Чарльз Диккенс
Замогильные записки Пикквикского клуба
Глава XIX
Веселое начало и печальный конец.
Не думая и не гадая об ужасных приготовлениях, которые делал беспокойный человек на первое сентября, беззаботные птички весело встретили этот день и приветствовали общим хором тихое утро, озаренное яркими лучами солнца. Молодые куропатки извивались и порхали между колосьями сжатой нивы, предаваясь всем утехам, свойственным юным летам, между тем как старые друзья их, бросая философский взгляд на проказы юных птенцов, спокойно сидели на своих местах, согревая свою кровь под влиянием живительных лучей. Спокойные настоящим, невинные птенцы отнюдь не предчувствовали ужасной судьбы, уже тяготейшей над их головами. Счастливое неведение! Не часто ли и мы… мы, которые… но это вздор: обратимся к делу.
На простом языке это значит, что наступило превосходное редкое утро, так что никто не мог подумать, что уже совсем пролетело английское лето. Заборы, поля, деревья, долины представляли очарованному глазу разнообразные переливы глубокой, роскошной зелени: ни один листок не пожелтел, не упал на мягкую землю, и не было нигде ни малейших признаков осенних опустошений. Солнце горело ярко на безоблачном небе; воздух наполнялся пением птиц и жужжанием насекомых; сады, луга и огороды еще пестрели мириадами цветов, омытых теперь серебристою росою. Везде и на всем глубокие следы прекрасного лета, полного роскошной жизни.
Таково было утро, когда открытая коляска подкатила к воротам огороженного поля, где стояли высокий дюжий лесничий и оборванный мальчишка в кожаных штанах. В коляске сидели пикквикисты, – за исключением м‑ра Снодграса, который предпочел остаться дома, – м‑р Уардль и м‑р Трундель. Самуэль Уэллер вместе с кучером заседал на козлах.
Лесничий и мальчишка, сопровождаемые парою лягавых, держали на своих плечах кожаные мешки огромного размера.
– Неужели, – шепнул м‑р Винкель на ухо старику Уардлю, – неужели они думают, что мы наполним до верха эти огромные мешки? Где взять столько дичи?
– Вот забавный вопрос! – воскликнул старик Уардль. – Дичи пропасть в этих местах, была бы охота стрелять. Вы наполните один мешок, a я другой, и если не хватит места, можно, пожалуй, поместить целую дюжину в кармане наших охотничьих сюртуков.
М‑р Винкель, выходя из коляски, не счел нужным представить особых замечаний на этот ответ; но он думал про себя: – «Если эти ребята будут ждать на открытом воздухе, пока я наполню один из этих мешков, им придется, без всякого сомнения, нажить такую лихорадку, от которой не вылечит их ни один доктор в мире».
– Цсс, «Юнона», цсс, «Старая-Девчонка»; лежать, «Дафна», лежать, – говорил м‑р Уардль, лаская лягавых собак. – Сэр Джоффри еще в Шотландии, Мартын?
Высокий лесничий дал утвердительный ответ и взглянул с некоторым недоумением на м‑ра Винкеля, державшего свое ружье таким образом, как будто оно само собою должно было выстрелить из его кармана. М‑р Топман между тем с видимым опасением смотрел на курок, как будто не совсем понимая, к чему служит эта вещица.
– Мои приятели, Мартын, еще не совсем навострились в занятиях этого рода, – сказал м‑р Уардль, заметив недоумение лесничего. – Век живи, век учись, – говорит пословица: немножко практики и – они сделаются чудесными стрелками. Впрочем, приятель мой Винкель уже имеет некоторый навык.
М‑р Винкель улыбнулся при этом комплименте и скромно потупил глаза, причем его ружье приняло такое мистическое положение, что, будь оно заряжено, – м‑р Винкель непременно пал бы мертвый на зеленую траву.
– Вы, однако ж, не извольте держать этак свое ружьецо, если будет в нем заряд, – сказал высокий лесничий довольно грубым тоном, – не то, сэр, долго ли до греха: вы как раз подстрелите кого-нибудь из нас.
Покорный этому наставлений, м‑р Винкель, переменяя позу, дотронулся весьма неловко до головы м‑ра Уэллера.
