Чак Паланик
До самых кончиков
Одной из первых в череде его сногсшибательных подруг была Кларисса Хайнд, слабейшая кандидатка в сенат Нью-Йорка. Благодаря финансовой поддержке и политическим связям любовника она победила и еще до окончания первого срока нацелилась на звание самого молодого сенатора. СМИ просто боготворили эту пару: миниатюрная сенаторша и харизматичный миллиардер-компьютерщик. Его деньги, помноженные на ее упорство, обеспечили ей уверенную победу на выборах. Вжжик – скачок во времени – и три года назад Кларисса Хайнд воплощает не только свои амбиции, но и мечту миллионов американок: впервые в истории пост президента США занимает женщина.
На протяжении всей этой сказочной эпопеи Корни Максвелл постоянно был рядом, без устали разъезжал по стране, нахваливая подругу, поддерживал ее как на публике, так и наедине. Но пожениться не поженились. Ходили слухи про выкидыш. Поговаривали даже, что она предлагала ему должность вице-президента, но сразу по завершении выборов вышел пресс-релиз, где объявлялось о распаде их тандема. На совместной пресс-конференции госпожа президент и ее неотразимый спутник вещали о взаимном уважении и крепкой дружбе, однако романтическая страница их отношений была уже перевернута.
Пенни понимала, что такой успех требует огромной самоотдачи и жертв, но на снимках папарацци все смотрелось просто и безболезненно. Ведь это президент Хайнд подтолкнула ее стать адвокатессой. А может, помечтаем? Вдруг Корни Максвелл ищет новую протеже? А что, взял да углядел в ней скрытый потенциал. И сегодняшняя встреча – как бы собеседование, и если все сложится, Пенни Харриган займет ведущее место на мировой арене. Войдет в круг избранных.
Жирная муха залетела ей в рот, оборвав сладостные грезы. Наяву, стоя в отделе женского платья, Пенни раскашлялась и принялась отплевываться.
Вот так всегда. Только поддайся, раскатай губы, как жизнь найдет способ уязвить тебя в самое сердце. Речь-то идет о К. Линусе Максвелле, который меняет дам как перчатки. После Клариссы он закрутил роман с представительницей британской королевской семьи. С принцессой, ни больше ни меньше, да не с какой-нибудь уродиной, продуктом кровосмешения. Э-э нет, эту неуклюжей дурой не назовешь. Принцесса Гвендолин была красавицей. Стояла третьей по линии наследования престола; без двух минут королева. И вновь они смотрелись идеальной парой: европейская аристократка и гениальный янки: хай-тек, ноу-хау, все дела. Мир ждал: ну чего тянете, объявляйте дату!.. После того как короля свалила анархистская пуля, Корни поддерживал рыдающую принцессу на папиных похоронах. Ну а когда нелепейший случай – вообразить только: тебе не снег, а космический спутник сваливается на голову! – унес жизнь ее брата-кронпринца, коронация Гвендолин стала лишь вопросом времени.
По всему выходило, что жить бы Корни Максвеллу в Букингемском дворце да радоваться. Увы, история повторилась. Магнат и аристократка расстались теплыми друзьями.
Итак, он дважды увильнул от брака с влиятельнейшими женщинами на земле.
Если верить слухам, Максвелл боялся женщин статусом выше себя, чем и заработал презрение таблоидов. Однако Пенни вслед за большинством считала, что К. Линус Максвелл в душе так и остался сиротой, который ищет замену утраченной матушке, чтобы излить на нее потоки нежности и денег.
Все его бывшие пассии только выиграли от этой связи. Кларисса Хайнд из застенчивого новобранца в политике прыгнула в лидеры свободного мира. Принцесса Гвендолин, при всей своей красоте полноватенькая, за время отношений с магнатом живо сбросила лишний вес и теперь дает фору любой модели с обложек модных журналов. Даже Алуэтта поборола своих демонов. Таблоиды взахлеб писали о пьяных выходках, приправленных наркотой, но Максвелл взялся за нее и вылечил. Его любовь сделала то, чего не вышло у десяти программ принудительной реабилитации по решению суда…
Затрясся мобильный. Моник. На сей раз о стульях ни слова, только истеричное «ПЗВН СРЧН!!!». В «Би-Би-Би» все, поди, уже в курсе. Эх! Пенни даже расстроилась. Как-то неловко стоять в одном ряду с президентшей Хайнд, ее высочеством Гвендолин и Алуэттой д’Амбрози. И кто там был еще? Вроде бы поэтесса, лауреат Нобелевской премии. Потом японка, наследница сталелитейной империи. Владелица сети газет. Хрустальная туфелька так никому и не пришлась впору.
