Бронислава Бродская
Пробирка номер восемь
Взять, к примеру, их последний Новый год вдвоем. Когда стало ясно, что к ребятам им идти не нужно, он даже был рад, что это будет только их праздник. Феликс так ждал какого-то доверительного разговора, нежности, откровений. Ему казалось, что это мог быть последний Новый год с Аней, когда она еще 'Аня'. Но он понял, что опоздал. Она, уже не была 'Аней'. Перед ним сидела капризная, молодая эгоистичная девчонка, упивающаяся своей обидой, не желающая никого и ничего понимать, кроме себя. С Аниного красивого лица не сходила брезгливая, недовольная гримаса, и ему было с ней не по себе. Когда в постели у него ничего не вышло, ему показалось, что он Ане неприятен, и даже не потому, что старик, а потому, что ей нужен совсем не он. Может там, в Вашингтоне у нее кто-то был? Впрочем, хотел ли он это знать? Что ж теперь… Разве ему было неизвестно, что у Ани до него был целый 'послужной список', а теперь это 'до' наступило. Стоило ли удивляться.
Глава 4
Они летели в Вашингтон, Аня смирно сидела с Феликсом рядом, а в аэропорту она прямо подошла к молодому мужчине, который их встречал.
– Познакомься. Это Бен Лисовский, психолог, я тебе о нем говорила. Бен, это Феликс, мой муж.
Мужчины пожали друг другу руки, улыбнулись и сразу заговорили о ничего не значащих вещах. Бен интересовался, как они отпраздновали Новый год, даже спросил, приезжал ли Саша. 'Да, Анька ему тут всю нашу биографию зачем-то рассказала' – ревниво подумал Феликс, настороженно приглядываясь к Бену. Он знал такой тип мужчин: уверенный в себе, всего добившейся сам, умный, здоровый, с довольно высокой самооценкой, мотивированный, социально самодостаточный … хотя, возможно и у него есть проблемы и немало. У таких, как Бен обычно нет 'хобби', хотя он не всегда знает, как занять свое свободное время: слишком много отдал учебе и карьере, ему невероятно трудно расслабиться, он не умеет отдыхать. Надо будет у Аньки спросить, женат ли он, есть ли у него подруга? Возможно он 'одинокий волк', практически отчаявшейся найти близкого человека, или хотя бы 'уши'. Дорожит своей свободой и тяготится ей. 'Что это я тут упражняюсь в популярной психологии? Что мне этот Бен?' – Феликс заставил себя отвлечься от мыслей о психологе, хотя получалось это у него не слишком хорошо: 'Красивый мужик, в самом соку. Аньке такие должны нравится.' Феликсом овладевало глухое раздражение против Бена, хотя никаких видимых оснований для этого не было. Ему самому было неприятно думать, что он скорее всего испытывал вульгарную ревность. Только этого ему сейчас не хватало. Совсем спятил!
На этот раз контрольные тестирования должны были занять не больше недели. Когда Аня ушла на тренажеры, Феликс в первый раз встретился один на один с Колманом:
– Феликс, я не могу от вас ничего скрывать. Процесс в случае Анны не купируется, по нашим наблюдениям он даже акселируется, по-этому вы должны быть готовы к завершению …
– Когда это будет, доктор? Скажите мне хотя бы приблизительно …
– Нет, Феликс, это неизвестно. Я могу только предполагать, т.е. никакой научной, статистической базы у моих предположений нет.
– И все-таки …
– Года полтора … максимум. Плюс– минус …
– Я понимаю, что вы все это жене объясняли, но она – не специалист … Может быть вы могли бы мне еще раз рассказать, как все это будет … Я пойму, а об этом читал все, что смог найти.
– Феликс, Анна регрессирует в геометрической прогрессии. Она станет ребенком, потом совсем маленьким ребенком, потом эмбрионом, потом оплодотворенной клеткой – зиготой, а потом клетка станет делиться … и мы ее подсадим в матку …
– Да, я понимаю. Меня интересует этап эмбрионального существования до подсадки. Как плод будет жить без плаценты? Как вы это сделаете чисто технически? Он же может погибнуть …
– Хороший вопрос, Феликс. Анна нам его не задавала. Не буду от вас скрывать: это неимоверно сложно, но возможно. Создан аппарат 'искусственная плацента'. Он не применяется в современной медицине, непонятно даже, будет ли, и когда … Но изобретение существует. Аппарат действительно осуществляет газообмен через пуповинные сосуды и создает искусственное плацентарное кровообращение. В современной практике он применяется для изучения эмбрионов лабораторных животных, а в наших случаях применялся на человеческих, причем успешно, хотя это совершенно закрытая информация. Официально, опыты закрыты, в свое время их называли эктогенезисом. Есть, кстати, французский фильм 'Искусственное чрево'. Там все подано как фантастика, а это … есть, Феликс.
– Неужели это возможно? Трудно поверить …
– Да, невероятно сложно вырастить из эмбриона доношенного ребенка. Так бы не вышло. Но в нашем случае этого и не требуется. Мы не ждем 9 долгих месяцев, наш процесс продолжится не более нескольких дней, так как он идет очень быстро. Сначала просто недоношенный ребенок 20-22 недели, жизнедеятельность которого могли бы поддерживать в любой американской клинике, а потом плод, помещенный в аппарат, но не более, как на неделю. Потом все … матка!
– Так просто?
– О нет, Феликс. Если бы вы знали, как это непросто. И баснословно дорого. Первые искусственные плаценты были созданы в Японии, исследования интенсивно велись у нас в Корнеле, но сейчас они приостановлены из этических соображений. Официально приостановлены … вы понимаете, о чем я? Сведения об этих опытах нигде не публикуются.
– А кому подсадят клетку? Эта женщина известна?
– Мы работаем с репродуктивными центрами Корнеля и Джона Хопкинса. Идет строжайший отбор пары. Нам нужно, чтобы родители максимально отвечали нашим требованиям: возраст, социальное положение, профессии, этническая принадлежность, даже география места …
– Что вы имеете в виду?
– Новые родители Анны должны быть похожими на ее родителей. Полная идентификация невозможна, но мы найдем супружескую пару, максимально приближенную к идеальной.
– А эти люди будут знать …
– Нет, зачем. Просто бездетная пара. Это будет их первый ребенок … и последний.
– А если они захотят еще детей?
– Нет, они будут бездетны … оба.
– А что, много таких пар? Их легко найти?
– Найти, Феликс, легко. Нелегко отобрать тех, кто нас устроит. Но мы справимся. Семья … 'новой' Анны воспитает ее похоже, учитывая другое время, другую страну и другую культуру. Мы будем иметь дело с клоном, который по определению, не может быть во всем идентичен оригиналу, но суть наших исследований как раз в выявлении различий, сравнительных характеристик оригинала и клона, а возможно и дальнейших клонов.
– Простите, доктор Колеман. Последний вопрос …
– Конечно, пожалуйста.
– Я знаю, что процент успешного рождения детей из 'пробирки' невелик. Каковы шансы, что все получится? Анна может не родиться?
– Может. Но шансы, что эмбрион имплантируется в стенку матки, как раз, велики. Не забывайте, что речь идет не о оплодотворенной клетке вообще, а именно об этой клетке, а она феноменально жизнеспособна. Поверьте.
– А то, что будет ребенок из пробирки не скажется на его развитии?
– И что это люди все время говорят о ребенке 'из пробирки'? Вовсе не будет никакой пробирки. Речь, строго говоря, идет о чашке Петри. Хотя … какая разница. Никаких отклонений в развитии ребенка совершенно не предвидится. – доктор Кальман улыбнулся.
Мозг Феликса так и не мог до конца охватить все этапы процесса. Его медицинская специальность была все-таки очень далека от репродуктивной физиологии. Искусственные плаценты, имплантация клетки, матка 'подобранной' женщины, ни о чем не подозревающие счастливые родители. Не надеясь на положительные ответ, он все-таки спросил Кольмана, скажут ли им имена новых родителей, и смогут ли они тоже следить за 'новой Анной'? 'Нет, – ответил Колман. Это невозможно, но я вам сообщу, когда эмбрион окажется в матке и начнется процесс вынашивания'. Феликс так просил сообщить им, когда ребенок благополучно родится, что Колман обещал. После этого их общение должно было прерваться. Это он дал Феликсу понять очень твердо.