– Эге! – сказал Самуэль, подымая свалившуюся шляпу и потирая свой висок, – если этак все пойдет у вас, м‑р Винкель, вы с одного выстрела наполните пустой мешок, да еще останется малая толика для карманов.
Здесь мальчишка в кожаных штанах залился неумолкаемым смехом, стараясь между тем смотреть на какой-то посторонний предмет, пробудивший будто бы его нескромную веселость. М‑р Винкель величественно нахмурил брови.
– Куда велели вы, Мартын, принести нашу закуску? – спросил м‑р Уардль.
– Я сказал, сэр, мальчишке, чтобы он притащил корзинку на Красный холм ровно в двенадцать часов.
– Что это за Красный холм? Другое поместье сэра Джоффри?
– Нет, сэр, тамошнее поле принадлежит капитану Больдвигу. Место очень спокойное: никто нам не помешает.
– Очень хорошо, – сказал старик Уардль. – Теперь, господа, чем скорее, тем лучше. Стало быть, вы, Пикквик, приедете к нам в двенадцать часов?
Однакож, м‑ру Пикквику хотелось бы присутствовать на самом месте охоты, тем более, что он чрезвычайно беспокоился насчет жизни и костей своих любезных сочленов. К тому же было весьма неприятно возвратиться назад в такое прекрасное утро, обещавшее множество наслаждений на открытом поле. Поэтому ответ ученого мужа был произнесен весьма нерешительным и даже печальным тоном:
– Как же это, господа? Я ведь думал…
– Разве он не стреляет, сэр? – спросил длинный лесничий.
– Нет. К тому же он хромает на одну ногу, – отвечал м‑р Уардль.
– Мне бы, однако ж, очень хотелось быть с вами вместе, господа, – заметил м‑р Пикквик.
Продолжительная пауза.
– Не распорядиться ли вот как, господа, – сказал мальчишка в кожаных штанах, – у нас, по другую сторону забора, есть небольшая тележка, где было бы очень удобно сидеть этому джентльмену. Его слуга может везти за нами эту тележку.
– Славно сказано, – подхватил м‑р Уэллер, пламенно желавший и сам присутствовать на месте охоты. – Мальчуган, я вижу, умен как бесенок. Я пойду за тележкой.
Но здесь возникло непредвиденное затруднение. Длинный лесничий решительно протестовал против введения на сцену человека с тележкой, доказывая весьма основательно, что это будет непростительным нарушением всех правил охоты.
Нашлись, однако ж, средства победоносно отклонить возражения этого рода. Длинный лесничий облегчил свою душу, во-первых, тем, что дал сильный подзатыльник находчивому юноше, подавшему первую мысль насчет ненавистной тележки, a во-вторых – ему обещали двойную порцию водки с прибавлением двух шиллингов на похмелье. После всех этих переговоров общество двинулось с места. Лесничий и м‑р Уардль пошли вперед; м‑р Пикквик в маленькой тележке замыкал собой арьергард. Тележку вез, разумеется, м‑р Самуэль Уэллер.
– Остановитесь, Сам! – вскричал м‑р Пикквик, доехавший благополучно до половины первого поля.
– Что такое? – спросил Уардль.
– Я не двинусь с места, – сказал м‑р Пикквик решительным тоном, – не двинусь с места, если Винкель будет этак нести свое ружье.
– Как же я должен нести? – спросил несчастный Винкель.
– Оборотите его дулом к земле, – сказал м‑р Пикквик.
– Но это будет не по охотничьи, – возразил м‑р Бинкель.
– Ничего не хочу знать, – отвечал взволнованный м‑р Пикквик, – у меня вовсе нет охоты отправиться на тот свет из за соблюдения ваших охотничьих приличий.
– Готов биться об заклад, что первый выстрел этого джентльмена обрушится на нашу голову, – проворчал долговязый лесничий.
– Ну, что за вздор… право! – говорил бедный Винкель, оборачивая свое ружье дулом в землю.
– Нечего теперь бояться за свои кости, – заметил м‑р Уэллер.
И тележка опять двинулась вперед.
– Остановитесь! – сказал м‑р Пикквик, проехав не более десяти шагов.
– Что еще? – спросил Уардль.
– Топмана ружье грозит бедой, – сказал м‑р Пикквик, – я это вижу.
– Какой бедой! – воскликнул м‑р Топман.
