имел неосторожность оступиться на плече Самуэля и упал на землю. Это, однако ж, нисколько не смутило великого человека. Быстро поднялся он на ноги и, приказав м‑ру Винкелю скорее оканчивать свидание, побежал из садовой калитки в переулок с пылкой энергией и отвагой молодого человека. Подстрекаемый благим примером, м‑р Винкель мгновенно вспрыгнул на стену, и только приостановился на минуту дать приличное наставление Самуэлю относительно его господина.
– Я уж тут приму свои меры, – отвечал Самуэль. – Оставьте его на мои руки.
– Да где он? Что он делает, Самуэль? – спросил м‑р Винкель.
– Потеха да и только, – откликнулся Самуэль, выглядывая из садовой калитки. – Старшина на карауле и расхаживает по переулку с своим фонарем, точь-в‑точь, как незабвенный Гай-Фокс[17]. Отродясь я не видал такого молодца. Бьюсь об заклад, что сердце его родилось раньше его тела, по крайней мере двадцатьюпятью годами.
Но м‑р Винкель уже не слушал более этого великолепного панегирика своему другу. Соскочив со стены, он бросился прямо к ногам мисс Арабеллы и стал изливать перед нею свои страстные чувства с таким красноречием, которое могло быть достойно даже самого м‑ра Пикквика.
Между тем, как все эти события происходили на открытом воздухе, один пожилой джентльмен ученой профессии сидел в своей библиотеке за два или за три дома и писал философский трактат, промачивая по временам свое горло стаканом кларета из объемистой бутылки, стоявшей подле него на толстом фолианте. Терзаемый мукой головоломной работы, пожилой джентльмен посматривал время от времени то на ковер, то на потолок, то на стены и, когда ни ковер, ни потолок, ни стенные обои не могли осенить вдохновением его отуманенного мозга, ученый муж считал необходимым выставлять свою голову из открытого окна.
Собирая таким образом свои рассеянные мысли, пожилой джентльмен уже давно смотрел на окружающий мрак, как вдруг внимание его обратилось на блестящую струю света, появившуюся в воздухе в незначительном расстоянии от его жилища. Мгновенно свет исчез; но через несколько времени, феномен повторился снова, не однажды или дважды, но несколько раз сряду. Ученый муж положил перо и начал размышлять, какими естественными причинами может быть объяснено явление этого рода.
Это не метеор: блестящая точка слишком низка для метеора. Не светляк: слишком высока. Никак нельзя сказать, что это ignis Fatuus, или светоноска, или фейерверк. Что-ж это такое? какой-нибудь необыкновенный и чудесный феномен природы, еще неизследованный доселе ни одним естествоиспытателем. Нет сомнения, ему первому суждено было открыть это явление, и он обессмертит свое имя, если внесет его в летописи науки. Преисполненный этими мыслями, натур-философ схватил опять свое перо и записал на скорую руку год, месяц, день, час, минуту и секунду, когда он первый раз увидел необыкновенное явление, сопровождавшееся такими-то, такими-то и такими-то признаками. Все это впоследствие должно было послужить материалом для огромного трактата в пять томов in-quarto, исполненного великих исследований и глубочайших соображений, которым предполагалось удивить и озадачить всех мудрецов в подлунном мире.
Погруженный в созерцание своего будущего величия и славы, натур-философ облокотился с большим комфортом на спинку своих кресел. Таинственный свет изливался еще с большим великолепием чем прежде, перепархивая с одной точки на другую по разным направлениям глухого переулка и вращаясь, по-видимому, в такой-же эксцентрической орбите, как кометы.
Ученый муж был холостяк. За неимением жены, которой можно было бы сообщить результаты своих наблюдений, он позвонил слугу.
– Проффль, – сказал ученый джентльмен, – в воздухе совершаются нынешнюю ночь какие то необыкновенные явления. – Видели-ли вы это? – сказал он, указывая из окна на светящуюся точку, которая в эту минуту появилась опять.
– Да, сэр, я видел.
– Что вы об этом думаете, сэр?
– Что я об этом думаю, сэр, об этом то-есть?
– Да. Вы родились и выросли в деревне. Что вы можете сказать в объяснение этого блуждающего света?
Ученый джентльмен с улыбкой взглянул на своего слугу, как будто желая предварить, что он ничего не смыслит в этих вещах. Проффль призадумался.
