bannerbannerbanner
Бросок наудачу

Бэт Риклз
Бросок наудачу

Полная версия

Глава 3

Пирсинг в носу болит адски.

Когда я впервые взглянула в зеркало, то практически не узнала себя. Стрижка «рок-гламур» и блестящий синий гвоздик в носу – это одно, но шорты с модными прорехами от бренда «Аберкромби» и симпатичный синий топ с подходящими по цвету вьетнамками – такое тоже совсем на меня прежнюю не похоже.

Я представляю, какой была в начальных классах средней школы. Упитанная, в роговых очках с толстыми линзами, в брекетах, которые носила по меньшей мере год. В бесформенном свитере и джинсах, чтобы не бросалось в глаза, как я далека от нулевого размера.

Ладно бы я была невидимкой. Но я ей не была. Ладно бы я отличалась умом, но хорошие оценки мне ставили, только когда я действительно старалась, так что «ботанкой» меня не назовешь. Ладно бы я играла в оркестре или состояла в шахматном клубе – но нет.

Встряхиваю головой, поскольку здесь и сейчас все это уже не важно. Больше мне не придется быть такой Мэдисон. Она в прошлом.

Я улыбаюсь своему отражению. Безусловно крутому, дерзкому и порывистому.

По пути домой я очень собой довольна. Не только из-за пирсинга или того, что симпатичный парень записал свой номер в мой телефон, но и из-за того, что все наконец налаживается.

Ну, по крайней мере, все так ощущается, пока я не дошла до дома.

– Мэдисон, это ты?

– Учитывая, что, кроме меня, в этом штате больше ни у кого нет ключей от нашего дома, нет, мам, это не я! – кричу в ответ.

В доме витает аромат стряпни, и сразу понятно – папа готовит пасту. С силой втягиваю носом воздух: его блюда всегда пахнут потрясающе. А вот мамины чаще оказываются… подгоревшими.

– Ты как раз к ужину, – сообщает мама, на мгновение выглянув из кухни. Пока я разуваюсь, она продолжает: – Выбрала себе телефон?

– Ага. С Интернетом и всякими наворотами. – Я не уточняю, что за навороты, поскольку сама еще до конца в них не разобралась. Знаю только, как отправить сообщение, позвонить и открыть Google.

– Отлично.

Она даже не спрашивает, сколько это стоит. Просто рада, что я веду себя как нормальный подросток.

Захожу в кухню с выкрашенными в бежевый цвет стенами, деревянной мебелью и керамической плиткой, а папа как раз раскладывает пасту. Беру тарелку и сажусь за стол.

– Вы закончили переносить оставшиеся коробки на чердак? – спрашиваю.

– Угу, – гордо отвечает папа. Мама несколько дней кряду просила его убрать из комнаты для гостей все старые фотоальбомы и игрушки, оставшиеся с тех времен, когда мы с Дженной были детьми, – ну, знаете, барахло, которое обычно хранится на чердаке.

Мама с папой садятся за стол, и я чувствую, как быстро и сильно бьется сердце. Они еще не заметили пирсинг. Может быть, и не обратят внимания – хотя бы еще пару дней. Или, может быть, все-таки заметили и каким-то чудом им все равно. Не знаю, но сама спрашивать не стану.

– Тебя долго не было, – произносит мама через пару минут.

– Я зашла в кофейню. Нужно было настроить мобильник. Там работает один парень, и ему пришлось помочь мне разобраться.

– Парень? – Мама навострила уши. Я знала, что так и будет.

– Да. Он сказал… ну, он идет в одиннадцатый класс, как и я.

– Правда? Как он выглядит? Симпатичный?

«Да, – приходит мне на ум, – очень симпатичный».

Но я пожимаю плечами и говорю:

– Конечно. Наверное. Во всяком случае, он был очень мил. Сказал, что завтра вечером на пляже будет праздник. Снова в школу и все такое.

– Он тебя пригласил?

Я киваю, но поспешно добавляю:

– Но только по-дружески. Чтобы я могла с кем-нибудь познакомиться перед началом учебного года.

Мне нужно ясно дать понять: это не свидание. Мама с ума сойдет от мысли, что ее дочь, которая наконец-то выбралась из панциря и превратилась в обычную шестнадцатилетку, встречается с кем-то.