– Вы можете застрелить кого-нибудь из нас. Послушайте, господа, мне очень совестно; но я принужден заметить опять, что не двинусь с места, если Топман не согласится держать свое ружье так же, как Винкель.
– Я готов, сэр, подать вам такой же совет, – сказал лесничий, – или вы можете всадить пулю в свой собственный жилет.
М‑р Топман, с обязательной поспешностью, повернул свое ружье, и успокоенное общество снова двинулось вперед.
Вдруг собаки остановились, как вкопанные, и вместе с ними остановился лесничий.
– Что с ними сделалось? – шепнул м‑р Винкель. – Как странно они стоят!
– Молчите, – сказал Уардль, – разве вы не видите, что они указывают?
– Указывают! – повторил м‑р Винкель и тут же принялся озираться вокруг, ожидая увидеть где-нибудь прекрасный ландшафт, на который по его соображениям, должны были указывать чуткие собаки. – Ничего не вижу, право. На что-ж они указывают?
Послышался резкий внезапный шум, заставивший м‑ра Винкеля отскочить назад, как будто он боялся застрелить себя. – Бац – бац! Дым выпорхнул из двух ружей и рассеялся в воздушном пространстве.
– Где они? – закричал м‑р Винкель, суетливо осматриваясь во все стороны и перебегая от одного места к другому. – Где они? Скажите, куда мне палить. Где они, пострел их побери, где они?
– Где они! – сказал Уардль, поднимая двух птиц, положенных собаками у его ног. – Как где? Вот они.
– Нет, нет, я говорю про других! – кричал отуманенный м‑р Винкель.
– Ну, тех уже не догнать нам с вами, – холодно сказал Уардль, заряжая опять свое ружье.
– Минут через пять, я полагаю, налетит другая стая, – сказал длинный лесничий, – если этот господин теперь же начнет спускать курок, ружье авось выстрелит у него в самую пору.
– Ха! ха! ха! – залился м‑р Уэллер.
– Самуэль, – сказал м‑р Пикквик, бросая сострадательный взгляд на несчастного сочлена, приведенного в крайнее смущение нескромными выходками.
– Что прикажете, сэр?
– Перестаньте хохотать.
– Слушаю, сэр.
И м‑р Уэллер, поджав живот, принялся выделывать позади тележки самые уморительные гримасы к величайшему наслаждению мальчишки в кожаных штанах, который без церемонии принялся хохотать во все горло, за что и получил толчок от долговязого лесничего, воспользовавшегося этим случаем, чтобы скрыть свою собственную неудержимую веселость.
– Браво, любезный друг! – воскликнул старик Уардль, обращаясь к м‑ру Топману, – вы-таки выстрелили на всякий случай.
– О, да, – отвечал м‑р Топман, проникнутый сознанием собственного достоинства, – я выстрелил!
– И очень хорошо. В другой раз, авось, попадете во что-нибудь, если пристальнее будете смотреть. Не мудрено ведь?
– Совсем не мудрено, – сказал м‑р Топман, – только я чуть не отскочил назад, когда прикладом ударило меня в плечо. Я вовсе не думал, чтобы могли так брыкаться эти огнестрельные штучки.
– Ничего, любезный друг, скоро привыкнете, – сказал улыбаясь старый джентльмен. – Ну, теперь в поход. Что тележка?
– Готова, сэр.
– Пошевеливайтесь.
– Держитесь крепче, сэр, – сказал Самуэль, принимаясь за свое дело.
– Держусь, – отвечал м‑р Пикквик.
И общество скорыми шагами пошло вперед. Раз только должны были они остановиться у плетня при переправе на другое поле. С помощью своих учеников м‑р Пикквик благополучно перелез через плетень, и еще благополучнее м‑р Уэллер перебросил походную тележку.
– Теперь, м‑р Винкель, – сказал старик Уардль, – советую вам идти подле меня. Смотрите, не опоздайте в другой раз.
– Нет, уж теперь не опоздаю, – сказал м‑р Винкель. – Что? Не указывают ли они?
– Покамест еще нет. Идите тише.
Все было тихо и спокойно, если бы м‑р Винкель производя какую-то запутанную эволюцию со своим ружьем, не выстрелил совсем нечаянно в одну из критических минут через голову мальчишки, в то самое место, где мог бы быть мозг длинного лесничего, если бы он подвернулся вместо вертлявого мальчика.
