Кир Булычев
Таких не убивают
Милиционеры быстро пошли по улице к отделению, а Глущенки с Лидочкой остались у калитки. Ведь они так ничего и не узнали от Анатолия Васильевича. Было странное чувство – словно перед тобой поднялся занавес, за которым стояли в разных позах люди на фоне декораций, и тут же опустился, зажегся свет, и дамы в униформе торопят скорей идти в гардероб, а то гардеробщицам пора по домам.
* * *
Солнце пекло нещадно, воздух был влажным, тяжелым, еще и суток не прошло с той минуты, как Лидочка входила в эту калитку и Сергей встретил ее на террасе.
– Хоть бы дождик пошел, – попросила пощады у природы Итуся.
Пуфик стоял у ее ноги, покорный и терпеливый. Женя так и держал в руке несчастную корзину.
– Я сегодня видела отвратительный сон, – сказала Итуся, – но не придала ему значения.
Итуся явно намеревалась рассказать этот сон, но обычно терпимый Женя оборвал ее:
– Давай дома будем рассказывать. Сейчас я хочу увидеть Верескова.
Женя был прав. Нельзя уходить, не узнав по крайней мере того, что знают соседи.
Они побрели к дому, где снимал флигелек Вересков, стали звать его от калитки, но вышел не он, а Ольга, соседка Сергея, и сказала:
– А Валентин Дмитриевич срочно в Москву уехал.
– Оля, – обрадовалась Итуся, которая знала соседку ближе остальных. – Мы вообще-то к вам хотели. Мы вовсе ничего не знаем.
Крупная, массивная Оля, само добродушие, подошла к забору. Разговор продолжался через штакетник.
– Это я во всем виновата, – сказала Оля. Она начала говорить сразу после вопроса Итуси, видно, она специально стояла тут в ожидании расспросов. Грустно потерять статус главного свидетеля, когда свидетельскому полку пришло пополнение.
Ольга, по ее словам, проснулась часа в два от какого-то звука. Звук пришелся на сон – так что она даже не поняла, что же ее разбудило. Теперь, после того, как она побывала в соседнем доме, Ольга поняла, что ее разбудил звук выстрела. Было тихо. Только очень тревожно. Она встала, подошла к окну, посмотрела в сторону окон Сергея. Именно в ту сторону, а не в другую, – что-то, значит, чувствовала. Она стояла довольно долго, и ей показалось, что там горит настольная лампа. Сергей Романович часто допоздна работал – кухня-то с ее стороны, ей видно было, как он сидит у окна и печатает на машинке. В жаркие дни все открыто настежь, правда, участки разделены сараями, но сараи стоят не вплотную.
Потом Ольга легла и спала часов до девяти утра. Встала, были какие-то домашние дела, ей сегодня выходить после обеда. Ольга собиралась на почту и еще вчера договорилась с Сергеем, что заглянет к нему в первой половине дня и возьмет несколько писем, которые он написал, – специально идти за километр к почтовому ящику ему не с руки.
Она пошла к Сергею в одиннадцатом часу.
Дверь на террасу была открыта, но когда Ольга вошла, никто не отозвался. Может, заработался вчера и заснул поздно, решила она, а так как отношения в поселке были простыми, деревенскими и Сергей эти отношения принимал, Ольга негромко позвала его, чтобы не будить, если спит. Тут она и увидела его на полу. Сначала она решила, что сосед напился и свалился под стол – она такого натерпелась с прошлым мужем. Потом испугалась, что у Сергея случился припадок. И хоть было светло и она увидела кровь, сознание не соглашалось с насильственной смертью – иначе как объяснишь, что она даже присела на корточки и стала трясти его за плечо, чтобы очнулся.
А потом уже окончательно поняла, что сосед мертв.
– А из чего он был застрелен? – спросил Глущенко.
– Не знаю, – сказала Ольга. – Может, из ружья, может, из пистолета. Не все ли равно?
– Оружия вы там не видели?
– Нет, оружия не было. Да я и не искала.
– А потом милиционеры не находили оружия?
– Женечка, ну что ты пристал к Оле со своими вопросами? Вы продолжайте, Оля, – попросила Итуся.