– Это должно быть воры, сэр, – сказал он, наконец.
– Вы глупы; можете убираться в кухню, – сказал ученый джентльмен.
– Покорно вас благодарю, сэр, – сказал Проффль. – И ушел.
– Легко однако ж может статься, – подумал ученый джентльмен, что предположение дурака Проффля получит некоторое значение и силу, если не опровергнуть его в самом начале.
Тревожимый этой мыслью, философ надел шляпу и быстро побежал в сад, чтоб обследовать знаменитый феномен на самом месте его появления.
Минуты за две до выхода ученого мужа, м‑р Пикквик с неимоверною скоростью бросился из переулка в сад и сообщил фальшивую тревогу, будто в переулке собираются толпы народа. Услышав эту оглушительную весть, м‑р Винкель быстро перепрыгнул через стену, a мисс Арабелла побежала к своему дому. Мери заперла калитку, и наши искатели приключений стремительно бросились в переулок в ту самую минуту, когда ученый джентльмен отпирал калитку своего сада.
– Ну, господа, теперь надобно держать ухо востро, шепнул Самуэль, который, разумеется, бежал впереди всех. – Выставьте фонарь, м‑р Пикквик.
Когда выставленный фонарь осветил пространство, Самуэль увидел почти перед своим носом фигуру какого-то человека весьма подозрительной наружности и, не говоря дурного слова, ударил его по голове, отчего ученый джентльмен (то был он) отпрянул назад и прислонился спиною к садовой стене. Совершив этот подвиг с великой ловкостью и быстротой, Самуэль взвалил себе на спину м‑ра Пикквика, и последовал по переулку за м‑ром Винкелем с такою скоростью, которая, принимая в соображение тяжелый груз на его спине, могла казаться истинно изумительною.
– Отдохнули ли вы, сэр? – спросил Самуэль, когда они достигли до конца переулка.
– Отдохнул; спасибо, мой друг, – отвечал м‑р Пикквик.
– В таком случае, дайте немножко вздохнуть и мне, – сказал м‑р Уэллер, поставив на ноги своего господина. – Бегите между нами, сэр. Теперь близехонько.
Ободренный таким образом, м‑р Пикквик поспешил сделать лучшее употребление из своих ног, и можно вывести положительное заключение, что сапоги великого человека равнялись на этот раз, по своей быстроте, превосходным самоходам.
Карета стояла уже давно, лошади отдохнули, дорога была гладка, кучер не дремал. Искатели приключений подлетели к подъезду «Зеленого куста», прежде чем м‑р Пикквик успел отдышаться.
– Экспедиция кончена молодецки, я надеюсь, – сказал Самуэль, помогая своему господину выйти из кареты. – Не стойте здесь на открытом воздухе после таких изнурительных трудов. – Прошу извинить, сэр, – продолжал Самуэль, высаживая м‑ра Винкеля, – дела ваши обстоять благополучно, если не ошибаюсь?
М‑р Винкель с жаром схватил руку своего друга и шепнул ему на ухо.
– Все хорошо, Самуэль; прекрасно!
М‑р Уэллер, в знак совершенного понимания, ударил себя по носу, улыбнулся, подмигнул и принялся, с веселым духом, закрывать подножки экипажа.
Натур-философ между тем написал, через несколько времени, превосходный трактат, исполненный великой учености и глубочайших соображений. Он доказал неоспоримыми фактами, что «эти летучие огни, возвышавшиеся на полтора фута от поверхности земли, были произведены действием электричества, и это между прочим явствовало из того, что он, ученый муж, при выходе из калитки, внезапно получил электрический удар, оглушивший его по крайней мере на четверть часа». Он сообщил свою диссертацию достопочтенным сочленам разных ученых обществ, которые, все вообще и каждый порознь, признали в нем несомненное присутствие всеобъемлющей силы таланта. М‑р Пикквик, как президент и основатель знаменитого клуба, тоже получил экземпляр этого сочинения.
Глава XL
Новые сцены в драме жизни великого человека.
В остальное время, назначенное м‑ром Пикквиком для проведения в Бате, не случилось более никаких замечательных событий. Пикквикисты пили минеральную воду, предпринимали за город увеселительные поездки и вообще вели жизнь, сообразную с правилами строгой гигиены. Между тем, заседания в суде начались. К концу первой их недели м‑р Пикквик и его друзья должны были возвратиться в Лондон, и великий человек, сопровождаемый своим слугою, отправился прямо на свою прежнюю квартиру в гостинице «Коршуна и Джорджа».
