Брендон Сандерсон
Космер: Тайная история

День восемьдесят пятый

«Да», – подумала Шай, продвигаясь вдоль своей постели и роясь в бумагах.

На столе места уже давно не хватало, поэтому она разложила стопки листов поверх покрывала.

«Несомненно, его первая любовь уходит корнями в прочитанные в юности книги. Потому-то… у Куршины рыжие волосы… Но это все на подсознательном уровне. Он этого не осознавал. Значит, спрятано глубоко».

Как же она пропустила такое? Разумеется, эта часть воссоздания была самой сложной, поскольку затрагивала сугубо личную жизнь императора, а не ту, что у всех на виду. Да и вообще, императором Ашраван был не от рождения.

В общем, оказалось, что до завершения проекта гораздо дальше, чем ей казалось до сегодняшнего дня.

А время безвозвратно утекает!

Она добавила свое открытие к печати, над которой работала. В нее Шай сводила все переживания и опыт Ашравана на романтическом поприще. Все, что смогла обнаружить. Среди них нашлось место и смущению, и стыду, и гордости – всему тому, о чем она уже имела представление благодаря хроникам и личным записям императора. А также благодаря устным воспоминаниям его приближенных. Кроме того, идя на оправданный риск ради наполнения души императора истинной жизнью, она кое-что добавила от себя. Например, встречу с кокетливой женщиной, чье имя Ашраван, как ни силился, вспомнить не смог. Праздные фантазии.

Близость с той, кого уже и в живых-то нет.

Приходилось строить предположения, чтобы не оставить душу пустой, лишенной страстей.

Таких личных. Таких сильных.

Шай ощущала себя все ближе к Ашравану. И временами даже представлялось, будто она становится частью его самого. Шай уже не первый день вела параллельно две книги. Первая содержала в себе сугубо формальные сведения, без подробностей; у читающего эти записи должно было сложиться впечатление, что Шай в отведенные сроки не укладывается. Вторую книгу, с настоящими записями, она маскировала под неаккуратные стопки листов с бессмысленными заметками.

Шай действительно должна была выбиться из назначенного арбитрами срока, но вовсе не так сильно, как следовало из первой книги. Хотелось бы верить, что уловка даст несколько драгоценных дней, прежде чем Фрава нанесет окончательный удар.

Разыскивая листок с нужными записями, Шай наткнулась на один из списков нужных для побега действий.

«Во-первых, устранить кровавое клеймо на двери», – гласила зашифрованная запись.

«Во-вторых, заставить охранников молчать.

В-третьих, по возможности вернуть клейма сущности.

В-четвертых, сбежать из дворца.

В-пятых, немедленно покинуть город и оставить как можно меньше следов».

Далее Шай детально расписала, как именно будет выполнен каждый пункт.

Она не забросила идею побега. У нее были хорошие планы, но в последнее время она сосредоточилась на отчаянных попытках как можно быстрее закончить воссоздание души императора.

«Еще неделя, – заверила себя Шай. – Если справлюсь за неделю, то останется пять дней до крайнего срока. Вот тогда-то и нужно уносить ноги!»

День девяносто седьмой

– Что это? – произнес Харли, наклоняясь.

Этот крепкий Боец частенько изображал из себя человека более глупого, чем был на самом деле, что помогало ему выигрывать в карты. У него было двое детей, девочки не старше пяти, но это обстоятельство не мешало ему спать со стражницей из своего отряда. В глубине души Харли мечтал последовать по стопам отца и стать искусным плотником. А еще он пришел бы в ужас, обнаружив, как много Шай знает о нем.

Он подобрал с пола лист бумаги. Клеймящий только что ушел. Стояло утро девяносто шестого дня заключения. Пора было выбираться, и Шай наконец-то решила привести давно проработанный план в исполнение.

Печать императора не закончена, но план побега требует подождать еще одну ночь. А за очередную бессонную ночь Шай, несомненно, удастся завершить начатое.

– Должно быть, Костопалый обронил, – предположила Юил – второй охранник в утренней смене.

– Что там? – с подчеркнутым безразличием спросила Шай, не поднимаясь из-за стола.