– А больше нечего продолжать. Я испугалась, – сказала Ольга. – Выбежала, а тут Валентин Дмитриевич идет. Я сначала не хотела его в это дело впутывать, он такой впечатлительный. Но он по моему виду угадал, буквально кинулся ко мне, спрашивает, что у вас произошло? Я и говорю, что не у меня, а с Сергеем Романовичем случилось несчастье. Я его попросила подежурить, чтобы никто не вошел в дом. Почему-то мне показалось важно, чтобы до милиции никто в дом не вошел. А сама побежала в милицию – тут пять минут…
– И приехал капитан Анатолий Васильевич, – подсказал Женя, который хотел установить всю картину полностью.
– Сначала Толика не было, – сказала Ольга. – Меня на патрульной машине подвезли, там сержант был, он ко мне в библиотеку ходит. Вересков у террасы стоял. Весь бледный, как полотенце. Он мне потом сказал, что ему казалось, Сергей выходит, весь в крови… вы представляете?
– Представляем, – сказал Глущенко.
– А потом Толик прибежал, – сказала Ольга.
– Какой Толик?
– Уполномоченный, Анатолий Васильевич: мы с ним в одном классе учились, он такой романтик раньше был, а отец заставил его в милицейское училище пойти. А то, говорит, всех грабят, но без образования не защитишь. У него отец – типичный ветеран.
Лидочке показалось, что Ольга шутит. Но Ольга не улыбалась.
– Вы с ним осторожней, – сказала она. – Он на вид все еще безопасный, а в самом деле у него развилась хватка. Он как бульдог, вопьется – не оторвешь. Он знаете на ком женился? На Люське Мамедовой, ее на конкурс красоты выбирали, из кино режиссер приезжал на «мерседесе», честное слово, он, Толик, он только в науке нолик.
Лидочке послышалась старая школьная шутка.
– Толик все ждет своего звездного часа. В десятом классе он книжку прочел – «Звездные часы человечества». Немецкого писателя…
– Стефана Цвейга, – подсказал Глущенко.
– Стефан Цвейг про великих людей написал, а Толик теперь ждет своего часа. Ему надо, чтобы его заметили.
– Из-за Люси Мамедовой? – спросила проницательная Итуся.
– А вот Люся Мамедова уже ни при чем, – вдруг рассмеялась Ольга. – Я вам ее покажу, если хотите.
– Ну что, все? – Итуся устала от переживаний, ей хотелось уйти, но Женя медлил, и Лидочка понимала его: еще было не сказано нечто важное, что все объяснит и расставит по местам.
– Все неправильно, – сказал Женя.
– Я тоже так думаю, – быстро согласилась Ольга. – Все неправильно, не должны были Сергея Романовича убивать. Да и что брать-то у него?
– Видик, – сказала Лидочка. – Ваш Толик спрашивал, что пропало. Он думает, что там еще были деньги.
– Вряд ли.
– Убийца не мог приехать на машине? – спросил Женя.
– Мы бы услышали. В два часа кто-нибудь да услышал бы – с той стороны Школьная перегорожена, она как тупик. Если бы кто заехал, мы бы обязательно услышали. Нет, убийца пешком шел. За видиком?
– Происходит нарушение шкалы ценностей, – заявил Глущенко. – Человека можно убить из-за пятидесяти рублей, причем из гранатомета, потому что именно гранатомет попался тебе в лапы. Масштаб добычи и масштаб нападения никак не соотносятся.
– Правда, – согласилась Ольга, хотя не было уверенности, что она вслушивалась в эту сентенцию.
Лидочка глядела на зеленую крышу дома, поднимавшуюся над кронами яблонь, и представляла себе прошлую ночь, шаги в саду – наверное, Сергей услышал шаги, может, ему стало страшно. Он спросил: «Кто там?» – ему не ответили. А тому, кто следил за Сергеем из сада, был хорошо виден силуэт хозяина, неуверенно подошедшего к окну… Нет, Сергей услышал, как грабитель ходит по маленькой комнате, разыскивает этот самый видик, который стоял на телевизоре, а телевизор был большой и старый, брать его не имело смысла… Может, вор и не хотел стрелять?.. Почему он не забрался вечером, когда все ушли на станцию?