На третье утро после их прибытия, в ту пору, когда часы в Сити, взятые отдельно, пробили девять раз, и взятые собирательно, прогудели около девятисот раз, м‑р Самуэль Уэллер после завтрака гулял с большим комфортом по широкому двору «Коршуна и Джорджа». В это время у ворот гостиницы остановился весьма затейливый экипаж, из которого, бросив возжи толстому человеку, сидевшему сзади, выпрыгнул с великим проворством какой-то странный джентльмен, созданный как будто нарочно для этого экипажа.
Экипаж был не то, чтоб джиг, и совсем не то, что стенгоп. Был он вовсе не то, что обыкновенно называют собачьей тележкой, и не то, что слывет под энергическим названием гильотинного кабриолета; при всем том, он чудным образом совмещал в себе характер всех этих машин. Его кузов блистал свежей желтой краской, оглобли и колеса лоснились черной; кучер сидел на мягких подушках, возвышавшихся фута на два от перил. Гнедой конь был довольно статен; но вид его, тем не менее, был дерзок и оскорбительно нахален, как у цепной собаки, и это удивительным образом согласовалось с общим характером экипажа и его владельца.
Владелец был джентльмен лет сорока, с черными как смоль волосами и предлинными усами такого же цвета. Одет он был франтовски, и разные ювелирные вещицы огромного размера сияли как на его пальцах, так и на груди. Черный байковый сюртук фантастического фасона достигал у него до самых пяток. При выходе из экипажа, он засунул свою левую руку в один из карманов этого сюртука, между тем как правая рука вытащила из другого кармана ярко-блестящий шелковый платок, которым он весьма искусно смахнул две или три пылинки с своих лакированных сапог. Затем, скомкав платок в своей руке, джентльмен поправил шляпу, приободрился, крякнул и молодцевато выступил на широкий двор.
От внимания Самуэля не ускользнуло, что в то время, когда джентльмен выходил из экипажа, другой мужчина, одетый весьма скудно и неопрятно, в сером сюртуке без многих пуговиц, посмотрел с каким-то особенным любопытством на ворота и потом остановился как вкопанный на дворе. Не предвидя ничего доброго от этого визита, м‑р Уэллер остановился перед крыльцом и загородил дорогу франтовски одетому джентльмену.
– Ну, посторонитесь-ка, любезный, – сказал джентльмен, толкнув довольно неучтиво м‑ра Уэллера.
– A чего угодно вашей милости? – отвечал Самуэль, отражая толчок энергическим движением своего локтя.
– Нет, брат, с нами этак не шутят, – отвечал владелец байкового сюртука, возвышая постепенно свой голос. – Эй, Смауч!
– Что такое, сэр? – промычал брюзгливым тоном мужчина в оборванном сюртуке, успевший в продолжение этого разговора пододвинуться на несколько шагов.
– Да вот этот молодой человек вздумал грубиянить, – сказал принципал, давая другой толчок Самуэлю.
– Мы его уймем, – промычал Смауч, отпихнув весьма неучтиво Самуэля.
Этот последний толчок, сделанный опытной рукою м‑ра Смауча, произвел ожидаемое действие. Между тем, как Самуэль, отражая нападение, старался пригвоздить к стене туловище неучтивого незнакомца, принципал его, очистив дорогу, пробрался в буфет, куда, после непродолжительной возни с м‑ром Смаучем, последовал за ним и м‑р Уэллер.
– Доброе утро, моя милая, – сказал принципал, обращаясь к молодой девушке за буфетом с ботанибейскою ловкостью и любезностью жителей Южного Валлиса; – в каком здесь нумере квартирует м‑р Пикквик?
– Проводите его, Томми, – сказала буфетчица трактирному слуге, не удостаивая ни одним взглядом вопрошавшего джентльмена.
Слуга пошел наверх в сопровождении джентльмена в байковом сюртуке. Самуэль последовал за ними по лестнице, выделывая на дороге разные, более или менее презрительные жесты к неизреченной потехе слуг и других зрителей галлереи. М‑р Смауч, задержанный сильным припадком кашля, остался внизу перед наружной дверью.