– Какой черт надоумил вас на эту штуку? – сказал старик Уардль, когда птицы, без малейшего вреда, разлетелись по воздушному пространству.
– В жизнь не видал я такого гадкого ружья, – отвечал бедный Винкель, с недоумением и досадой рассматривая курок, как будто в устройстве его заключалась какая-нибудь важная ошибка. – Оно стреляет само собою, провал его возьми!
– Само собою! – повторил Уардль сердитым тоном. – Этак, пожалуй, оно само собою убьет кого-нибудь из ваших рук.
– Этого, авось, нам недолго дожидаться, – заметил долговязый лесничий пророческим тоном.
– Что вы хотите сказать этим? – сердито спросил м‑р Винкель.
– Ничего, сэр, будьте спокойны, – отвечал лесничий, – я человек одинокий, a мать этого мальчика исходатайствует пенсию от сэра Джоффри, если сын её будет убит на его земле. – Заряжайте свое ружье, сэр, заряжайте.
– Отнимите у него ружье! – закричал м‑р Пикквик из своей тележки, пораженный ужасом при этих мрачных предсказаниях лесничего. – Эй, кто-нибудь! Отнимите у него ружье!
Никто, однако ж, не хотел повиноваться грозному приказанию ученого мужа. М‑р Винкель бросил на него возмущенный взгляд и спокойно зарядил ружье. Общество опять пошло вперед.
Основываясь на записках м‑ра Пикквика, мы обязаны здесь довести до сведения читателей, что м‑р Топман вообще обнаружил в настоящем случае гораздо более проницательности и благоразумия, чем м‑р Винкель, что, впрочем, отнюдь не может относиться к унижению достоинств этого последнего джентльмена. М‑р Винкель исследовал полевое искусство со всех сторон и справедливо заслужил в этом отношении громкую известность; но м‑р Пикквик основательно замечает, что теория и практика – две вещи совершенно разные и нередко даже противоречащие одна другой. Дознано с незапамятных времен продолжительным рядом веков, что многие отличные философы, яркие светила мудрости на её теоретическом горизонте, оказывались совершенно неспособными для практической жизни.
Процесс м‑ра Топмана, подобно многим возвышенным открытиям, был сам в себе чрезвычайно прост и ясен. С быстротой и проницательностью гениального человека, он вдруг понял и сообразил, что надобно в настоящем случае держаться двух существенных пунктов: должно, во-первых, палить таким образом, чтобы не сделать вреда своим собственным костям, и во-вторых, палить так, чтобы не было никакой опасности для присутствующих. При соблюдении этих двух условий, остаётся только – зажмурить глаза как можно крепче и выпалить на воздух.
Случилось однажды, что м‑р Топман, после успешного выполнения всех этих условий, открыл глаза и увидел в воздухе застреленную куропатку, падавшую на землю. При этом он уже хотел принести обычное поздравление м‑ру Уардлю, как вдруг этот джентльмен, подбежав к нему, с жаром схватил его руку.
– Это вы, Топман, подстрелили? – вскричал м‑р Уардль.
– Нет, – сказал м‑р Топман, – нет!
– Не запирайтесь, Топман, вы… вы… я видел собственными глазами, я наблюдал, как вы метили, и могу вас уверить, лучший охотник в мире не обнаружит высшего искусства. A я, скажите пожалуйста, воображал, что вы совершенный новичок в этом деле. Нет, Топман, теперь меня не проведете.
Напрасно м‑р Топман протестовал с улыбкой самоотвержения, что он не брал ружья в руки до этой поры: эта самая улыбка служила, некоторым образом, обличением в притворстве. С этой минуты слава м‑ра Топмана утвердилась на прочном основании однажды навсегда.
Нам известно из достоверных источников, что многие блестящие славы в этом подлунном мире приобретаются с такою же легкостью, с какою м‑р Топман, зажмурив глаза, подстрелил легкомысленную куропатку. Это в скобках.