Они вернулись на дачу к Глущенкам, там Лидочка взяла свою сумку, Женя проводил ее до платформы. Они молчали, ожидая электричку. Солнце все еще жарило, и они прятались в тени высоких кустов, прижимавшихся к платформе с тыла. В кустах кишели мухи, наверное, нашли там добычу – мало ли что кидают с платформы. Но в тени было не так жарко.
– Ты позвонишь Нине? – спросил Глущенко.
Лидочка не стала отвечать. Она устала, словно весь день дрова рубила, хотя до вечера было еще далеко. Она и ехала в Москву, потому что надо было что-то делать – кому-то звонить, что-то организовывать. Толик исчез, неизвестно было, звонил ли он родственникам, – вернее всего, милиционер не звонил никому, потому что Сергей для него был чужим человеком, пришлым.
* * *
Пока Лидочка с Женей маялись на платформе в ожидании электрички, Толик Голицын прошел к себе в комнату, которую делил с бывшим одноклассником и недругом Васей по прозвищу Мордоворот. В комнате было душно. Василий сидел здесь до обеда и, пользуясь отсутствием Толика, курил, а форточку, конечно же, не открывал.
Первым делом Толик открыл окно, затем положил на стол свою папку, с которой всегда выезжал по вызовам и считал ее счастливой, потому что ее подарила Люда на первую годовщину свадьбы.
Сев за стол, Толик вытащил из папки двойной лист бумаги, найденный в доме погибшего, и разложил его на столе, расправив и разгладив ладонями. Этот лист Толик приложил к следу, который обнаружил на полу маленькой спальни. Предполагаемый убийца сначала наступил на грядку, испачкал подошву, и след отпечатался на бумаге. На всякий случай Толик обвел его карандашом.
Именно находка этого следа, о котором Толик не стал говорить Лиде и Глущенкам, вызывала в его душе бурю надежд. Толик жил в ожидании славного громкого дела, которое он раскроет столь блестяще, что на него обратят внимание в Управлении по борьбе с организованной преступностью. Он получит повышение, Люда сразу и навсегда перестанет жаловаться на вечное безденежье и бездарность мужа, не умеющего брать взяток.
Обведенный на бумаге след был невероятно велик. Под него подходил ботинок сорок восьмого, а может, и сорок девятого размера. Обладатель такой ноги должен превышать два метра в высоту, и намного превышать. А как известно, в поселке нет ни одного гиганта, вряд ли такой есть в самих Мытищах. Здравый смысл подсказывал Толику, что двухметровые люди никогда не идут в грабители и охотники за видиками. Значит, за делом об убийстве писателя Спольникова может скрываться тайна и драматические события, которые прославят Голицына Анатолия Васильевича. Поэтому уверения Толика, что за убийством Сергея стоит простое ограбление, были маскировкой, камуфляжем, туманом, который он сознательно напускал перед свидетелями, чтобы никто не догадался о действительных мыслях и надеждах оперуполномоченного из Челушинской.
Теперь следовало ждать, когда же из небытия возникнет гигант в ботинках сорок девятого размера. И тщательно вести следствие, никому не показывая, каким оно может стать сенсационным!
А пока пускай все думают, что случайный грабитель с пистолетом в кармане залез за легкой добычей и пристрелил дачника. Пускай думают…
Толик, который любил предавать бумаге свои надежды, правда, в зашифрованном виде, написал перед отпечатком следа: «Дело о гигантской ступне». Так было лучше.
Теперь следовало выяснить, кто знает такого баскетболиста и кто видел гиганта в районе Челушинской прошлой ночью…
Пока Толик подводил итоги первых часов расследования, Лидочка с Женей томились на раскаленной платформе. К счастью, электричка пришла почти пустая – кто едет в Москву в четыре часа пополудни в понедельник?
Усевшись у окна, Лидочка видела, как Женя прошел несколько шагов следом за тронувшимся поездом и вскоре отстал.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Приехав домой и приняв душ, Лидочка долго сидела перед телефоном, прежде чем решилась взять трубку. Одно дело, если умер знакомый и тебе звонят другие знакомые, а ты звонишь третьим – это все ужасно, это несправедливо, но об этом можно говорить, ты лишь посредник. Теперь Лидочке, пожалуй, впервые в жизни пришлось выступать в роли гонца несчастья.