М‑р Пикквик еще почивал в своей постели, когда этот ранний гость, сопровождаемый Самуэлем, вошел в его комнату. Произведенный ими шум разбудил его.
– Воды, Самуэль, бриться, – сказал м‑р Пикквик, выставляя голову из под занавеса.
– Брейтесь скорее, м‑р Пикквик, – сказал посетитель, раздвигая обе половинки занавеса. – Я принес предписание арестовать вас, по делу вдовы Бардль. Вот бумага. И вот моя карточка.
И слегка, по дружески, ударив м‑ра Пикквика по плечу, депутат шерифа – это был он – бросил свою карточку на одеяло и вынул золотую зубочистку из кармана своего жилета.
– Фамилия моя – Немби, сэр, – сказал депутат шерифа в то время, как м‑р Пикквик вынимал из-под подушки очки и надевал их на нос, чтоб прочесть поданную ему карточку. – Живу на Колокольной аллее, в Кольманской улице.
При этом Самуэль Уэллер, не спускавший глаз с пуховой шляпы м‑ра Немби, начал свою речь таким образом:
– Вы не квакер ли, позвольте вас спросить?
– A вот вы у меня узнаете, кто я такой, – отвечал с негодованием м‑р Немби. – Я постараюсь на этих днях научить вас, как должно обращаться с порядочными людьми.
– Покорно благодарю, – сказал Самуэль. – Я дам вам такой же урок, если позволите. Шляпу долой, м‑р Немби!
С этими словами, м‑р Уэллер, делая шаг вперед, перекинул шляпу м‑ра Немби на другой конец комнаты, и это движение было произведено с такой внезапной быстротой, что депутат едва не проглотил своей золотой зубочистки.
– Прошу заметить это, м‑р Пикквик, – сказал озадаченный депутат, задыхаясь от гнева, – исполняя свою обязанность, я получил оскорбление от вашего слуги в собственной вашей комнате. Я нахожусь в телесном страхе[18]. Будьте свидетелем, м‑р Пикквик.
– Не слушайте его, сэр, – перебил Саму-эль. – Вы ничего не видели и не слышали. Закройте глаза, заткните уши. Я попробую, если позволите, выбросить его из окна.
– Самуэль! – строго сказал м‑р Пикквик, возвышая свой голос, – если вы станете грубить и сделаете хоть малейшее оскорбление этому джентльмену, я принужден буду отпустить вас, Самуэль, сию же минуту.
– Как же это, сэр!.. – сказал Самуэль.
– Прикусите свой язык, – перебил м‑р Пикквик. – Поднимите шляпу и подайте ее.
Но Самуэль на этот раз решительно отказался от повиновения. Озабоченный немедленным приведением в исполнение своего дела, депутат принужден был сам поднять свою шляпу, и при этом вырвались из его уст разные энергические угрозы, которые, однако ж, Самуэль выслушал с удивительным спокойствием, ограничившись одним только замечанием, что если м‑р Немби вздумает опять накрыться шляпой, то он вменит себе в обязанность зашвырнуть ее куда-нибудь подальше. М‑р Немби, думая, вероятно, что такой процесс будет сопряжен с некоторыми неудобствами для него самого, уклонился представить искушение дерзкому слуге, и скоро позвал м‑ра Смауча. Известив его, что все юридические формы соблюдены, и что ему, Смаучу, остается только подождать, пока оденется м‑р Пикквик, Немби вышел из комнаты, и немедленно уехал на своем гнедке. Смауч пододвинул стул к дверям, откашлянулся и сказал брюзгливым тоном:
– Скорее пошевеливайтесь, сэр. Время не терпит. У меня еще много дела кроме вас.
Когда м‑р Пикквик оделся, Самуэль получил приказание нанять карету, в которой весь этот триумвират и отправился на Кольманскую улицу, что на Колокольной аллее. К счастью, расстояние было очень невелико, иначе м‑р Пикквик и его слуга могли бы испытать весьма значительные неудобства, потому что Смауч был весьма скучный и беспокойный товарищ: во всю дорогу он только-что откашливался и фыркал, не обнаруживая никакого желания вступить в разговор.
Карета повернула в узкую и темную улицу, и остановилась перед домом с железными решетками во всех окнах[19]. Дверные косяки украшались фамилией и титулом м‑ра Немби, депутата лондонского шерифа. Внутреннюю дверь отворил какой-то весьма неуклюжий джентльмен, по-видимому, близнец м‑ра Смауча, снабженный огромным ключом. М‑р Пикквик вступил в «общую залу».