Пенни старалась об этом не думать, но еще часы не пробьют полночь, как может решиться ее судьба.
Ответить на эсэмэску она не успела: появилась продавщица с полосой алого шифона через руку. Подведенная карандашом бровь скептически надломлена.
– Прошу. Десятый размер, – мстительным тоном сообщила она и сделала знак следовать за ней в примерочную.
Президент Пенни Харриган. Миссис К. Линус Максвелл.
Внутри все пело. Завтра ее имя крупным шрифтом появится среди звезд, и не где-нибудь, а на шестой странице «Пост». Ух, завтра эта выскочка из «Бонвит Теллер» узнает, кто такая Пенни. Да завтра весь город о ней узнает!
Впрочем, при любом раскладе с платьем нужно обращаться крайне осторожно.
Сейчас три часа. Ужин в восемь. Времени как раз чтобы сходить в салон красоты на эпиляцию ног воском, уложить волосы и позвонить родителям. Может, хоть так удастся поверить в происходящее.
– У вас ведь действует система возврата? – семеня за продавщицей, обеспокоенно поинтересовалась Пенни. И заодно скрестила пальцы, чтобы «молния» сошлась снизу доверху.
* * *
Гуань Ци и Эсперанса были идеальными соседками для квартирки-студии в Джексон-Хайтс. Месяцами ранее, помогая Пенни укладывать чемодан, мать с высоты возраста и прожитых лет настоятельно советовала взять в соседки китаянку и кого-нибудь из латиноамериканок.
Пусть предки Пенелопы и впадали порой в расизм, но строго в интересах дочери. В мультикультурном, этнически неоднородном домохозяйстве меньше шансов, что девушки будут пользоваться общей косметичкой. Во-первых, косметика нынче дорогая, а если ее всем подряд одалживать, можно запросто заразиться тем же стафилококком. Что ж, здравый совет. Ни герпес, ни клопов никто не отменял. Вот тебе родительская мудрость, соль земли. Мотай, как говорится, на ус.
Однако вопреки самым благим, хотя бы и по-деревенски наивным намерениям родичей, юное поликультурное трио быстро сблизилось, и девушки вовсю делились нарядами, секретами и даже контактными линзами. Мало что оставалось за рамками.
Эсперанса, жгучая латиноамериканка с высокой грудью и темными лукавыми глазами, притворно негодовала по бытовым пустякам: банальная смена лампочки или мытье посуды неизменно сопровождалось ее темпераментным «Ай-яй-яй, карамба!». Всякий раз эти стереотипные – как под копирку – вспышки гнева веселили Пенни чуть ли не до колик. Соседка явно не тяготилась условностями и не чуралась самоиронии. Сам факт, что Эсперанса могла швырнуть на пол богато украшенное сомбреро и устроить вокруг него танцы, свидетельствовал о свежем, не скованном политкорректностью самосознании.
Тихая и безжалостная Гуань Ци была полной противоположностью вспыльчивой сеньорите. Азиатка бесшумно передвигалась по тесной квартирке, стирала пыль с плинтусов, подстригала свой бонсайчик, складывала свисающий край туалетного рулона в оригами-сюрприз для следующего посетителя санузла. Словом, в общем и целом превращала хаос в порядок. Ее безмятежное лицо и манеры действовали как бальзам на рану. А каскад густых, черных как смоль волос не шел ни в какое сравнение с конским хвостиком Пенни.
За пару часов до знакового ужина Пенни умолила соседок призвать на помощь все свое искусство, чтобы довести до совершенства ее облик. Пусть Эсперанса накрасит ей глаза в тон гаванского заката, а от Гуань Ци она хотела, чтобы та уложила ей волосы… э-э… ну как бы снопами, что ли. Из тяжелого шелка. Подруги трудились без устали, обхаживая ее, как свидетельницы – нервную невесту. Совместными трудами Пенни нарядили и причесали.
