Булат Арсал
Ихтамнеты

Полная версия

Весь мир не стоит одной капли крови солдата, которая пролита зря.

Александр Суворов

© Булат Ареал, 2024

© Интернациональный Союз писателей, 2024

Предисловие

Когда я приступал к написанию этой повести, некоторые мои однополчане и просто фронтовики донецкой войны предостерегали от соблазна наговорить лишнего или неудобного, что могло бы расходиться с официальной политикой медийных властей, освещающих боевые действия в зоне специальной военной операции, в основном в победных и всегда выигрышных тонах. Мне оставалось прислушаться к этим советам и не следовать им уже только потому, что я никогда не был предателем, тем более если речь идёт о погибших в сражениях товарищах по оружию. Фарисейское ханжество куда преступнее перед лицом правды, какой бы тяжёлой и жестокой она ни была. Более того, я глубоко убеждён, что в век глобальной информатизации от общества практически ничего невозможно утаить, а попытки обелить любую неудобную истину находятся на стыке стыдливого лицедейства и бессовестной лжи.

Трагедия начальной стадии специальной военной операции, когда Российская армия и ополченческие формирования республик Донбасса встретили неожиданное и ожесточённое сопротивление, понеся неоправданно большие потери с первых же дней присутствия на территории Украины, произошла не на пустом месте. Имело ли место предательство в высших эшелонах власти или мы стали свидетелями безграмотного руководства и головотяпства со стороны «большезвёздных» генералов? Пусть на эти вопросы ответят и дадут объективное толкование профессиональные военные, историки и эксперты.

Задача же писателя-фронтовика как свидетеля и участника этих событий – рассказать о трагических судьбах людей, которые по доброй или чьей-то чужой воле оказались в эпицентре кровавого замеса, шли в бой, погибали, попадали в плен, чудом выживали, выполняя зачастую бездарные приказы больших и малых командиров в условиях хаоса и откровенного бардака. Может ли рассказ в не самых победных тонах о Российской армии повлиять на её имидж? Уверен, что нет. Более того, умение критически посмотреть вглубь своих болезней и ставить честный диагноз – это и есть залог здорового иммунитета нации, которая действительно на этой войне не может ни проиграть, ни оставить дело незавершённым.

Я глубоко убеждён и в том, что мы просто обязаны уже сейчас вживить в генетическую память идущих вслед за нами поколений правду об этой войне и её истинных причинах, трагических и победных страницах, дабы уберечь наших внуков в будущем от тех иллюзий и заблуждений, неверных шагов и ошибок, которые вновь поставили нашу страну перед трагическим выбором: она или снова станет великой, или исчезнет в забвении.

Справился я со своей задачей в представленной книге или нет – судить читателю, который сразу должен быть предупреждён, что названия ряда населённых пунктов и некоторые имена героев по просьбе самих же прототипов изменены. В книге умышленно и по известным соображениям опущены номера и наименования частей, а истории, описанные в повести, являются художественной интерпретацией реальных драматических событий.

Пролог

Есть большая разница между солдатским строем призывников армии в мирное время и в период войны, когда плечом к плечу в одной шеренге стоят простые рабочие и директора предприятий, восемнадцатилетние студенты и убелённые сединами отцы семейств, чиновники и служащие, повара и мастера женских причёсок, программисты, журналисты, водители трамваев, таксисты, театральные деятели, среди которых можно встретить и лауреатов, и заслуженных народных артистов. И у каждого за плечами своя мирная жизнь и история гражданки, получившая общее для всех продолжение на войне, объединившей их в одночасье в одно целое, в сплочённую и сомкнутую строем семью, называемую боевым братством. Судьба любого из этих людей достойна внимания уже только потому, что все они прошли страшное чистилище, которое может приготовить человеку жизнь, – войну. Большинству пришлось посмотреть в глаза смерти, побывав в объятьях жуткого страха и леденящего ужаса. Кому-то выпала удача совершить подвиг и вернуться домой с орденами или просто повезло возвратиться живым. Но все они – солдаты, взявшие оружие в руки по приказу Родины. И уже только за это каждый из них достоин гордой и высокой памяти в сердцах будущих поколений.

Бесстрашным солдатам Донбасса, вступившим в последнюю жестокую схватку с непримиримым врагом, павшим в сражениях и вернувшимся домой, посвящается эта повесть.

Глава первая
Хмурые дни рядового Могилы

После «вчерашнего», как, впрочем, и каждое утро, гудела черепная коробка, во рту вонючая сухость вязала язык, очень хотелось в туалет, но истощённое длительным запоем тело не слушалось, а деморализованное сознание многолетнего бездомного бродяги предлагало совершить постыдный акт, не вставая с той кучи грязного тряпья, которая давно заменяла ему постель. Всё же он нашёл в себе силы встать и дойти до импровизированного туалета в виде измятого, покромсанного ведра в углу подвальной каморки.

Пошарив в карманах засаленной, обгоревшей куртки и не найдя в них ничего, кроме дыр, он грустно начал осматривать нехитрую меблировку своего жилища, состоящую из пары пустых, перевёрнутых вверх дном пластмассовых ящиков, украденных со склада соседнего супермаркета, и невесть откуда взявшегося нерабочего холодильника с отбитым названием. Выстроенные рядком разнокалиберные бутылки из-под различных спиртных напитков мало радовали глаз и не поднимали настроения ввиду отсутствия в них даже ничтожнейшей капли столь важной и остро необходимой в эту минуту спасительной влаги. Курить также было нечего.

Рабочий день в городе ещё не начался, и выходить к продуктовому магазину с протянутой шляпой и кислой, полной страдания физиономией было рановато. Ничего другого не оставалось, как пойти в подвал соседнего дома, где проживала чета таких же бомжей, тем более что за ними числился долг размером в пол-литровую бутылку водки. Натянув на голову проеденную молью спортивную вязаную шапочку непонятного цвета, застегнув на куртке остатки пуговичного ряда, он с силой толкнул дверь подвала и покачиваясь выбрался во двор. Внешний вид бедолаги и ошалело бестолковый взгляд не оставляли сомнений, что перед нами индивид, занимающий следующую ступень после простейших корнеплодов на лестнице эволюции. Холодное февральское утро встретило его свежим воздухом и шумом подъезжавшего к остановке дежурного трамвая, который тут же остановился, и из него вышли трое военных с чёрными повязками на рукавах, говорящих об их принадлежности к военной комендатуре. Это обстоятельство не насторожило, а даже обрадовало его, так как встреча с военными всегда заканчивалась «полтинником» в кармане и парой сигарет в придачу. В предвкушении ранней и лёгкой добычи он радостно двинулся в их сторону, заранее придумывая очередную жалостную историю.

– Здравия желаю, мужики, – начал он издалека. – Закурить не найдётся бывшему десантнику и ветерану Афгана?

– Да сколько угодно, – радостно отвечали военные и выдали сразу штук пять сигарет, спросив попутно: – А паспортишко-то есть при себе?

Документов у него не спрашивали уже давненько, и поставленный вопрос скорее изумил, нежели насторожил. Но деваться было некуда, он суетливо полез во внутренний карман куртки и, кряхтя, вытащил оттуда паспорт, аккуратно завёрнутый в газетную обложку.

– Та-а-ак, – протяжно произнёс старший с погонами прапорщика, внимательно изучая данные украинского паспорта, – Истомин Виктор Александрович, шестьдесят девятого року, русский, уроженец Макеевки Донецкой области Украинской ССР.

– Так точно, – заметно почуяв неладное, дрожа с похмелья и от утреннего холода, он пытался выглядеть непринуждённо. – А что-то не так, командир?

