Джон Браннер
Мертвец
В одной только ночной рубашке Инкарнасьон с криком влетела в церковь во время ранней мессы, чтобы объявить о его возвращении. Я поспешно закончил службу и выскочил наружу, даже не сняв облачения. На загнанной хромой лошади, странно выпрямившись в седле, он ехал по улице. Поравнявшись с церковью, бедное животное, споткнувшись, остановилось, и я увидел, что из груди всадника, как раз против сердца, торчит серебрянная рукоятка ножа.
Я узнал нож – его украли из моего дома.
Ни слова не говоря, не шевелясь, он глядел прямо вперед.
Прикоснувшись к его руке, я ощутил холодную плоть, влажную, словно только что извлеченная из воды рыбина. Я поискал пульс на запястье. Его не было. И на смертном одре повторю эти слова, сердце его не билось. И его застывшие глаза глядели вперед, ничего не видя перед собой.
Начала собираться встревоженная толпа, но ни им, ни мне не удалось остановить Инкарнасьон. Вскрикнув, она извлекла нож из его груди и в мгновение ока обратила против себя. Я и не думал, что она любила его.
Иногда мне казалось – она любила Луиса и ненавидела того, кто сейчас смертью своею лишил ее долгожданной возможности отомстить. Так или иначе она упала на землю, а он повалился на шею коня.
Но она пала замертво, а он, упав, ожил. Секундой позже из раны его заструилась кровь.
Среди нас нет врача, правда, я кое-что понимаю в медицине, но у нас есть curancieras[2] – старухи, вроде моей домоправительницы – они знают толк в травах. Через несколько дней он был уже на ногах.
Только оставался бледным и говорил немного. Он исповедался, рассказал о своих злодеяниях – этим я не нарушу тайны, он признавался в них не мне одному – и отбыл преображенным. Стал усердно и безропотно работать, все заработанное отдавал бедным и дряхлым, ел, что дают, и спал, где придется.
Из трат позволял себе лишь цветы на могилу Инкарнасьон. Исчезла гордость, а с нею похоть и гнев. Действительно, некоторые говорят, что, умерев, он отправился в рай и ангелом вернулся в тело мужчины. Но я в этом сомневаюсь.