Шикарное платье и вовсе сделало из нее нечто ослепительное. Гуань Ци дополнила образ элегантным кулоном из ярко-зеленого нефрита в форме дракона с глазами-жемчужинками. Настоящая семейная реликвия. Эсперанса тоже не ударила в грязь лицом, одолжив любимые серьги: крошечные пиньяты, инкрустированные стразами. Не важно, поверили девушки в историю про ужин с богатейшим человеком на свете или нет; обе увлажненными глазами взирали на преображенную подругу.
Звонок в дверь. Такси заказывали? Подано.
В последнюю секунду, затаив дыхание, Пенни нырнула в ванную за серой пластиковой коробочкой, припрятанной там с незапамятных времен. В ней лежала ее диафрагма. Тридцатиграммовая броня, которая не потребовалась аж с зимнего бала на старшем курсе. Лихорадочно шаря по полкам, Пенни гадала, не испортился ли контрацептив от затяжного безделья. А если латекс пересох и стал ломким, как порой случается с презервативами? Вдруг колпачок потрескался? Или вообще пошел плесенью? Выхватив коробочку из недр выдвижного ящика, она открыла ее – и ахнула. Пусто!
Притопывая ногой с наигранной свирепостью, Пенни приперла соседок к стенке. Потрясла у них под носом уликой, на которой значилось: «Пенелопа Харриган», дальше шли имя и адрес семейного терапевта в Омахе. Выставив коробочку на кухонный столик подле ржавого, заляпанного жженым сыром тостера, она решительно заявила:
– Сейчас я выключу свет и сосчитаю до десяти. Договорились? – Лица обеих товарок оставались непроницаемыми. Никто не покраснел, не потупился. – Обещаю, без претензий.
Щелкнул выключатель, и кухня погрузилась во мрак. Отсчет пошел.
В темноте послышалось тихое хлюпанье, потом сдавленный смех.
– …восемь, девять, десять.
Лампочка вспыхнула, озарив законное содержимое коробочки. Розоватая диафрагма поблескивала от свежих вагинальных выделений с бесстыдно налипшим лобковым волоском. Пенни напомнила себе сполоснуть штуковину, если нынешним вечером все сложится.
* * *
Закон подлости не заставил себя ждать. Такси безнадежно застряло в пробке, да еще в туннеле, где не ловил мобильник. Вот так всегда. Водитель бурно извинялся, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида. Сказал, что она шикарно выглядит.
Обычный комплимент из вежливости. Да за такие деньги грех плохо выглядеть! К величайшей досаде продавщицы, платье уселось на юном теле как влитое. Новенькие лодочки от «Прада», купленные под занавес – гулять так гулять! – смотрелись просто изумительно. Впрочем, Пенни хватало ума осознавать, что ослепительной красотки из нее не получится.
Хотя бы мухи над головой не роятся, и то спасибо. И вообще, все лучше, чем жить на Среднем Западе.
Небраска и Пенни не сочетались. Ни в какую. Что в юности в Омахе, что в детстве в Шиппи, она вечно чувствовала себя белой вороной. Начать хотя бы с того, что она никак на походила на своих крепко сбитых косолапых родителей, классических представителей ирландской диаспоры, все в веснушках, рыжие-прерыжие. А вот Пенни от природы досталась кожа цвета «персик со сливками». И светлая, как кора березы. Переезд в Нью-Йорк, родители тоже, разумеется, не одобрили.
Несколькими минутами ранее, усаживаясь в такси, Пенни позвонила в Омаху сообщить грандиозную новость и, услышав в трубке голос матери, спросила:
– Мам, ты сидишь?
– Артур! Скорее, дочь звонит! – крикнула та в сторону.
– У меня потрясающие новости, – зачастила Пенни, косясь на водителя в надежде, что тот подслушивает.
– У нас тоже! – воскликнула мать.
Раздался щелчок, и к разговору подключился отец.
– Твоя маменька вырастила помидор – ну вылитый Дэнни Томас!
– Обязательно пришлю тебе фото, – пообещала мать. – Такое надо видеть!