– Так у вас же паспорт просрочен, гражданин Истомин! – вдруг неожиданно громко и жёстко произнёс прапорщик, резко подняв суровый, сверлящий взгляд матёрого голодного волка на обречённую овцу, отбившуюся от стада. – Вы что же, гражданин, не знаете, что фотографию уже пять лет назад должны были обновить? Или вам закон не писан? Как нам с вами поступить, Истомин? А ведь в стране военное положение, комендантский контроль, и нам люди со странными документами очень подозрительны. Будем вас оформлять, а там как суд решит вашу судьбу.

Обернувшись к одному из подчинённых, старший приказал вызвать по рации машину для задержанного.

В голове ошалевшего бомжа начали путаться мысли и мучительные поиски вариантов объяснений, но, так ничего и не придумав за короткое мгновение растерянности, он виновато и одновременно жалостно, заискивающе посмотрел в лицо военного и дрожащим голосом, рискующим оборваться в плач, затараторил:

– Командир, родной, не дай пропасть! Богом клянусь, ничего дурного за мной нет! Я просто бомжара и обитаю тут, в подвальчике, один. Никому обиды не делал, никого не обокрал. Менты местные меня давно знают. Хотите – к ним пройдём, там в дежурке кто-нибудь всяко сидит.

Военные переглянулись и неслышно для задержанного перекинулись парой фраз, после чего прапорщик обернулся уже с улыбкой, похожей на оскал всё ещё того же коварного волчары.

– Ну что ж, гражданин Истомин, есть только один вариант не попасть за колючую проволоку лет на пять-шесть за злостное нарушение паспортного режима в период военного положения.

– Согласен я, товарищ командир, шо скажете, то и сделаю. Проблем нема. Только вы уж меня не сажайте, а?

Прапорщик раскрыл офицерский планшет и, вынув из него два бланка, аккуратно вписал в пустые графы полностью имя, фамилию, отчество и дату рождения задержанного и дал ему на подпись. Бедолага трясущимися руками поставил подписи на обоих листках, только вскользь заметив, что на одном бланке вверху была надпись «Повестка», а на другом смог разобрать только два слова: «Предупреждение об ответственности…». Уже отдавая авторучку старшему комендантского патруля и обречённым взором провожая подписанные листки в утробу офицерского планшета, он вдруг понял всю несуразность оказии, в которую влип. Ещё теплилась внутри надежда, что сейчас военные уйдут и он просто убежит, а уже к вечеру поменяет место жительства на подвал в доме другого района, но тут заметил, как к соседней остановке подъехал жёлтый автобус, похожий на привычные городские маршрутки, набитый донельзя пассажирами исключительно мужского пола.

– Ну, вот тебе и решение твоих проблем, гражданин Истомин! – весело, уже почти по-доброму произнёс прапорщик и, подведя ошалевшего бедолагу к машине, доверительно продолжил, похлопывая того по плечу: – С сегодняшнего дня у тебя будет новая одежда и обувь на все сезоны, трёхразовое питание и хорошее жалованье. Ты вольёшься в дружный и здоровый мужской коллектив, где тебе дадут автомат и каску с противогазом. – Потом протянул руку для рукопожатия и заключил: – Служи Родине честно, и она тебя не забудет. Глядишь, и паспорт новый выдаст после войны… если повезёт, конечно…

Навернувшиеся на глаза слёзы не позволяли разглядеть лица стоящих позади прапорщика «комендачей», но их смех был до того издевательски громким, что от обиды он не сдержался и обречённо заплакал, стыдливо, тайком вытирая засаленным рукавом лицо, когда пробирался в тесноту набитого народом салона автобуса.

«Вот и сходил на опохмелку», – пришла в голову грустная мысль, только исправить уже ничего было нельзя.

* * *

Донецкий мясокомбинат перестал выдавать на прилавки магазинов мясные изделия задолго до возникновения республики. Там уже несколько лет как был организован мобилизационный пункт, где на конвейерном потоке шёл приём резервистов, которые только успевали заходить группами в горловину проходной, растворяясь в глубине этажей, коридоров и лабиринтов, постепенно загружаясь новым обмундированием, и в конце концов выходили с другой стороны громоздкого сооружения, облачившись во всё военное.

Можно приводить массу аллегорий для более ясного описания данного процесса, но почему-то большинству протоптавших этот, по сути, унизительный конвейер, приходит в голову в основном аналогия с технологическим процессом переработки мяса, когда с одной стороны завозят блеющее, хрюкающее и мычащее стадо, а с другой – вывозят тонны различных сарделек, колбас, окорочков, ветчины и прочей деликатесной вкусности, отправляемой в холодильники универсамов. Может быть, грустное и не совсем удачное сравнение, учитывая, что в нашей истории переодетые в военный антураж люди буквально через несколько дней и даже часов отправлялись не в супермаркеты, а на разгорающуюся с новой силой последнюю битву за Донбасс. И это была уже настоящая мясорубка, перемалывающая жизни и судьбы людей, согнанных в полки и бригады, когда смерть отдельно взятого солдата превращалась в кровавую и холодную трагичную статистику одновременной гибели отделений, взводов, рот и батальонов, а позднее и целых полков вместе с командирами и их штабами…

* * *

Как и обещал прапорщик из комендатуры, Витя получил добротную форму на лето и на зиму, армейские ботинки с высоким берцем, плащ-палатку, пару нательного белья, несколько пар летних и зимних носков, вещмешок с котелком и флягой, каску и противогаз. Долго не раздумывая над дилеммой, сдать ли на хранение гражданскую одежду или выбросить, новоиспечённый боец всё же решил избавиться от наследия бродячей жизни и торопливо, пока никто не видит, запихал ногой старые, провонявшие мочой и табачными окурками пожитки под скамейку.

Выходя наружу, он бросил взгляд на установленное на выходе зеркало и немало удивился своему внешнему преображению. Быть может, впервые за многие годы скитаний и жизни на самом дне социума ему вдруг показалось, что он снова вернул себе нормальное человеческое обличие, и это заметно успокоило душевные терзания, сопровождавшие его с самой посадки в автобус и до приезда в это странное место отправки людей на войну.

После утренних событий, внезапно вторгшихся в привычный жизненный уклад Виктора, вместе с шоком у него стих и похмельный синдром. Очень хотелось есть, но поблизости не было ничего съестного; единственное, что грело душу, – пять сигарет, вручённых патрульными. Ближе к ночи в составе своей команды рядовой Истомин отправился в район комплектования очередного стрелкового полка Народной милиции Донецкой Народной Республики.

Заброшенный интернат на окраине посёлка Ханжонково встретил толпу голодных и уставших резервистов выбитыми стёклами, отсутствием электричества и любых намёков на приличный ночлег. Это немного расстроило бывшего бродягу, так как ещё на подъезде к месту он узрел ряды сарайчиков с небольшими огородами, традиционно находящимися окрест рабочих шахтёрских посёлков и неизменно привлекающими бродячий люд. Одним словом, Витя Истомин в ту ночь спал в куда лучших условиях, нежели три тысячи мужиков, привыкших засыпать в чистой постели под убаюкивающий свет голубого экрана. Поесть ему также удалось…

* * *

Февральское небо, затянутое плотными серыми тучами, грозило разразиться снежным зарядом. Хмурое утро не сулило ничего радостного, и только привезённые ночью полевые кухни, вокруг которых уже суетились истопники и повара, давали надежду на получение горячей каши и кружки сладкого чая. Такого крутого поворота судьбы бывший бродяга не ожидал, хотя где-то в глубине утомлённой души всё же верил и надеялся, что в армии рано или поздно начнут кормить. Но только когда его котелок до краёв заполнила изрядная порция гречневой каши с тушёнкой, он наконец окончательно убедил себя в том, что встреченный накануне патруль был не чем иным, как добрым знаком судьбы, сулившим не просто манну небесную, но ещё и замешанную на говяжьей тушёнке. Ел он жадно, большими порциями отправляя в рот ещё горячую еду, прихлёбывая с шумным хлюпом из солдатской кружки сладкий армейский чай. Когда повар выкрикнул предложение добавки, Витя уже стоял первым в очереди…

В строю отдельного противотанкового взвода, состоящего из двадцати семи разновозрастных мужчин и юношей, Истомин занял место позади командира первого отделения и получил должность «помощник гранатомётчика РПГ-7» (ручной противотанковый гранатомёт), который ещё в Афганистане весело окрестили «шайтан-трубой». Надо сказать, что он является очень весомой добавкой к автомату, и носить это вооружение придётся постоянно, плюс три-четыре «морковки» (небольшие конусообразные осколочно-фугасные снаряды) и заряды к ним. Ручная артиллерия, иначе и не скажешь…

– Какие у кого есть позывные? – спросил новоявленный командир взвода, невысокого роста, со шкиперской рыжей бородкой, серыми весёлыми глазами и атлетическим сложением, со старообрядческим именем-позывным Петер (через «е»).

Из строя посыпалась разноголосица: «Чалый, Киря, Мэтр, Викинг, Гроз, Селя, Бомба, Бомбалелло, Техник, Лексус, Грек, Семен, Гур, Хома, Борода, Блондин…»

– Могила! – гордо прозвучало над строем взвода.

Буквально все удивлённо обернулись на голос и с любопытством начали рассматривать некогда высокого, но уже глубоко ссутулившегося, с вытянутым пропитым, испещрённым морщинами лицом рядового Истомина, смотрящего невозмутимо прямо перед собой.

– Шо так печально, военный? – спросил за всех Петер явно подчёркнутым суржиком.

– А шо? Я же на кладбище подрабатываю, могилы копаю. Лет двадцать уже, – спокойно и почти с достоинством ответил солдат.

– Этого ещё не хватало! – вскрикнул худощавый, не по возрасту лысеющий Коля Викинг. – Хреновый позывной, некстати, надо поменять.

– Поздно икру метать, – вставил кто-то из строя, – теперь его только так и запомним.

– Могила так Могила, шо пристали? – поддержал командир второго отделения Женя Селиванов. – Ему нравится, а кому не по себе, то у него имя есть. Зовите по имени.

– Могила, а копаешь ты быстро? – спросили из строя.

– Ну, стандартную могилку вдвоём за час-полтора, – с неподдельной гордостью заявил Витя.

– Врёт он всё! – не унимался Викинг. – Вы гляньте на него, это же дед трухлявый! Тоже мне воин! Мы ещё навоюем с бомжом этим! Прислали на нашу голову. Ха-ха!

– А вот зачем же ты человека обижаешь, не зная о нём ничего? – вдруг вступил в разговор самый возрастной из всех бойцов, заместитель командира взвода Чалый. – Ещё неизвестно, что ты за фрукт. Сам-то много навоевал?

От неожиданного отпора Викинг растерялся и только попытался что-то ответить, но Чалый подошёл к нему вплотную и, глядя в упор в глаза, тихо спросил:

– Тебе тридцать лет. Я слышал, что ты хвастал своей боксёрской карьерой. Но почему ты, презерватив штопаный, за восемь лет войны ни разу не пошёл хоть на годик или даже на месяц повоевать за народ и республику? Ждал, пока петух жареный за жопу засадит? Яйца свои вонючие чесал у телевизора? Бабу свою дрочил в тепле и уюте? Чего молчишь, писька поросячья? Больше таких разговоров не потерплю! Понял меня?

Не дожидаясь ответа от потерявшего дар речи Викинга, Чалый сделал шаг назад и уже обратился к Петеру:

– Разрешите обратиться к личному составу?

– Разрешаю, – коротко ответил также ошарашенный командир взвода.

– Пацаны, – чуть волнуясь, начал старый солдат, – во всём взводе кроме меня воевал только Руслан Гроз, и неизвестно, как каждый из вас встретит первые артиллерийские обстрелы. Никто даже на йоту не представляет, как это бывает стрёмно даже через два, три или четыре года войны. Вы ещё оружие не получили, а среди вас уже появились хвастуны и бравые вояки, готовые «рвать врага на куски, как Тузик грелку». Это вам не кино или компьютерная игра. Это война, а там убивают. Вбейте в свои бараньи головы, что вам надо сплачиваться в единый кулак вокруг командира и стать настоящими братьями, а братья не обсуждают изъяны друг друга. Я прошёл три контракта в армии ДНР, много лет назад два года отслужил в рядах Советской армии и знаю, что говорю. Кто из вас вообще служил в Вооружённых силах? Поднимите руки.

Поднялось три руки, и одна из них была рукой Вити Истомина – Могилы.

– Викинг! Оглянись, посмотри – и пусть тебе будет стыдно! – вскрикнул Чалый, видя, как хвастливый новоявленный призывник с багровыми щеками пристыженно опустил голову, пряча глаза.

Потом Чалый подошёл к Истомину и обратился уже к нему:

– Важно не то, как тебя называют, а кто ты на самом деле есть и как себя поставишь. Так что не подведи нас, Витя.

– Так точно, не подведу! – неожиданно для всех отчеканил ответ рядовой.

Да, Витя Истомин когда-то жил жизнью обычного советского гражданина: учился в средней школе, в отведённые традициями годы носил октябрятскую звёздочку, пионерский галстук и комсомольский значок, получил профессию слесаря в профессиональном училище, служил, как большинство советских парней, в армии. После увольнения в запас женился на соседской девчонке, которая в положенный срок родила ему сына. Были работа на металлургическом заводе, планы на будущую жизнь.

Что случилось потом и как Могила оказался среди изгоев и маргинальных элементов, никто не знал, а он был неохоч до рассказов о трагедии своей жизни. Иногда казалось, что он и сам уже не может объяснить истинных причин своего разложения, но оправданий и тем более виноватых в своей дегрессии не искал, отвечая на вопросы собеседников коротко и однозначно: «Дураком был».

* * *

У каждого человека своя судьба, и любого из тех, кто находился или прибывал в новое войсковое сообщество, собиравшееся в конце февраля 2022 года в разорённом комплексе бывшего интерната на окраине Ханжонкова, привела своя дорога. Но если с мужиками всё было предельно понятно, то присутствие представительниц слабого пола в военной форме среди тысяч разновозрастных, чаще небритых, временами хмельных и удручённых мужчин было событием, выходящим за рамки привычных правил. Конечно, за восемь лет войны на Донбассе девушка в ушитой по фигурке пиксельной форме со звёздами или лычками на погонах стала явлением обыденным и само собой разумеющимся. Однако в толпе добровольно или принудительно мобилизованных, оторванных от семьи, работы, гаражных собутыльников, любовниц и рыбалки седовласых дядек, восторженных юнцов, озабоченных обормотов, клинических алкоголиков, а также метросексуалов голубоглазая санитарка Настя занимала особое, весьма почтенное, место.

Её заметили ещё на мясокомбинате, где она вместе со всеми переодевалась и получала вещмешок с походными принадлежностями. Среди однообразной толпы обмундированных в новенькую зелёную форму она не сильно выделялась. Разве что предполагаемая пышная грудь, чуть заметная под мешковатой курткой талия и маленький рост выдавали в ней солдата немужского пола. Когда же Настя вдруг стянула вязаную форменную шапочку и по плечам рассыпались прямые русые волосы, стоявшие вокруг «мобики» ахнули, и началось тотальное подкатывание в виде конфеток, шоколадок, яблочек и осторожно-непристойных шуточек:

– Как же такую красоту муж на войну отпустил?

– Я бы согласился раненым побыть у такой сестрёнки!

– Медсестричка, а можно к тебе медбратиком устроиться?