– О… – Мама кажется слегка разочарованной, однако затем она добавляет: – Но это же здорово! Судя по твоим словам, он замечательный. Как его зовут?

– Дуайт.

– Дуайт, а фамилия?

– Не знаю.

– А где он живет?

– Где-то здесь, наверное. Не знаю. Я его не допрашивала.

– Вернемся к теме, – говорит папа, указывая на меня вилкой, – что там насчет вечеринки?

– Она будет на пляже. Похоже, просто соберется толпа школьников. Дуайт сказал, что все начнется около восьми.

Родители обмениваются короткими взглядами, а потом папа строго говорит мне:

– Никакой выпивки, Мэдисон, ты меня слышишь? Мы не хотим, чтобы ты пошла на вечеринку и натворила глупостей. Ты не знаешь этих людей, и мне плевать, что они все пьют, а ты – нет.

Я почти уже готова возразить, просто из принципа. Но правда в том, что я слишком воодушевлена этой вечеринкой – настоящей вечеринкой! – чтобы спорить. Поэтому просто киваю, улыбаюсь и говорю:

– Да, конечно. Я все поняла.

Папа тоже кивает и бросает на меня строгий предупреждающий взгляд.

– Хорошо. И можешь вернуться домой к половине двенадцатого.

– А что, если больше никто не уйдет? Что, если вечеринка закончится в полночь или в час? – «Не хочу показаться всем неудачницей», – добавляю я про себя.

– Ты можешь вернуться домой к половине двенадцатого, Мэдисон, – говорит мне мама. – Как папа и сказал, ты не знаешь этих людей, и мы не хотим, чтобы ты оставалась с ними до завтрашнего утра.

– Ладно, – ворчу я, но не слишком воинственно. Комендантский час в половину двенадцатого – это лучше, чем вообще остаться дома.

Еще минуту или около того мы едим в тишине, а затем мама говорит:

– Мэдисон, ну-ка посмотри на меня.

Что я и делаю. И ее столовые приборы со стуком падают на тарелку, едва не вываливая пасту на стол.

– Что, черт возьми, ты сделала со своим лицом?

Я не сразу понимаю, о чем речь. Прикусываю губу и чувствую, как сердце уходит в пятки.

– Мы поручили тебе пойти и купить мобильный телефон, а ты пришла домой с… с этим?! – кричит мама. Ее лицо краснеет от гнева. Мама редко злится. Она из тех славных воспитателей детского сада, которые обожают детей. Мы с Дженной всегда знали, что, если уж мама разозлилась, нам придется тяжко.

Однажды Дженна разбила старинную вазу, которую мама унаследовала после смерти бабушки. Это вышло совершенно случайно: Дженна споткнулась и врезалась в стол. Но мама так разозлилась, что наказала Дженну на целую неделю.

Поэтому прямо сейчас мне хочется провалиться под землю, и я уже жалею, что сделала пирсинг.

– Это всего лишь пирсинг, – бормочу я в свою защиту. – Это же не татуировка…

– Что? – кричит папа, скорее потрясенный, чем рассерженный. – Зачем?

– Да, Мэдисон, – кипит от гнева мама. Если бы взгляды могли убивать… – Не хочешь ли объяснить нам, зачем ты так изуродовала свое лицо?

– Не знаю, – бормочу я. От запаха пасты, который показался восхитительным, когда я вошла в дом, внезапно начинает тошнить. – Я просто хотела… Я подумала, что это будет выглядеть круто…

– Ах, Мэдисон, какая же ты глупышка! – произносит мама, и в этот момент весь гнев, кажется, уходит из нее. Она больше не злится, скорее расстроена. Даже сочувствует. Она обмякла в кресле, как тряпичная кукла, словно лишь злость на меня помогала ей держать спину прямо.

Потом мама снова садится ровно и наклоняется над столом, положив свою руку поверх моей.

– Дорогая, я знаю, тебе было тяжело. Я знаю. Это убивало меня. И я знаю, что ты хочешь произвести хорошее впечатление на новых знакомых и завести друзей, но тебе не обязательно делать что-то подобное, лишь бы…

Со вздохом она умолкает.

Мама думает, я сделала пирсинг, чтобы больше нравиться окружающим.

Может, она и права. То есть я считала, что это сделает меня интересной и крутой… Чтобы со мной захотели общаться. Чтобы не сливаться с массовкой. Так что да, возможно, моя мама права – за исключением того, что в момент принятия решения я не вполне понимала свои мотивы. Кто знает? Я сейчас не в настроении заниматься самоанализом.