Встречи с доктором Лисовским Феликс очень ждал, хотя Бен, встречающий их в аэропорту его насторожил по причинам, которые были ему скорее неприятны. Не стоило даже и думать об этом. Лисовский был коллегой, причем, даже учитывая разность их научных и профессиональных интересов, они были сравнимы по квалификации. Феликс сам не знал, что он хотел узнать и понять, но Бен его интересовал как человек, как специалист, и еще как кто-то, кто имел на Аню влияние. Да, имел … он это чувствовал. Как складывалась жизнь: он, Феликс, известный психиатр, пришел искать совета психолога. Вот уж действительно 'сапожник без сапог'. Феликс вошел к доктору Лисовскому в кабинет, они поздоровались за руку:
– Феликс, вы разрешите вас так называть?
– Конечно. Аня столько мне о вас рассказывала, что и вы для меня просто Бен.
– Нам уже давно пора было познакомиться. Я рад, что вы смогли приехать.
– Да, мне показалось, что Ане в ее теперешнем состоянии нужна поддержка.
– Разумеется, Феликс, вы правы. Я как раз хотел обсудить с вами последние перемены в ее статусе, и, главное, поговорить о вас и вашей семье. Вам предстоит теперь принимать ее такой, какой никто из вас ее никогда не знал.
– Да, это важно. Но мы все – взрослые люди, а вот … Аня. Я не хочу, чтобы она страдала.
– Вот, Феликс, в этом сама суть вопроса. Вы действительно уверены, что Аня будет страдать, что она сейчас страдает?
– Не знаю. Наверное. Она в неважном настроении.
– А я, вот, не думаю, что речь идет действительно о страданиях. Плохое настроение – это другое дело. Чем моложе будет ее условный, неметрический возраст, тем меньше она будет страдать. Она уже и сейчас особо не страдает. То-есть у нее есть проблемы, она неуравновешенна, неудовлетворена, в чем-то беспомощна, но вряд ли испытывает страдания по-поводу регресса.
– Боюсь, что я вас, Бен, не совсем понимаю.
– Феликс, дело в том, что Анна сейчас очень молодая девушка, будет ощущать себя все моложе и моложе. Ей будут свойственны переживания человека ее возраста, не связанные больше ни с чем. Разве вы не замечаете, что она как бы забывает о том, что с ней происходит? Нет, нет, она не то, чтобы совсем все забыла. Пока –нет, но она перестает придавать этому значение. Расскажите мне, как она сейчас относится к вам и членам вашей семьи? По-старому?
– Нет, конечно. Она стала к нам ко всем гораздо более равнодушна. Даже не равнодушна, а безразлична. Нет, это одно и то же. Мне трудно подобрать слово. Мы для нее близкие люди, но … она просто не может относиться к нам по-старому. Я ей не муж, девочки и Саша – не дети и ну так далее … Вы понимаете?
– Разумеется. Она сейчас посередине … вы – взрослые, старшие, она младше вас всех. А дети … она еще не ребенок, ей с ними пока неинтересно. Я думаю, Анна сейчас одинока, ей кажется, что ее никто не понимает. Тем более, что у нее нет здесь круга общения. Если она захочет его себе создать – не препятствуйте.
– О каком круге речь? Что я могу сделать?
– Есть вероятность, что Анна захочет ходить в школу. Пусть. Ее переполняет энергия. Ее хочется активной жизни, знакомых. Общение только с вами уже не может ее удовлетворить. Представьте себе, что рядом с вами живет подросток.
– Подросток?
– Ну, да. Феликс, уверяю вас, что вам самому скоро будет совершенно невозможно видеть в этой девочке свою жену. В повседневной жизни вы и сами об этом забудете, вам станет легче. Просто каждый этап вашей повседневности недолго продлится. Вот к чему я прошу вас быть готовыми. Представьте себе, что ваш ребенок быстро растет, только в обратную сторону.
– Ребенок?
– Да, Феликс. Вы себе в этом не признаетесь, но вы уже видите в ней ребенка. Не отпустили ли же вы ее к нам одну.
– Не отпустил. Я – ладно … я пока смогу жить с ней. А потом … я же работаю. Совсем маленький ребенок мне не под силу.
– Феликс, я понимаю вашу тревогу. Думаю, что дочери справятся, а нет – всегда есть опция привести Анну сюда, в Лаборатории. Мы тут сами всем займемся. В какой-то момент все равно придется это сделать. Все будет зависеть от семьи, насколько вы сами захотите отдалить этот момент.
Феликс ушел в смятении. Бен видел, что ему удалось успокоить его только отчасти. 'Ничего. Он справится. Приятный мужик. Под стать Анне. Да только сейчас он старик и рядом с нею – невозможен. А я … возможен? Пожалуй, уже нет'. Она стала девчонкой. С ней еще можно … но уже не то. Сейчас все свелось бы к простому телесному контакту, а этого мне мало. Я не могу любить такую tabula rasa, в нее пока не впечатался опыт зрелой уверенности в себе. Мне было бы скучно быть для девочки 'пробой пера'. Нет, все! Я так и знал … последний раз действительно был последним разом!' – Бен пожимал Феликсу руку, провожал его до двери. Напоследок он сделал ему приятное, сказав, что знаком с его книгами и статьями, и что, если бы обстоятельства сложились по-другому, он счел бы за честь с ним работать. Бен действительно считал несправедливым, что такой высококлассный специалист, как Феликс прозябает. 'Мог бы даже у нас работать … сейчас уже это никак не получится из-за возрастного ценза для сотрудников. А так … жаль'.
Бен волновался перед встречей с Аниным мужем, ему казалось, что при знакомстве с Феликсом он испытает чувство вины за то, что вульгарно спал с его женой. Но, нет, никакого чувства вины не было, может потому, что Анна отошла для него в прошлое. Бен не забыл ее, но их история уже не вызывала боль, а воспринималась с благодарностью, как что-то далекое, ностальгически-грустное, туманное, важное, без чего жизнь была бы хуже. Феликс в эту щемящую ностальгию не вписывался и стыдно перед ним не было.
Феликс после встречи с Беном практически выкинул из головы неприятные мысли, решив, что он из-за стресса стал неадекватен, ревнует на ровном месте, вместо того, чтобы взять себя в руки, и не распускаться. Надо же: был готов привязаться к приятному милому человеку, что он с Аней, якобы … параноик ненормальный. Впрочем, даже если и так … какое это теперь имело значение?
На обратном пути в самолете Аня играла в компьютерную игру на планшете, хотя раньше ей бы и в голову это не пришло. Несколько раз Феликс пытался с ней поговорить, но она отвечала односложно, едва удерживаясь от хамства. Когда она пошла в туалет, сосед сказал ему: 'какая у вас красивая дочь', и Феликс, уже не удивляясь, просто поблагодарил. 'Хорошо, что за дочь принимают, не за внучку и не за любовницу. Хотя здесь люди таких любовниц не имеют. Это не принято' – Феликс думал о том, о чем его просил Бен: 'не препятствовать, если Аня захочет в школу'. Как туда устраивают, какие нужны документы? Феликс понятия не имел. Ладно, пройдет лето, а там они посмотрят.
Лето прошло тихо. Аня сходила на несколько барбекю, но уже не в качестве 'бабушки Ани', а в качестве девочки Ани. Объяснения с детьми прошли не так гладко, как хотелось бы. Яша спрашивал 'а когда бабушка приедет обратно?' Неопределенные ответы его не удовлетворяли и злили. Ника только спросила: 'А почему она уехала и с нами не попрощалась?' 'Вы были все в лагере. Бабушка не успела.' Однако, если отсутствие бабушки детей тревожило, то 'приезд родственницы' был воспринят совершенно нормально. Приехала – и хорошо. Дети не стали уточнять, кто она такая, чья дочь, это было для них неинтересно. Никто не узнал в Ане 'бабушку Аню', и на том спасибо. Все однако понимали, что серьезного объяснения не миновать.
Аня сидела за столом, но в разговорах взрослых участия почти не принимала. Она уединялась с девочками в верхние комнаты и показывала им там, как правильно краситься, они о чем-то шептались и хихикали. Было видно, что Аня до девочек 'снисходит', что они ей не подружки, но с остальными ей было в тягость еще больше. Дома она уходила с маленьким компьютером в свою комнату, обязательно закрывая дверь, и когда Феликс спрашивал ее, что она там читает и пишет, Аня отвечала уклончиво, даже иногда с еле скрываемым раздражением. Она объявила, что ей надо купить себе на стену какой-нибудь постер. 'Какой, Аня?' – удивленно спросил Феликс. Оказалось, что она хочет украсить стены постерами, а старые фотографии снять. В маленькой спальне, которая раньше была гостевой, висели фотографии внуков.
– Фель, ты их можешь себе повесить. Я тут у себя не хочу детей.
– Ну, Ань. Они всегда висели в этой комнате.
– Висели, а теперь не будут. Тебе, что, жалко купить мне что-нибудь посовременнее?
– Не в этом дело. Мне не жалко … но …
– Нежалко, так поедем сейчас и купим … я тут кое-что на интернете нашла, но может это и в магазине есть.
В магазине ничего, из того, что Аня хотела, не оказалось. Купили картинку с муравьем, который тащит на спине давящий ему на спинку земной шар с надписью 'Don’t give up’, не сдавайся! На вкус Феликса постер был слишком примитивен и по-этому безвкусен, но Аня настояла. На этом она не успокоилась и заказала на Амазоне еще один с летящим на белом фоне силуэтом молодого человека. Красивый, но бессмысленный и, с Феликса точки зрения, надоедливый. Фотографии он снял и убрал в шкаф. Ему было грустно, но все-таки следовало признать, что современная Аня и маленькие дети в разных забавных позах никак не совмещались.
Аня все-таки купила себе в Костко велосипед и теперь всегда ездила с ребятами кататься. Феликс начал здорово беспокоиться насчет ее кредитной карточки. Тут были проблемы, о которых он раньше и не подумал: Аня не была похожа на своем ID на себя теперешнюю, и когда она расплачивалась существовала прямая угроза неприятностей. Кроме того она уже не слишком хорошо теперь понимала, сколько и на что следовало потратить. У них был по-этому поводу малоприятный разговор, но велосипед он ей, так и быть 'простил'. Тем более, что он ей доставлял удовольствие. Аня приезжала с велосипедных прогулок усталая, разгоряченная, веселая и голодная. Феликс поджидал ее с ужином. Как и предсказывал Бен, разговор про учебу у них возник:
– Фель, а что я буду делать осенью?
– В каком, Ань, смысле, что ты будешь делать?
– А ты считаешь нормальным, чтобы ты уходил на работу, а я тут одна сидела?
– А что ты хочешь?
– А хочу учиться в университете. Думаешь, не смогу? Переведу свои оценки на их кредиты …
– Аня, послушай меня. Ты забыла, что твоим кредитам почти 50 лет? Забыла? Странно.
– И что?
– И то, Ань … тем более, что это, как ты понимаешь, дорого. Если хочешь, иди в школу, Liberty High School.
– А там, что ты скажешь?
– А там, Аня, ничего не надо говорить. Там нужен адрес и … все. Запишут с моих слов, кто ты такая. Скажу, что ты приехала ко мне надолго погостить из России.
– Мне там будет скучно. Я все буду знать.
– Не выдумывай. Короче, если хочешь … давай, а нет – так нет.
Со школой сразу возникла дурацкая проблема. Ездить на школьном автобусе Аня категорически отказалась, объясняя Феликсу, что она будет 'как дура'. Ей было бы удобнее ездить на машине. Феликс говорил ей, что это невозможно, так как … 'а что если остановят, то какие ты покажешь права. Старой женщины?' Аня вроде все понимала, но ей казалось, что ее не остановят, что ехать надо всего пару блоков, что …'если остановят, она скажет …' Феликс был непреклонен: 'нет и все'. Аня просила его позвонить в Бюро, они, дескать, помогут с бумагами. Однако Феликс уже с ними об этом говорил, но они были уклончивы, видимо, процедура казалась им слишком сложной и не стоящей усилий, ввиду слишком краткой необходимости. В результате договорились, что Феликс до работы сможет ее отвозить в школу, а обратно она либо пройдется пешком, либо сядет на школьный автобус.
