Бронислава Бродская
Команда доктора Уолтера
Четверг
Стив
Когда Стив вошел в лабораторию, там уже вовсе работали инженеры из компании по поставкам оборудования, надо еще разобраться, почему им открыли без него. Впрочем, чего тут разбираться, у представителей компании наверное были служебные карточки. Стив сухо с ними поздоровался. Один из группы сунулся было к нему с каким-то вопросом, но Стив нетерпеливо отмахнулся: потом, когда у меня будет время… сейчас есть проблемы поважнее. Человек отошел, стараясь быть как можно более незаметным. Присутствие посторонних Стива раздражало, но выгонять группу техников не стоило, хотя это было бы приятно, дескать, вон отсюда, вы мешаете, работайте ночью… Какой же он все-таки позер, любитель порисоваться, повыпендриваться, набить себе цену. Хорошо, что никто его сейчас не видел.
Вчера Алисия весь вечер ахала по поводу рождения, как она говорила, "бэби" у Люка, спрашивала, какой у ребенка вес и рост. Стиву и в голову бы не пришло интересоваться такими глупостями. Странный интерес. Стив не утерпел и задал жене неприятный вопрос, зачем она выходила за него замуж, понимая, что не станет матерью. Он даже зачем-то сказал ей, что "если бы ты захотела, я бы пошел на это… ". Вранье, ни на что бы он не пошел. Впрочем, если бы она подняла эту тему сразу, как только они поженились, можно наверное было бы создать полноценную семью с детьми. Такое с геронтами бывало: женившись на молодых натуралках, они действительно успевали иметь по две, даже по три семьи с детьми. "У нас "кризис среднего возраста" наступает далеко за шестьдесят" – усмехнулся про себя Стив. У него только два сына, и то… все с ними негладко, особенно с записным натуралом Джошем. Стив редко думал о старшем сыне, а когда думал, то с раздражением: слишком религиозный, упертый, правильный, гордящийся своим выбором не делать вакцинаций. Любил ли он Джоша? А что там было любить: старообразный, вялый, с одутловатым лицом мужчина, всего на несколько лет старше своего младшего брата, ювенала, но выглядевший очень пожилым. Лишний вес, никакой тренированности, одышка, плохие сосуды, хронически повышенное давление. Вряд ли сын умрет глубоким стариком. А это значит, что есть вероятность, что ему придется хоронить сына. Это неправильно, это то, о чем они все, натуралы, говорят, то, что им кажется несправедливым, жестоким. Да, это выбор Джоша, но легче ли от этого? На похороны приедет младший, который выглядит мальчишкой. Так они и будут стоять: старец и мальчишка, отец и сын. Раньше у такого дряхлого отца не могло быть такого юного сына, а теперь может. Стив представил себе эту картину, но честно признался себе в том, что даже, если Джош умрет раньше него самого, это не будет трагедией ни для него самого, ни для младшего брата. Ожидаемая трагедия – это уже не трагедия, это что-то другое, не такое ужасное. На скольких похоронах он за свою жизнь побывал? На многих десятках. Для геронта это естественное событие, зачастую горестное, тяжкое, почти непереносимое, но естественное, даже сыновей-натуралов хоронить – это тоже естественно и Стив знал, что к этому готов.
В лаборатории все шло своим чередом. Он целый день занимался сетчатками, никто никому не мешал. Время тянулось как-то томительно медленно. Стив знал, что почти все последние тесты уже проведены, больного готовят к операции, ни Наталья, ни Алекс в лаборатории не появлялись. Краем глаза он видел, что Майкл выводил графические матрицы частиц поджелудочной железы на монитор и колдовал над органоидом, поминутно что-то изменяя. Ребекка звонила и спрашивала, нужна ли она, Стив сказал, что нет.
Он попробовал завести разговор с Риоджи и Робертом о подарке для Люка, но они разговор не поддержали, запал от вчерашней новости явно прошел. В лаборатории царила тишина, прерываемая редкими разговорами, но Стив знал, что все напряжены, ждут пятницы. Это временное затишье, воспринимается как затишье перед бурей, поэтому оно тягостно.