Открываю рот, собираясь поспорить, но мама перебивает меня:

– Ну, теперь все равно, его нельзя вынимать. Ранка может воспалиться. – Она вздыхает. – Знай, Мэдисон, я от этого не в восторге.

– Знаю, – бормочу я.

Я жду, что она запретит мне идти завтра на вечеринку и, возможно, даже посадит под домашний арест. Меня никогда раньше не наказывали. Но опять же, если бы и наказывали, что бы это изменило? В Пайнфорде, пока все остальные ходили по вечеринкам, я все равно сидела в своей комнате.

Но теперь, при мысли, что впервые окажусь под домашним арестом, я слегка паникую.

А потом мама спрашивает:

– А ты уже думала о том, что наденешь на эту вечеринку? – И вот тогда я начинаю по-настоящему паниковать.

В тот же вечер звонит Дженна, и примерно через десять минут папа кричит мне:

– Мэдисон, Дженна хочет с тобой поговорить!

Я вытаскиваю наушник из левого уха и наклоняюсь к тумбочке, чтобы взять вторую трубку.

– Привет, Дженна.

– Пирсинг в носу, да? Должна признаться, Мэдс, я от тебя такого не ожидала. Мама совсем не рада этому. – Она смеется. – Но ты молодец. Бьюсь об заклад, это выглядит сексуально.

– Черт возьми, да. – Я произношу это с сарказмом, но на самом деле надеюсь, что это и правда выглядит «сексуально», раз она так сказала.

Дженна снова смеется, и, прежде чем я успеваю поинтересоваться, как там поживает Большое Яблоко[2], она берет быка за рога и говорит:

 

– Выкладывай все об этом парне из кофейни!

– Его зовут Дуайт. Он моего возраста, и мы вместе будем ходить в школу. Так что это хорошо, знаешь, потому что у меня вроде как уже есть друг. А еще он очень симпатичный – у него замечательная улыбка.

– О-о, – воркует моя старшая сестра. – А как же он выглядит? Высокий? Мускулистый? Миловидный? Он похож на футболиста или кого-то еще?

– Ну да, он довольно милый… – Сообщая это, я накручиваю на палец прядь волос, на моих губах играет улыбка. – Высокий. Темные волосы. И он занимается серфингом, – добавляю я. – Но он пригласил меня на вечеринку только как друга. Он даже не флиртовал, так что ничего тут особенного.

Последние фразы Дженна пропускает мимо ушей.

– Правда? Серфингист? Ого. Это… – Она смеется. – Это и правда круто! Похоже, ты подцепила классного парня! А что там мама говорила по поводу вечеринки?

Дженна произносит «вечери-и-инки», и от этого я хихикаю и качаю головой.

– Дуайт сказал, что завтра вечером на пляже будет тусовка. Он дал мне свой номер, чтобы…

– Он дал тебе свой номер?! – издает вопль Дженна. – Боже мой! Ты серьезно? А говоришь, он считает тебя только другом. Пф-ф-ф.

– Дал, но только чтобы мы могли встретиться заранее. Это действительно было по-дружески! – настаиваю я.

– Э-э, Мэдисон, нет, не было, поверь мне! Раз он дает тебе свой номер вот так, – я слышу, как она резко щелкает пальцами на заднем плане, – значит, ты ему понравилась.

– Мне так не кажется, – отвечаю я, снимая с одеяла волокна выбившегося наполнителя. – Я правда считаю, что он просто проявил вежливость. Знаешь, чтобы мне не пришлось стоять там одной, как… как лимон.

– М-м, – задумчиво произносит сестра. – А ты бы хотела, чтобы это было свиданием?

– Наверное, – бормочу я. Я бы не призналась в этом маме, но Дженна – другое дело. – Но какая разница, ведь это не свидание.

– Ну ладно, тогда следующий вопрос: как одеваешься?

– Сейчас на мне шорты, майка и свитер, который бабушка связала на прошлое Рождество.

– Я имею в виду, как завтра одеваешься, на вечеринку, дубина.

Мы обе смеемся.

– Честно говоря, не знаю, – отвечаю я.