Общей залой была передняя комната, усыпанная свежим песком и пропитанная затхлым запахом табаку. М‑р Пикквик поклонился трем джентльменам, сидевшим в комнате при его входе, и потом, отправив Самуэля к своему адвокату, м‑ру Перкеру, удалился в темный уголок, и принялся с живейшим любопытством наблюдать своих новых товарищей.
Один из них был еще юноша лет девятнадцати или двадцати, который, несмотря на раннюю пору – было только десять часов утра, – потягивал джин и курил сигару: судя по его наружности, особенно по красному носу и отвислым щекам, можно было безошибочно заключить, что он усердно предавался этим увеселительным занятиям последние два или три года своей жизни. Насупротив него, упражняясь в искусстве переворачивать угли в камине каблуком своего правого сапога, сидел забулдыжный молодец лет тридцати, с хриплым голосом и гемороидальным цветом лица: судя по его совершенно непринужденным манерам, не трудно было догадаться, что он провел большую часть жизни в бильярдных комнатах или в трактирах за буфетом. Третьим лицом в общей зале был мужчина средних лет в старом черном фраке, изнуренный, бледный, тоскливый. Он беспрестанно ходил по комнате взад и вперед, выглядывая по временам с великим беспокойством из окна, как будто он ждал кого-то.
– Право, м‑р Эрзли, вам не мешало бы позаимствоваться моей бритвой на это утро, – сказал джентльмен, разгребавший уголья, искоса подмигивая своему молодому приятелю, который потягивал джин.
– Благодарю вас, бритва не нужна мне: я надеюсь выйти отсюда через час или через два, – отвечал скороговоркой печальный джентльмен.
Затем, подойдя к окну и еще раз обманувшись в своем ожидании, он вздохнул глубоко и оставил комнату, вследствие чего оба его товарища разразились громким смехом.
– Ну, такой потехи я никогда не видывал! – вскричал джентльмен, предлагавший бритву. Оказалось, что имя его Прейс. – Никогда, никогда не видывал!
М‑р Прейс скрепил это показание энергическим словцом и потом захохотал опять, к очевидному наслаждению молодого парня, который, вероятно, считал своего товарища одним из величайших остряков во вселенной.
– Поверите-ли вы, сударь мой, – продолжал м‑р Прейс, обращая речь свою к м‑ру Пикквику, – поверите-ли вы, что этот молодец живет здесь уж больше недели, и во все это время не брился ни разу, потому, говорит он, что часа через два его выпустят отсюда, и он выбреется дома.
– Бедняжка! – воскликнул м‑р Пикквик. – Неужели ему так мало надежды выбраться из своего затруднительного положения?
– Надежды? Какая тут надежда! – возразил м‑р Прейс. – Я готов прозакладывать голову, если ему удастся вырваться на волю раньше десяти лет.
С этими словами м‑р Прейс весьма искусно щелкнул пальцами и дернул за сонетку.
– Принесите мне лист бумаги, Кроки, – сказал м‑р Прейс вошедшему слуге, которого по платью и физиономии можно было принять за обанкротившегося гуртовщика: и подайте хороший стакан пунша, Кроки, слышите ли? Я намерен писать письмо к своему старику, a для этого, вы знаете, не мешает зарядить себя порядком, иначе пожалуй, ничего не вышибешь из этой старческой головы.
При этой забавной речи молодой парень залился превеселым смехом.
– Все на свете трын-трава! – сказал м‑р Прейс. – Сиди у моря и жди погоды, a покамест, кути на пропалую: не так ли?
– Разумеется так, – сказал молодой джентльмен.
– Мы с тобой не разойдемся никогда, мой милый, – сказал Прейс. – Ты, как и я, видел свет и знаешь цену жизни.
– Да-таки я испытал кое что на своем веку и могу сказать, что видел свет, – отвечал молодой человек. Он смотрел на свет через грязные окна трактирных буфетов.
Чувствуя невольное отвращение от этого разговора и от грязного общества двух собеседников, м‑р Пикквик хотел уже потребовать для себя особый нумер, но приостановился на минуту, когда в комнату вошли два незнакомца весьма благородной наружности, и одетые по джентльменски. При виде их молодой парень бросил в камин свою сигару и шепнул товарищу, что теперь делишки его будут авось устроены превосходно. Затем он смело подошел к незнакомцам и остановился перед ними.