Он вывел изображение органа, который они вырастили для онкологического больного на свой экран и начал его поворачивать во всех проекциях, увеличивая каждый фрагмент, всматриваясь в сосуды и нервы. И все равно этого виртуального изображения ему показалось мало. Стив подошел к контейнеру и через толстое стекло принялся разглядывать почти неподвижную темно-коричневую массу в форме треугольника с размытыми закругленными краями: полая вена… печеночная артерия… внутри более мелкие сосуды, но их не видно. Четко различимы все доли, разделенные серповидной связкой. Фиброзный тяж, круговая связка… все в тонкой серозной оболочке, внутри сосуды, нервы, желчные протоки. Совершенно невредимая, здоровая ткань… Они создали это чудо из микроскопических клеток, которые под микроскопом были похожи на разноцветные звезды салюта!
Стив смотрел на орган и испытывал двойственное чувство: он понимал каждое звено процесса, биологически невероятно сложное, но для него и коллег вполне объяснимое, и вместе с тем здоровая, едва уловимо пульсирующая в специальном растворе печень казалась ему изумительным сказочным дивом, и себя он на мгновенье ощутил волшебником из чудесного сна. Почему-то только сейчас до него дошла огромность совершенного ими, хотя он и раньше видел искусственно выращенные органы, эксперимент шел уже не первый год. Интересно, а другие понимают, что это чудо?
– Роберт, Риоджи… позвал он.
Оглянувшись он видел, что оба тяжело поднялись со своих кресел и подошли.
– Вы видели?
– Что тут надо видеть, Стив? – голос Роберта звучал тревожно. Что-то не так?
– Все так. Просто это чудо! Вы, что, не понимаете?
Роберт с Риоджи внимательно уставились на орган, который завтра будет пересажен больному. Подошел Майкл:
– Что там такое? Как тут можно что-то увидеть? Я и сам только что все смотрел во всех проекциях и внутри. Все в порядке. На что вы смотрите, я не понимаю.
Стив хотел сказать, что он знает, что все в порядке, что они просто любуются своей работой, но осекся. Роберт с Риоджи его понимали, а Майклу этого говорить было нельзя. Их восторг он бы несомненно принял за старческую сентиментальность. Было бы противно видеть на его лице саркастическую ухмылку: старички растрогались… ах, ах, здоровая печень для безнадежного больного… Стив молчал. Майкл скорее всего и так понял, что они все делали у контейнера, может даже слышал слово "чудо". Ухмылка на его лице не появилась, но выражение непонимания стариков все же читалось: зачем смотреть на печень через стекло, когда нормальные люди наблюдают за процессом на мониторе, в специальной программе. Геронтов не поймешь.
Четверг проходил как-то пусто. Печень для завтрашнего реципиента была совершенно готова, собственно и остальные печени просто уже ждали своей очереди. Следовало работать над сетчатками и фрагментами панкреуса, там еще был непочатый край работы, но Стиву не хотелось: сначала надо было дождаться завтра и убедиться, что "чудо", которым они так восхищаются, будет работать как надо. Пусть хоть выходные пройдут без осложнений и потом на следующей неделе остальные больные получат орган, и тогда со спокойной душой он приступит к другим делам.
Можно конечно было бы все бросить и идти домой, но Стиву не хотелось. Здесь, в лаборатории время шло быстрее, а дома пришлось бы делать вид, что сегодняшний вечер обычный. Разве Алисия могла понять его нетерпение! Он ей говорил, что в пятницу у них решительный день, но запомнила ли она? Еще вчера он бы счел себя обиженным, если бы убедился в ее невнимательности к своим делам, но сейчас понял, что ему все равно. Настоящая его жизнь была в лаборатории. По вечерам он просто ждал, как с утра снова пойдет на работу, увидит озабоченные чем-то лица коллег и усядется наконец за свой терминал, посылая на экран изображения слайдов с микроскопа. Так он проводил часы, не замечая их.
Ах, да, как он мог забыть… надо же придумать, как поздравить Люка с рождением дочери. Они сами это решат. Наталья занята, Алексу не до них, а Майкла чужой ребенок конечно не волнует. Странный парень, какой-то неприятный. Но ему все можно простить за талант.
– Доктор Уолтер… сэр…
Кто там еще его зовет. Инженер… он про техников и забыл совсем.
– Ну что там у вас? Экспертное заключение готово?
Голос Стива зазвучал раздраженно. Произошла катастрофическая непростительная ошибка, и это их вина. Вся работа насмарку из-за этих уродов. Стив сам себя молча распалял, но вслух ничего не сказал.
– Есть вероятность, что грибок попал в контейнер при переносе в него трехмерного распечатанного полимерного остова. Дело как раз в полимере. Этот новый продукт, позволяющий укладывать клетки в большее количество слоев.... при этом просвет между слоями увеличивается и туда могли попасть споры.
– Вот именно… попали… что это за "попали"? Как они могли туда попасть? На этот вопрос у вас есть ответ?
– У нас есть еще одна гипотеза. Когда клетки помещались внутрь структуры соединительной межклеточной ткани, состоящей из коллагена…
– Ну это что же такое? Вы мне объясняете, как мы это делаем? Мне? Говорите короче, когда и как могло произойти заражение?
– Матрица из коллагена, я имею в виду из биоразрушаемых полимеров…
– Ну?
– В матрицу вводили питательную смесь и там, именно в этом биореакторе, мог оказаться грибок.
– Мог оказаться? Или оказался?
– Мы пока ничего не обнаружили, но работаем…
Стив чувствовал, что разговаривает с парнем грубо, грубее, чем следует разговаривать с профессионалом, но сдерживать себя не желал. Инженер что-то еще успокоительное промямлил и Стив махнул ему рукой… идите, дескать. Конечно за один день они ничего не выяснили. Сейчас всю эту историю надо временно выкинуть из головы. Ой, он опять забыл про Люка. В лаборатории остались только геронты.
Найори ничего путного по-поводу подарка для Люка не предложил: в Японии, дескать, принято дарить специальную деревянную коробочку, куда врачи уложат пуповину. В коробочке будет еще лежать особая кукла в кимоно… Это не лезло ни в какие рамки. Он задал Риоджи простой вопрос: что подарить, а тот ему целую лекцию принялся читать о японских обычаях. Кому сейчас какое дело, как у них там в Японии? Ерунду какую-то делают. Стив на секунду представил себе блестящий тяж пуповины, испачканный кровью и лежащий в коробочке с куклой. Его передернуло.
Роберт предложил дать Люку подарочный сертификат. Это что? Они бедному-несчастному Люку подарят, по-сути, деньги. Что за ерунда! Ничего хорошего не придумывалось. Решили принести на работу несколько бутылок очень дорогого шампанского и всем вместе выпить за здоровье его дочери. Какое шампанское следует считать хорошим, Люк понимал. Стив сам предложил этот план, но все решили праздновать на следующей неделе, чтобы не смешивать событие завтрашней пятницы с новорожденной.... Ладно, потом разберутся.
Стив поехал домой и из гаража позвонил Люку узнать, как у него дела, и придет ли он завтра на операцию. Дурацкий вопрос, конечно придет. Не было такого, чтобы кто-нибудь из членов команды не пришел на операцию. Ответ Люка никого не удивил: "конечно приду, а как же!". Он так и знал… дочка – не дочка.
Проезжая мимо большого ресторана американской кухни, в основном посещаемом натуралами, Стив заметил оживление: группки молодых людей выходили на улицу и громко о чем-то возбужденно разговаривали. Тут всегда было много народу, но сейчас на тротуаре возле дверей собралась целая толпа, слишком как-то людно для четверга. Стив видел из окна, как к ребятам подошли полицейские, и они зашли обратно в ресторан. "Зачем это специальные рестораны… для натуралов, геронтов, ювеналов? Не все ли людям равно, кто рядом с ними ест?" – Стиву пришло в голову неприятное сравнение с сегрегацией: только для белых! А ведь от такое еще застал.
Алисия про пятницу не забыла, спросила, во сколько операция, Стив ответил лаконично, и жена поняла, что он не очень-то расположен про завтрашний день распространяться. Она замолчала и ушла в спальню, Стив услышал, как она включила телевизор.
Заснуть он долго не мог. В голове крутились предположения инженеров о грибке, зрелище матово блестевшего органа в биореакторе, хмурое лицо Майкла, толпа у ресторана. Скорей бы завтра. Операция начнется ровно в семь. Все будет хорошо, в Алексе Стив был уверен.
Люк
Люк проснулся довольно рано с поползновением немедленно ехать на работу, там он обязан был все напоследок проверить и начать заниматься клетчатками. Он был абсолютно уверен, что другие уже давно начали работать над следующими органами, а он запоздал. Внезапно до Люка дошло, что в лабораторию ему с утра попасть не удастся, потому что надо заниматься совершенно другими делами. Крошечная девочка, его дочь, зависит от эффективности его действий, и он должен делать не то, что ему хочется, а то, что надо. Но в лабораторию же ему тоже надо идти. Да, но это другое "надо", которое совпадает с "хочется". То, что не хочется, того и не надо. Так в его жизни до этого и было. А сейчас он вынужден делать неприятные вещи только потому, что должен. Должен ехать к юристу, должен появиться в роддоме у Габи. Он даже в спортклуб не заедет. Вот до чего дошло.
В просторном душе своей дорогой холостяцкой квартиры Люку пришло в голову, что надо что-то решать с проживанием Габи и ребенка. Вчера он даже не спросил у нее, где она живет. По-хорошему он должен позвать ее с ребенком в свою квартиру. Вот… опять это "должен". Везде будут валяться грязные подгузники, бутылочки, соски, мельтешить неприбранная Габи… орущий ребенок. Никакого покою. Настроение Люка от этой картины совершенно испортилось.
Он поехал к юристу, и они вместе отправились к нотариусу подписывать бумаги. Позвонил Стив насчет завтрашней операции: разумеется он придет. Завтра утром может Габи с девочкой выпишут, после операции он к ним конечно не успеет. Ну, и что? Как "ну, и что?" Кто их заберет? Хотя как-то же она без него жила, в больницу приехала без него, даже не позвонила, когда все началось… и сейчас справится. Как же все стало сложно!
Люк подключил своего брокера, который продав часть акций, отправил вырученные деньги на его счет в банк. Люк уже мог распоряжаться, созданным на имя Габи трастом… конечно он назначил ее управляющей. Кого еще? На секунду он подумал попросить об этой услуге Стива или Алекса, но сразу от идеи отказался: нечего докучать людям своими личными, тем более финансовыми, делами. Путь будет Габи, не доверять ей у него не было никаких оснований.
Не заезжая в лабораторию, Люк отправился в роддом, и по дороге у него созрело решение насчет того, жить с Габи и ребенком или нет. Нет, пусть она выписывается туда, где жила раньше, жить с ними он не будет, хватит им денег, весьма значительных кстати, чтобы организовать свою жизнь без него. Габи не должна требовать от него невозможного.
Люк вошел в палату и увидел, что Габи на кровати нет, детская кроватка тоже была пуста. Куда это они делись… Доктора, с которым он разговаривал накануне, Люк встретил в коридоре. Они пожали друг другу руки и доктор попытался было подробно доложить Люку состояние матери и ребенка. "Спасибо, спасибо… нет, я не беспокоюсь… Завтра после обеда? Очень хорошо. " – коллеге было невдомек, что подробности грудного вскармливания не сильно профессора Дорсье интересуют. Габи оказалась в детской, где в это время, на примере упитанного черного младенца, показывали, как надо купать ребенка. Люк помахал Габи рукой через стекло и показал знаком, что будет ждать ее в палате. Через несколько минут она пришла и сходу стала рассказывать, что купание – это не так уж и трудно, и она думает, что справится.
– Габи, я создал на твое имя траст для девочки, назначил тебя управляющей. Понимаешь, ты сможешь вплоть до совершеннолетия ребенка им распоряжаться, брать столько денег, сколько надо.
– А почему ты сам не будешь распоряжаться?
– Так будет лучше. Это теперь ваши деньги. Я надеюсь, что ты будешь разумна.
– Что ты имеешь в виду… "разумна"?
– Ладно, забудь. Скажи, как ты назвала ребенка, и я внесу имя в бумаги.
– Я назвала? А ты в выборе имени не хочешь поучаствовать?
В голове Люка моментально промелькнуло имя матери, которую звали Люсиль. Она давным-давно умерла. Так ли уж ему было важно, чтобы дочь носила ее имя? Что за идиотизм. Имена знакомых женщин? Тоже глупо. Какая вообще разница…
– Габи, это твое решение. Назови, как хочешь.
– А тебе все равно?
– Можно и так сказать.
Люк почувствовал, что заводится. Разговор с Габи складывался совсем не так, как он думал. Хоть бы спасибо ему сказала, а она к имени прицепилась. Он мог бы соврать, сделать вид, что заинтересован, предложить несколько первых попавшихся имен, чтобы сделать Габи приятное, как она говорит, "поучаствовать", но ему не хотелось. Вместо этого он не отступил от делового тона:
– Я серьезно тебя спрашиваю. Свидетельство о рождении заполнили? Я тебя просил меня записать отцом. Ты это сделала? Короче, где свидетельство? Готово? Дай мне его. Я не верю, что ты имя еще не придумала.
– Не готово.
– Доктор сказал, что завтра вас выписывают. Надо забрать свидетельство. Займись этим.
– Мне тут есть, чем заняться.
Голос Габи зазвучал враждебно.
– Занимайся, чем хочешь, но мне нужно свидетельство. Я объяснил тебе, зачем. Надеюсь, ты поняла.