– Что ж, для чего-то же нужны старшие сестры? Выбирай шорты, определенно. У тебя есть какие-нибудь потертые? И когда я говорю «шорты», то имею в виду действительно короткие шорты. Из тех, которые мама не одобрит.

Я хихикаю и скатываюсь с кровати, чтобы открыть шкаф. Мы с Дженной болтаем больше получаса, и она объясняет мне, какие элементы гардероба, по ее мнению, подходят для пляжной тусовки. С учетом того, что, живя в Мэне, она никогда не ходила на вечеринки на побережье, ее осведомленность кажется мне просто ужасающей.

Когда я обращаю на это ее внимание, Дженна смеется и говорит:

– Мэдисон, просто доверься мне.

Что я и делаю.

Глава 4

Вы когда-нибудь испытывали чувство тошноты во время того, как в первый раз отправляете сообщение парню, который вам нравится?

Итак, представьте себе: у меня настолько сильные спазмы в животе, что едва не пи́саюсь, взмокшие ладони, лихорадочная череда мыслей. Я удаляю и переписываю одно сообщение не менее десятка раз.

Моя ситуация еще хуже: ведь я никогда раньше не писала парням, вообще. Я совершенно не разбираюсь в том, как это принято делать.

Я трачу около двадцати минут, пытаясь составить сообщение для Дуайта. Прямо сейчас на экране моего телефона написано: «Привет! Как дела? Хотела узнать, как мы встретимся с тобой перед вечеринкой? J». И теперь я лишь пристально вглядываюсь в текст и пытаюсь определить, насколько он приемлем. Может, убрать «Как дела»? И следует ли добавить в конце «Целую»?

Не знаю, не знаю, не знаю!

Я бросаю телефон на кровать и запускаю пальцы в волосы, прикусывая губу, чтобы сдержать вопль отчаяния.

Дзинь!

Я замираю. Затем опускаю руки и широко распахнутыми глазами смотрю на телефон. Кажется, в это мгновение мое сердце реально перестало биться.

Я кидаюсь к телефону, хватаю его и беспомощно смотрю на экран.

Сообщение отправлено.

Когда я уронила телефон, то случайно нажала кнопку отправки. Я тихонько испускаю тревожное поскуливание, и мое сердце снова начинает свой бег, причем довольно быстрый.

После двойной перепроверки становится ясно: да, телефон совершенно точно отправил сообщение Дуайту.

Проходит несколько минут, прежде чем паника и тревога утихают. Скорее всего, я бы в любом случае отправила ему нечто подобное. Не из-за чего переживать. Я веду себя глупо.

Теперь остается лишь дождаться ответа.

Я помню, Дуайт работает в дневную смену, так что, возможно, он все еще на работе и не ответит некоторое время.

А пока я иду к своему шкафу и достаю наряд, который помогла выбрать Дженна. Это молодежные микрошорты из светло-голубого денима с немного обтрепанными краями, которые прикрывают лишь треть бедра. К ним – белая кофточка с низким вырезом, украшенным черными кружевами. Пара черных сандалий, несколько золотых браслетов и легкая белая толстовка – по словам Дженны, никто не придет туда слишком нарядным и может быть холодно, но мне все равно хочется выглядеть хорошо.

Насчет кофточки я не уверена. Я хочу сказать, у меня не такой уж пышный бюст. Дженна всегда дразнила меня (и вообще-то до сих пор продолжает), что я плоская как гладильная доска. Это преувеличение, но не такое уж большое.

Но погодите, Дженна, возможно, не была ни на одной пляжной вечеринке, но она наверняка знает намного больше о вечеринках вообще и о том, что надеть, чем я.

Я погружаюсь в размышления, как буду смотреться в подобранном наряде, и, когда мой мобильный телефон снова издает «Дзинь!», аж подпрыгиваю.

О боже, он ответил!

Поспешно убираю одежду обратно в шкаф как можно аккуратнее, чтобы не помять. Затем хватаю мобильник.

Одно новое сообщение: от Дуайта.

Я ухмыляюсь, в то же время чувствуя жуткую тревогу. Но решаюсь – открываю сообщение.

«Привет, J. Где ты живешь? Я могу зайти за тобой в восемь, если удобно?»

Отправляю ему адрес и отвечаю, мол, это очень даже удобно, спасибо! Добавляю смайлик и нажимаю «Отправить», затем откидываюсь на подушки и улыбаюсь.