Оказалось, однако ж, что «делишки» молодого человека устраивались далеко не так, как он предполагал. М‑р Пикквик невольно подслушал суровый разговор двух незнакомцев, рассуждавших о беспутном поведении и о неоднократном злоупотреблении великодушного прощенья. Наконец, один из этих джентльменов, старший по летам, повел речь на счет тюрьмы в улице Белого Креста, причем бедный юноша, несмотря на свое знакомство с жизнью и людьми, склонил свою голову на стол и зарыдал во всеуслышание[20]. Вполне довольный этим внезапным излиянием гуманных чувств бедного юноши, очевидно совращенного дурным товариществом с истинного пути жизни, м‑р Пикквик позвонил слуге и, вследствие настоятельного требования, ему немедленно отвели особую комнату с ковром, столом, стульями, буфетом, диваном, и украшенную сверх того изящным зеркалом и разными старинными картинами. Здесь он имел удовольствие слышать весьма ясно игру на фортепиано м‑с Немби и шум её маленьких детей. Между тем, он заказал для себя завтрак, и к завтраку подоспел м‑р Перкер.
– Ага, почтеннейший, – сказал маленький адвокат, – пригвоздили наконец вашу милость, э? Ну, тужить нечего я полагаю, потому что вы убедитесь в нелепости своего поведения. Сегодня я сделал окончательный итог неустойки и всех судебных издержек по этому делу: чем скорее мы покончим, тем лучше. Времени терять нечего. Немби скоро должен воротиться домой. Что-ж вы скажете, почтеннейший? Сами вы напишете вексель на вашего банкира, или мне поручите эту обязанность?
Говоря это, маленький адвокат самодовольно потирал руками; но веселость его совсем исчезла, когда он взглянул на суровое лицо м‑ра Пикквика.
– Перкер, – сказал м‑р Пикквик, прошу вас не говорить мне об этом ни полслова. Я не вижу никакой надобности оставаться в этом доме. Пусть ведут меня в тюрьму сегодня же, сейчас.
– Вам нельзя идти в Уайткросс, почтеннейший, – сказал Перкер. – Невозможно! Там уже занято шестьдесят кроватей, и тюрьма заперта шестнадцать часов в сутки.
– Ну, так пусть ведут меня в другую тюрьму: мне все равно, – сказал м‑р Пикквик. – Только, чем скорей, тем лучше.
– Вы можете идти в Флит, почтеннейший, если уж непременно вы решились заточить себя, – сказал Перкер.
– Флит, так Флит, нечего тут долго думать, – сказал м‑р Пикквик. – Позавтракаю, и марш в тюрьму.
– Погодите, почтеннейший, погодите: эти вещи не так скоро делаются, – возразил м‑р Перкер. – Да и стоит ли торопиться прибытием в такое место, откуда не чают вырваться все другие живые души? Мы еще должны наперед получить Habeas corpus[21]. В суде не будет сегодня заседания до четырех часов. Нам следует подождать.
– Очень хорошо, – сказал м‑р Пикквик с невозмутимым спокойствием. – В таком случае, мы здесь можем пообедать в два часа. Озаботьтесь на счет обеда, Самуэль, и распорядитесь, чтоб приготовили котлеты под картофельным соусом.
Таким образом, м‑р Пикквик остался непреклонным, несмотря на все убеждения и юридические доказательства своего адвоката. Котлеты явились и исчезли в свое время; Самуэль нанял карету, и они отправились в суд, прождав около часа м‑ра Немби, который сегодня обедал очень долго, потому что у него были гости.
В суде (Sergeants'inn) заседание производилось уже давно, и в этот день было, по-видимому, очень много дела, судя по чрезмерной хлопотливости адвокатских писарей, которые беспрестанно входили и выходили с кипами бумаг под мышкой. Президентствовали двое судей, один из King's Bench, другой из Common Pleas. Когда приятели наши доехали до низких сводов, образующих вход в судебную палату, Перкер на минуту остановился у ворот расплатиться с извозчиком и получить у него сдачу, a м‑р Пикквик, удалившись на некоторое расстояние, принялся наблюдать толпу странного народа, сгруппировавшегося около суда.