– Так что у тебя стряслось, сладкая? – спохватился отец.
Пенни выдержала паузу для пущего эффекта и заговорила нарочито громко, в расчете на таксиста:
– У меня свидание с К. Линусом Максвеллом.
Родители отреагировали не сразу.
Чтобы сэкономить на счетах за свет, отец пил кофе прямо в туалете. Мать лелеяла мечту о водяном матрасе. На день рождения предки регулярно посылали ей Библию с вложенной двадцатидолларовой купюрой. Вот вся их суть в двух словах.
– Вы вообще в курсе, кто такой К. Линус Максвелл? – напомнила о себе Пенни.
– Конечно, милая, – ровным голосом откликнулась мать. – Не в деревне живем.
А Пенни ждала их восторженных возгласов. Недоверчивого аханья. Да чего угодно!
В итоге отец заметил:
– Пенпенчик, мы любим тебя такой, какая ты есть. Брось выдумывать всякие глупости, чтобы нас впечатлить.
Ее назвали лгуньей.
В этот-то момент таксист и заехал под реку. Связь оборвалась. Квартирные соседки тоже ей не поверили, зато суетились вокруг, накладывая тени и подводку, как самые настоящие подружки невесты. Завтра всем им придется поверить. Да она бы не стала заморачиваться по поводу внешности, не полезла бы из кожи вон ради лишь Максвелла. Сегодня ее узрит весь мир. Она войдет в ресторан никем, а к десерту станет знаменитостью. Завтра даже кумир Пенни, президент Хайнд, узнает о ее существовании.
По соседству от такси, в той же пробке, торчал черный седан с двумя мужчинами, смахивающими на телохранителей Алуэтты д’Амбрози: оба в дорогих темно-синих костюмах и зеркальных солнечных очках. На суровых угловатых лицах ни тени эмоций. Ни один не повернул головы в сторону Пенни, хотя она по опыту прекрасно знала, что и тот и другой глаз с нее не сводят.
Незнакомцы преследовали Пенни с раннего детства. Нарочито медленно ехали следом или парковались напротив школы и пялились. Иногда тащились пешком, держась на почтительном расстоянии. Как правило, по двое, порой по трое – в одинаковых темных костюмах и зеркальных солнечных очках. Волосы коротко стриженные, тщательно причесанные. Остроносые ботинки ярко блестят, даже когда преследователи, подобно двуногим гончим, брели за ней по мокрым от дождя футбольным полям или песчаным пляжам озера Манава.
Зимним полднем, когда редели сумерки, таинственный эскорт тенью следовал за Пенни по опустевшим фермерским угодьям, петляя среди высохших, потрепанных ветром стеблей кукурузы по дороге из школы домой. Порой один из соглядатаев оттягивал лацкан и бормотал пару слов в пришпиленный микрофон. Другой делал знак вертолету, который также отслеживал каждый ее шаг. Иногда высоко в небе над ней кралась махина дирижабля. И так изо дня в день.
Сколько Пенни себя помнила, загадочные спутники тайно сопровождали ее по жизни. Причем всегда на периферии зрения. Вечно на заднем плане. Сто к одному, что сегодня они явятся в «Ше ромен».
Страха таинственные незнакомцы не внушали; напротив, с ними она чувствовала себя под надежной защитой. Впервые заметив слежку, Пенни решила, что за ней по пятам ходят агенты национальной безопасности, положенные всякому уважающему себя американцу. Все больше проникаясь симпатией к своим сторожам, она воспринимала их не иначе как ангелов-хранителей. И звание это они оправдали не единожды.
Как-то раз угрюмым зимним вечером она возвращалась домой по полю гниющего силоса. Вечернее небо своим цветом напоминало синяк. Ледяной воздух зловеще пропитался смрадом. И тут откуда ни возьмись обрушился убийственный смерч, выдавливая грязную пену из почвы и валя молочную скотину направо и налево. Мимо со свистом проносился острый как бритва сельскохозяйственный инвентарь. Градины размером с кулак колотили по юной голове.
Пенни уже решила, что ей конец, как вдруг неведомая сила повалила ее в канаву, а сверху навалилась мягкая, но неумолимая тяжесть. Мощи торнадо хватило лишь на пару секунд. Мягкая тяжесть приподнялась, и Пенни вмиг узнала одного из хранителей. Незнакомец в замаранном грязью костюме деликатно отстранился и зашагал прочь, не дожидаясь благодарности. Словом, проявил себя не пассивным наблюдателем, а настоящим героем. В тот вечер он спас ей жизнь.
Много лет спустя, когда Пенни поступила в колледж, накачанный пивом старшекурсник из «Дзета дельты» затащил ее в грязный подвал. Случилось это на пике празднования Клятвенной недели [1]. Возможно, Пенни пообещала ухажеру лишнего, а когда пошла на попятную, тот в порыве злости распластал ее на полу, прижимая упирающееся тело коленками. Нарядное выходное платье лопнуло под беспощадным натиском мускулистых рук. Справившись с «молнией» на штанах, насильник извлек свой багровый инструмент. Однако даже в такой безвыходной ситуации Пенни повезло.
Хвала небу за агентов национальной безопасности, подумала Пенни, заметив, как от стены отделился незнакомец в серой фланели. Он мастерски вмазал нападавшему под дых и, пока несостоявшийся насильник ловил ртом воздух, Пенни успела удрать.
После переезда ангелы-хранители опять-таки ее не покидали. Неоновые огни Большого Яблока отражались в зеркальных очках, а их обладатели по-прежнему наблюдали за ней издалека. В том числе в «Бонвит Теллер». И в «Би-Би-Би»-конторе, не снимая фирменных очков даже в помещении. По мнению Пенни, они охраняли ее, как наверняка охраняли всех без исключения добропорядочных американцев. Ежеминутно.
Пока она была занята своими мыслями, пробка рассосалась. Такси подрулило к парадному входу «Ше ромен». Подскочил швейцар, распахнул дверцу. Пенни расплатилась и перевела дух. Мобильник показывал четверть девятого. Опоздала-таки.
Вот и последние секунды, чтобы проверить, все ли в порядке. Главное, мух нет.
Судя по репортажам «Нэшнл инкуайрер», Дженнифер Лопес и Сальма Хайек не появлялись на красной дорожке без эскорта. Но у Пенни Харриган не было выбора. Мистера Вклинуса тоже не видно. Штат фотографов, дежуривший за плюшевым канатом, не удостоил ее взглядом. Никто не спешил заполучить ее снимок, не комментировал в микрофон, как шикарно она выглядит, не расспрашивал про платье. Подъехала новая машина. Швейцар снова бросился открывать дверцу, и Пенни не осталось ничего другого, как гордо шагнуть под золоченые своды ресторана.
В вестибюле она тщетно пыталась привлечь внимание метрдотеля. Ее просто не замечали. Рядом вальяжно фланировали элегантные гости в ожидании такси и свободных столиков. В общем гомоне смеха и разговоров Пенни потерялась окончательно. Ее платье едва дотягивало до здешних стандартов. На бижутерию откровенно косились. Вновь потянуло развернуться и убежать, как от той чванливой дамочки в «Бонвит Теллер». Может, и правда податься домой? Там проложим алую роскошь папиросной бумагой, а утром вместе с фирменным чехлом вернем в магазин. И смиримся, что мужчины разряда Максвелла не встречаются с девушками вроде нее.
Да и можно бы, не болтай она про свидание направо и налево. Теперь начнется: родители, соседки… Даже тот таксист сочтет ее лгуньей. А этого допустить нельзя. Ну хоть бы один светский хроникер ее заметил, хоть бы разочек щелкнул фотозатвор папарацци – и правда восторжествует! Гонимая этой мыслью, Пенни решительно направилась ко входу в банкетный зал. Вниз вела устланная ковром лестница, и всякий вновь прибывший неизбежно оказывался под перекрестными взглядами многочисленной публики.
Стоя на верхней ступеньке, Пенни ощущала себя на краю высокого обрыва. Вперед манило будущее. Сзади напирали богатые и властные, блокируя путь к отступлению. Кто-то недвусмысленно громко прочистил глотку. В ресторане яблоку негде упасть, все места заняты. Из бельэтажа выглядывают менее удачливые претенденты на столики. Пенни торчала у всех на виду, будто угодила на сцену.