Между тем м‑р Винкель надувался, пыхтел и кряхтел, не отличившись во все время ни одним знаменитым подвигом, достойным внесения в памятную книгу. Заряды его иной раз летели к облакам без всякой определенной цели, и в другой – направлялись по низменным пространствам, подвергая опасности жизнь двух лягавых собак. Как фантастическая стрельба, подчиненная порывам поэтического вдохновения, экзерсиция м‑ра Винкеля была, конечно, интересна и в высшей степени разнообразна, но во всяком случае не имела никакой важности, как занятие, обращенное на предмет житейский. Пуля, говорят, виноватого находит всегда, и это едва ли не аксиома в стратегическом искусстве. Принимая в соображение это обстоятельство, мы невольно придем к заключению, что куропатки, в которых метил м‑р Винкель, ни в чем не провинились перед его особой.
– Ну что, – сказал м‑р Уардль, подходя к миниатюрной тележке и отирая пот со своего веселого чела, – жаркий день, а?
– Да, да, – сказал м‑р Пикквик, – солнце прожигает насквозь даже меня. Не понимаю, как вы переносите этот зной.
– Жарко, нечего сказать. Теперь, я думаю, уж слишком двенадцать. – Видите вы этот зеленый холм?
– Вижу.
– Там мы станем закусывать, и вон уж, кажется, мальчишка притащил корзину. Аккуратен, пострел, как часовая стрелка.
– Славный парень, – сказал м‑р Пикквик с радостным лицом. – Я подарю ему шиллинг. Ну, Самуэль, пошевеливайтесь.
– Держитесь крепче, – отвечал м‑р Уэллер, обрадованный перспективой угощения. – Прочь с дороги, кожаный чертенок. «Если ты ценишь во что-нибудь мою драгоценную жизнь, не опрокидывай меня, болван», как говорил своему кучеру один джентльмен, когда везли его в Тайберн[5].
И, ускорив свой бег до лошадиной рыси, м‑р Уэллер мигом привез своего господина на зеленый холм, где стояла красивая корзинка, которую он и начал развязывать с величайшей поспешностью.
– Пирог с телятиной, – сказал м‑р Уэллер, рассуждая сам с собой, при разгружении корзинки. – Хорошая вещь – этот пирог с телятиной, если леди, которая готовила его, знает, что это не кошка; a я уверен, что знает. Оно и то сказать, теленок почти все то же, что котенок, и сами пирожники иной раз не видят тут ни малейшей разницы.
– Вы это почему знаете? – спросил м‑р Пикквик.
– Еще бы! Я ведь, сэр, прошел, что называется, сквозь огонь и воду на своем веку! – отвечал м‑р Уэллер, притронувшись к полям своей шляпы. – Однажды, сэр, имел я честь квартировать в том же доме, где жил пирожник со своим подмастерьем. Был он, что называется, забубенный малый и мастачил пироги из всякой дряни. Раз как-то прихожу я к нему в пекарню, когда уж мы с ним стояли на короткой ноге, прихожу да и говорю: – «Здравствуйте, м‑р Брукс». – Здравствуйте, м‑р Уэллер, – говорит он. – «Как много у вас кошек, м‑р Брукс!» – говорю я. – Да, таки нешто, есть малая толика, – говорит он, – разводим с успехом. – «Должно быть, вы очень любите кошек?» – говорю я. – Нет, – говорит он, подмигивая мне, – другие джентльмены их любят. Теперь, впрочем, мы приберегаем их к зиме. – «К зиме!» – говорю я. – Да, – говорит он, – к зиме, м‑р Уэллер: осенью мясо не в ходу. – «Как? – говорю я, – что вы под этим разумеете, м‑р Брукс?» – Разумею? – говорит он, – мясники, видите ли, большие скалдырники: я не имею с ними никакого дела. Посмотрите, м‑р Уэллер, – говорит он, крепко пожимая мою руку, – вы человек добрый, м‑р Уэллер: сора из избы не вынесете, a ведь, сказать вам по секрету, все эти пирожки начинены кошачьими кишками. Эти благородные зверьки заменяют у меня телятину, баранину, зайчину иной раз, смотря по обстоятельствам. Бифстекс, котлеты, жареные почки, соусы с трюфелями: все это приготовляется у меня из кошачьего мяса, м‑р Уэллер. Джентльмены кушают, облизываются да похваливают, a я себе и в ус не дую!
– Должно быть, он большой пройдоха, этот Брукс! – сказал м‑р Пикквик, подернутый легкою дрожью.