– Ты ей глазки-то не строй, ты ей попку настрой – она тебе укол всадит!

– Ага! Клизму она ему всадит! Вся дурь через задницу вылетит!

– Дочка, померь давление, а то у меня рядом с тобой кругом голова ходит!

Настя поначалу смущалась, рдела и скромно хихикала в ладошку. Позже стала что-то отвечать, но в целом не обижалась. Да кто бы посмел даже подумать оскорбить её в такой ситуации, когда по чердакам, огородам, на выселках уже начали прятаться от мобилизации яйценосные особи призывного возраста, а тут простая девушка, ещё не побывавшая замужем, не рожавшая детей, стоит в полевой военной форме и готовится уйти туда, откуда многим вернуться уже не суждено никогда. Это ли не подвиг сам по себе, не пример настоящего самопожертвования ради спасения будущих однополчан на поле боя? Так думали все, а потому всякий считал своим долгом подойти и шепнуть ей на ухо: «Настюха, если кто обидит – мы за тебя любого на лоскутки порвём!»

Конечно, каждый батальон желал ей попасть именно к ним. Бывало, прямо из строя не стеснялись выкрикивать: «Эту девушку в наш батальон! Она нам талисманом будет! Мы её замуж выдадим за первого героя!» И как же радостно было узнать парням противотанкового взвода под командованием Петера на последнем построении перед отправкой, что Настя зачислена медсестрой медицинского взвода в роту управления их батальона.

Позже ребята узнали, что она добровольно приехала из Горловки, где работала медсестрой в психиатрической больнице. За плечами – школа при детском доме, медицинское училище, работа на одном и том же месте и жизнь на мизерную зарплату в маленькой хрущёвке на первом этаже, что досталась от давно умершей бабушки. В общем, самая «подходящая кандидатура» для городского управления здравоохранения, чтобы исполнить «под козырёк» распоряжение Минздрава ДНР: «Послать на фронт самых достойных медицинских работников» в таком-то количестве.

Исполнили. Всех бывших детдомовских, незамужних, бездетных, без роду и племени, чтобы потом не перед кем было стыдливо прятать глаза за преждевременно и безвинно убиенные души молодых девушек. За них просто некому заступиться, им не оставили выбора. Теперь за Настю и её подруг с похожей судьбой в других полках и батальонах готовы были на всё тысячи бойцов, как за родную сестру, любимую женщину или будущую мать. Может быть, это как раз и есть их судьба, проложившая жизненный путь по разбитым фронтовым дорогам и залитым кровью операционным полевых госпиталей? Кто знает, какое счастье или горе ждёт их впереди? Как же хотелось надеяться, что этой девушке не доведётся увидеть самое страшное и впереди её ждут семья, дети.

Разве не для этого Бог создал женщину?

* * *

В ожидании отправки на фронт батальоны полка без дела не сидели, занимаясь то перетаскиванием из помещения в помещение разнообразной мебели, то разгрузкой ящиков с боевыми комплектами, то копанием ям для уличных туалетов или уборкой территории от постоянно накапливающегося мусора. Но больше всего времени занимали частые и длительные построения личного состава, его пересчёт, переписывание, переформирование и пересортировка людей из подразделения в подразделение. К счастью, противотанковый взвод третьего батальона смог сохранить в своём составе всех, кто был в строю с первого дня, и время уже работало на сплачивание коллектива.

Нашёл своё место и Могила, которому, казалось, нравилась вся эта почти кочевая и почти привокзальная суета. Он находился будто в привычной стихии, но в куда более комфортных условиях. Крыша над головой не протекала. Спать на досках, покрытых плащ-палатками и матрасами, принесёнными населением, было для него вполне нормально, а ходить в туалет под открытым небом – давно привычно. Пища сильно отличалась в лучшую сторону от того, что он привык собирать по утрам в мусорных баках во дворах. На нём были тёплая, добротная форменная одежда и даже подштанники, заменявшие трусы, которых он не носил несколько лет.

А главное – привычное отсутствие денег, что на гражданке вынуждало Виктора ходить с протянутой рукой или временами подрабатывать на кладбище, здесь компенсировалось тем, что легко можно было стрельнуть сигаретку или даже поживиться несколькими пачками из автобусов с гуманитарным грузом, приезжавших ежедневно. А на что ещё солдату деньги? К тому же спиртное сразу попало под табу, так как командир взвода Бабонько Петер (в миру Евгений) в силу старообрядческих традиций и армейского устава был категоричным и ярым противником закладывания за воротник.

Тормозки и домашние припасы, взятые некоторыми бойцами с собой, к концу вторых суток закончились, а полевая кухня не особо баловала разнообразием, упорно предлагая едокам исключительно гречневую кашу с запахом тушёнки и некое подобие борща, а традиционный хлеб заменяли армейские галеты. Ещё через пару дней такое скудное меню стало раздражать. Однажды Могила подошёл к Чалому и, прильнув к уху замкомвзвода, заговорщицки спросил:

– Товарищ командир, разрешите обратиться?

– Давай. Что там у тебя?

– Можно мне в одно место сходить за территорию минут на двадцать?

– Поясни.

– Я могу всяких там солений притащить, тушёнки домашней, кровянки. Тут у меня тётка родная живёт. Сто лет не видел, а может, и не увижу больше. Заодно попрошу её харчей дать, она всегда меня подкармливала, а тут я в форме приду, она порадуется.

– Давно, говоришь, не видела тебя?

– Так от моей конуры пока до её дома пешком дойдёшь – дня два ковылять надо, да и не хотелось бы её лишний раз взывать к жалости в обмотках и тряпье. А тут по форме, всё чин по чину. Пусти, командир.

– Смотри, Могила, патрулю не попадись, а если встретишь, то так и скажи: мол, попрощаться. Не выдумывай глупых историй, только запутаешься. Тебе времени два часа – и чтоб не подвёл.

Солдат засиял широкой беззубой улыбкой и, сутулясь и немного прихрамывая, поспешил в сторону посёлка…

Когда бойцы, получив в котелки по порции опостылевшей гречки и галеты, начали располагаться вокруг вытянутого стола, за которым спокойно размещался весь взвод, на пороге столового зала появился Могила, нагруженный двумя объёмными сумками и рюкзаком за спиной. Уже через мгновение парни открывали банки с маринованными помидорами и солёными огурцами, разрезали на большие неровные куски кровяную колбасу и хлебные буханки, разливали по кружкам вишнёвые и яблочные компоты, руками ломали большой круг пирога с капустой. Лица бойцов повеселели, и каждый считал обязательным лично подойти к Истомину, похлопать по плечу или по спине и сказать что-то вроде: «Респект и уважуха тебе, брателло!». Не остался в стороне и Коля Викинг, видимо, пытаясь как-то загладить вину перед Виктором за грубость, проявленную ранее к нему.

Автор неожиданного пира, как хозяин доставленных яств, ходил вокруг стола и подкладывал в котелки и миски соленья из банок, колбасу, прочие вкусности и постоянно разливал компот в пустые кружки сослуживцев. Вся его суета вокруг стола была пронизана трогательной заботой, и уже было трудно увидеть в этом потрёпанном жизнью человеке спившегося вконец бездомного нищего. Впрочем, наверное, впервые за двадцать лет скитаний он не брал спиртного в рот уже более трёх дней, и это не замедлило сказаться на его лице, разгладившемся, несколько порозовевшем и начисто побритом дорогой бритвой, доставленной в гуманитарном автобусе.

– Эх, мужики, – кто-то громко вскрикнул с заметной досадой в голосе, – водки бы под такой закусон! Могила, сознавайся: принял по дороге?

Истомин бросил взгляд на Чалого, как бы оправдываясь именно перед ним, прижал левую ладонь к груди и, перекрестившись правой, с нескрываемым волнением прокричал: