Бронислава Бродская
Пробирка номер восемь
– Как ты, пап?
– Что ты спрашиваешь? Через два дня все для нас закончится. Я просил тебя приехать, а теперь даже не знаю, что я от тебя хотел …
– Я к тебе приехал … к вам. Мы сейчас должны быть вместе. Мамы-то все равно уже нет …
– Ты думаешь?
– А ты не думаешь? Я с ней виделся тогда в Вашингтоне. Там была еще … мама, молодая, но … все еще она. А сейчас, мне на девочку интересно посмотреть, но не более … не знаю, как объяснить …
– Да, можешь не объяснять. Я понимаю. Это очень дорогая нам девочка, особенно почему-то Лиде, но, ты прав: это не мама.
– Пап, скажи мне: ты бы предпочел, чтобы она умерла? Я имею в виду совсем умерла …
– Нет, пусть снова живет. Ее просто не будет для нас, но она будет … и это хорошо. Ты так не думаешь?
– Да, мне все равно. Просто ей выпало еще раз пожить, пусть хоть 4 года, пусть в режиме 'ускоренной перемотки', но все-таки еще раз. А мы видели, какая она была давно и даже еще до нас. Это уникальный опыт, а нужен он был нам или нет … я не знаю. Ладно, я пойду спать … ладно?
Они легли и оба очень долго не могли уснуть. Саша уснул уже после того, как через ручей на старых фермах запели первые, нелепые в городе, петухи. 'Ох, у них тут полная деревня' – успел подумать он. Завтра пойдем к Лидке, с постными рожами сядем за стол и будут у нас совершеннейшие поминки' – Саше хотелось бы все сделать как-то по-другому, он всегда страшно боялся фальши и пошлости, но ничего другого он придумать не мог. Наутро он заметил, что они с папой называют ребенка 'девочкой', избегая имени Аня. 'Мамой' ее уже очень давно никто из ребят не называл, слишком это звучало по-дурацки. Феликс не признался, что ему тоже об этом подумалось.
Лиде пришлось вставать очень рано. Анечка проснулась и в монитор они с Олегом слушали ее агуканья, минут через десять ребенок заплакал, требуя внимания и Лида, помыв и сменив девочке штаны, взяла ее к ним в постель. Аня улыбалась беззубым ртом, трогала Олега за нос, смешно морщилась и с остервенением сосала пальцы. Лида встала и понесла ее вниз кормить. Все позавтракали, пришла Катя и они вдвоем стали готовить еду на вечер. Включили музыку и сразу создалась атмосфера ожидания праздника, гостей, а тут еще Саша приехал …
– Я так по Сашке соскучилась, а ты, Кать?
– Я тоже, да только он по нас не слишком скучает. Родители его всегда защищают.
Лида осеклась, употребив слово 'родители'. Теперь нельзя их было считать одним целым. Оставался один папа. Папа без мамы – это было так странно. Что теперь будет с папой? Как он будет жить?
– Кать, я очень за папу беспокоюсь. Ему без нее невыносимо.
– Да он, мне кажется, привык. Хорошо, что Сашка приехал.
– Да, что Сашка? Он завтра уедет, как всегда ему в понедельник на работу. Он для галочки приехал.
– Да, нет, не надо так говорить. У него с матерью были свои отношения. Я, честно говоря, никогда не знаю, что у него в голове.
– Я тоже. Кать, завтра я ее туда отвезу и больше никогда не увижу …
– Не надо, Лид … не стоит.
Они резали салаты, Лида что-то жарила, Катя возилась с тестом. Потом Катя ушла домой до вечера, забрав с собой Нику. В пылу готовки Лида почти не видела Аню. Олег с Никой полностью взяли ее на себя. ' Олег, я пойду Анечку купать. Нельзя ее грязную туда везти' – Лида взяла ребенка на руки и пошла в ванную. 'Сейчас, Анечка … мы с тобой будет купаться' – Лида по обычаю многих матерей грудных детей, немного подсюсюкивала, мысленно считая себя Аниной матерью, хотя на рациональном уровне прекрасно понимала, что никакая она Анечке не 'мать'. Они влезли в ванну и Аня блаженно откинулась Лиде на живот, вытягивая в теплой воде свои короткие ножки. Лида вылила в воду из бутылочки пахучую жидкость, и по воде пошла пузырями обильная ароматная пена, в которой плавали маленькие резиновые уточки и рыбки. Аня ловила руками пузыри и смеялась. Она так увлеклась, что не заметила, как Лида налила на ее белый пушок на голове детский шампунь и потом легонько смывала его одной рукой сделав другой рукой надо лбом козырек, чтобы шампунь не попал ребенку в глаза. Теплая детская спинка касалась ее тела, доверчиво облокачивалась на живот и грудь. Аня играла в воде, хватала яркие игрушки, тянула их в рот, потом отпускала, роняла и вновь за ними тянулась. Из Лидиных глаз потекли слезы, они падали в воду и закладывали нос. В ванную зашел Олег:
– Да, ладно тебе … Не плачь. Смотри, какая у нас девочка счастливая. Она и будет счастлива. Мы все это знаем. Что плакать … Не пройдет и пары месяцев и в ее жизни будет такое же купание … Лид … Нам всем плохо, но ей-то хорошо, а это самое главное …
Он подхватил из воды маленькое теплое распаренное тело и понес в спальню. Лида вошла следом и услышала, как Олег одевает Аню, приговаривая 'давай ручку … давай ножку … вот молодец …'. В его голосе было столько нежности и обожания, что Лиде стало не по себе, хотя она и понимала, что это не потому, что Аня – это 'та' Аня, а потому, что она 'его ребенок'.
Вечером все собрались после шести, долго ходили, с боками вина в руках, девочки оказались не совсем готовыми сразу подать все на стол. Феликс горько подумал, что Аня была в этом отношении более собрана … но теперь к нему уж никто не будет приходить в гости. Хозяйки-то нет. Аня переходила из рук в руки, Олег пытался ее уложить в переносной басинет, но лежать она не хотела, сразу начинала кукситься. Саша тоже попытался взять ее на руки, но делал это так неловко, что Олег с Феликсом сразу у него ребенка отобрали. Феликс изображал 'по ровному местечку' и Аня смеялась, слов она уже не понимала, но с удовольствием 'падала', когда было 'и в ямку … бух'. Саша смотрел на нее и удивленно всем говорил: 'Ну, надо же! Она сейчас, как в альбоме …'. Снова включили музыку. Дети возбужденно бегали, не обращая на взрослых никакого внимания. Выпили уже три бутылки и без еды немного опьянели. Пришлось еще ждать, так как Лида пошла укладывать Аню. Потом она вернулась, монитор был включен и все наконец уселись. Хотелось есть, и какое-то время пока голод хоть немного не утолился, все разговаривали на уровне 'дай … передай … положи …налей … хватит'. Феликс взял свой бокал и все разом перестали звенеть вилками:
– Ребята, в нашей семьей случилось небывалое. Мы все знаем … что … и не стоит об этом говорить. 4 года прошло … какими у нас у всех были эти 4 года … не опишешь!
Я просто хочу всех вас поблагодарить за терпение, мужество, поддержку, внимание к остальным. Я благодарю вас и от маминого имени. Может быть вы догадываетесь, что в ее короткой 'обратной' жизни был момент, когда она хотела покончить с собой, чтобы не подвергать нас этим испытаниям, но … не покончила, так как была в вас уверена. Любовь проявляется в действиях и каждый из вас доказал, что вы любите ее, меня и друг друга. Спасибо вам всем, друзья мои! В нашей жизни не будет мамы, но … не надо нам грустить. Она прожила с нами хорошую жизнь. Я буду ее помнить и вы будете … больше мы сделать ничего не можем!
Было видно, что отец с трудом сдерживает слезы. Все выпили и к тосту Феликса никто ничего не добавил и только Лида не могла успокоиться:
– Пап, я еще раз попрошу Колмана разрешить нам …
– Лида, не надо. Зачем?
– Как зачем? Они обязаны нам сказать …
– Лид, ну зачем нам знать эту семью? У них родится ребенок и это уже не наша история.
– Я хочу посмотреть …
– На Аню? Да, она будет точно такая же, как у нас. Копия! Понимаешь?
Лида замолчала и больше они все вообще про Аню не говорили. В монитор было слышно ее ровное легкое дыхание. Катя поднялась в комнату и долго смотрела на маленькое лицо. Лида видела, как сестра ушла, но не пошла постоять с ней рядом. Катя явно хотела побыть одна. Вечеринка шла своим чередом. Саша боялся зря. Их семейный ужин не был похож на поминки. Леша с Олегом изрядно напились, Катя одна с детьми поехала домой, а ребята отправились в бар, никто их не задерживал. Феликс напротив, ничего не пил. Им с Сашей и Лидой назавтра надо было рано вставать и ехать в аэропорт. А Феликсу потом – на работу.