Смесь возбуждения и страха наполняет меня. По правде говоря, даже не знаю, о чем сейчас думаю. Без конца улыбаюсь, поскольку наконец становлюсь тем, кем хочу быть, и выхожу в реальный мир; меня не игнорируют, надо мной не смеются. Но в то же время сердце уходит в пятки, ведь я никогда еще не была на вечеринке и понятия не имею, что буду там делать. Я не знаю никого, кроме Дуайта, и не могу требовать от него весь вечер провести со мной рядом.

Я понимаю: мне придется разговаривать с людьми – и встретиться с большинством из них в школе в понедельник. А если я им не понравлюсь? Если не найду, что им сказать, или выставлю себя идиоткой? Кажется, будто меня швырнули в бездну без всякой страховки.

Я понимаю: так, вероятно, лучше, чем просто появиться в школе в понедельник, как овечка, заблудшая в бассейн с пираньями. По крайней мере, благодаря вечеринке у меня будет возможность познакомиться с кем-то, может быть, даже произвести хорошее впечатление.

И не успеваю я оглянуться, как уже почти семь часов.

Прыгаю в душ, а затем тщательно укладываю волосы, одеваюсь и наношу макияж. После переезда во Флориду мама убедила меня купить целую гору косметики.

– Не то чтобы тебе без этого не обойтись, – пояснила она. – Ты прекрасна, милая. Но когда ты просто захочешь прихорошиться, тебе она потребуется, я знаю. Дженна была точно такой же.

До недавних пор я пользовалась только тушью – мои ресницы такие светлые, что их будто и не существует вовсе, – а к остальной косметике не прикасалась. Если бы я собиралась в торговый центр с мамой, то, возможно, добавила бы немного консилера под глаза. Но и только.

Однако сегодня вечером я стою перед туалетным столиком и тщательно наношу все: тени для век и подводку для глаз, тональный крем и румяна, тушь для ресниц и блеск для губ. По полной программе.

И опять же, я так рада, что росла рядом с такой старшей сестрой, как Дженна; я никогда особенно не пользовалась косметикой, но хотя бы знала, как правильно ее наносить.

Накрасившись и одевшись, я делаю шаг назад и внимательно оглядываю себя в зеркале. Я уже немного свыклась с отражавшейся в нем в последнее время незнакомкой, но на этот раз просто потрясена.

Я выгляжу…

Я выгляжу хорошо. Не нахожу ничего – вообще ничего – от себя прежней. Я пристально изучаю отражение и удивляюсь, куда подевалась Толстуха Мэдди; гадаю, как, черт возьми, я умудрилась превратиться из жертвы насмешек и одиночки, а если повезет, то просто невидимки, в… в такую.

Я бы никогда не призналась в этом вслух, но считаю, что выгляжу сейчас даже более чем хорошо. Новая Мэдисон должна быть крутой, дерзкой и порывистой. И я точно подхожу под это определение.

На моем лице расцветает улыбка. Я чувствую себя уверенно, словно эта вечеринка мне по плечу, словно я могу пойти туда и свободно общаться с людьми. Потом перекидываю браслеты с правой руки на левую – не хочу, чтобы кто-нибудь увидел мой шрам и спросил о нем.

Раздается звонок в дверь.

Дыхание перехватывает. Он здесь!

Громко смеюсь, представляя, до какой степени обрадовалась бы, если бы парень, звонящий в дверь, пришел на свидание.

– Это не свидание, – тихо говорю я, глядя прямо в глаза отраженной в зеркале Мэдисон. – Он пригласил меня только по доброте душевной. Это не свидание.

Резко выдыхаю и вдруг, услышав оклик папы: «Мэдисон! Твой друг пришел», – осознаю, что успела совершенно забыть об ожидающем внизу у двери Дуайте.

Я со всех ног бегу вниз по лестнице – надо помешать папе, а то он заставит краснеть меня – или Дуайта. Пусть моя реакция не кажется вам чрезмерной, серьезно… Когда Дженна приводила домой парней, я видела, как родители могут при желании начудить – хотя обычно они очень хорошие. И даже если Дуайт просто друг, я не собираюсь подвергать нас обоих такому испытанию.

Но папа все равно решает поставить меня в неловкое положение и говорит:

– Разве поверх этого не нужно надевать брюки, Мэдисон?

Стискиваю зубы и пытаюсь не краснеть. С годами я научилась не позволять щекам гореть после всякого акта унижения в школе.