Вот сейчас она имеет шанс сказать ему про траст… дескать, не нужно мне твоих денег, мы сами справимся. Раз, два, три… время пошло. Нет, промолчала. Деньги ей, значит, нужны. "Подумаешь, гордая! Я на твоем месте был бы скромнее… " – Люк обернулся и увидел, что медсестра принесла девочку, наверное кормить.
Не обращая на него внимания, Габи приложила маленький сверток к груди. Девочка поводила личиком перед соском, поймала его и благодарно зачмокала. Рука Габи нежно лежала на ее маленьком затылке. Неужели ему безразлично? Это его дочь. Но Люк не испытывал никаких чувств: ни умиления, ни восторга. Он не собирался иметь ребенка, не готовился к его появлению, не наблюдал, как с каждой неделей увеличивается живот Габи. Он все пропустил, проглядел, а теперь получилось так, как получилось, и это не его вина.
Девочка поела и спала у Габи на руках, блаженно улыбаясь. "Дай мне ее подержать" – неожиданно для себя сказал Люк. И не дожидаясь ответа, аккуратно поднял на руки легкий сверток. Он ожидал большей тяжести, но маленькое тело почти ничего не весило. "Какая же крохотная, хрупкая, беззащитная, беспомощная, и у нее никого нет… "Что значит никого?" – одернул себя Люк. Есть Габи, бабушка с дедушкой, хоть Габи родителям еще, скорее всего, ничего не говорила, а главное, есть он, Люк Дорсье, знаменитый ученый, профессор, автор бесчисленных статей, небедный здоровый мужчина. Неужели он даст пропасть этому маленькому существу. А Габи… ? А при чем тут Габи? Внезапно Люк понял причину своих колебаний по-поводу их переезда к нему, нежелания жить с ними одной жизнью. Причина в том, что он Габи не любит, никогда не любил, вообще наверное никого не любил. Женщины – интересные существа, они нужны, желанны, но они всегда заменяемы, чем чаще их менять, тем лучше, а вот малышку не заменишь, она – его. Даже, если бы появилась другая, эта уникальна. А Габи… ни при чем.
Люку внезапно захотелось уйти из палаты, он больше не знал, что ему говорить этой чужой молодой женщине.
– Ладно, Габи, я пойду. Теперь насчет завтра… я не успею за вами приехать, как что на меня не рассчитывай. Езжайте домой. Не забудь про документ. Созвонимся.
Лицо Габи стало напряженным, замкнутым. Хотела, что он их встречал с цветами? А теперь разочарована. Езжайте… "домой", Габи конечно поняла, что речь не шла о его квартире. Он мог бы ей рассказать о завтрашней операции, которую всю команда ждала уже несколько долгих недель, но не стал. Это его дела, Габи не в теме. Кто она ему в самом деле такая. Люк вышел из больницы, как из тюрьмы: свобода! Ему казалось, что он снова прежний Люк, ничей не отец, никому ничем не обязанный. Иллюзия конечно, но какая приятная. Люк поехал в ресторан ювеналов, подсел за столик к друзьям, которые ему улыбались и доброжелательно спрашивали, как у него дела. "У меня дочка вчера родилась" – Люк уже почти произнес эти слова, но в последний миг раздумал. Хоть сегодня вечером он побудет старым добрым Люком, независимым, самодостаточным, делающим всегда только то, что ему интересно. С подругой и ее новым приятелем они зашли в пару баров, где сидели друзья и друзья друзей. Для шумной компании ювеналов было еще совсем не поздно, но как друзья его не зазывали, в третий бар Люк не пошел. Завтра пятница, операция начиналась ровно в семь. Больше пить ему нельзя. Люк всегда умел отказать себе в мелких удовольствиях ради чего-то гораздо более важного. Иначе он бы никогда не стал Люком Дорсье, которым сам восхищался.
"А может я не испытал сильных эмоций, потому что ребенка родила почти забытая студенточка Габи? А если бы мне его родила Наталья?" – Люк понял, что подсознательно мысль о ребенке так его весь вечер и не оставила. "Наталья-мать? Придет же такая чушь в голову!" – Люку даже стало смешно. Наталья воплощала для него саму суть ювеналов, благополучных, веселых, живущих своим умом людей, никому неподконтрольных вольных птиц. Они все профессионалы, крепко стоят на ногах, знают себе цену, возводят свой эгоцентризм в ранг культа и вовсе этого не стыдятся.