Наутро Феликс с Сашей, невыспавшиеся, заехали за Лидой. Апрель в Портленде – еще не весна. Сеял мелкий противный дождь, серое, вязкое, мрачное небо нависало над городом, создавая ощущение безысходности. Машины ехали медленнее обычного и образовали длинную, унылую пробку. Феликс принялся нервничать, но они не опоздали, хотя и приехали к терминалу в обрез. Он сначала собирался выходить из машины и проводить всех до стоек досмотра багажа, но в последнюю минуту решил этого не делать. Прощание было сумбурным, скомканным. Саша выгрузил на тротуар Лидину сумку, она держала в руках карсит. Феликс наклонился к ребенку, поцеловал её в пушистую макушку и взял за ручку. Аня ему улыбнулась. Он поспешно отошел, и уже в машине, выруливая в поток, увидел, как Саша взял в одну руку карсит, а в другую Лидину сумку, Лида шла за ним, перед ними автоматически открылись стеклянные двери. Все.
На душе у Феликса было пусто. Он думал о предстоящем рабочем дне. Ничего по-сути у него не изменилось, после работы он вернется в свой пустой дом, позвонит Кате и будет ждать звонков от Лиды и Саши. Саша, кстати, вообще мог сегодня не позвонить. Аню Лида отвезет в Лаборатории сегодня же, а завтра он опять поедет ее встречать и все вернется у них в нормальную колею.
Феликс почувствовал, что он очень устал, устал невероятно, нечеловечески. Ему хотелось вернуться домой и просто лежать на постели без мыслей … Дождь стал сильнее и Феликс за рулем напрягался. Брызги от предыдущих машин попадали на лобовое стекло, дворники работали на максимуме. 'Надо, наверное, будет избавиться от Аниной машины' – Феликс и сам удивлялся, какие прозаические мысли приходят ему в голову. Еще он подумал, что пора наконец объявить об Аниной смерти. Ее, странным образом, никто не хватился. Хотя, что ж удивляться? Сашка сказал москвичам, что мама очень больна, а сам Феликс малодушно писал брату и некоторым близким друзьям маленькие имейлы с Аниной электронной почты. Надо сказать, что скончалась, выслушать соболезнования, сетования, все эти … ' как ты мог … как не стыдно … мы бы приехали …'. Но через это надо пройти. Вот он подождет пару недель, отдохнет и … скажет. Можно было бы девчонок обязать, они бы не отказали, но … нехорошо. Он должен сам. Так будет правильно. Дети про Анечку тоже будут спрашивать. Но тут просто: с Анечкой все в порядке. А если про бабушку спросят … ? Тут сложнее, но пусть дети сами им скажут, что бабушка в Москве умерла … Обязательно надо им об этом сказать. Ничего, это не будет такой уж для них травмой. Бабушки и так нет, а где-то там есть, или … где-то там – нет… какая разница. В их жизни не будет никаких перемен, а это для детей самое главное.
Лиду в аэропорту встречал знакомый сотрудник. Он взял у нее из рук карсит и они быстро доехали до здания Лабораторий. Парень всю дорогу молчал, ничего у нее не спросил, кроме вежливого 'как доехали?' Лида устроилась в 'своей' комнате в общежитии, покормила Аню и положила ее спать. Она лежала на кровати, хотелось есть и разболелась голова. Жаль, что ее билет был на завтрашнее утро, хорошо было бы сегодня же улететь. Сплоховала она. Аню она 'сдаст' и … что тут делать? Обстановка Бюро давила и нервировала. Лиде остро захотелось побыстрее со всем покончить и вернуться домой.
Аня проснулась, Лида ее покормила и отправилась в Лаборатории. В коридоре перед рецепцией отделения, все было прозаично. Колман объяснил ей, что Аню заберут, чтобы она ни о чем не волновалась и просил ее потом зайти. Не с Аней в руках, а понятное дело 'потом', ясно … зачем Колману в кабинете маленький ребенок. Из-за стеклянных дверей показалась молодая сотрудница, приветливо поздоровалась с Аней:
– Ну, вот наша принцесса! Как ты, малышка?
Аня насупленно смотрела на женщину, не плача, но и не улыбаясь. Та протянула за ней руки и наконец наступил момент, которого Лида так страшилась: надо было передать Аню в незнакомые руки. Вдруг она будет плакать … что тогда делать? Может попроситься тоже пройти вместе с Анечкой в отделение? Но Аня на заплакала. Женщина взяла ее на руки, повторяя что-то ласковое и успокаивающее. Потом по-прежнему, обращаясь как бы к Ане, проворковала: 'Ну, прощайся с мамой … по-английски это было Say bye to mommy. Аня положила голову женщине на плечо и они стали удаляться вглубь коридора. Лида какое-то время видела устремленные на нее большие зеленовато-серые Анины глаза, такие пристальные, что Лиде показалось, что ребенок что-то действительно понимает. Потом их стало не видно, и где-то далеко заработал лифт. Вместо страдания, Лида испытывала неприятное холодное оцепенение. Она зашла к Колману, который сразу стал ее успокаивать:
– Рад вас, Лидия, видеть. Я знаю, что вам грустно, но Анна в безопасности. Вам не стоит за нее беспокоиться. Все будет хорошо.
– Я не беспокоюсь за Анну. Дело не в этом …
– Да, да… я понимаю, что не в этом. Все это для всех вас нелегко. От имени Бюро я уполномочен поблагодарить вашу семью за помощь … за содействие … за понимание … за готовность … сознательность …
Колман еще какое-то время распространялся в этом духе, когда Лида решилась его прервать:
– Доктор Колман, а мы можем следить за маминой судьбой в новой семье?
– Нет, Лидия, это невозможно. Мы много раз обсуждали это с Феликсом …
– Мы хотя бы будем знать, что все прошло нормально?
– Да, это я вам обещаю.
– А когда произойдет, ну … как вы это называете … 'подсадка'?
– Не могу сказать точно. Скоро. Завтра утром специальным рейсом Анну перевезут в Нью-Йорк в Вейл-Корнелл Центр.
Аня не знала о чем еще можно спросить Колмана, распрощалась и ушла. В общежитии она с аппетитом поела, и решила немедленно ехать в аэропорт, чтобы улететь на 'стенд-бай', но внезапно ее возбужденное эйфорическое состояние сменилось усталостью и апатией. У Лиды просто не было сил никуда ехать, она быстро уснула, а утром знакомый сотрудник постучал к ней в номер, и заглянув сказал, что будет ждать ее через 40 минут у входа. Лида ехала в аэропорт, а знала, что вряд ли она еще раз приедет в DC. Нечего ей здесь было теперь делать.
Все у них, если так можно выразиться, наладилось. Ощущения, что кто-то в семье умер не было. Феликсу все же пришлось вытащить из кладовки Анины вещи и отнести их в секонд-хенд. Совсем старой ее одежды там давно не было. Аня сама много раз меняла свой гардероб. Феликс клал в сумку ее модные молодежные, стильные вещи совсем маленького размера и улыбался. Такие вещи даже девочки его теперь не хотели. Аня часто раньше жаловалась на то, что 'барахла тут много и уж ничего ей не идет … что она, мол, безобразно растолстела'. Надо же: успела все-таки попользоваться капиталистическим изобилием, поносила то, что хотелось. В комоде обнаружились крохотные кружевные трусики, которые она ему не показывала. Ну, Анька … Он был за нее рад. А мысль, что эти трусики все-таки кто-то видел, его уже не волновала.
В самом начале мая Феликс получил имейл от Колмана. Это не было официальным уведомлением Бюро, Колман использовал свой личный электронный адрес. Он писал:
Дорогой Феликс,
С большой радостью я хочу вас проинформировать, что процедура подсадки 5-дневного эмбриона-бластоциста и имплантация его в матку прошла успешно. Беременность развивается нормально.
Проект RF 08 завершен, как и планировалось. Я вас всех поздравляю с его завершением. С рождением ребенка начнется новый проект и руководить им будет другой сотрудник.
Еще раз хочу поблагодарить всю вашу семью за содействие.
Все сотрудники, имеющие отношение к нашей общей работе просили меня передать вам привет и пожелания всех благ.
Специальные пожелания вам от Др. Лисовского.
Искренне ваш,
Др. Колман.
Феликсу казалось, что все для него завершилось, но прочитав письмо от Колмана он понял, что ждал результата подсадки. Отлично, что где-то скоро будет Анин 'клоник'. Она таким образом … жива. Не отходя от компьютера, он переслал всем детям этот имейл. Новость все ждали, хотя никто об этом и не говорил. Какое сегодня число? Феликс открыл на компьютере календарь: 10 мая. Он машинально подсчитал, когда новой Ане суждено родиться: ага … где-то в первой половине февраля! Опять будет так называемый 'водолей', ее знак. Феликс никогда не воспринимал серьезно зодиакальную теорию характеров, но 'водолеи' им ценились за интеллект, независимость и некоторую … экзотичность. Впрочем, какое это теперь имело для него значение? Ему надо было учиться жить без Ани. Он уже немного умел быть один: ел один, спал один, телевизор смотрел один … Ребята его приглашали, но Феликс отказывался. Этому тоже надо было научиться: не навязывать свое одиночество детям.
Утром этого же дня, 10 мая, Лида купила тест на беременность, хотела после аптеки в магазин съездить, но передумала и поехала прямиком домой. Желание сделать тест сделалось для нее императивным. Там была красная полоска … и что теперь? Ага, появилась и другая, тоже красная, но бледная … Это как? Лида растерялась, хотя непонятно почему: вроде она все понимала про полоски. 'А что там в инструкции? … ну вот, вторая полоска … значит – беременна!' Лиде почему-то трудно было в это поверить. Она судорожно схватила другую упаковку теста и попробовала снова: да, есть вторая полоска, неяркая, но достаточно четкая. А что она так удивляется? Лида посидела секунду на бортике ванны и отправила по-английски SMS Олегу: 'Я сделала тест: 'ДА'. Ответ пришел сразу: 'Не может быть!' Лида улыбнулась и написала большими буквами: 'ДА'.
Она открыла свой имейл, желая моментально поделиться со всеми новостью, но … увидела письмо от Колмана, которое всем переслал папа. Ну, слава богу! Лида была рада, что все получилось, но сразу поймала себя на том, что для нее вся эта эпопея была в прошлом. У нее будет свой ребенок, она его очень хочет и уже ждет. Она было открыла страницу 'ответа' и начала писать, но внезапно передумала: нет, она им всем лично скажет. Не надо спешить. 10 мая … так, значит у нее будет 'водолей', как мама. А имя? Нет, Лида была пока не готова об этом думать. Имя 'Аня' показалось заманчивым, но … другой Ани не может быть. Ладно … видно будет. Лидe вспомнилось, что маме очень хотелось, чтобы у нее родился второй ребенок, и вот … родится, а мама не узнает. Как жаль!
А вечером к Феликсу приехала Катя. Она давно обещала ему разобрать на компьютере старые мамины файлы и фотографии, сделанные за прошедшие 4 года. Катя не спешила выполнять папину просьбу, в глубине души не понимая, почему бы отцу самому этим не заняться, ей казалось, что она будет рыться в маминых бумагах и ей это было неприятно. Хотя, наверное мама, всегда довольно предусмотрительный человек, уничтожила то, что она не хотела, чтобы они видели. На фотографиях молодая Аня была запетлена с Сашей в Вашингтоне, потом Аня в роли Мачехи … смотреть на такую Аню было теперь неприятно, тяжело. Катя открыла длинный список сохраненных документов: какие-то письма-рекомендации студентам, статьи, скопища контрольных работ, тестов, экзаменов разных лет и уровней, детские сценарии. И вдруг Катя увидела название 'Шоу'. Что за 'Шоу'? Она с интересом открыла файл: 4 страницы – немного. Английский текст … русский текст … ага, перевод стихотворения, вернее песни, … любопытно:
The Show must go on.
Empty spaces – what are we living for?
Abandoned places – I guess we know the score..
On and on!
Does anybody know what we are looking for?
Another hero – another mindless crime.
Behind the curtain, in the pantomime.
Hold the line!
Does anybody want to take it anymore?
The Show must go on!
The Show must go on!Yeah!
Inside my heart is breaking,
My make-up may be flaking,
But my smile, still, stays on!
Whatever happens, I'll leave it all to chance.
Another heartache – another failed romance.
On and on…
Does anybody know what we are living for?
I guess i'm learning
I must be warmer now..
I'll soon be turning, round the corner now.
Outside the dawn is breaking,
But inside in the dark I'm aching to be free!
The Show must go on!
The Show must go on! Yeah,yeah!
Ooh! Inside my heart is breaking!
My make-up may be flaking…
But my smile, still, stays on!
Yeah! oh oh oh
My soul is painted like the wings of butterflies,
Fairy tales of yesterday, will grow but never die,
I can fly, my friends!
The Show must go on! Yeah!
The Show must go on!
I'll face it with a grin!
I'm never giving in!
On with the show!
I'll top the bill!
I'll overkill!
I have to find the will to carry on!
On with the show!
Катя много раз слышала эту песню по-английски. Надо же, а где мама ее слышала? Хотя, почему бы и нет? Что-то она в этом тексте свое вычитала. Катя начала жадно читать русский вариант, уже сознавая, что тема была маме близка, но конечно это был не перевод. Мама сама написала стихотворение, в котором она хотела что-то им сказать … пока могла. Она это писала в уверенности, что они ее последний текст найдут:
Как же это вышло, что дома пустые?
Брошенные мною, и совсем чужие.
Что же я ищу-то? Нового героя?
Нету почему-то мне давно покоя.
Занавес не падал! Говорю я роли!
Мне бы не кривиться от душевной боли.
Что за занавеской? Что же я скрываю?
Маску надеваю и всю жизнь играю.
Я устала очень, хочется все бросить.
Но стою на сцене, хоть никто не просит.
Сердце замирает, грим давно размазан.
Текст произношу я, не собьюсь ни разу.
Ведь шоу не может прерваться
В зале сидит народ
Шоу должно продолжаться
Вперед, мое шоу, вперед!
В пантомиме грустной я вам улыбаюсь.
Я смеюсь и плачу и я так стараюсь.
Разболелось сердце, и любовь умчалась.
Верю я в удачу. Что же мне осталось?
Надо жить, вот только знать бы, для чего же?
Маска моя странная на меня похожа.
Я уйду за угол дымкой предрассветной.
Стану я свободной, как желанье светлой.
Мне бы научиться мягче быть, нежнее.
Может до рассвета я и не успею …
Впрочем фея ваша разве умирает?
Нет, она, к вам бабочкой в душу залетает.
Я свободной стану, стану я отважной
Вы простите, если клоун я неважный.
Было трудно жить мне может быть и раньше,
Но не замолчу я, полечу я дальше.
Я прищурюсь горько, но не сдамся сроду.
Кинусь в омут жизни, хоть не знаю броду.
По счетам плачу я, знаю, с перехлестом.
Просто мне б хотелось быть повыше ростом.
Мне бы силы воли, чтобы шоу длилось.
Чтобы моя пьеса все же получилась.
Говорю всем это, чтобы услыхали,
Чтобы вспоминали, но не горевали.
Вперед мое шоу, ну же … вперед!
Свет рампы зажегся, по нервам вас бьет.
Не бойтесь, что клоун со сцены сойдет.
Ведь шоу идет … а шоу идет.
После текста была еще маленькая приписка:
Ребята, я вас всех очень люблю и перевожу для себя и для вас эту песню, которую из последних сил пел Фредди Меркьюри, за шесть недель до своей смерти от СПИДа.
Не судите меня строго. Хорошего, верного перевода у меня не получилось, и получиться не могло: не тот уровень таланта. Это, скорее, вариация на тему, вольное изложение сути … когда я писала, мне хотелось что-то вам сказать, что-то оставить, пусть даже и такое корявое. Простите, что все так вышло, не грустите!
Катя перечитала текст еще раз, потом еще … Ей казалось, что это ей мама это все говорит, говорит со значением, желая, чтобы она ее поняла. Катя долго сидела за компьютером, не закрывая файл с маминым стихом-прощанием. Через какое-то время она встрепенулась, и послала себе самой имейл, прикрепив к нему перевод. 'Надо будет всем это переслать, и пусть каждый сам себе прочтет' – за рулем Катя все пыталась вспомнить мамины строчки. Сначала ей пришло в голову прочитать это у Лиды за столом, но потом идея стала казаться ей неправильной: такое не надо читать вслух. Наверное и маме хотелось бы, чтобы каждый прочитал стишок про себя. Да, кто ее знает, что ей хотелось …
10 мая заканчивалось. Все улеглись спать. В семье было 9 человек, а не десять, как раньше. Нет, неправильно, теперь уже снова десять, хотя про красные Лидины полоски знал пока один Олег.
Февраль-Июнь 2014