– Да, сэр, большой мошенник! – отвечал м‑р Уэллер, продолжая опоражнивать корзинку. – Пирожки у него – что в рот, то спасибо: деликатес! Копченый язык… ну, и это не дурно, если только не женский язык. Хлеб, ветчина, холодная говядина в кусках – очень хороша. – A что в этих кувшинах, мальчуган?
– В одном пиво, – отвечал черномазый мальчишка, снимая с своих плеч два больших кувшина, перевязанных ремнем, – в другом – холодный пунш.
– Вот этого только и недоставало на тощий желудок, – сказал м‑р Уэллер, обозревая с видимым удовольствием лакомые блюда, расставленные в правильной перспективе на зеленой траве. – Ну, джентльмены, милости просим за работу.
В другом приглашении не оказалось нужды. Проголодавшиеся джентльмены, вооруженные вилками и ножами, окружили разгруженную корзинку, между тем как м‑р Уэллер, долговязый лесничий и двое мальчишек, уселись на траве в недалеком расстоянии. Старый развесистый дуб представлял очаровательный приют для этой группы, тогда как перед глазами её на огромное пространство расстилались зеленые луга, украшенные по местам разрастающимся лесом.
– Как здесь хорошо, Боже мой, как здесь хорошо! – воскликнул м‑р Пикквик, высвободившийся наконец из-под жгучего влияния солнечных лучей, запечатлевших яркие признаки загара на его выразительном лице.
– Да, любезный друг, здесь очень недурно, – сказал старик Уардль. – Не угодно ли стакан пунша?
– С величайшим удовольствием.
И это удовольствие яркими чертами изобразилось на щеках ученого мужа, когда он опорожнил свой стакан.
– Хорошо, – сказал м‑р Пикквик, облизывая губы, – очень хорошо. Не мешает еще стаканчик. Прохладно, очень прохладно… Ну, господа, – продолжал м‑р Пикквик, нагибая кувшин с холодным пуншем, – я намерен теперь предложить тост за здоровье наших друзей на Дингли-Делль. Да здравствуют красавицы Дингли-Делль!
Тост был принят с громкими рукоплесканиями.
– Знаете ли, что я выдумал, господа, – сказал м‑р Винкель, посылая в рот кусок ветчины. – Я привешу к столбу застреленную куропатку и буду в нее стрелять, отступив сперва только на два шага и потом постепенно увеличивая пространство. Это будет превосходная практика, и вперед, вы увидите, что я не сделаю ни одного промаха.
– На своем веку, сэр, – перебил м‑р Уэллер, – я знал одного джентльмена, который именно, как изволите говорить, начал стрелять в двух шагах; только после первого выстрела птица его совсем пропала, так что не доискались от неё ни одного пера.
– Самуэль, – сказал м‑р Пикквик.
– Что прикажете?
– Вы сделаете хорошо, если оставите свои анекдоты до другого времени.
– Слушаю, сэр.
Здесь м‑р Уэллер принялся моргать обоими глазами с таким уморительно-остроумным искусством, что мальчишки, поджав животы, должны были приникнуть к земле своими головами. Сам степенный лесничий не мог никаким образом скрыть от взоров публики своих веселых улыбок.
– Да, господа, превосходный пунш, – сказал м‑р Пикквик, искоса поглядывая на кувшин, наполненный живительною влагой. – Всего лучше то, что он холоден: в жаркий день его можно употреблять вместо лимона. – Топман, любезный друг, хочешь стаканчик?
– С величайшим удовольствием.
И, выпив этот стакан вместе с любезным другом, м‑р Пикквик налил еще другой, единственно для того, чтобы испробовать, не было ли в пунше лимонной кислоты, которой вообще он терпеть не мот в микстурах этого рода. Оказалось, к счастью, что лимонной кислоты совсем не было; поэтому м‑р Пикквик выпил еще стаканчик за здоровье отсутствующего поэта. Затем немедленно предложил он тост во славу неизвестного изобретателя пунша.
Постоянная смена пуншевых стаканов произвела могущественное действие на организм ученого мужа. Скоро лицо его залучезарилось солнечною улыбкой, смех заиграл на его устах, и добродушная веселость заискрилась в его глазах. Уступая постепенно влиянию живительной влаги, м‑р Пикквик выразил сильнейшее желание припомнить какую-то песню, слышанную им в детстве: песня вертелась на уме, но на язык никаким образом не шла; поэтому, для оживления младенческих воспоминаний, м‑р Пикквик выпил еще стаканчик, уже совершенно затмивший его память. Позабыв слова песни, он разучился, по-видимому, произносить всякие слова, и язык его лепетал какие-то бессвязные звуки. Поднявшись, наконец, на ноги, для произнесения перед собранием великолепной речи, м‑р Пикквик повалился в свою тележку и немедленно погрузился в глубокий сон.
Опустелые блюда были вновь уложены в корзину, ружья заряжены опять, и компания приготовилась к возобновлению охоты. М‑р Пикквик сопел, кряхтел и храпел во всю носовую завертку. После бесполезных попыток вывести его из этого оцепенения, приступлено было к рассуждению: должен ли м‑р Уэллер катить назад своего господина, или уж не лучше ли оставить его на этом месте вплоть до окончания охоты. Последнее мнение взяло перевес над первым. Дальнейшая экспедиция, на которую убедительно напрашивался и м‑р Уэллер, должна была продолжаться не больше одного часа. Решено: оставить м‑ра Пикквика в тележке и завернуть за ним при возвращении домой.
Так и сделали. Джентльмены и собаки отправились в дальнейший путь; м‑р Пикквик остался один под развесистым дубом.
Не могло быть никаких сомнений в том, что м‑р Пикквик будет храпеть здоровым храпом до возвращения друзей или, за отсутствием друзей, вплоть до заката солнечных лучей, и не могло быть никаких подозрений в том, что никто не возмутит здесь спокойствия его души и тела. Последний рассчет не оправдался: судьба не оставила в покое ученого мужа.
Кептен Больдвиг был небольшой гордый человечек, в накрахмаленном галстуке и синем сюртуке. Обозревая свои владения, кептен Больдвкг опирался правою рукою на толстую камышевую палку с медным наконечником, и позади кептена Больдвига, на почтительном расстоянии, шли садовник и его помощник, ребята смирные и кроткие, которым кептен Больдвиг отдавал свои повеления с величавою важностью и всегда торжественным тоном, потому что сестра жены кептена Больдвига была замужем за маркизом и дом кептена Больдвига назывался виллой, и владения его были обширны, роскошны, славны.
Всхрапнул м‑р Пикквик не больше тридцати минут, как на место его отдыха, выступая сановито и плавно, появился кептен Больдвиг, сопровождаемый двумя садовниками, которые шли сзади на почтительном расстоянии. Подойдя к развесистому дубу, кептен Больдвиг приостановился, приосанился и бросил на окрестность величественный взгляд, воображая, по-видимому, что весь этот ландшафт должен взыграть от восторга, как только удостоит его своим вниманием кептен Больдвиг. Ударив палкой по земле, кептен Больдвиг повернулся назад и позвал к себе главного садовника таким образом:
– Гонт!
– Чего изволите? – отвечал садовник.
– Выравнять и выгладить это место к завтрашнему утру, – слышите, Гонт?
– Слушаю, сэр.
– Примите меры, чтобы все здесь было в хорошем порядке, – слышите, Гонт?
– Слушаю, сэр.
– Смотреть хорошенько за браконьерами, караулить дичь, разгонять бродяг. Слышите, Гонт, слышите?
– Буду помнить, сэр.
– Прошу извинить, сэр, – сказал другой садовник, выступая вперед и отвешивая низкий поклон.
– Что вам нужно, Вилькинс? – сказал кептен Больдвиг.
– Прошу извинить, сэр, но, мне кажется, сегодня здесь были браконьеры.
– А?! – заметил кептен Больдвиг, хмуря свои брови.
– Да, сэр, были и, кажется, они обедали здесь, если не ошибаюсь.
– Будь они прокляты! – вскричал кептен Больдвиг, когда понурый взор его встретил кости и крошки, рассеянные на траве. – Вы правы: они жрали здесь. Если бы увидеть их! – продолжал кептен, вонзая в землю медный наконечник. – О, если бы я встретил здесь этих бродяг! – заревел кептен Больдвит яростным тоном.
– Прошу извинить, сэр, – сказал Вилькинс, – но….
– Что еще? – проревел кептен Больдвиг.
И, следуя взором по указанию робкого садовника, он завидел несчастную тележку, где возлежал знаменитый основатель Пикквикского клуба.
– Экая бестия! – вскричал кептен Больдвиг, разглаживая кости м‑ра Пикквика камышевою тростью. – Как вас зовут?
– Холодный пунш, – пробормотал м‑р Пикквик, бессознательно поворачиваясь на другой бок.
– Как? – вскричал кептен Больдвигь.
Никакого ответа.
– Как он назвал себя?
– Пунш, кажется, – отвечал Вилькинс.
– Какова наглость! – сказал кептен Больдвиг. Каково гнусное бесстыдство! И он притворяется, будто дрыхнет! Этот наглый плебей просто пьян! Прочь его, Вилькинс, прочь его, отсюда!
– Куда-ж мне его девать, сэр? – робко спросил Вилькинс.
– К чорту на кулички! – отвечал кептен Больдвкг.
– Слушаю, сэр, – сказал Вилькинс.
– Остановитесь! – проревел кептен Больдвиг.
Вилькинс остановился.
– Отвезти его на скотный двор и подождать пока проспится. Увидим, какой он пунш. Он не застращает меня… да, не застращает! Тащите его!
И м‑р Пикквик, повинуясь настоятельному приказанию, покатился к жилищу джентльменских скотов. Кептен Больдвиг, раздутый негодованием, продолжал свою прогулку.
Невыразимо изумились пикквикисты и спутники их, когда, после возвращения с охоты, должны были увидеть, что м‑р Пикквик исчез, не оставив по себе никаких следов, – исчез, унеся с собою походную тележку. Случай необыкновенный, обстоятельство непостижимое, тайна неразгаданная! Как? Хромой старичек, погруженный в глубочайший сон, не только убрался с собственными ногами, но даже угораздился, забавы ради, утащить с собою походную тележку! Чудо неслыханное, невиданное! Напрасно осиротелые джентльмены, все вообще и каждый порознь, шарили по всем углам и закоулкам; аукали, кричали, свистели, смеялись, звали, хохотали: напрасный труд! Сгинул м‑р Пикквик, и нигде не оказывалось следов миниатюрной тележки. После всех этих бесполезных поисков, продолжавшихся несколько часов, надлежало придти к печальному заключению, что обратное путешествие домой должно быть совершено без ученого мужа.
М‑р Пикквик между тем благополучно прикатился на скотный двор и продолжал храпеть в своей тележке, к невыразимой потехе и наслаждению не только всех деревенских мальчишек, но и трех четвертей народонаселения, обступившего сарай в ожидании пробуждения забавного арестанта. Легко вообразить, во сколько тысяч раз увеличился бешеный восторг этой толпы, когда, наконец, м‑р Пикквик, открыв глаза, машинально произнес:
– Самуэль! Самуэль!
Не получив ожидаемого ответа, он сел в своей тележке и устремил остолбенелый взор на сотни окружавших его лиц.
Общий гвалт служил сигналом его пробуждения и, когда м‑р Пикквик невольно спросил: «Что тут такое?» – толпа заревела громче и дружнее.
– Потеха, ребята! – закричали сотни голосов.
– Где я? – воскликнул м‑р Пикквик.
– На скотном дворе, – отвечала толпа.
– Когда я сюда попал? Что я делал? Откуда меня привезли?
– Больдвигь – кептен Больдвиг, – был единственный ответ.
– Дайте мне выйти, – кричал м‑р Пикквик. – Пустите меня. Где мой слуга? Куда девались мои товарищи?
– Ура! Ура!
И с этим залпом восклицаний на несчастную голову м‑ра Пикквика посыпались куски репы, моркови, картофеля, яиц и многие другие веселые подарки.
Как долго могла бы продолжаться эта сцена и какие терзания претерпел бы м‑р Пикквикь, – никто сказать не в состоянии; но, к великому его благополучию, среди улицы вдруг остановилась джентльменская коляска, обратившая на себя внимание толпы. Из коляски мигом выскочили старик Уардль и м‑р Самуэль Уэллер. Первый, с быстротой мысли, подскочил к президенту Пикквикского клуба и втащил его в коляску, между тем как Самуэль Уэллер совершил победоносную борьбу с коренастым сторожем.
– Судью зовите! – кричали двенадцать голосов.