В середине зала сидел одинокий посетитель. Огни люстры зайчиками скакали в его светлой шевелюре. Мужчина коротал время, делая пометки серебряной ручкой в блокноте.
Чье-то горячее дыхание защекотало девичье ухо, зашелестели слова:
– Мисс?
Говоривший громко фыркнул.
Весь ресторан не сводил глаз с блондина, но в чисто нью-йоркской манере: украдкой, поверх раскрытых меню. Ловили его отражение в полированном серебре лопаточек для масла.
Тот же голос за плечом добавил, на сей раз настойчивее:
– Попрошу не загораживать проход. Соблаговолите посторониться.
Похолодев, Пенни молила, чтобы одинокий гость заметил ее. Оценил, какая она красивая.
Очередь за спиной недовольно загудела. Пенни не могла двинуться с места. Придется кому-то – швейцару, парковщику – брать ее на руки и выносить за дверь, как мешок с картошкой.
Наконец блондин оторвался от блокнота, встретился глазами с Пенни. Народ хором проследил за его взглядом. Мужчина поднялся, и гомон моментально стих. Словно взмыл невидимый занавес, призывая любителей оперы к молчанию.
Не отрывая глаз от гостьи, блондин пересек зал и взошел по лестнице. В двух ступеньках остановился, протянул руку. Ситуация в офисе повторялась с точностью до наоборот: теперь сверху оказалась Пенни.
Пальцы, стиснувшие ее ладонь, были по-прежнему холодными на ощупь.
Дальнейшее происходило как на развороте «Нэшнл инкуайрер»: К. Линус Максвелл в роли галантного эскорта. Точь-в-точь как это было с ее шикарными предшественницами. Помогает сойти в зал. Ведет мимо притихшей публики. Любезно отодвигает стул, усаживает, сам устраивается напротив и захлопывает блокнот.
Лишь тогда гул в зале потихоньку возобновился.
– Спасибо, что почтили меня своим присутствием, – поблагодарил Максвелл. – Выглядите просто потрясающе.
И Пенни впервые поверила, что достойна комплимента.
Затем ее визави подался вперед и стремительно замахнулся, как для пощечины. Пенни невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, перед ней, едва не касаясь носа костяшками, висел кулачище.
– Простите, если напугал; по-моему, она попалась.
Разжав пальцы, Корни Максвелл продемонстрировал раздавленный мушиный трупик.
Следующим утром Пенни стояла под дверями «Бонвит Теллер» уже за полчаса до открытия; она не могла позволить себе даже однодневный процент по кредиту за вчерашний наряд. Платье необходимо вернуть хотя бы и ценой опоздания на работу.
В сказках Золушка не бежит спозаранку возвращать обновку с туфельками, заодно поеживаясь от страха, что некий бдительный продавец выявит изъян и откажется принимать товар обратно.
Несмотря на сказочные яства и вина, особым волшебством на ужине не пахло. На них продолжали пялить глаза. Поди попробуй расслабиться и отдохнуть, когда сидишь как в аквариуме. И дело вовсе не в Максвелле: тот был заботлив – временами даже чересчур: слушал с интересом, иногда открывал блокнот и ломкой, паучьей скорописью делал пометки, словно конспектировал. Не романтический ужин, а скорее собеседование в особо неформальной обстановке. О себе кавалер говорил скупо, не добавив ничего, о чем бы уже не писалось в «желтой прессе». Зато Пенни на нервной почве болтала без умолку и, будто страшась пауз, заполняла их рассказами о родителях – Миртл и Артуре, типичных обитателях пригородной жилой застройки. Пустилась в воспоминания о студенческой юности, поведала про своего обожаемого питомца, скотч-терьера Димпи, и его безвременной кончине в прошлом году.
Максвелл слушал сбивчивый монолог с вежливой улыбкой. Спасибо официантам, чье периодическое появление давало Пенни небольшую передышку.
– С позволения мадам… – официант грациозно повел рукой, затянутой в белую перчатку, – очень рекомендую наши фирменные суси коббсира.
Пенни победно улыбнулась:
– Звучит заманчиво.
Максвелл вопросительно поднял бровь:
– Вы ведь знаете, что это сырые гребешки аоя́ги?
Нет, этого она не знала. Более того, Максвелл, сам того не подозревая, спас ей жизнь. У Пенни была чудовищная аллергия на моллюсков. Один сочный кусочек фирменного блюда – и лежать бы ее раздутому трупу на полу. Видя, что спутница встревожена, Максвелл мгновенно сориентировался, заявив:
– Принесите даме куриную запеканку с брокколи.
Слава богу, хоть кому-то не наплевать. Изо рта вновь полился бессвязный рассказ.
Она понимала, что выглядит глупо, но остановиться не могла. Впервые на нее обратили внимание, по крайней мере в Нью-Йорке. Здесь, вдали от дома, родительские чаяния сменились ее личным беспросветным отчаянием. Вечерами Пенни отправлялась блуждать по окрестностям и ходила до тех пор, пока город не засыпал, а ноги не начинали гудеть от усталости. Она бродила по Верхнему Ист-Сайду, мимо дремавших домов с недремлющими швейцарами, чей взгляд провожал ее из роскошных вестибюлей. Горделивые здания, шикарные апартаменты, предел мечтаний всех и каждого. Можно сказать, Пенни пыталась внушить себе, что вожделеет того же. Потому как на деле все было не так. Она лишь притворялась, что хочет бриллианты от «Картье» и меха с витрин «Блумингдейла».
Ее не прельщали атрибуты успеха. Нет, Пенни жаждала настоящей власти, хотя и сама полагала свои амбиции бредовыми.
Вдобавок ее не интересовало ничего из того, что хотелось прочим женщинам. В них словно бес вселялся, заставляя роем гоняться за мирскими благами. И это тревожило, вынуждало ощущать себя пчелкой-отщепенкой, которой заказан доступ в некий улей. Если девушка ровно дышит к героям киноэкрана и ароматическим свечкам, с ней, похоже, что-то не так.
Изо дня в день она наблюдала, как адвокатессы или властные бизнес-руководительницы яростно терзают мобильники, тявкают приказы в трубку – и все без тени прогрессивных устремлений, эдакой просвещенности. С известных пор их карьера утратила ореол уникальности. Пенни же стремилась выйти за рамки рефлекторных условностей, навязываемых текущей гендерной политикой.
За десертом Пенни Харриган призналась, что сама не знает, чего хочет.
Адвокатура не была пределом ее мечтаний. В подростковом возрасте все – родители, учителя, исповедник – наперебой внушали ей, что человеку необходима цель и план ее достижения. Главное – чему-то себя посвятить. Карьеру адвоката она выбрала наугад, вытянула вслепую, как фант из шляпы. Если оставить в стороне Хайнд с ее президентством, карьера адвокатессы вдохновляла не больше, чем перспектива щеголять в собольем манто, ведя на поводке двух афганских борзых с бриллиантовыми ошейниками на Верди в Метрополитен-опера. Нет, положа руку на сердце, призналась Пенни, она не знает, чего хочет, зато ей известно другое: ее ждет некая поистине славная судьба, причем очень скоро.
Максвелл не стал расспрашивать да уточнять, однако слушал внимательно. Вглядывался в нее, будто запоминая. В перерыве между закусками и салатом он снова достал блокнотик, в котором делал пометки перед ее приходом, и открыл его на чистой странице. Снял серебряный колпачок с авторучки и принялся записывать – по всей видимости, ее страхи. Наверняка не скажешь: слишком мелким, почти микроскопическим был почерк. Непрерывная писанина выдавала в Максвелле либо отъявленного хама, либо человека на редкость чуткого и отзывчивого.
Сам факт, что за ней конспектировали, заставлял стесняться, но остановить поток откровений не мог: словно прорвало шлюз. Пенни впервые призналась кому-то, что жизнь застопорилась. Прожив двадцать пять лет паинькой-отличницей, она вдруг угодила в чудовищный тупик. Исчерпала свой внутренний потенциал. Пенни все говорила и говорила, хотя понимала, что им с Максвеллом вряд ли суждено встретиться снова. Лучшего исповедника и желать нельзя.
Напряжение наконец спало. Под пристальным взглядом мужчины Пенни расцвела. Похорошела. Осмелев от его внимания, качала головой, чтобы затанцевали сережки. Томно прижимала руку к груди, касаясь кончиками пальцев вьющегося нефритового дракона. Украшения напоминали, как ей повезло с подругами.
Голубые глаза Максвелла неотступно следили за каждым ее жестом. Он улыбался и не перебивал. Не отрывая встречного взгляда, он тем не менее продолжал строчить в блокноте.
Максвелл выглядел чуть ли не влюбленным. И не из-за минутной вспышки страсти. Любовь с первого взгляда тут тоже ни при чем. Нет, его явно очаровывал звук ее голоса. Он подавался вперед всем корпусом, будто целую жизнь искал только ее и теперь нашел.
Вот какого внимания Пенни хотела от мира. Чтобы повсюду ее знали и любили. О чем и не замедлила объявить. Вопрос лишь, как добиться всенародного признания. Для этого требовался учитель, наставник – словом, тот, кто поможет ей раскрыться.
Стоя перед запертой дверью бутика, Пенни специально держала фирменный чехол с платьем повыше, чтобы ненароком не подмести тротуар. Перед глазами одно за другим проплывали все те изысканные блюда, насладиться которыми ей так и не довелось. Уж слишком она боялась посадить пятно. Одно неловкое движение – и потом пять лет будешь расплачиваться за собственную неуклюжесть.
Когда привратник в «Бонвит Теллер» щелкнул замком, Пенни бросилась в знакомый отдел, где стояла та самая продавщица, что обслуживала ее меньше суток назад. Протянув чехол, Пенни собрала волю в кулак и отчеканила:
– Оформите, пожалуйста, возврат.
Продавщица положила вещь на прилавок, расстегнула «молнию» и принялась изучать атласные складки.
– Понимаете, дома примерила, – Пенни досадливо взмахнула рукой, – ну совсем не то.
Продавщица встряхнула и разгладила подол, тщательно осмотрела швы.
– Только примерили и все? – уточнила она.
– Да, – откликнулась Пенни, покрывшись испариной. Вдруг ее изобличит затяжка или следы пота?
– Вы уверены? Может, все-таки сходили куда-то на ужин? – без улыбки наседала та.
Ну точно – нашла винное пятно! Или каплю шоколадного мусса. А может, унюхала табачный дым или парфюм. Возможно, всему виной воображение, но Пенни вдруг почудилось, что магазин битком набит людьми, и все – от посетителей до продавцов и последнего охранника – прислушиваются к их разговору.
– Уверена, – не сдавалась Пенни, хотя внутри все помертвело.
– И в «Ше ромен» не надевали?
– Нет, – пискнула девушка.
Продавщица подарила ей суровый взгляд.
– Хотела бы вам кое-что показать. – Убрав платье обратно в чехол, она порылась под прилавком и достала свежий выпуск «Нью-Йорк пост». «Ботаник раскручивает Доткомовскую Золушку», гласил заголовок.
По соседству с громадными буквами помещалась цветная фотография: Пенни с Максвеллом за столиком. Напротив друг друга. Локтем к локтю. Тут не отопрешься, платье она надевала.
– Позволю себе заметить, мисс, – проговорила продавщица тоном, не сулящим ничего хорошего, – это совершенно неприемлемо!
Все, попалась! Пенни быстренько подсчитала в уме. С учетом цены и текущего процента по кредиту, за платье удастся расплатиться годам эдак к сорока.
– За такую рекламу, – строго выговаривала продавщица, – «Дольче и Габбана» сами должны вам приплачивать. – Перегнувшись через стойку, она перешла на заговорщицкий шепот: – «Прада». «Фенди». «Гермес». Да они в очередь на вас выстроятся! – Залихватское подмигивание. – Ничего, не волнуйтесь, я все устрою. Свяжусь с кем надо, так что, если планируете и впредь встречаться с мистером Максвеллом, эти бренды вас озолотят.
Гм, заманчиво, но есть нюанс: хоть Максвелл и попросил номер ее телефона, жизненный опыт Пенни списывал это на банальную вежливость. Второе свидание не гарантировано. Никто ничего не обещал. Пенни не стала произносить это вслух, но еще не известно, свидятся ли они вновь.