– И в половину двенадцатого комендантский час – все понятно, – отвечаю я. Затем поворачиваюсь и улыбаюсь Дуайту, наконец-то взглянув на него.

На моем новом друге брюки цвета хаки и белая футболка. Крой свободный, поэтому Дуайт выглядит еще более долговязым и худым – но не в плохом смысле.

– Готова? – обращается он ко мне с кривоватой улыбкой.

– Ага, – киваю.

– Мобильник взяла? – спрашивает папа.

– Да, – откликаюсь я немного раздраженно – мне уже очень хочется уйти.

– Хорошо. – Он поворачивается к Дуайту и быстро кивает. – Повеселитесь, детишки.

– Пока, папа, – прощаюсь я и иду к открытой двери. Дуайту приходится отступить на улицу, чтобы мы не столкнулись.

Я закрываю дверь одной рукой, а затем останавливаюсь, смотрю на него и с усилием выдыхаю – моя косая челка на мгновение аж приподнимается.

– Ты как будто стесняешься своего отца, Мэдисон, – смеется Дуайт.

– Что? – Я делаю такое лицо, будто понятия не имею, о чем он говорит. – С чего ты это взял?

Он снова смеется.

– Не волнуйся: он вроде бы неплохой. Хуже моей мамы никого нет, я точно знаю. Однажды она решила показать моим друзьям мои детские фотографии. И я имею в виду такие детские фотографии, которые должны лежать и пылиться на чердаке.

Я смеюсь и вспоминаю, как мои родители поступили так же с одним из парней Дженны.

– Кстати, классный пирсинг. Тебе идет.

– О, спасибо! – Я лучезарно ему улыбаюсь.

Мы идем по пешеходной дорожке.

Шагая рядом с Дуайтом, я понимаю, насколько он меня выше. Ростом я не отличаюсь, а с тех пор, как похудела, вообще кажусь миниатюрной.

– Спасибо за приглашение, – говорю я, ненавязчиво прерывая молчание.

– Без проблем. Я подумал, что ты, возможно, захочешь с кем-то познакомиться до начала учебного года.

Я благодарно улыбаюсь.

– Это должно быть страшно, – продолжает Дуайт, когда мы сворачиваем за угол. – Перейти в новую школу, я имею в виду.

– Все лучше, чем в моей предыдущей школе, – пожимаю я плечами.

– А что случилось в твоей предыдущей школе?

На мгновение я замолкаю, мысленно ругая себя. Не могу поверить, как легко проговорилась! Как можно быть такой дурой?

– Извини, – произносит Дуайт. Наверное, я молчала достаточно долго, чтобы он понял – это щекотливый вопрос. – Я не хотел совать нос не в свое дело.

 

– Нет, все в порядке. Просто… я и мой длинный язык, – шучу я и заставляю себя рассмеяться. – Дело в том, что… э-э… на самом деле я там была не… В моей школе в штате Мэн учились не самые приятные люди.

– О-о.

– Мне очень жаль. Я не хотела неловкости, просто иногда слишком много болтаю – сама виновата.

Жалкий лепет. Мой язык не длинный, я знаю, когда нужно заткнуться. Я очень хорошо умею молчать. Я также хорошо умею держать эмоции при себе. Я невероятно хорошо умею не болтать лишнего. Боже, что я несу.

Дуайт улыбается, не ведая моих мыслей.

– Все в порядке, не волнуйся. Мне знакомо это чувство – когда ляпнешь что-то, не подумав. Если хочешь, я все забуду…

– Но я уже это сказала… – отрицательно качаю я головой. – Неважно. Итак, как прошел твой день?

Он хихикает, а потом мы продолжаем разговаривать. Я никогда прежде по-настоящему не разговаривала с людьми, поэтому мне странно, каким естественным это кажется с Дуайтом. Он рассказывает о грубом посетителе и о том, как тостер чуть не взорвался; я рассказываю, как родители взбесились, когда увидели мой пирсинг, и как сильно мне нравится Флорида.

Вскоре мы приходим на пляж. Там уже много народу примерно моего возраста, и, похоже, все они учатся в старших классах. Небо еще не совсем потемнело, но ждать осталось недолго. Солнце пока в закате и отбрасывает красные, розовые и фиолетовые полосы на морские волны. Я никогда не видела ничего подобного. Если бы не мусор, и коряги, и тусующиеся подростки, это было бы поистине захватывающим зрелищем.

Однако я не слишком долго любуюсь великолепным закатом. Мое внимание быстро привлекает толпа людей. Должно быть, здесь около сотни школьников. Большинство из них пьют. Они все болтают и смеются, хорошо проводят время, некоторые целуются… Наверное, так на вечеринках и бывает.

А мне становится страшно. Ну прямо до ужаса. Мне хочется схватить Дуайта за руку, просто чтобы успокоить себя: я не одна, у меня здесь есть друг, все будет в полном порядке. Но я этого не делаю, поскольку он продолжает идти, а я остановилась как вкопанная.

Пока Дуайт не заметил моего отсутствия, догоняю его и снова иду с ним в ногу. Кручу запястьями и сжимаю кулаки; ладони потеют.

Моя прежняя уверенность в себе рассеялась чертовски быстро. Я боюсь, что не смогу ни с кем заговорить. Что никому не понравлюсь. Что все снова будет как в Пайнфорде.

– Эй, – вдруг тихо произносит Дуайт, заставляя меня слегка подпрыгнуть. – Не надо так пугаться. Они не кусаются. Ну, некоторые могут, но я предупрежу, если такие к нам приблизятся.

Я смеюсь, но в смехе явно слышна нервозность. Дуайт толкает меня плечом, от чего наши руки прижимаются друг к другу, и ободряюще улыбается. Я выдавливаю ответную улыбку, делаю пару глубоких вдохов, и мы идем к костру.

Вокруг него разложены бревна, и на них сидят подростки: они болтают о чем-то и пьют. Один парень комкает пустую банку из-под пива, привлекая мое внимание. Он бросает ее в огонь, а затем обнимает девушку рядом.

– Здесь есть кто-нибудь из твоих друзей? – спрашиваю я Дуайта. Мне неприятно думать, что он, возможно, считает себя обязанным держаться возле меня весь вечер, ведь я ни с кем пока не знакома.

Но он и сам уже разглядывает толпу, а потом вскидывает брови, заметив кого-то. Поднимает руку, кивает, и, видимо, его тоже узнали. Я встаю на цыпочки и вытягиваю шею, пытаясь разглядеть, но уже слишком поздно – в ответ никто не машет.

– Сейчас вернусь, – обращается ко мне Дуайт. – Хочешь чего-нибудь попить?

– Нет, все в порядке, спасибо, – качаю я головой.

– Клянусь, я тебя не брошу, – смеется он и ободряюще улыбается. – Увидимся через минуту.

Со смехом выдыхаю и говорю: «Конечно», – ослепляя его улыбкой. Секунду или две смотрю на его удаляющуюся спину, но потом чувствую себя глупо, оставшись стоять в одиночестве. Делаю несколько шагов к одному из бревен, разложенных вокруг костра, и плюхаюсь на него.

Некоторое время тереблю молнию на толстовке. Еще не холодно, но мне хочется застегнуть ее, чтобы почувствовать себя в укрытии. Почти жалею о своей короткой стрижке: я чувствую себя совершенно беззащитной.

Мой айпод лежит в заднем кармане. Не люблю с ним расставаться. Он был частью меня последние пару лет учебы. Меня так и подмывает вставить в уши хотя бы один наушник, но я не могу. Не буду. Я отказываюсь сдаваться так скоро.

Скрещиваю руки и кладу их на колени, глядя на огонь. Знаю, что должна с кем-то пообщаться, но с кем? С кем из этих ребят следует знакомиться прежде всего? И неужели сидеть в одиночестве и ждать возвращения Дуайта – это неправильно? Может, надо все-таки постараться влиться в общество?

Я решаю просто подождать возвращения Дуайта. Так безопаснее всего. И проще.

Болтовня и смех вокруг меня довольно громкие, но треск огня их заглушает. Я ощущаю жар на лице, шее и ногах.

И даже не замечаю парня, пока тот не начинает говорить.

– Ну как можно бросить хорошенькую девушку одну на вечеринке и без выпивки, – звучит голос – глубокий, дружелюбный и уж точно не Дуайта.

2«Большое яблоко» (англ. The Big Apple) – самое известное прозвище американского города Нью-Йорка. Возникло в 1920-х годах. – Здесь и далее примеч. пер.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru