Бронислава Бродская
Команда доктора Уолтера
Майкл
Зато Майкл был собой невероятно недоволен. В полемике с Робертом он оказался проигравшим. Как он мог так бледно выглядеть, когда речь шла о самом для него интересном в жизни? В Центре к нему прислушиваются, но у бунтующих натуралов нет привычки к интеллектуальному осмыслению проблем, а вот в других аудиториях его аргументы не принимаются. О чем это говорит? О том, что за рамки своей туповатой целевой группы он выходить не должен. И наверное, в чем-то Клин прав: он – убежденный натурал, но на чем основаны его убеждения? Действительно ли он "свой" для протестующих? Господи, ну конечно нет. Он насквозь фальшив, и это чувствуют даже придурки из Центра, не говоря уж о таких личностях, как доктор Клин. Так, надо разобраться, каковы его опции:
… несмотря на ясное понимание полной глупости требований натуралов и трескучих лозунгов о, якобы, социальной справедливости, надо использовать выгодную конъюнктуру и включиться на главных ролях в борьбу за приоритет натуралов в распределении искусственно выращенных органов… Это будет выгодно для продвижения… но, ведь, и так налицо приоритет натуралов в трансплантации органов. Даже их спец больные – все натуралы. За что же тут бороться? У натуралов нет денег? Это серьезная социальная проблема, которая напрямую не связана с вакцинациями, и никакая борьба, даже, если она и была бы успешной, а полностью успешной она так или иначе быть не может, не приведет к бесплатному медицинскому обслуживанию самых бедных слоев населения… кто, собственно, будет за все платить? Богатые ювеналы и геронты? Но борьба же направлена против вакцинаций, так где же логика? Ее нет. Против своего собственного разума он не пойдет, просто не сможет, потому что он – ученый. Исключено.
… так, он всегда считал, что ненавидит вакцинированных, теперь надо понять почему… честно ответить себе на этот вопрос. И вообще, действительно ли он их ненавидит? Его родители – натуралы, причем убежденные, но он-то давно отошел и от родителей и от их убеждений. Он их просто-напросто обогнал. Он ученый и… что "и"? А то, что он призван познавать мир. Эта задача вне рамок возрастных отличий. Что конкретно ему в геронтах не нравится? Они, как говорил Роберт, "едят чужой хлеб"? Но это же ерунда. Ему плевать на "хлеб", плевать на бедных, плевать на идиотов. Он, и тут Роберт снова прав, – другой, и это не его проблема. Ага, значит геронты для него вполне приемлемы… дело в ювеналах. Чем-то они ему неприятны. Чем? Лгут? Ну, это вопрос спорный. Может ли он выявить ювеналов на улице? Думает, что может, но… признаемся себе… не всегда, не всегда. По-настоящему хорошо он знает только Люка, Наталью и Алекса. Они – члены команды. Красивы, очень красивы, в хорошей форме, умные, настоящие ученые. Что же его бесит? А то, что они в своем преклонном возрасте выглядят лучше его, их любят женщины… а Наталья имеет много любовников. Он этого не знает, но предполагает. У Люка родился ребенок, он даже такое может себе позволить! А у него, Майкла, нет женщины, которая родила бы ему ребенка, вообще нет женщины. Пока нет… Он им завидует, вот тут что! С другой стороны, чему уж тут завидовать: ему 28 лет, у него впереди вся жизнь, а они скоро умрут. Умрут, умрут, никуда не денутся, как бы не хорохорились, таковы правила их опасной игры. А он не хочет умирать… да, что сейчас об этом думать?
… А почему он именно сегодня решился поставить все точки над "i"? Почему, почему… странно. Ничего не странно. Потому, что он встречался с доктором Клином. Они в первый раз серьезно поговорили. Неважно даже, о чем, важно, каким ему доктор Клин показался. Старик плохо ходит, не водит машину, может неважно себя чувствует, но… мужику 121 год, а какой ум! Разве во-время их беседы Роберт ему хоть в чем-нибудь уступил? Наоборот, по-сравнению с Робертом он, Майкл, выглядел неважно. Роберт работает и работает на пике своего мощного научного потенциала, у Роберта большая и дружная семья, у него достаток, который позволяет ему не думать ни о чем, кроме работы, которая, по всему видно, его до сих пор интересует. Для стариков команды давно уже несущественно, как они выглядят и нравятся ли они женщинам, хотя… говорят, у Стива красивая жена-натуралка. Она с ним не потому что он красавчик, а потому что женщин тянет на талант и… возможно он тоже талант, да, что там лукавить… он и правда талантлив… а раз так… у него все будет. Будет, но для этого…
Майкл сделал вывод, который вытекал из всех его рассуждений. Вывод слишком неожиданный, слишком спонтанный, слишком противоречащий всему, чем он в последнее время жил, и поэтому он был к нему не готов. Майкл понял, что ему придется принимать решение, трудное, тягостное, почти непосильное, но другого выхода не было. А главное, посоветоваться ему абсолютно не с кем. Может с Ребеккой поговорить? Ну, как же он это сделает? Что она о нем подумает: вчера громче всех защищал дело натуралов, а сегодня переметнулся к врагу?
Теперь ему было стыдно вспоминать свои вчерашние метания, когда он замышлял героическую акцию протеста: он, дескать отключит приборы и все органы погибнут. Он, что, ненормальный? Ведь ему бы никогда не удалось скрыть свое преступление… арест, расследование, срок… Он был бы мучеником за идею, настоящим героем, "павшим в борьбе за общее дело", его имя прославилось бы в веках, и благодарные потомки написали бы о нем книги. Надо же, какая дурь ему приходила в голову: настоящий ученый, а он – настоящий ученый, в этом для него не было сомнений, не может совершить такой бессмысленный поступок, он боится тюрьмы, и никаких благодарных потомков бы не было, о нем бы просто скоро забыли, а ученые вырастили бы другие органы, но только уже без него.
Фу, как гадко! Хорошо, что эти его мысли никто и никогда не узнает.
Больше в этот день Майкл о вакцинациях не думал, мозг его был перегружен, он решил снова вернуться к этой проблеме уже после пятницы. Засыпая, он представил себе новую волну протестов, запланированных Центром на пятницу. Да, пусть их… дурилки. Даже во сне губы Майкла кривились в презрительной усмешке.
Ребекка
Утром в среду Ребекка проснулась до будильника и отключив сигнал, просто лежала в постели, перебирая в уме планы на сегодня. Она приняла решение и теперь его надо объявить родителям. Сделать это прямо сейчас за завтраком, или ничего им пока не говорить? Умом Ребекка понимала, что никакой срочности нет, но решение было настолько выстраданным, что о нем хотелось говорить, прямо зуд какой-то. Ребекка вышла на кухню, где мать и отцом уже сидели за столом:
– Мам, пап, я решила вакцинироваться. Я буду геронтом.
– Ну, и хорошо. Мы с папой давно догадывались, что ты так и поступишь.
Какая-то спокойная реакция: ни удивления, ни готовности обсудить, ни вопросов. Ребекка была слегка разочарована. Получалось, что тут и говорить-то не о чем, а ей хотелось… это же решение всей ее жизни. Если бы она объявила о желании стать ювеналом, родители бы вероятно ее отговаривали, а так… что плохого в том, чтобы прожить долгую и плодотворную жизнь. Их умная и талантливая девочка многого добилась, а добьется еще большего.
– А если бы я захотела вакцинироваться по-другому? Захотела бы оставаться такой как сейчас? Мне 25 лет, и я всегда буду молодой и здоровой.
– Реба, так только дураки поступают. Ты слишком талантлива, чтобы разыгрывать карту вечной молодости. К тому же тебе надо многое успеть. Ты, детка, и так долго будешь молодой.
Это папа… как же хорошо она знает своих родителей. Ребеккой, как в детстве, овладел дух противоречия, хотя родители как будто читали ее собственные мысли. Просто папа зря сказал о дураках.
– Что, папа, по твоему получается, что все ювеналы – дураки. Не ожидала от тебя такой упрощенной позиции. У нас в команде целых три ювенала. Они, что, тоже дураки?
– Нет, конечно. Но жить молодым и рано умереть, буквально на пике своей карьеры – это, Реба, не для тебя.
– Я не понимаю, неужели для вас все в жизни сводится к карьере?
– Реба, ну что ты цепляешься к словам? Ты, похоже, на что-то злишься?
Нет, она не злилась, она была почему-то разочарована реакцией родителей, поэтому и взяла этот нервный, слегка агрессивный тон. Мама с этим "цепляешься" права. Ладно, сказала и сказала. Разговор за столом не клеился, но когда Ребекка уже шла к гаражной двери, мама крикнула ей вдогонку:
– А когда ты собираешься это сделать? Уже наметила число?
– Нет, не наметила.
Ребекка и сама заметила, что ее ответ прозвучал не слишком вежливо, но ей совершенно расхотелось разговаривать о вакцинации с родителями.
В лабораторию она не поехала. В последние дни тут чувствовалось напряжение, команда решала чисто научные проблемы, в которых Ребекка ничего не смыслила и ощущала себя лишней. В клинике в Вашингтоне у нее был только один клиент. После встречи с ним она поедет в Центр Медицинских исследований и постарается использовать свой статус, чтобы ее приняли на интервью как аппликантку уже сегодня.
Ребекка ехала в потоке машин, никогда не исчезающем на 95-ой федеральной трассе, потом свернула на столичную окружную дорогу. Это был ее привычный путь на работу, и думать о том, куда ей ехать, Ребекке не приходилось. Она пыталась мысленно подготовиться к встрече с предстоящим клиентом, но ничего не получалось, сейчас своим единственным клиентом она считала только саму себя. Конечно она прекрасно себе представляла, как рассматриваются заявления на вакцинацию, даже при необходимости могла бы и сама участвовать в этом процессе, но сейчас речь шла о ее собственном заявлении, а это совсем другое дело. Хоть и редко, но бывали случаи, когда человек, твердо настроившейся на вакцинацию, менял свое решение. Задача интервью как раз в том и состояла, чтобы постараться помочь человеку представить то, что как ему казалось, он представлял, но на деле оказывалось, что у того или иного аспекта вакцинации были последствия, которые людьми мысленно замалчивались, подсознательно отрицались. От них отмахивались. Вот именно о них с ней и будут говорить. А вдруг она во-время беседы передумает? С ней сыграют в "адвоката дьявола" и попытаются отговорить. Так надо. Еще утром Ребекка считала вопрос решенным, а сейчас ею снова овладели сомнения. Надо послушать, что ей скажут.
Ребекка уже входила в свой маленький уютный кабинет на втором этаже пятиэтажного офисного здания в Бетесде. В холле еще никого не было. Клиент придет минут через десять. Ребекка заставила себя сосредоточиться:
… Мервин Юхансон, хозяин модного спортклуба. Ювенал, 69 лет. Женат, жена – ювеналка, двое детей: 18 и 15. Пока не вакцинированы. Ребекка видела Мервина во второй раз. Прекрасная физическая форма, сильный, спортивный, обожающий соревнования, среди которых самое для Ребекки неприятное – армрестлинг. Так, так.... несколько часов в день проводит в спортзале, следит за своим телом,… такой эдакий нарцисс, гордящейся рельефными мышцами, помешанный на здоровом образе жизни. Кичится тем, что он – мужчина, добытчик… любит подчеркивать, что жена не работает и все на нем… , но он для семьи ничего не жалеет… Женился поздно, до определенного времени считал, что должен "погулять" и узнать как можно больше женщин, победы над которыми считает доблестью. Стал отцом только в 50 лет… дальше откладывать было невозможно…
Уверен, что "мальчики не плачут", что свои эмоции надо скрывать, потому что их проявление роняет достоинство настоящего мужчины. Доволен своим умом, но идентифицирует ум с интеллектом. На самом деле интеллектуальную деятельность избегает, считает, что образование и учение важны, но практический опыт все же гораздо важнее… жизнь учит лучше, чем школа.
Ребекка быстро пробегала глазами по своим психологическим "тра-ля-ля"… естественным путем достигает лидерских позиций… в лидерстве использует метод доминантного поведения, подавления чужой воли, беспрекословного подчинения… свойственно понятие чести… амбициозен… стремится к рискованным приключениям… любит рассказывать о своих "подвигах", где он показал себя "молодцом"… Ну, да, этот Юхансон исповедует культ "настоящего мужчины" в архаичном стереотипированном представлении…
Ребекка считала подобный тип мужчин привлекательным, но только в первом приближении, потом такой партнёр бы ей докучал недостатком кругозора и нетонкостью. Она мысленно как бы продолжила свои записки: "годится, но только на очень короткий срок, а может всего только на один раз…" – цинично, но верно.
Ребекка улыбнулась. И что он, этот престарелый образчик мужественности, от нее ждет? Ага, банальная проблема… выглядит на 25, это собственно и был возраст, когда он вакцинировался, а мыслит категориями прошлого века. Дети для него слишком молодые, по менталитету он их дедушка, а не отец.
Наверное "брутальный мачо" уже пришел. Ребекка вышла в холл и увидела, как навстречу ей встает высокий стройный мужчина в летнем костюме. Она успела заметить, что довольно дорогой светлый костюм не то, чтобы плохо сшит, но сидит на мускулистом торсе Мервина как-то слишком натянуто, хотя по размеру ему подходит. Такие тела гораздо лучше выглядят обнаженными. Сегодняшняя сессия была для них не первой, Ребекка снова представляла себе красавчика без одежды и улыбнулась своим мыслям. Для Мервина это выглядело приглашением войти:
– Мервин, рада снова вас видеть. Пожалуйста, проходите. Давайте вы мне по-порядку расскажите суть ваших трений с детьми. В прошлый раз вы мне привели кое-какие примеры. Может быть вы теперь немного по-другому смотрите на их поведение? Я просила вас критически осмыслить ваши различия. У вас что-нибудь получилось?
– Нечего тут осмысливать. Я не могу смотреть по-другому на их поведение. Я их не понимаю.
– Ага, вы сегодня говорите "не понимаю", а в прошлой раз говорили об их "отвратительном" поведении. Вы больше не считаете его отвратительным?
– Считаю. Так, как они, жить нельзя… что из них вырастет?
Ребекка прекрасно знала, что Мервин ей расскажет: 18-ий сын, наследник его имени, прекрасного имени "тружеников моря", шведских рыбаков, приехавших в Америку в начале прошлого века от злой нужды и в поте лица зарабатывающих свой хлеб.... А сын растет бездельником, учится плохо, часами сидит, уткнувшись в свой компьютер, и что он там делает – непонятно. А он, Мервин, целыми днями на работе или на тренировке, он не может его 24 часа в сутки контролировать. Но самое главное не в этом… парень растет хилым, ненавидит спорт, собирается поступать на актерский факультет. Разве это профессия для мужчины? Это за слабак такой, который не может по мячу ударить… ни мышц, ни выносливости. Женщины не станут такого любить, это исключено. Он мальчишке это говорил, но тот только отмахивается. А вдруг его вообще женщины не интересуют? С чего он это взял? А с того, что спортом не хочет заниматься, мышцы дряблые, фу… Жена – пустое место, он на нее, правда, в воспитании мужчины и не рассчитывал, но она и дочь не может привести в порядок… Девчонка – белоручка, тоже помешана на компьютерных технологиях, каких-то идиотских гаджетах. Он в их возрасте… он переплыл… залез… они попали… он нес рюкзак… он выиграл… он рос на улице .. мать не могла его домой загнать… он… он… А парень растет, как тепличное растение…
Ребекка со скукой слушала излияния Мервина. Такие типичные недовольства. Он слишком старый, чтобы понимать юных детей. Вот именно, по-сути перед ней старик и поэтому такой упертый. В подобных сетованиях на неправильную молодежь возможны вариации: моя дочь одевается слишком вызывающе, в ее возрасте надо быть скромнее, а не думать о том, как завлечь мужчину… или наоборот: моя дочь носит только джинсы и кроссовки, она выглядит как парень, не понимает, что такое элегантность и женственность… дети растут никчемностями, а он в их возрасте… они не знают цену деньгам, а он с 14 лет работал…
Ребекка работала на автомате: читала Мервину небольшую лекцию о том, как изменился сегодняшний мир, что мужчина, разбирающийся в современных технологиях сможет лучше обеспечить семью, чем тот, кто в них не разбирается, что дети сейчас другие… они переосмысливают ценности старого мира и провозглашают свои. Надо пытаться принять их такими, какие они есть, иначе есть опасность… Она просила Мервина взять лист бумаги и написать на нем, какие стороны характера своих детей, он считает сильными, что они делают хорошо. Потом на другом листе бумаги он писал, какие его черты дети могут не принимать, не любить… Она дала Мервину задание на дом: придумать пять времяпрепровождений с детьми, которые будут интересны и ему и им. Мервин говорил ей, что таких времяпрепровождений не существует, но Ребекка уверяла его, что все-таки стоит попробовать их найти…
Наконец Мервин ушел и Ребекка с облегчением вздохнула. Насколько же ей сейчас было не до клиентов.
После обеда она отправилась в Центр Медицинских Исследований и заполнила анкету на вакцинацию. После разговоров с сотрудниками Центра и впечатляющих демонстраций своих удостоверений, Ребекка поняла, что сегодня интервью точно не состоится. Ей назначили на завтрашний день, и так сделав большое исключение. Другие бы ждали два или три месяца. "Соглашаться мне на завтра или назначить на следующую неделю? Завтра последний день перед пятницей… может я понадоблюсь в лаборатории… " – Ребекка колебалась, но потом решила рискнуть. Ну, зачем она может понадобиться? Ей пришло в голову, что она могла бы поговорить с реципиентом, которого прооперируют в пятницу, чтобы подготовить его, снизить порог нервозности. Но и тут, как ей было известно, ее услуги не понадобятся, хирурги традиционно предпочитали такую беседу вести сами. А может действительно, Алекс или Наталья лучше нее знали, что в таких случаях надо сказать, а о чем умолчать. Людям, берущим на себя ответственность за жизнь или смерть другого, виднее.
Алекс
– Привет, Мэгги, в субботу мы с тобой идем к Грегу на барбекю.
Алекс решил сообщить об этом Мегги с раннего утра, потому что потом он мог бы запросто передумать, а так путь к отступлению отсекался. Пойдут вместе, а там он сделает все возможное, чтобы держаться от жены как можно дальше: привел и привел, а потом уж не его дело, пусть ребята мать развлекают, а то неплохо устроились.
– Да? А кто там будет? Опять эти их друзья иностранцы? Я их не люблю.
– Не любишь? Тогда не ходи. Никто тебя не заставляет. Тем более, что я не знаю, кого еще они пригласили.
– Нет уж, я пойду, внуков давно не видела. Может мне сейчас в магазин съездить, подарки им купить?
– В честь чего подарки? Не выдумывай, Мегги. Я не думаю, что это хорошая идея.
– Ну, конечно, хорошие идеи возникают только у тебя.
– Ты внуков подарками хочешь купить? Заслужить их любовь?
– При чем тут это? Они меня и так любят.
– Ага… прямо… ты у них любимая бабушка, они без тебя жить не могут.
Мэгги молчала и в ее глазах заметалась растерянность. Ну, за что он ее так? Откуда в нем эта злоба? Он надеялся, что жена станет с ним пререкаться, но она видимо не знала, что сказать. Алекс почувствовал себя сволочью и тут же разозлился за это на Мегги: это не его вина, что так получилось.
– Мегги, я ухожу на работу, и времени с тобой спорить у меня нет… господи, она и не спорит.
– У тебя никогда на меня нет времени.
Ага, началось, старушка отмерла… так-то оно лучше. Мегги – глупая старая баба, а не бедная овечка. Как же она его бесит! Не отвечая, Алекс вышел из дому, успокаиваясь и постепенно выкидывая образ сварливой гусыни Мегги из головы. Ворчит, ворчит, а что толку? Зачем ворчать, если на самом деле страшно рада, что идет к Грегу в гости. Вот, дура…
Из лаборатории ему не звонили и Алекс решил туда не заходить, но все-таки, чтобы узнать новости, на всякий случай набрал номер Люка.
Люк ответил сразу, сказал, что у него много дел, на работу он не звонил, но наверное там все в порядке, иначе его бы давно вызвали, что во второй половине дня он будет в роддоме и сам Алексу позвонит. "Нет, ну это неправильно, надо все-таки позвонить в лабораторию" – Алекс уже набирал номер Стива.
– Стив, привет, это Алекс. Как там у вас? Что!? Не может быть… Чей орган? Это ужасно. Как такое могло произойти. Мне приехать? Нет? Ну, ладно…
Голос Стива звучал в трубке возбужденно, было слышно, что кто-то спрашивает его, кто звонит. Эту печень хотели пересаживать "травме", но он умер, а значит… операция в пятницу пока на повестке дня. Что значит пока? Конечно она состоится. Не может же быть, чтобы у них там все органы были поражены грибком. Грибок – коварная вещь, он всегда это знал, многие послеоперационные осложнения с ним связаны. Рана не заживает, хоть убейся, и все из-за грибка. В современных условиях, когда достигается практически стопроцентная стерильность, это и то бывает, а уж раньше… сплошь и рядом. Алекс вздохнул: все-таки у них свои проблемы, а у него – свои, в которые никто не вникает. Они ученые, а он простой хирург, о нем никто и не вспомнит. Да, ладно, он себе цену знает, и коллеги-хирурги знают, и сыновья знают, просто в последнее время он все чаще и чаще принимался себя накручивать, понимая, что для этого нет никаких оснований. "Простой" хирург… не очень-то он простой…
Алекс зашел к своим послеоперационным больным, потом заспешил в спецреанимацию посмотреть онкологического. В своем родном отделении он чувствовал себя в большей степени хозяином положения, он был главным и все сам решал, а в спец реанимации… там все было сложно. Больных вели другие врачи, хотя и под его руководством. Под его или под Натальиным? Все указания и назначения шли за ее подписью. Наталья курировала этих потенциальных реципиентов от программы, а его участие в проекте ограничивалось самой операцией. Послеоперационный период был в его ведении, но не до конца, потому что у него был не решающий , а только совещательный голос.
Алекс на секунду задумался, обидна была для него эта ситуация или нет, и понял, что не знает ответа: конечно он давным-давно привык отвечать за свою работу и был уверен в своем опыте, но перед Натальей он пасовал, хотя и не любил себе в этом признаваться. Все их записи были естественно в компьютере, но программа по протоколу требовала дополнительно вести журнал от руки, и вот там-то и нужно было ставить свою подпись под каждым назначением. "Наталия Грекова" – прописью, а потом докторский росчерк. А с него взятки гладки, ну и пусть…
Хотя что уж такого особенного всезнайка назначала? Алекс читал журнал и видел, что онкологического начали готовить к операции по стандартной методике. Так… данные группы крови… это давно всем известно… антигены HLA и DR, анти– CMV и анти– HCV антитела, а также маркеры гепатита B. С этим, как и следовало ожидать, все в норме. Завтра все еще раз повторят. Метастаз не обнаружили, но они, скорее всего, где-то все-таки есть, это ни в коем случае нельзя исключать. Наталья уже заказала скан печеночной артерии и воротной вены. Это они тоже уже видели: нет там никакихи анатомических отклонений. Алекс внимательно всмотрелся в снимки: аномального отхождения печеночной артерии нет. Хорошо. Результат селективной ангиографии правой почечной артерии. Бывает правая почка расположена слишком высоко и это приведет к неизбежной правосторонней нефрэктомии. Не дай бог. Скажут, что проглядел, и все на него свалят. Что тут еще… ага, холангиография… желчные протоки в норме. Завтра повторять тест уже не будут. Нечего туда больше эндоскопом лазить… стандартный ультразвук, томография… данные измерения давления в легочных венах. Почти все уже сегодня утром сделали. Вакцинацию против HVV, пневмококка и вируса гепатита провели. Завтра они все еще раз посмотрят и… наступит пятница. Его, Алекса, выход!
Он подошел к больному, ободряюще ему улыбнулся, потом схематично, без деталей, прошелся по всем этапам операции. Он знал, что Наталья все это уже больному объясняла, завтра придет анестезиолог из его бригады, лечащий врач тоже много раз подойдет, но оперировать будет он, маэстро, остальные – статисты. Алекс понял, что эта роль ему приятна, и за всю жизнь он не устал ею наслаждаться.
Он посмотрел остальных, девочке с отравлением было плохо, она почти не могла разговаривать. Однако по опыту Алекс знал, что до следующей недели всех больных дотянут.
Он вышел в больничный коридор, по которому деловой походкой сновали сотрудники, и понял, что день еще даже не перевалил за полдень, а ему было совершенно нечего делать. Он попытался было думать о предстоящем свидании с сыновьями, но предвкушать радостное событие не получалось, в голове были мысли о пятнице, предстоящая операция, по сравнению с которой посиделки в саду у Грега казались дурацкой суетой. Тоже мне событие…
Сотрудничество с программой выбило Алекса из колеи. Раньше его рабочие дни были расписаны по минутам. Теперь плановых больных у него стало резко меньше. Завтра четверг, его обычный операционный день… не будет он завтра оперировать, а будет в пятницу. Программа отобрала рутину, которую он ценил, и Алекс не знал, куда себя деть.
Неужели у него, кроме работы, ничего не было в жизни? Получалось, что так. Он – ювенал, полон сил, энергии, здоровья, тьфу-тьфу не сглазить, но с кем ему проводить время, как его проводить, как наслаждаться жизнью? Он подумал о Люке. Вот кто знал, как получать от жизни удовольствие: путешествовал, дружил с какими-то интересными людьми, рестораны, модные премьеры, поездки в Европу, какие-то новые и новые подруги, о которых он Алексу не слишком часто рассказывал, но Алекс знал, что они есть. Все молодые, умные, стильные. У него почему-то никогда таких не было. Люк не пропускал ни одной бродвейской премьеры. А ему-то кто мешал ездить в Нью-Йорк? Никто не мешал. Вот друзья сыновей и они сами тоже посещали вернисажи и умели делиться своими художественными впечатлениями, а он не умел. Куда ему! Дети его любили и уважали, но они остались его детьми, а он старался, что они стали друзьями, не вышло… Как бы он хотел влиться в их компанию, но не получалось: смотреть артхаусные фильмы? Только не это. Алекс снова с досадой вспомнил про "тень собаки" какого-то Бреля, или как там его? Наталья… она была ему нужна, а он ей – нет. Мегги, его жена… нет, давно не жена… никто она ему теперь. Люк прекрасно к нему относился, но вместе развлекаться не приглашал. В последнее время он только и говорил что о квартире в Эмиратах. Он же тоже мог купить себе такую квартиру, даже смотрел на интернете картинки и цены. Да, зачем ему такая покупка? Глупая трата денег. Но Люк-то не считал, что "глупая", а он считал. Он, что, жмот? Ну, да, практичный, прижимистый американец и Мегги такая же. Тут они похожи.
Алекс сидел в небольшом ресторане около больницы и понимал, что опять начинает себя накручивать. Надо позвонить Люку. У человека такое событие: ребенок родился. А у него дети очень давно родились, тогда он радовался, а теперь у него внуки. Надо им радоваться. Надо-то надо, но Алекс ловил себя на том, что подсознательно ощущал, что к внукам ему привыкать не стоит, что их жизни соприкоснутся ненадолго. Что-то у него сегодня какая-то тоска. Когда-то давно он решил стать ювеналом, тогда особых психологических бесед с ними не проводили, а может он зря вакцинировался. Ювенал – это особый тип человека, как дети говорили "бонвиван", французское слово, которого он раньше не знал. Тот, который умеет получать от жизни максимум наслаждений, а он не умеет. Скоро умирать, жизнь почти прожита, но была ли она достаточно яркой, чтобы оправдать раннюю смерть? Яркость была в работе. Но этого же мало.
Да что это он думает о смерти, ему же это совсем не свойственно. Алекс достал телефон и набрал номер Люка. Люк ответил сразу: финансовые дела в первом приближении сделаны… спасибо за рекомендацию юриста по наследству… да, он сейчас в роддоме… да, они нормально себя чувствуют… пробудет до вечера… На секунду Алексу захотелось подъехать в роддом, но он сейчас же отбросил эту мысль: он там будет лишним, да и брать на руки чужого младенца незачем. Или съездить? На работе он все решал мгновенно, а сейчас колебался.
Алексу вдруг пришла в голову предательская мысль: если бы он вакцинировался в геронта, он мог бы еще позволить себе иметь ребенка, успел бы его воспитать. Господи, да зачем ему ребенок, у него есть дети. Не в этом дело, просто теоретически он мог бы его иметь. Люк вот стал отцом, но он младше его на 12 лет.
Алекс вышел из кафе и поехал в бассейн. Он плавал по почти пустой дорожке размеренным кролем, ощущая свое крепкое, хорошо сбитое тело, которое его никогда не подводило, и ему казалось, что каждый рывок вперед отсчитывает оставшееся ему время жизни: год, два, три? Вряд ли больше. 71 год для ювенала – это очень много. Проклятая Мегги будет сидеть в церкви у его гроба в черной безвкусной шляпе с непременной вуалью и пожимать руки знакомых и родственников, притворно вздыхая. Неужели он ее когда-то любил? Алекс стоял под душем в раздевалке, тоскливо предвкушая долгий вечер дома и унылые перебранки с Мэгги. Скорей бы пятница! Он войдет в свою операционную и наконец-то будет в нужном месте в нужный час.
