Бёрнер Вася
Гидроквас
Михаил Николаевич Гнилоквас на фотографии без головного убора.
Началась данная история с обычной темы сапёров «Вернись, я всё прощупал». В один из июльских солнечных Панджшерских дней к нам незаметно подкралась пора получать горячий хавчик и хряпать заслуженный на чижолой службе обед. В предвкушении чревоугодия я подался сквозь скалы поста Зуб Дракона на «кухню». По прибытии в конечную точку маршрута, неожиданно для себя обнаружил весьма необычную картину. На верхушке огромного булыгана сидел на попе Миша Мампель, он поджал к своей груди колени, обхватил их руками и бился в крупном ознобе. Осенняя лихорадка не должна была начаться по определению, и я, как химик инфекционисту, захотел сказать Мише, чтобы он прекратил притворяться и взялся за исполнение своих обязанностей насчёт выдать жратву.
Однако причина озноба была вызвана не плазмодиями и не притворством. Она нарочито блестела краем выставленной на показ железяки, немного прикопанной под камнем. В полуметре от скалы Мампеля катались по песку Миша Гнилоквас и Петя Слюсарчук. Они ржали, как два сивых мерина, заглянувших по обкурке в зоопарк, чтобы приколоться, как размножаются ёжики.
Железяка, напугавшая Мампеля, привлекла моё внимание, я присел рядом с ней на корточки, присмотрелся. Штуковина напоминала пустую консервную банку от паштета, в центре которой какой-то остряк-самоучка вставил кнопочку, похожую на стерженёк от израсходованной батарейки. Если учесть тот факт, что Гнилоквас служил старшим стрелком на бронетранспортёре, то можно было додуматься – израсходованных батареек у него развелось, как Донов Пэдро в Бразилии. А может быть даже как диких обезьян.
– Полный трындец, пацаны! Я же тут каждый день ходил! – Бормотал дрожащим голосом Мампель.
– А-а-а-ха-ха-ха! – Пуще прежнего заржал Петя Слюсарчук. – Чаво сидишь, яурэй! Разминирувай!
– Хочешь, чтобы я подорвался? – Миша побледнел лицом и ещё сильнее прижал к груди свои ноги. – Ищи дурака за четыре сольдо!
– Давай, давай! Не сцы! – Миша Гнилоквас стёр со своего лица страдальческую слезинку. На щеке осталась полоса размазанной грязи.
– Чё тут у вас за кино? Поделитесь с рабочими. – Культурно спросил я и протянул руки к железяке.
– Касьян, иди нахрен. Не порти нам спектаклю! – Слюсарчук тоже стер со своего лица капельку жидкости. Тоже оставил коричневую полосу.
– Димыч, отвали! Пусть Мампель разминирует. – Гнилоквас всё ещё улыбался, но понял, что сеанс смехотерапии подошел к завершению.