Ей предстояло сообщить о смерти Сергея двум женщинам.
Поэтому Лидочка выбрала первым звонком тот, который ей самой грозил меньшей душевной болью.
Она позвонила Нине.
Нина была в школе. У нее шел урок.
Конечно, можно было вызвать ее с урока – благо к телефону подошел кто-то молодой и вежливый. Но Лидочке показалось нетактичным сообщать Нине: «Я не могла дождаться звонка с урока, так спешила поставить тебя в известность!»
Она попросила, чтобы Нина Абрамовна, как вернется с урока, срочно позвонила ей, и оставила свой телефон. Она знает. Лидия Кирилловна, вот именно.
Конечно, за пятнадцать минут, пока кончится урок, можно было бы позвонить и Лизе Корф, но Лидочка предпочла все же пойти на кухню, сварить себе кофе, сделать бутерброд… Было уже не так жарко. Шел шестой час, солнце ушло за крыши высоких домов напротив, душ освежил Лидочку. Впрочем, она сейчас даже не ощущала жары – ее колотила мелкая нервная дрожь.
Вдруг она вспомнила, что надо сделать еще звонок – Марине Котовой. Он по крайней мере не грозил быть таким внутренне трагическим – для Марины смерть Сергея будет горем, большим, но, дай бог, не личным. Ее горе сравнимо с горем Лидочки: исчезновение из жизни собеседника, товарища, будучи утратой, не изменяет кардинально твою собственную жизнь. Для Нины или Лизы Корф потеря Сергея означала потерю части самой себя.
Но Лидочка зря убаюкивала себя, полагая, что Марина воспримет смерть своего автора просто как печальную новость. Поэтому она не стала готовить Марину к известию – ведь нельзя подготовить к вести о смерти так, чтобы она стала менее печальна.
– Марина, – сказала Лидочка, – ты прости, пожалуйста, что я тебя беспокою, но Сергея сегодня ночью убили.
Марина поверила сразу. Как будто она ждала такой новости.
– Боже, – сказала она упавшим голосом, – это слишком ужасно. – И повесила трубку. А может быть, выронила ее. И тут же телефон затрещал.
– Нас разъединили, – автоматически сказала Лидочка, полагая, что это Марина.
Звонила, однако, Нина Абрамовна.
– Здравствуйте, – сказала она. – Что случилось? Только, пожалуйста, не рассусоливайте, я тороплюсь.
Лидочке захотелось огрызнуться – бывает же такая безапелляционность, которая вызывает ответную агрессию.
Но Лидочка взяла себя в руки.
– Нина Абрамовна, простите…
– Лидия Кирилловна, – оборвала ее Нина, – у меня считанные минуты. Я должна подготовиться к следующему уроку.
– Убили Сергея Романовича, – послушно сказала Лидочка.
– Чепуха, – ответила Нина Абрамовна. – Таких, как он, не убивают. Это сердечный приступ. Сережа всегда страдал аритмией.
– Господи, – вскрикнула Лидочка. – Я же вам правду говорю! Какой-то бандит забрался в дом к Сергею и убил его.
– Куда его повезли? – спросила после паузы Нины, опустив приличествующие случаю слова. – В какой морг?
– Не знаю, – сказала Лидочка, понимая, какую глупость она совершила, не спросив об этом у Толика. – Но у меня есть телефон милиции, которая расследует это дело.
– Вы будете у себя? – спросила Нина Абрамовна.
– Да.
– Тогда будьте любезны, узнайте, в какой морг повезли Сережу. А я должна идти на урок. Какими бы ни были мои переживания, окружающие не должны страдать.
– Я буду дома, – повторила Лидочка.
Снова зазвучали короткие гудки.
Получалось как-то неладно. Никто не собирался снять с Лидочки груз. Обе знавшие Сергея женщины разговаривать не стали.
Оставалась Лиза Корф.
Сколько же они не виделись? Кажется, года три – тогда они встретились в Ялте. И встречались ежедневно в течение недели. Все было мило и ни к чему не обязывало. Лиза ездила туда каждый год, у нее был как бы свой дом в Гурзуфе, где с тебя берут денег больше, чем со случайного постояльца, и к тому же зимой присылают к тебе в Москву переночевать проезжающего через Москву дальнего родственника с двумя детьми. Сергей был там на конференции, Лидочка вырвалась из института на две недельки отдохнуть, а Андрей Берестов копал неподалеку. Сергей ходил за кумысом, вечером все вместе отправлялись в открытый кинотеатр в парке. Даша была длинноногой, нескладной, рыжей, конопатой девочкой, которая никак не могла превратиться в женщину, отчего была капризна, излишне смешлива и склонна к домашнему хамству.
– Лиза? – спросила Лидочка и, не дождавшись ответа, сказала: – Это Лидия Кирилловна! Лиза, вы должны помнить меня, мы вместе отдыхали в Гурзуфе. Вы помните?
– Да, – ответил женский голос, – я помню. Только я Даша.
Даша не успела, не сообразила сказать, что мамы нет дома. Она только собралась это сказать, как Лидочка, продолжая уже готовый текст, быстро произнесла:
– Я звоню, чтобы сказать, что убили Сергея, Сергея Романовича, ты его должна знать… – Ну что же я несу? Дашка называла его Сережей, они были с ним дружнее, чем с прочими взрослыми, вместе уплывали далеко в море. А Лиза оставалась на гальке и все тянула шею, стараясь угадать их в волнах.
– Даша, ты меня слышишь, ты сможешь передать маме? Я там случайно оказалась.
Даша молчала, не переспрашивала и не прерывала Лидочку.
В трубке было тихо. Только замолчав, потому что не знала, что сказать далее, Лидочка поняла, что Даша плачет. Плачет беззвучно, даже не всхлипывая, и Лидочка сразу вспомнила, как Даша плакала в Ялте: лицо ее бледнело, становилось неподвижным, на нем выступали веснушки, дрожали губы, и большие слезы скатывались по щекам.
– Даша, прости, – сказала Лидочка. – Наверное, я не так сказала… Опять я виновата? Лучше бы я вчера не ездила туда!
Даша молчала.
Потом повесила трубку.
Такая вот была у всех манера – выслушать сообщение и повесить трубку.
«Лидочка, не сердись, – сказала она себе. – У людей шок, они не могут осознать смерть Сергея: особенно смерть насильственную… только не говори, что таких не убивают».
Лидочка пошла на кухню, налила себе еще кофе, хотелось закурить, но ведь мы бросили курить окончательно? Телефон зазвонил снова.
– Простите, Лидия Кирилловна, – сказала Даша. – Я просто ничего не соображаю. И мамы нет. Я буквально в оцепенении…
– Не надо, – сказала Лидочка. – Я все понимаю. Ты хочешь знать, как это случилось?
– Это правда, да? Может, вам неправильно сказали?
– К сожалению, правда.
Голос у Даши был другим, низким, словно вовсе не с ней Лидочка говорила несколько минут назад. Даша покорно вздохнула.
– Это случилось ночью, – сказала Лидочка. – Мы вечером были у Сергея в гостях, а сегодня собирались пойти купаться. Ждали, ждали, его нет, мы с Глущенками пошли к нему. А там милиция…
Даша хмыкала, как бы соглашаясь со словами Лидочки.
Потом откашлялась.
Лидочка продолжила:
– Кто-то застрелил его. Наверное, из пистолета. Говорят, что грабитель.
– Из пистолета? – Даша была поражена. – Этого быть не может!
– Да, конечно, это странно, так бывает с банкирами, но милиция считает, что грабитель лез за видео, а Сергей его спугнул.
– Лез с пистолетом?
Даша перестала слушать ее, всегда чувствуешь, когда человек перестает тебя слушать.
– Пистолет пока не нашли, – сказала Лидочка и осеклась.
– Большое спасибо, – сказала Даша, – только мне нехорошо, я вам потом позвоню, хорошо? Или мама позвонит. Она скоро придет. Я ей сама расскажу. И потом мы вам позвоним.
Лидочка ненавидела телефон. Сейчас телефон зазвонит снова, и снова придется обжигаться о чужое горе. О горе Даши… Но помимо горя было и другое – какое-то дополнительное знание, понимание причин и обстоятельств смерти, понятное только самой Даше.
Телефон заверещал.
Это была Марина Котова.
– Ты извини, – сказала она, – что я трубку кинула. Это от неожиданности. Понимаешь, для меня Сергей – это нечто постоянное, почти вечное. Другие люди могут умирать, уходить, болеть, а с ним ничего не случалось. Я прямо оторопела от твоих слов. Это ничего, что я тебе звоню?
– Ничего, – сказала Лидочка.
– У меня ведь его рукопись. Он всю жизнь писал только популярные книжки, ты же знаешь. И вот почувствовал себя созревшим для прозы. Это редко бывает с популяризаторами. Они не могут вырваться из своей шкуры. А вот Сергей смог. Честное слово, он написал неожиданную вещь! И я добьюсь, что она увидит свет. Знаешь, как бывает – нет человека, нет проблем. Но я обязательно добьюсь, чтобы роман вышел. Это дело чести.
«Каждый кулик хвалит свое болото, – подумала Лидочка. – И Марина, хоть и опечалена смертью Сергея, видит его и понимает сквозь призму романа, который уже не имеет смысла для Сергея, если сам он погиб. Теперь роман остался реальностью лишь для его редактора, для Марины. Вот этим она и обеспокоена. А потому сама смерть Сергея – это вторично, это не так важно, если есть Произведение… Может, я несправедлива к ней, может, она действительно взволнована смертью Сергея…»
– А как это случилось? – спросила Марина. – Мне страшно спрашивать. Ведь, кажется, только-только попрощались, правда?
– Правда. Его убили из пистолета. Грабитель забрался в дом, окно было открыто, он видео…
«Я уже твержу заученный текст, как нищенка в метро».
– Господи! – воскликнула Марина. – Из-за жалкого видео убить такого человека! Ты не представляешь, какая это была светлая голова! Ты не представляешь… – Марина всхлипнула.
Лидочка ждала, пока она заговорит снова.
– Ты продолжай, – произнесла наконец Марина. – Забрался в дом и выстрелил. А что, разве никто не слышал, не видел?
– Это было в два часа ночи, – сказала Лидочка. – Соседка говорит, что проснулась от выстрела, но не догадалась в тот момент, что это был выстрел. Ты знаешь, участок угловой – с двух сторон улица, а сад Ольги отделен сараями и деревьями.
– Может, он потом испугался и кинул пистолет? – с надеждой спросила Марина Олеговна. – Пистолет найдут и убийцу поймают.
– Ничего он не испугался! – возразила Лидочка. – Ведь он потом все-таки забрал видео и ушел. Спокойно ушел. Ольга говорит, что там горел свет. Она видела после того, как проснулась от выстрела.
– Ты только что уверяла, что с Ольгиного участка дом не виден, – упрекнула Лидочку Марина.
– Зачем ей врать?
– Мало ли кто и почему забрался к Сергею. А они, местные, друг друга все знают. И если твоя Ольга…
– Она не моя! – воскликнула Лидочка.
– Ну, не твоя… Если твоя Ольга видела кого-то знакомого, она в жизни никому не признается. Ей же в поселке жить. А там каждый второй бандит, а остальные бывшие бандиты.
– Ты преувеличиваешь, Марина.
– Как? Убивают человека. Интеллигентного, милого, совершенно безобидного, губят талантливого писателя – ты, по-моему, еще не осознаешь, что же произошло! Это же продолжение беспредела! Беспредела во всем! В политике, в экономике, в армии! Знаешь, я иногда просыпаюсь ночью и думаю: боже, пошли нам генерала Лебедя! Пускай он скрутит железной рукой всех преступников, жуликов, паразитов! Мне так надоело существовать на нищенскую зарплату, бояться выйти на улицу в темноте, бояться, что тебя могут избить… И это кончается смертью хорошего человека.
– Я не верю в панацеи, – сказала Лидочка. – В лекарства, о которых все кричат, что они вылечат от всех болезней. Чаще всего они оказываются смертельными для большинства больных. Особенно для тех, кто так горячо в них уверовал. Я не знаю, кого в первую очередь положено скручивать генералам, но исторический опыт не вселяет в меня оптимизма.
– Исторический опыт – чепуха собачья! Прости, Лидия, но сначала в истории бывает первый раз. А от него и начинается опыт… Что я несу чепуху… над Сережиным гробом… прости меня, Лидочка. Я просто очень устала от нашей неладной жизни. Лучше скажи мне, что еще известно? Он сильно мучился перед смертью?
– Не знаю, но мне кажется, что его убили сразу, в голову.
– Ты права, если было несколько выстрелов, соседи бы проснулись и всполошились.
– Там ни у кого нет телефона. Если нужно позвонить, бегут на почту, а ночью – в милицию. Благо недалеко, – сказала Лидочка.
– Я не могу поверить в то, что ты говоришь, я не могу, понимаешь?
– Нам некуда от этого деться.
– Мы же с ним договорились на неделе, чтобы обсудить замечания рецензентов.
Марина сказала последнюю фразу с напором, словно ей обязательно нужно было донести до сознания Лидочки важность их общей с Сергеем работы.
Лидочка, как бы признавая внутреннюю правоту Марины, сообщила:
– В машинку была вставлена страница. Наверное, после нашего отъезда он сел работать.
– Сережа говорил, что любит работать ночами, когда никто не мешает. А где он сейчас? Куда его повезли?
– Наверное, в морг.
– В какой?
– А ты собиралась туда поехать?
– Ой, что ты, я боюсь мертвых!
Как будто граница проходила именно у порога морга – до этого Сергей оставался для Марины живым человеком. С этого момента он стал чужим, страшным мертвецом.
– Извини, Марина, – сказала Лидочка, – я жду звонка от Нины Абрамовны.
– От кого?
– От жены Сергея. Ты видела ее вчера на даче.
– А, от Нины! Конечно. Она заберет его из морга?
– Нина Абрамовна еще ничего толком не знает. Она сказала, что позвонит мне, когда кончится урок.
– Конечно! Делу время – потехе час. Я ее немного знаю, и мне порой кажется, что Господь Бог обделил ее человеческими чувствами. В ней есть только расчетливость, свойственная этой нации.
– Я с ней совсем мало знакома, – ответила Лидочка.
– Твое счастье.
– Я позвонила Лизе Корф, – призналась Лидочка.
– Вот это – зря, – сказала Марина. – Ты впутываешься в скандал, до которого нам с тобой дела нет. Они же ненавидят друг дружку – Лиза и Нина.
– Кто-то же должен его похоронить.
– У Нины больше формальных оснований, – отрезала Марина.
– Может быть.
– Я тебе позвоню вечерком, если чего еще узнаешь, сообщи.
Лидочке оставалось дождаться еще одного звонка, прежде чем можно будет уйти из дома.
И телефон, подчиняясь мыслям Лидочки, тут же ожил.
– К тебе невозможно дозвониться, – сердито начала Лиза Корф. – Я полчаса звоню.
– Здравствуй, Лиза. Я рассказала о смерти Сергея только Нине Абрамовне и Марине Олеговне.
– Это кто еще такая – Марина Олеговна?
«Господи, о чем мы говорим!» – подумала Лидочка. И ответила:
– Марина – редактор Сергея.
– Это та, из «Московского рабочего»?
– Та самая. Ты позвонила мне из-за Сергея?
– Теперь это уже не играет роли, – резко произнесла Лиза.
– Почему?
– Потому что ты дозвонилась до Нинки. Какого черта ты ей дозванивалась?
– Во-первых, потому что она его бывшая жена. Во-вторых, потому что я разговаривала с Дашей, а тебя не было дома.
– Могла бы обойтись без нее, – сказала Лиза.
«Господи, – подумала Лидочка, – таких не убивают, но из-за таких случаются бесконечные скандалы и совсем уж бесконечные выяснения отношений. Даже смерть вызвала последнюю вспышку перетягивания давно уже растрепавшегося каната. Вернее всего, Сергей не был нужен обеим этим женщинам, но инерция поддерживалась соперничеством, хоть и обветшалым, традиционным, но вспыхивающим в моменты перемен. Смерть – самая основная из перемен. Теперь это соперничество перейдет в область воспоминаний и останется ревностью к памяти о нем».
– Меня даже на могилу не пустят, – сказала Лиза. – Но мне-то, честно говоря, плевать на это, Дашку жалко, она его любила.
– Я дам телефон капитана милиции, который ведет это дело.
– Нет, – отрезала Лиза, – я лучше тебе позвоню. Завтра. А то мне этот капитан милиции ничего не скажет. Только заподозрит, что я Сергея застрелила.
– Зачем тебе его стрелять?
– Не знаю зачем. Его хоть ограбили?
– Взяли видео, что еще – не знаю.
– В следующий раз будет закрывать окна! – сердито сказала Лиза.
И только тут Лидочка с чувством внезапно нахлынувшей вины поняла, что Лизе Корф этот разговор ужасен и что, может быть, из всех людей на Земле именно эта женщина потеряла больше всех.
– Это не шутка, – сказала Лиза, – это нечаянно получилось. Я оговорилась, прости.
Лиза, не прощаясь, повесила трубку, и тут Лидочка подумала: Лиза не задавала вопросов из породы тех, что принято задавать. Потом она спохватилась – ну конечно же, все уже рассказала Даша.
«Ну вот, – сказала сама себе Лидочка, – смерть человека из разряда людей, которых не убивают, вызвала соответствующую волну тревоги, теперь волнение расширяющимися кругами побежит по озеру, куда как более обеспокоенному политическими проблемами и тревогами наступающей осени, где-то вскоре после похорон волнение исчезнет». Лидочка допускала, что из чувства ревности в последнем действии своего соперничества две считающие себя самыми близкими к нему женщины устроят соперничающие поминки, между которыми разделятся немногочисленные друзья и знакомые, а вот на девятый день собираться будет негде. От Сергея вроде бы осталась однокомнатная квартира – кому же она достанется? Нина с ним разведена, а Лиза так и не вышла за него замуж… Эти мысли преследовали Лидочку в течение часа. Все время звонил телефон – к ней стекались ручейки любопытства…
– Лидочка, это правда, что Сергея Романовича убили?
– Лидушка, немедленно расскажи, что случилось с Сережей!
– Лидия Кирилловна, вас беспокоит знакомый Сергея Романовича…
Наконец Лидочка вытащила шнур из розетки. Телефон молчал, но она внутренним слухом ощущала, как он надрывается от звона, стараясь преодолеть навязанную ему немоту. Нет, так больше продолжаться не может, надо уходить… И тут она, на счастье, вспомнила, что уже вторую неделю обещала навестить Инну Генриховну, мать подруги, уехавшей в какую-то дико отдаленную страну.
Лидочка позвонила Инне Генриховне, и та сначала отказывалась от визита, потому что не хотела отнимать драгоценное Лидочкино время, а потом еще минут пять не хотела сказать, чего Лидочке купить по дороге к ней. Пока длилось это единоборство, закончившееся победой, Лидочка носила телефон по квартире, стараясь вспомнить, что еще следует захватить с собой: счет за междугородные разговоры – забегу по дороге на почту. Неотправленное письмо Исмаилу Ахметовичу – сколько ему лежать у зеркала в прихожей? Проволочную авоську для яиц – надо купить хотя бы десяток… Наконец Инна Генриховна призналась в том, что ей хотелось бы чего-нибудь сладенького, а дома нет масла. Ну вот, можно идти.
Но едва Лидочка отворила дверь на площадку, она тут же испуганно отшатнулась – прямо перед ней стояла высокая, бледная девушка.
Лидочке потребовалось несколько секунд, чтобы, отпрянув в прихожую, прийти в себя. А девушка между тем вошла за ней, не прикасаясь к Лидочке, но в то же время как бы отталкивая ее.
– Здравствуйте, – сказала девушка, и Лидочка тут же узнала ее по голосу. И первое ее чувство было разочарованием. Ну вот, вырваться из дома она не успела, ее поймали.
– Здравствуйте, Даша, – сказала Лидочка. – Проходите.
– Я ненадолго, – сказала Даша.
Лидочка забыла, что Даша – рыжая. Настоящая рыжая, с веснушками на белом, никогда не загорающем лице и глубокими кошачьими зелеными глазами. Лидочка вспомнила, что когда-то очень давно они с Андреем жили в коммуналке, и там обитала рыжая девочка, которая более всего любила часами прыгать так, что вздрагивал весь дом, – соседи чертыхались, но не пойдешь же в милицию жаловаться, что тебя выводит из себя пятилетний ребенок.