Перед первым днем Аня заметно волновалась, а вечером рассказала Феликсу, что, все, вроде, ничего прошло, что ребята с ней разговаривали, но мало. Ее представили, сказали, что она из Москвы, и все удивились, что она так хорошо разговаривает по-английски. Тут Аня не удержалась, и сообщила им, что она еще лучше говорит по-французски. Впрочем, она была совершенно не уверена, понравилось это окружающим, или нет. За следующие несколько дней подруг Аня не завела. Она и не собиралась этого делать, приглядывалась только к мальчикам. Самым главным для нее было понять, что здесь ценилось больше всего: хорошая учеба, спорт, внешний вид, одежда, фигура, раскованность, эрудиция … Оказалось, что хорошо учиться было не так уж и важно. Вокруг сидели накаченные, не слишком интеллектуальные мексиканские парни, для которых девочка вовсе не обязательно должна была быть академической звездой. Уровень преподавания и знаний Аня нашла неприлично низким. Каждый вечер она говорила Феликсу, что, учителя – козлы, одноклассники – тихие уроды, занятия – просто мрак. Там все такое дерьмо, заведение полное самодовольных идиотов, высокомерных свиней, дебилов. Феликс даже и представить себе не мог, как Аня, сама преподаватель, вдруг стала так воспринимать школу. Интересное явление для него, как для специалиста. Он предлагал ей не мучится, просто завтра же перестать эту 'школу для идиотов' посещать. Но, Аня странным образом, за школу держалась, и даже перестала ныть.
Феликс не понимал почему, и Аня вовсе не собиралась ему объяснять, что в школе – классная тусовка, войти в которую стало для нее делом чести. Пара-тройка парней показались ей стоящими. Ничего, что они были пока чужими. Посмотрим, чьими они будут через месяц! Она в совершенстве владела тактикой отключения на уроке, если было слишком скучно.
Ей следовало достичь самой высокой степени крутости, и делать это Аня решила 'от противного': 'У вас тут немодно учиться, а я буду учиться. Вы боитесь некоторых предметов, как черт ладана, а я их возьму, и буду первой в своем классе. У вас модно ходить в узких джинсах и коротких майках, а я надену длинную юбку. Вы небрежные, а я буду элегантной. Вы будете балдеть и молчать, а я стану, как ваш учитель!' У Ани появилась программа действия и теперь каждый день был полон для нее смысла. Она боролась за популярность, и хотела ее добиться во что бы то ни стало. Аня знала, что ей будет нелегко, она же должна играть на чужом поле, но … она же Анна Рейфман и она им себя покажет.
В школе все обязаны были изучать какую-нибудь, как они здесь выражались, науку. Большинство брали биологию. Самым непопулярным предметом была физика. Аня внутренне улыбаясь, записалась на этот курс. Изо всей не такой уж маленькой школы в этот класс пришли 11 человек. Учитель, неопрятный молодой человек, пытался их на первом уроке заинтересовать занимательными опытами. Дядька наливал в стакан воду, брал иголку. Иголка плавала. Он ее вынимал, вытирал платком, объясняя, что 'иголка должна быть сухой'. Ребята должны были повторить опыт. Иголка плавала … потом учитель свой фокус-покус разжевывал: на платке, или на пальцах жир, т.е. поверхность несмачиваемая и … что 'и' никто не понимал. Потом был мутный 'фокус' с бритвой. Ее переворачивали разными сторонами вверх, потом сгибали, и … одна сторона, всегда одна и та же, оказывалась наверху. И что? А то, говорил учитель, что при изготовлении одна сторона бритвы подвергается более сильному тепловому воздействию, чем другая … структура металла меняется и по-этому … учителю все казалось ясным и дико интересным, но Аня была готова поклясться, что ни один китайский или индийский парень из ее класса, где она была единственной девочкой, ничего не понял. В первое мгновение ее как и подмывало задать лысенькому дядьке кое-какие вопросы, но потом она раздумала, решив сначала выждать, и посмотреть, как будут идти дела дальше. На рожон Аня лезть не любила, и никогда не делала этого, не подумав. 'Рожон' был возможен, но только как крайнее средство.
По физике был очень толстый учебник с яркими картинками, где были помещены все разделы. Аня его пролистала, и узнала, что программа была сделана здесь на других принципах. Больше лабораторных работ, меньше теории, и вычислений. Да, она собственно и не удивилась. Все было так же, как у нее в университете. Примерно тот же уровень. В классе сидели технари, что и понятно, так как нельзя было бы брать физику, не имея приличный уровень математики. К доске никто никогда не выходил, для проверки знаний учитель устраивал тесты, где был примитивный выбор правильного ответа из нескольких возможных. Аня, зевая, быстро выбирала то, что нужно:
Магнитное поле можно обнаружить по его воздействию на:
1.мелкие кусочки бумаги;
2.движущийся электрон;
3.подвешенный на нити легкий заряженный шарик;
4.стрелка компаса.
К ее удивлению со временем все стало сложнее, и Аня увлеклась. Она сидела за столом, наморщив лоб, хотя не так уж ей все это было трудно.
Лысенький учитель послал ее на олимпиаду штата. Она думала над правильным ответом, который практически сразу возникал в ее голове, и одновременно прекрасно видела, что многие на нее смотрят. В зале было очень мало девушек, несколько азиаток и индианок. Она выделялась, как обычно создавая диссонанс между складом своего интеллекта и внешним видом. Даже те 'заморыши', которые участвовали в физической олимпиаде, отвлекались на нее от своих задач, Аня им мешала думать. Вот смешные. Ане хотелось посидеть с ними со всеми еще немного, и поэтому она специально замедляла решения, чтобы не сдавать все первой. Ну, что там еще они предлагают? Ага …
1
На каком из графиков можно найти участок, соответствующий охлаждению твёрдого куска олова? Температура плавления олова 231,9 0С.
Подобных заданий было двадцать. Аня тянула время, но все равно она все делала быстрее, чем другие. Не это было для нее важно. Важным было всегда получать только максимальные баллы. Ее одноклассники по остальным предметам знали о ее успехах в физике, хотя и не особенно могли их себе представить. Учитель ее обожал, ставил в пример, хвалил европейскую систему образования и советовал Ане поступать … тут его уж совсем заносило. Обещал написать роскошное рекомендательное письмо и распинался насчет зональной олимпиады в Айдахо.
Аня договорилась с Феликсом, что на олимпиаду она поедет. Каким-то образом она поняла, что ей необходимо его разрешение: он, взрослый должен был ее отпустить. И опять она, чуть волнуясь, сидела в аудитории среди молодых и мало привлекательных азиатов и индийцев, стараясь все сделать правильно:
– первую половину пути автомобиль прошел равномерно со скоростью 10 миль, в вторую со скоростью 35 миль. Средняя скорость движения автомобиля на всем пути равна … ? Боже, какой-то детский лепет!
Так, а это чуть сложнее:
– с некоторой высоты падает тело и за последнюю секунду пролетает 50 футов. Высота, с которой падало тело равна … Нет, не сложнее … опять фигня.
Зачем она поехала? Что хотела доказать? Кому? Только бы не хватало, чтобы она этого не решила. Учитель получил по интернету результаты, Анины были безупречны. Правильно, что она поехала, а теперь ее диплом поможет поступить в университет. Ей теперь надо на национальную олимпиаду … Учитель гордился и Аня была за него рада, но твердо решила больше никуда не ездить. Слишком глупо.
У нее состоялся примечательный разговор с девочкой Рейчел в кафетерии:
– Анна, поздравляю, слышала о твоих успехах.
– Спасибо.
– А я бы физику ни за что не взяла. Какая-то муть.
– Да, это не для всех.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего, только то, что я сказала. Не берешь, и не бери …
– А ты зачем берешь? Зачем это нужно?
– Понимаешь, я голову развиваю. Мозг, ведь, это же, как мышца. Не будешь развивать, атрофируется. За этим надо следить.
– Да, ладно … А кто там у тебя в классе? Ни одного симпатичного парня. Зачем туда ходить?
– А ничего. Я насчет парней не волнуюсь. И ты за меня не волнуйся. Мне парней всегда хватит.
– Думаешь ты кому-то понравишься, такая умная?
– Понравлюсь … Увидишь.
Ох, уж эта Рейчел-шмейчел, толстуха в бесформенных джинсах, но с выставленными напоказ увесистыми сиськами, которые скоро будут 'как у тети Миси … по колено сиси' … Идиотка. Аня был смешон этот разговор. Физика ей как раз и нужна была для того, чтобы быть другой, не такой, как клуша Рейчел с мужским размером обуви. Дура еще этого не заметила, но Аня-то уже видела, что на нее смотрят. Кто-то украдкой, а кто-то пристально. Она знала такие взгляды. Начиналась охота, и Аню охватывал азарт большой игры.
Теперь она закрывала дверь в свою комнату и болтала в чате с Эммануэлем, которого все звали Маноло. Сколько ему? Лет 17-18? Аня смутно помнила, что когда-то в другой жизни у нее был знакомый Эммануил, еврей с черными кудрями, и оплывшей фигурой. Он жил с родителями и бабушкой в коммуналке в Комсомольском переулке, и Аня там у него несколько раз была. Все ребята звали его Моня и бабушка называла Эмой. Насколько же этот Моноло был другой, красивый, дерзкий и необразованный. Аня таких раньше не знала. Феликс быстро заметил, что Аня кем-то в школе увлеклась, но он заранее знал, что ее поведение не впишется в схему трогательной романтической первой любви. Не будет ни задумчивого взгляда, ни стихов на полях тетради. Он заволновался как бы она с ее московскими ухватками и опытом, который она может даже плохо сейчас осознавала, не наломала дров и решил с ней поговорить:
– Ань, прости, что я лезу, но с кем ты так подолгу разговариваешь ночами. Я могу узнать?
– Да можешь, только не понимаю, почему тебя это волнует.
– Как почему?
– Да, почему? Это мое дело. Ты прав. Однако я могу тебе сказать, что этого парня зовут Эммануэль. Это что-нибудь меняет?
Феликс растерялся. Действительно, что это меняло? Училась Аня с блеском, да даже если бы она училась совсем плохо, какая разница? Ревность к мексиканскому мальчишке была бы еще большим маразмом, чем ревность к Бену. Беспокоиться за Анину нравственность? Еще большая глупость. Феликс понял, что он, скорее всего, просто побаивается неприятностей, которые вполне можно было от его бесшабашной Ани ожидать. Забрать ее что ли из школы? Как ей об этом сказать?
– Аня, я подумал. Я может, ну ее эту школу. Ты там только время теряешь. Мы давно убедились, что вся их программа для тебя детский лепет.
– Я сама решу, куда мне ходить и зачем.
– Нет, Аня, я теперь решаю.
– Да? Кто тебе сказал? Ты много на себя берешь. Хочу и буду ходить в школу. Мне там интересно.
– Я знаю, что именно тебе интересно ....
– Ну-ка отвяжись от меня. Оставь меня в покое.
Феликс решил сменить тактику. Как ему было с Аней разговаривать. О каком его отцовском авторитете могла идти речь? Ни расспросы, ни давление ничего не дадут. Ничего он не сделает по-поводу этого ее Эммануэля. Сами разберутся. Наверное, если бы Аня была обычным подростком, Феликс бы знал, что делать: бушующие гормоны, скачущие эмоции, стремление познать свой внутренний мир, понять себя, отделиться от родителей … да мало ли. Но в том-то и дело, что Аня не была обычным подростком, может быть даже и вовсе подростком не была. Не стала же она делать тайны из увлечения, она не скрывала, ей просто неинтересно было с ним об этом говорить. Она не красит ногти и волосы в дурацкие цвета. По-сути она осталась прежней Аней, больше всего на свете ценящей свою непохожесть на остальных, и некий, знакомый ему, 'комплекс полноценности'. У подростков часто бывает низкая самооценка, у Ани – высокая. Наверное Феликс нашел бы с Аней правильный тон, как он находил его с собственными детьми. Но для этого ему надо было бы быть ее отцом. А он ей … кто он ей теперь, Феликс и сам не знал. Он, ведь, не растил свободную, умную, добрую дочь, как раз наоборот, он знал, что ей не суждено стать взрослой. Что проку было ее 'растить'?