– Письмо, – буркнул Харли.

Оба стражника, увлекшись чтением, затихли. Все Бойцы во дворце были грамотными, как и любой имперский служащий, по крайней мере второго уровня допуска.

Шай, несмотря на напряжение, сидела тихо и, заставляя себя дышать ровно, с безмятежным видом пила лимонный чай.

Содержание письма ей, разумеется, было известно. Ведь именно она и написала его, а затем ловко уронила позади клеймящего, едва тот вышел.

«Брат, – говорилось в письме, – я почти завершил здесь дела, и плата, которую получил, вполне может поспорить с той, что заработал Азалис в Южных провинциях. Пленница, которую я охраняю, едва ли стоит потраченных на нее усилий. Но кто я такой, чтобы рассуждать, за что мне дают немалые деньги. Я скоро вернусь. С гордостью сообщаю, что и второе задание успешно выполнено. Я выявил несколько способных воинов и собрал необходимые образцы – волосы, ногти и даже мелкие личные вещи. Уверен, что скоро мы обзаведемся здесь собственными стражниками».

Чтобы не вызывать подозрений у охранников, текст продолжался на другой стороне листа. И включал детали, которые Шай самой не полагалось знать, но о которых наверняка был осведомлен клеймящий.

Шай все же беспокоилась, что охранники заподозрят подделку.

– Ку-ну-кам, – прошипела Юил на родном языке, что можно было приблизительно перевести как «испражняющийся словами». – Сволочной имперский ку-ну-кам!

Охранники явно сочли письмо подлинным. Расчет был на то, что на солдат эффективнее действуют прямые слова, а не тонкие намеки.

– Можно и мне взглянуть? – небрежно поинтересовалась Шай.

Харли передал ей листок.

– Он что, и вправду собирал наши личные вещи? – хрипло спросил стражник.

– Не обязательно ваши, – ответила Шай, неторопливо прочитав письмо. – Да и не обязательно вещи Бойцов. Здесь прямо не говорится, что…

– Зачем ему наши волосы? – проговорила изумленная Юил. – Да еще и ногти?

Харли выругался на родном языке.

– Колдуны вроде него что угодно с тобой сотворят, окажись в их распоряжении частичка твоего тела. Ты же сама видела, как он каждый день клеймит дверь кровью Шай.

– Ну, вряд ли он многое сможет, располагая только волосами и ногтями, – скептически заявила Шай. – Да он просто хвастает. Чтобы сработали его печати, нужна кровь, и только кровь. Причем кровь свежая, взятая не позже чем за день. Уверена, в этом письме он просто рисуется перед братом.

– Все равно о том, что он пишет, даже помышлять негоже, – заявил Харли.

– Я бы не стала из-за этого беспокоиться, – пожала плечами Шай.

Стражники обменялись многозначительными взглядами.

Через несколько минут караул сменился. Харли и Юил ушли, перешептываясь, а поддельное письмо Харли спрятал в кармане.

Вряд ли клеймящего станут сильно бить. Зато припугнут обязательно.

По вечерам он наведывался в окрестные питейные заведения. Шай было слегка жаль его. Когда клеймящий получал весточку из дома, он приходил вовремя и порой выглядел воодушевленным. Когда новостей из дома подолгу не было, он пил. Сегодня парень казался грустным. Значит, новости запаздывали.

А то, что случится вечером, уж точно не сделает его счастливее.

Но тут Шай вспомнила клеймо на двери и повязку, которую приходилось накладывать на руку после того, как он пускал ей кровь, и жалость исчезла.

Едва караул сменился, Шай глубоко вздохнула и вернулась к работе.

Сегодня. Сегодня ночью она закончит.

День девяносто восьмой

Шай стояла на коленях среди разбросанных на полу эскизов печатей и исписанных убористым почерком страниц. Наступило утро, и через витраж лился солнечный свет, окрашивая комнату в красный, синий и фиолетовый цвета.

Перед ней на металлической пластинке лицевой стороной вниз лежала единая печать души, вырезанная из полированного камня. Камень души, как порода, от мыльного или другого мелкозернистого камня отличался в основном красными вкраплениями, казавшимися застывшими капельками крови.

Шай устало моргнула. Она и правда собирается бежать? За прошедшие три дня она спала… сколько? Пожалуй, в общей сложности часа четыре, не более.

Побег еще подождет. Необходимо сегодня хотя бы недолго отдохнуть.

«Отдохнуть, – устало подумала она, – и уже не проснуться».

Шай казалось, что изготовленная печать – самое прекрасное из всего, что она когда-либо видела. Ее предки поклонялись камням, падавшим с неба. Называли их душами низвергнутых богов. Такие камни обрабатывали, придавая форму, мастера-ремесленники. Однажды Шай решила, что поклоняться тому, что сам же и создал, глупо.

Но сейчас, вложив всю себя в эту печать, она стояла на коленях перед собственным творением; сейчас ее переполняли чувства. Суметь за три месяца выполнить то, что обычно занимает годы, и завершить печать в последнюю ночь неистовой, отчаянной работы… В течение этой ночи она внесла изменения в свои записи и в саму душу. Кардинальные изменения. Шай не до конца понимала, вызваны ли эти изменения каким-то фантастическим видением финального результата, или они всего-навсего ошибочные идеи, плод усталости и заблуждений. Станет ясно только после того, как печать наконец-то будет применена.

– Эта твоя штуковина… она готова? – спросил охранник.

Шай уже и не помнила, как двигала по всей комнате мебель, как двое охранников переместились в дальнюю часть комнаты, максимально освобождая для нее пространство. Не помнила и того, как вытаскивала из-под кровати стопки бумаг, а затем снова лезла туда же за новой порцией записей.

Закончена ли печать?

Шай кивнула.

– А для чего она? – спросил стражник.

«Ночи!» – подумала Шай.

Все верно. Стражники ни о чем не догадываются, поскольку всякий раз при появлении Гаотоны они покидали комнату и разговоров Шай с ним не слышали.

Бедные Бойцы. Вскоре их отправят на какой-нибудь отдаленный форпост империи, где до конца жизни им придется охранять проходы к далекому Теодскому полуострову или что-нибудь в этом роде. Там они никому не расскажут, пусть даже и совершенно случайно, о событиях во дворце, которым стали свидетелями.

– Спроси у Гаотоны, если тебе интересно, – мягко ответила Шай. – Мне рассказывать запрещено.

Шай благоговейно взяла печать и положила ее на подушечку из красного бархата в заранее приготовленной шкатулке. Там в специальном углублении уже лежала пластинка, выполненная в виде большого тонкого медальона. Шай закрыла крышку и придвинула к себе другую шкатулку, размером побольше; внутри хранились пять печатей, вырезанных специально для предстоящего побега, и две были уже использованы.

Лампа, догорая, чадила, а утро только-только вступало в свои права, отчего в комнате царил полумрак.

Побег сегодня наверняка удастся.

Вот только поспать бы хоть немного. Часа два…

А на кровать ложиться нельзя.

Но можно уютно устроиться и на полу…

Дверь начала открываться. Шай охватил страх. Все же явился клеймящий? После устроенной Бойцами взбучки он должен был напиться до беспамятства…

Шай вздохнула с облегчением.

Если это клеймящий, возможности сбежать сегодня не будет, зато она выспится. Но неужели Харли и Юил не намяли ему вчера бока?

Шай была уверена, что досконально просчитала их суть… но теперь поняла, что от усталости слишком спешит с выводами. Дверь распахнулась, и в комнату вошел не клеймящий, а капитан Зу.

– Вон, – рявкнул он охранникам.

Те подскочили.

– И вообще, – добавил Зу, – вы свободны. До конца смены здесь останусь я.

Оба отсалютовали ему и опрометью вылетели из комнатенки. Дверь со щелчком закрылась. Зу неспешно обернулся к Шай, а та почувствовала себя отбившимся от стада раненым лосем.

– Печать еще не готова, – солгала Шай. – Можете…

– Твои услуги нам больше не нужны, – оборвал ее Зу, широко улыбаясь. – И помнится, еще три месяца назад я обещал взыскать с тебя, грязная воровка, неоплаченный должок.

Шай отшатнулась от него. Дела принимали совсем уж скверный оборот. Противостоять грубой силе она сейчас не могла, а потому стремительно пересмотрела текущий план.

– Когда Фрава узнает, что ты приходил сюда, – залепетала Шай, – она придет в ярость.

Зу демонстративно обнажил меч.

– Ночи! – воскликнула Шай, пятясь к кровати. – Да ты что, Зу! Меня сейчас убивать нельзя. Печать еще не готова!

– Закончить работу есть кому. – Зу плотоядно ухмыльнулся. – У Фравы давно имеется другой поддельщик. Считала себя самой умной? Наверняка придумала отличный план побега, но в этот раз мы тебя опередили. Что, не ожидала такого оборота? Я убью тебя, лгунья, и, уж поверь, получу от этого огромное удовольствие.

Он сделал стремительный выпад, и лезвие рассекло сбоку блузку. Шай отскочила, крича о помощи. Она все еще играла роль, но актерское мастерство ей было уже без надобности. Сердце колотилось, с каждой секундой нарастала паника. Шай забежала за кровать, воспользовавшись ею как препятствием между нападающим и собой.

Зу ухмыльнулся и прыгнул.

Кровать оглушительно затрещала под его тяжестью. Ночью Шай залезала под нее не только за бумагами. Она нанесла печать, сделав дерево трухлявым, изъеденным насекомыми. Кроме того, снизу она искусно разрезала матрас вдоль.

Зу успел только крикнуть, прежде чем кровать развалилась и вместе с ним рухнула в образовавшуюся дыру. Запах плесени, который Шай почувствовала, впервые войдя в эту комнату, дал подсказку. Деревянные балки сгнили, и потолок обвалился бы, если бы протечку не устранили достаточно быстро. Подделывание весьма правдоподобно довершило дело, и капитан Зу провалился на этаж ниже, в пустую кладовку.

Тяжело дыша, Шай заглянула в дыру. Капитан лежал среди обломков кровати, матрас и подушки смягчили падение. Наверняка он выживет, ведь ловушка предназначалась для обычных охранников, которые Шай, в общем-то, нравились.

Шай бросилась к столу и принялась собирать вещи. Коробка с печатями, душа императора, необработанные камни души и чернила. А также две книги, в мельчайших подробностях описывающие создание печатей, – фальшивая, она же официальная, и подлинная.

Первую Шай, проходя мимо камина, швырнула в огонь. Потом замерла перед дверью и, глядя на пульсирующую метку клеймящего, принялась отсчитывать удары сердца.

Клеймящий вовремя не явился и печать не обновил, но все же Шай одолевали страхи. Но вот через несколько томительных минут печать вспыхнула в последний раз и исчезла.

Шай выскочила в коридор из комнаты, в которой провела три месяца.

Свобода!

Шай приложила к застегнутой блузке одну из трех оставшихся печатей. Блузка превратилась в платье, весьма похожее на те, что во дворце носила прислуга. Даже на левой стороне груди были вышиты соответствующие знаки различия.

Времени оставалось в обрез. Весьма вероятно, скоро появится клеймящий. Или Зу очнется после падения. Или прибудет следующая смена охранников. Шай отчаянно хотелось, промчавшись по коридору, ворваться в конюшню, но бежать было опасно – это подразумевало либо вину, либо ответственное поручение. И то и другое привлечет лишнее внимание. Поэтому она, приняв вид человека, который точно знает, что делает, и которого не следует отвлекать, целеустремленно двинулась по коридору быстрым шагом.

Вскоре Шай очутилась в более обустроенной части огромного дворца. Никто ее по пути не задержал. На пересечении коридоров, устланных коврами, она остановилась.

В конце коридора справа был вход в покои императора. Казалось, печать готова выпрыгнуть из рук. Почему Шай просто не оставила ее в комнате? Арбитры бы охотились за Шай с меньшим усердием, завладей они печатью.

Можно бросить ее даже здесь, в коридоре, увешанном портретами древних правителей и заставленном поддельными старинными чашами.

Нет. Шай забрала печать вовсе не потому, что бездумно подчинилась мимолетному импульсу. Она даже заранее подготовила инструменты для проникновения в покои императора. Она точно знала, что предпримет.

Уйти сейчас – значит никогда не выяснить, сработала ли созданная ею печать. С таким же успехом можно было построить дом, но даже не заглянуть внутрь по окончании всех работ. Или выковать меч, но ни разу им не взмахнуть. Создать несравненное произведение искусства и упрятать его туда, куда не проникнет ничей взгляд.

Шай решительно двинулась по коридору.

Убедившись, что в поле зрения никого нет, она перевернула одну из ужасных чаш, что стояли у многочисленных колонн, и сломала клеймо на дне. Чаша приняла первозданный вид невзрачного глиняного сосуда.

У Шай немало времени ушло на то, чтобы разузнать, кто и где создал такие чаши. Четвертая печать уподобила сосуд золотому ночному горшку, и Шай, прошагав с ним под мышкой по коридору, небрежно кивнула стражникам у покоев императора.

– Я тебя не узнаю, – промолвил, окинув ее цепким взглядом, стражник со шрамом на пол-лица.

Она его тоже не знала, что и ожидалось. Охранявших ее людей держали отдельно от остальных, чтобы не разглашали секретные сведения.

– Мне очень жаль, благороднейший, – смущенно произнесла Шай. – Я на этой должности только с сегодняшнего утра.

Она зарделась, доставая из кармана квадратик плотной бумаги с печатью и подписью Гаотоны. Оба были подделаны по старинке, вручную. А Гаотона сам помог Шай с охраной императора, обратившись к ней когда-то за советом.

Без дальнейших расспросов Шай пропустили внутрь. Первые три комнаты императорских покоев оказались пусты, а за ними обнаружилась запертая дверь. Шай воспользовалась той же печатью, что применила к своей кровати, и дверь сделалась до крайности трухлявой. Было ясно, что клеймо долго не продержится, но Шай этого и не требовалось – пинок занял не более секунды.

За дверью располагалась та самая императорская спальня, куда Шай приводили в день заключения сделки. И все здесь осталось по-прежнему. Стояла невероятная тишина, пахло чрезмерной до неестественного чистотой. И, кроме лежащего на кровати императора, в спальне не было никого.

Император бодрствовал, но его взор оставался пустым.

Шай подошла. Ашраван не посмотрел на нее, даже веки не дрогнули. Вопреки долгому пребыванию в постели, лицо ничуть не обрюзгло. Он был красив: подбородок волевой, волосы золотистые, нос с горбинкой. Возрастом он был старше Шай лет на пятнадцать, а то и более, но по меркам Великих был еще молодым. Что неудивительно, ведь жили Великие значительно дольше обычных людей. В общем, выглядел он полной противоположностью любому сверстнику из народа Шай.

Шай положила руку ему на плечо.

– Я знаю твою душу, – тихо молвила она. – И знаю ее даже лучше, чем ты сам.

Тревогу пока не подняли, и Шай опустилась возле кровати на колени.

– Жаль, что я тебя не знала. Не твою душу, а тебя самого. Я читала о тебе и видела твое сердце. Я создала твою душу заново настолько хорошо, насколько смогла. Но воссоздать душу – вовсе не то же самое, что быть знакомым с кем-то лично, правда?

Не крик ли донесся из дальней части дворца?

– Я не прошу многого, – мягко продолжила Шай. – Просто живи. Просто будь в этом мире. Я сделала все, что было в моих силах, и надеюсь, этого окажется достаточно.

Глубоко вздохнув, она открыла шкатулку, достала клеймо сущности, нанесла на его лицевую поверхность чернила и закатала на императоре рукав сорочки. Немного помедлив, опустила печать. Как всегда, кожа и мышцы поначалу сопротивлялись, но через мгновение печать на долю дюйма погрузилась в живую плоть.

Шай вытащила печать, и на коже Ашравана едва заметно вспыхнула красная метка, а глаза моргнули.

Шай поднялась, вернула печать в шкатулку и, считая про себя секунды, отступила на шаг.

Он сел и потерянно огляделся.

– Мои покои… Что произошло? На нас напали? Я… Я был ранен. О Матерь Света! Куршина! Она мертва.

Лицо Ашравана сделалось маской скорби, но через секунду на нем отразилась решимость. Он – император. Он был темпераментным, но, за исключением редких приступов ярости, обладал способностью надежно скрывать чувства от посторонних. Он повернулся к Шай, и его глаза были живыми.

– Кто ты?

И хотя именно этого вопроса она и ждала, ей сделалось не по себе.

– Своего рода хирург, – слегка поколебавшись, ответила Шай. – Вы были тяжело ранены, я вас исцелила. Однако для этого воспользовалась средством… которое в вашей культуре считается неприемлемым.

– Так ты – запечатыватель. Или… поддельщик?

– В каком-то смысле и то и другое, – ответила Шай.

Он ей поверит, потому что хочет верить.

– Запечатывание в данном случае было весьма сложным, и его воздействие оказалось недостаточным. К моему величайшему сожалению, вам в течение всей жизни каждое утро придется ставить печать. И всегда носить на себе металлическую пластинку в форме диска. И то и другое найдете в шкатулке. Ашраван, если вы хоть раз пренебрежете моим наказом, то умрете.

– Отдай ее мне. – Он протянул руку к печати.

Шай заколебалась, хотя и сама не понимала почему.

– Отдай! – повторил он более властно.

Шай вложила шкатулку ему в руку.

– Никому не говорите о том, что здесь произошло. Ни страже, ни прислуге. Только ваши арбитры знают о совершенном мною.

Крики снаружи становились все громче. Ашраван кинул взгляд на дверь.

– Если следует сохранить тайну, лучше уйди. Скройся и никогда не возвращайся. – Он опустил взгляд на шкатулку. – Следовало бы убить тебя за то, что тебе известен мой секрет.

В нем говорил эгоизм, обретенный в последние годы жизни во дворце. Да, с этой особенностью его характера она не промахнулась.

– Но вы меня не убьете, – уверенно заявила Шай.

– Не убью, – подтвердил император.

И с тем, что в глубине его души теплится милосердие, она тоже не ошиблась.

– Уходи, пока не передумал.

Шай шагнула к двери, доставая карманные часы, – прошла как минимум минута. Очевидно было, что печать хотя бы на некоторое время взялась. Шай обернулась и пристально посмотрела на императора.

– Чего ты ждешь? – спросил тот.

– Просто хотела взглянуть на вас в последний раз, – ответила она.

Ашраван нахмурился. Шум снаружи нарастал, несомненно приближаясь.

– Уходи, – велел он. Затем едва слышно добавил: – Пожалуйста.

Император знал, почему поднялся гвалт за пределами его покоев. А если не знал, то догадывался.

– В новой жизни постарайтесь быть лучше, – попросила Шай. – Пожалуйста.

И убежала.

Совсем недавно она намеревалась вложить в Ашравана стремление защитить ее, но пришла к выводу, что для этого, с его точки зрения, нет никаких оснований, а значит, подделка окажется под угрозой. Кроме того, Шай сомневалась, что император способен хоть чем-то ей помочь. Ведь до окончания траура ему не дозволено покидать свою комнату или говорить с кем-либо, кроме арбитров. А следовательно, именно арбитры в течение всего этого времени реально управляют империей.

На самом деле они управляли ею всегда.

Возле последней двери Шай подхватила фальшивый горшок и выбежала в коридор. Затем нарочито громко ахнула, будто отвечая на доносящиеся отовсюду крики.

– Это все из-за меня? – скороговоркой запричитала она. – О ночи! Я же ничего дурного не хотела! Знаю я, знаю, что мне к нему входить нельзя. Я здесь новенькая, просто дверью ошиблась!

Охранники пристально посмотрели на нее.

– Ты здесь ни при чем, – проговорил один снисходительно. – Отправляйся поскорее к себе и впредь будь внимательнее.

Шай кротко поклонилась и поспешила прочь. Большинство стражников ее не знают, так что…

Она вдруг почувствовала резь в боку и ахнула. Та же боль, что и каждое утро, когда клеймящий опечатывал дверь.

Шай в панике ощупала бок. Меч Зу рассек не только блузку, но и темную нижнюю сорочку. Она осмотрела пальцы. На них алели капли крови.

Царапина, пустяк. В суматохе Шай даже не заметила, что ранена.

Но на мече Зу осталась ее кровь. Свежая. Клеймящий быстро оценил обстановку. Боль говорит о том, что он уже пустил по следу своих питомцев.

Оставаться незаметной уже не было смысла, и Шай, отшвырнув горшок, побежала.

Если скелеты клеймящего настигнут ее, она наверняка погибнет. Необходимо найти лошадь, а потом опередить погоню как минимум на сутки. Тогда ее кровь потеряет свежесть и гончие потеряют след.

Шай во весь дух неслась по коридорам. От нее шарахались слуги, а некоторые даже в испуге вопили. Она едва не сбила с ног посла-южанина в красных доспехах жреца и, огибая его, выругалась.

Шай остановилась посреди коридора, запоздало сообразив, что бежать к выходам из дворца бесполезно – наверняка они уже надежно запечатаны. Ее охватывала паника.

Клеймящий идет по следу, а значит, нужно взять себя в руки и сосредоточиться.

«Всегда имей запасной план», – любил повторять дядя Вон.

И запасной план имелся. Был он безрассудным, но выбирать сейчас не приходилось. Шай снова побежала, свернула за угол, запутывая погоню, и вскоре добралась до исходной точки своего забега.

«Ночи! Надеюсь, я в нем не ошиблась, – думала она. – Но если окажется, что он более искусный обманщик, чем я сама, мне конец. Неизвестный бог, сделай же хотя бы в этот раз так, чтобы я не ошиблась в человеке».

Шай остановилась в коридоре, ведущем к покоям императора. Отчаянно колотилось сердце, но усталости в теле пока не ощущалось.

Хмурясь, на нее смотрели охранники, но все же, как их и натаскивали, они не покидали свои посты в конце коридора. Ждать стало невыносимо, а клеймящий с ужасными тварями все приближался…

– Почему ты здесь? – раздался голос позади.

Шай повернулась. По коридору шел Гаотона. Разумеется, пока все вокруг охотились за ней, он поспешил к императору, чтобы убедиться в его безопасности. Осторожно шагнув в его сторону, она подумала, что это худший запасной план в ее жизни.

– Печать сработала, – тихо произнесла Шай.

– Ты сама применила к нему печать? – Гаотона схватил ее за руку и затем, бросив взгляд на стражников, отвел подальше от чужих ушей. – Из всех необдуманных, безумных, дурацких…

– Она работает, Гаотона, – заверила Шай.

– Зачем ты пошла в его покои? Почему не сбежала, пока могла?

– Должна была проверить печать. Поймите, должна была.

Он посмотрел ей в глаза. Как всегда, словно в душу заглянул.

«Ночи! Из него бы вышел замечательный поддельщик».

– Твой след уже взял клеймящий, – сообщил Гаотона. – Для поимки он призвал… этих своих…

– Знаю.

Гаотона сомневался лишь мгновение, а потом вынул из глубокого кармана мантии деревянную шкатулку.

Сердце Шай дрогнуло, а затем неистово забилось.

Гаотона протянул шкатулку. Шай взяла, но он шкатулку из руки не выпустил.

– Ты заранее знала, что я сюда приду. Знала, что прихвачу с собой эту шкатулку и отдам тебе. Ты обвела меня, точно последнего дурачка, вокруг пальца.

Шай промолчала.

– Как ты это устроила? – допытывался он. – Я пристально наблюдал за тобой. Был уверен, что уж кем-кем, а мной ты не манипулируешь. И все же прибежал сюда, зная, кто меня здесь поджидает. И что именно тебе нужно. Только сейчас я понял, что подчиняюсь твоему изощренному плану.

– Я действительно манипулировала вами, Гаотона, – призналась она. – Но делать это пришлось самым сложным способом.

– Каким же именно?

– Я была с вами абсолютно искренней, – ответила она.

– С помощью искренности людьми управлять нельзя.

– Неужели? – спросила Шай. – Разве не так вы сделали карьеру? Были честным, открыто показывали, чего от вас можно ожидать, рассчитывая на такую же честность взамен?

– Твои манипуляции в корне отличаются от моих.

– Действительно отличаются, но все сказанное мной – истинная правда. Об уничтожении картины, о моих мечтах и тайнах. Искренность – единственный способ заручиться вашей поддержкой.

– Я тебя не поддерживаю. – Он помолчал. – Но и смерти твоей не желаю, девочка. Тем более от зверей, что гонятся за тобой. Возьми же свои сокровища. О дни! Хватай и беги, пока я не передумал!

– Спасибо, – прошептала Шай, прижимая к груди заветную шкатулку. Затем, порывшись в кармане юбки, вытащила небольшую толстую книжку и протянула ему со словами: – Храните в надежном месте. И никому ни при каких обстоятельствах не показывайте.

Он нерешительно взял книжицу.

– Что это?

– Здесь правда, – ответила Шай и поцеловала его в щеку. – Если выберусь, применю мое последнее клеймо сущности. То самое, которое не собиралась применять к себе. Но прежде добавлю к заключенным в него воспоминаниям доброго дедушку, спасшего мне жизнь. Добавлю мудрого и заботливого человека, которого безмерно уважаю.

– Беги, глупая девчонка, – велел Гаотона.

На его глаза навернулись слезы. Не будь Шай на грани паники, ее бы переполнила гордость. А затем она бы стыдилась своей гордости. Такой уж она человек.

– Ашраван жив, – сказала Шай. – Думая обо мне, вспоминайте об этом. И о том, что у меня получилось задуманное. О ночи, у меня получилось!

И она умчалась по коридору.

Гаотона вслушивался в удаляющийся топот ног, но вслед Шай не обернулся. Он неотрывно смотрел в другую сторону. Туда, где были растерявшиеся охранники и дверь…

Дверь куда?

В будущее Империи Роз?

«Нами будет руководить некто уже не совсем живой, – невольно подумал Гаотона. – Порождение наших самых грязных помыслов».

Глубоко вдохнув, арбитр прошел мимо охранников и распахнул дверь, чтобы посмотреть на то, что сотворил собственноручно.

«О Матерь Света! Пожалуйста, пусть предо мной предстанет не чудовище!»

Шай шагала по коридору, держа под мышкой шкатулку с печатями своей сущности. На ходу она сорвала с себя блузку и запихнула в карман юбки. На ней остались обтягивающая черная хлопковая сорочка, юбка и легинсы. Одежда почти не отличалась от той, в какой она обычно тренировалась.

Шай чувствовала себя увереннее, чем когда-либо, и, очевидно, всем своим видом доносила до окружающих, что с ее пути лучше бы поскорее убраться. И слуги поспешно расступались.

Наконец-то она обрела свою душу. Всю и целиком.

Шай на ходу достала одно из вновь обретенных бесценных клейм сущности, обмакнула в чернила, а шкатулку, захлопнув, поспешно спрятала в карман юбки. Поставила печать на бицепс и провернула, переписывая всю свою прежнюю историю…

Долю секунды она помнила обе версии своего прошлого. Ей отчетливо вспомнились два проведенных взаперти года – те самые годы, когда она придумывала и создавала это клеймо сущности. Не забыла она и свою жизнь в качестве поддельщицы. А кроме того, и последние пятнадцать лет жизни, проведенные среди народа теуллу. Люди этого воинственного племени приняли ее и обучили боевым искусствам. И пусть на жестоких тренировках ей много раз лишь чудом удавалось выжить, в своих устремлениях она, несмотря ни на что, преуспела.

Логически она понимала, что жизнь с народом теуллу не более чем фальшивка, но пока действует штамп, она будет другой версией себя. Той собой, которая бы существовала, если бы действительно вступила в общество суровых воинов и прожила среди них более десяти лет.

Считаные секунды сплетались две жизни, две истории развития судьбы, а затем прошлое поддельщицы покорно отошло на второй план. Она полностью утратила навыки создания печатей, потеряла тягу к исследованиям, но по-прежнему оставалась собой. Помнила недавние события: как ее схватили, как упрятали в камеру. Но при этом Шай всецело переродилась в Шайзан. Это имя ей когда-то дали теуллу.