bannerbannerbanner
Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена

Брайан Мастерс
Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена

Полная версия

Вместе с собакой дошли до улицы Масвелл-Хилл-Бродвей. Оставив Блип снаружи, Деннис заглянул в супермаркет «Шепардс», где купил пачку сигарет, бутылку рома «Бакарди» и пару банок «Кока-Колы». Потом неспешно прогулялся с Блип обратно до Крэнли-Гарденс. По пути на чердак он снова никого не встретил. Голова в кастрюле все еще варилась. Нильсен немного послушал музыку (в такие моменты ему нравилась классическая музыка в исполнении симфонического оркестра – она успокаивала и умиротворяла его, а вот любимая попсовая песня, «О, Супермен» Лори Андерсон, слишком уж напоминала сейчас о недавних событиях). Потом он посмотрел телевизор и опустошил три четверти бутылки «Бакарди». В конце этого долгого вечера он выключил огонь под кастрюлей и оставил там голову на ночь. Остальное тело так и лежало в гостиной. Деннис Нильсен отправился спать, уставший и слегка пьяный.

Он проспал до одиннадцати утра. К тому времени как раз наступила суббота, и сантехник Майк Уэлч уже начал разбираться с проблемой. Он прибыл в дом № 23 в 10:30 и попытался прочистить засор в туалете обычными средствами – безрезультатно. Тогда он поехал к себе домой и вернулся оттуда с лестницей, чтобы взглянуть на трубы с улицы – там, где все сливы дома сходились в одну трубу. Он прочистил засор из скопившихся экскрементов, однако дальше в трубу протолкнуться не смог. Тогда Майк Уэлч решил, что тут нужны специалисты с более точным оборудованием, поскольку его обычные инструменты тут не годились, и сказал мисс Бриджес и мистеру Оллкоку, что им стоит позвонить в компанию «Дайно-род».

Джим Оллкок позвонил в «Дайно-род» в 12:40, пока Фиона звонила в «Эллис и Ко». Последние согласились оплатить счет, однако не разрешили проводить в доме какие-либо серьезные работы до понедельника. Поскольку все шло к тому, что на выходные они останутся с неработающим сливом, Джим оставил записку мистеру Нильсену, чтобы тот не пользовался туалетом – это могло вызвать затопление. В записке говорилось: «Приходил сантехник, не смывай в туалете». Позже днем Фиона увидела Нильсена по пути на улицу и объяснила ему содержание записки, а также сказала, что даст ему знать, когда после работ в понедельник снова можно будет пользоваться туалетом. Нильсен ответил, что все учтет, и в задумчивости отправился на прогулку.

Позже он признает: «Тогда я начал догадываться, что проблема, возможно, как-то связана с моей деятельностью».

Упомянутая «деятельность» тем утром уже успела послужить источником неловкой ситуации для самого Нильсена. Ему неожиданно позвонили в дверь. Он не мог никого пустить, пока на полу лежало обезглавленное тело. Он выключил телевизор и придержал Блип, чтобы она не лаяла. Чуть позже в дверь постучали. Он ждал до тех пор, пока не услышал шаги вниз по лестнице. «Я подумал, что, может, это кто-то знакомый, – расскажет он потом. – Крикнуть «сюда нельзя» было бы глупо, так что я просто сделал вид, что меня нет дома». Посетителем оказался старый друг, которого он не видел уже несколько месяцев, Мартин Хантер-Крэг. Хантер-Крэг был одним из немногих людей, искренне наслаждавшихся компанией Нильсена, и в обычных обстоятельствах он был бы весьма желанным гостем. В тот день он находился в городе проездом (сам он жил в Дентоне) и хотел сделать Десу сюрприз. Согласно его воспоминаниям, Дес все-таки ответил на стук в дверь, хотя и не открыл ему: «Не входи. Я тут кое-чем занят».

Весь вечер субботы Нильсен смотрел телевизор. В воскресенье днем, шестого февраля, он наконец собрался с духом, чтобы закончить с телом на полу. К тому времени он уже знал, что в понедельник ему могут начать задавать неудобные вопросы. Стоило как минимум спрятать тело обратно в шкаф. Он снова взялся за нож, заточил его еще раз и разрезал тело на четыре части: две руки с плечами, торс с ребрами и вся нижняя половина тела вместе с ногами. Первые три части он завернул в пакеты и положил их в ящик шкафа. Ноги он завернул в другой пакет и сунул их под перевернутую вверх дном корзину для белья в ванной. Затем он достал из кастрюли частично сварившуюся голову, положил ее в полиэтиленовый пакет, а потом сунул в большой черный пакет с другими останками. В довершение он зажег в комнате палочку благовоний и запер обе дверцы шкафа на ключ. О проблеме можно было ненадолго забыть. Однако время поджимало, и успокоиться у Нильсена никак не получалось. Несколько часов покоя ничуть не помогли: эта пытка длилась для него уже четыре года. Приближался момент, когда так или иначе ему придется что-то предпринять.

В понедельник седьмого февраля проблема со сливом так и не решилась. Фиона Бриджесс звонила в агентство недвижимости снова и снова, и ей повторяли, что ее делом уже занимаются. Однако только во вторник, в 16:15, в «Эллис и Ко» связались с компанией «Дайно-род», чтобы те занялись проблемой. Тем временем Нильсен, как обычно, отправился на работу в кадровое агентство в Кентиш-таун, где со своей обычной энергией и усердием разобрал накопившийся бумажный завал. Правда, с коллегами в тот день он был несколько грубоват и нетерпелив. Перед одним из них он извинился, объяснив, что претерпевает в данный момент не лучшие времена.

Инженер из «Дайно-род» прибыл в дом № 23 на Крэнли-Гарденс только в 18:15 вечером вторника. Звали его Майкл Кэттран, ему было тридцать три, и в компании он начал работать относительно недавно. После поверхностной инспекции труб он пришел к выводу, что источник проблемы, скорее всего, находится под землей, а значит, днем нужно будет вернуться с более тщательной проверкой. Уже стемнело, но с помощью Джима Оллкока, подсвечивающего ему фонариком, Кэттран нашел возле дома потрескавшийся канализационный люк. Под люком был спуск высотой около трех с половиной метров, с железными скобами в стене в качестве ступенек. Кэттран спустился туда, пока Оллкок продолжал ему светить. Они оба почувствовали тошнотворный запах, который, как Кэттран знал, не походил на обычный запах экскрементов. Он сказал Оллкоку:

– Я, может, работаю с дерьмом не так давно, но даже я знаю, что так оно не пахнет.

По правде говоря, он был уверен, что это запах гниющей плоти. Пол канализационного тоннеля был покрыт странной серо-белой субстанцией сантиметров двадцать в высоту, состоявшей из тридцати или сорока разноразмерных кусков сгнившего мяса. Прямо на глазах у Кэттрана из трубы, ведущей к дому, вывалилось еще немного этой же субстанции. Его это не на шутку встревожило, и он понял, что должен сообщить об этом начальству. Он вернулся в дом к семи вечера и позвонил менеджеру, Гэри Уилеру, чтобы рассказать о своих догадках. К тому времени вокруг него собрались все жильцы дома и слышали весь разговор. Моника и Вивьен вышли из своей комнаты, с чердака спустился Дес Нильсен. Уилер ответил, что нужно будет провести более тщательную инспекцию утром, если жильцы не против подождать, но полицию пока вызывать не стоит – на случай, если это окажется ерундой и они найдут затору подобающее объяснение. Кэттран положил трубку и спросил у Нильсена:

– У вас есть собака, так? Вы, часом, не смываете собачью еду в унитаз?

Нильсен ответил, что ничего подобного не делал, но это предположение подсказало ему дальнейший курс действий.

Он уже написал жалобу в «Эллис и Ко», датированную сегодняшним числом и касающуюся проведения в доме «надлежащего техобслуживания», чтобы жизнь съемщиков оставалась «терпимого качества». В особенности он жаловался на плохое освещение в зонах общего пользования и на то, что «когда я смываю у себя в туалете, унитаз на нижнем этаже переполняется. Похоже, в сливе образовался затор, отчего в доме неприятно пахнет». Пытался ли он этим письмом продемонстрировать, что не меньше остальных озадачен происходящим, и таким образом снять с себя подозрения? Или же он просто хотел, чтобы все закончилось как можно быстрее? Похоже, он и сам запутался, испытывая по этому поводу противоречивые чувства. Он отчаянно хотел выжить, однако желание освободиться от этого невыносимого кошмара, возможно, оказалось в итоге сильнее. Этот внутренний конфликт мучил его вплоть до полуночи. Только тогда он наконец принял решение.

Еще до его ухода Кэттран отвел Оллкока и Нильсена в канализацию, чтобы снова взглянуть на затор в трубе. Там он заметил вслух, что субстанция похожа на мертвечину. Нильсен поднялся к себе на чердак и долго думал. В полночь он спустился в люк опять, подсвечивая себе путь фонариком. При нем был пакет для мусора. «Я собрал останки тел и выбросил их возле забора в саду», – написал он позже.

Я планировал пойти в супермаркет или в «KFC», чтобы купить пару фунтов куриного мяса. Потом я бы вымочил их и порезал на куски подходящего размера, оставив при этом узнаваемые крылья и кости. Утром при исследовании останков в трубе они бы обнаружили, что ночью у сантехника просто разыгралось воображение. Полиция и «Дайно-род» быстро потеряли бы интерес. А работник компании наверняка не захотел бы выставить себя дураком и звать полицию снова. Я был уверен, что этот план сработает. Однако понимал: я не могу гарантировать, что новых смертей больше не случится. Меня тошнило от прошлого, настоящего и сомнительного будущего. Ужасное бремя вины казалось мне совершенно невыносимым.

Нильсен выпил много рома той ночью. Он думал о самоубийстве, но отверг эту мысль: никто бы не поверил в то, о чем он хотел рассказать в своей предсмертной записке, такой невероятной она бы показалась посторонним. Кроме того, он должен был рассказать о судьбе «всех остальных», о которой никогда не узнают, если он умрет. «Кто-то должен узнать правду о том, что с ними случилось», – подумал он. Не говоря уже о том, что забрать на тот свет пришлось бы и свою собаку, а на это он пойти никак не мог. Он думал сбежать, уйти в подполье – вот только от себя не убежишь: он знал, что попросту не смог бы смириться со своей трусостью. Не мог он и жить в свое удовольствие дальше, зная, что его преступления никогда не раскроют. Странное, парадоксальное желание не уйти безнаказанным только усиливало его мучения в те часы. Но наконец он понял, что ему следует предпринять. Он допил бутылку, послушал немного музыку и посидел рядом с Блип («последнее тепло и участие, которое мне оставалось»). Затем он уснул.

 

Фиона Бриджес и Джим Оллкок к тому моменту были уже не на шутку напуганы. Они слышали шаги по лестнице, скрип открывающейся входной двери и скрежет отодвигаемого канализационного люка снаружи. Потом – какой-то шорох и бряцанье, чьи-то шаги, огибающие дом и направляющиеся в сад. Фиона сказала Джиму:

– Кто-то копается в канализации. Наверняка тот парень с чердака.

Джим вооружился лыжной палкой и пошел посмотреть. Он застал Нильсена, который как раз возвращался наверх, с закатанными по локоть рукавами и фонариком в руке.

– Просто ходил отлить, – сказал Нильсен, но Джим ему не поверил.

И Джиму, и Фионе в ту ночь не спалось.

В 8:30 следующим утром, девятого февраля, они снова услышали, как Нильсен спускается по лестнице. Джим выглянул в окно и увидел, как тот ушел куда-то вниз по улице. В 9:15 приехали Майкл Кэттран с менеджером Гэри Уилером и сразу направились к люку. Кэттран открыл люк, посветил фонариком вниз и, к его удивлению, обнаружил, что туннель пуст.

– Ничего нет! – воскликнул он.

В этом не было никакого смысла: никакой дождь не смыл бы все останки, да и сливы в унитазах работали плохо и не смогли бы никак повлиять на затор. Кэттран позвонил в дверь: Джим Оллкок все видел прошлой ночью, он мог подтвердить его слова. Правда, к тому времени Джим уже ушел на работу, однако Кэттран уже увидел все, что требовалось: он заметил, что трещина на люке теперь располагалась по-другому.

Он вернулся к люку, чтобы взглянуть поближе. Сунул руку в один из стоков, которые вели в канализацию, и достал из сифона кусок мяса.

– Я нашел кое-что, – сказал он.

Уилер велел показать ему находку. Они положили ее на землю и рассмотрели в задумчивости. Пахло оно, как мясо со скотобойни. Серо-желтое, сморщенное, примерно сантиметров пятнадцать в длину, как кусок курицы. Кэттран достал из того же сифона четыре обломка кости. Фиона Бриджес вышла к ним и рассказала об услышанном ночью, заявив, что ей страшно. Тогда было решено позвонить в полицию.

Деннис Нильсен пришел в офис и пытался вести себя как обычно. Но он уже знал, что никогда больше в этот дом не вернется. Он прибрался на своем столе и оставил записку в коричневом конверте, которую положил в ящик стола. В записке говорилось: в случае, если его арестуют, не стоит верить чьим-либо заявлениям о его суициде. Больше он коллегам ничего не оставил. В тот день он казался им достаточно жизнерадостным и даже надел сине-белый футбольный шарф – довольно необычный для него выбор. Никто даже не знал, что у него такой есть. Позже он писал об этом дне так:

Я был уверен, что меня арестуют, как только я вернусь домой, или чуть позже вечером. Но я не собирался бежать. Я полностью смирился с неизбежным. Только беспокоился о Блип. А еще о страданиях, которые принесут мои откровения семьям погибших. Прошлой ночью я думал выбросить последние останки, хранившиеся на чердаке, но потом решил оставить все как есть. Я допускал вероятность, что арестовывать меня придут только следующим утром, десятого числа. Когда я вернулся тем вечером домой, я устал бояться и был готов ко всему. Я думал, что полиция будет ждать снаружи в машине или в чьей-то комнате, или даже у меня на чердаке.

Старший инспектор Питер Джей ждал внутри, в прихожей. Он приехал на Крэнли-Гарденс в 11:00 по вызову Фионы Бриджес, изучил останки, добытые Кэттраном из канализации, отнес их в пластиковом пакете в морг, оттуда – в больницу Чаринг-Кросс, где Дэвид Боуэн, профессор в области судебной медицины из Лондонского университета и консультирующий криминалист, в 15:30 тщательно изучил эти останки. Профессор Боуэн подтвердил, что останки принадлежат человеку, предположительно взяты из области шеи, а обломки костей – из человеческой руки. К 16:30 детектив Джей вернулся в дом № 23 на Крэнли-Гарденс в сопровождении инспектора Стивена Маккаскера и констебля Джеффри Батлера, чтобы подождать возвращения Денниса Нильсена. Он приехал домой в 17:40.

Детектив Джей представился ему и сказал, что они пришли по поводу канализации. Нильсен выразил удивление тем, что кто-то побеспокоил по этому поводу полицию, и спросил, были ли другие два полицейских санинспекторами. Ему ответили, что все они – офицеры полиции, и каждый поочередно представился. Все четверо прошли на чердак, в спальню Нильсена. Мистер Джей сообщил: в канализации они были заинтересованы потому, что там были обнаружены человеческие останки. Нильсен снова выразил удивление («Господи, какой кошмар!»), но долго притворяться не стал.

– Не валяй дурака, – сказал ему Джей. – Где остальное тело?

– В двух мешках для мусора в шкафу, в соседней комнате, – ответил Нильсен. – Я покажу.

Они прошли в гостиную, где Нильсен показал на шкаф и отдал свой ключ. По словам Питера Джея, он не сразу открыл шкаф: одного запаха было достаточно для подтверждения.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

– Долгая история, – сказал Нильсен. – Это продолжается уже довольно давно. Я расскажу вам все. Я хочу снять с себя это бремя, только не здесь, а в отделении.

Тогда детектив Джей зачитал ему права и арестовал по подозрению в убийстве. Для Нильсена это означало конец долгого пути: конец замешательству, тревоге, ужасу и необходимости хранить ужасную тайну. Для инспектора Джея это было началом невероятно запутанного дела, подобного которому он не встречал за все двадцать шесть лет своей службы.

И действительно: за всю историю британской криминологии дело Нильсена оказалось уникальным. У полиции имелся подозреваемый, но они понятия не имели, кого именно он убил. Искать пришлось не преступника, а его жертв.

Батлер остался в квартире, пока Джей и Маккаскер отвезли Нильсена в отделение полиции. Сидя в машине рядом с Нильсеном, Маккаскер спросил:

– Мы говорим об одном теле или о двух?

На что Нильсен ответил:

– Пятнадцать или шестнадцать, начиная с семьдесят восьмого года. Я все расскажу. Вы не представляете, как здорово наконец-то хоть с кем-то об этом поговорить.

В комнате для допросов Джей все еще не мог в это поверить:

– Правильно ли я понимаю, – сказал он, – что с тысяча девятьсот семьдесят восьмого года ты убил шестнадцать человек?

– Да, – ответил Нильсен. – Трех на Крэнли-Гарденс и около тринадцати по предыдущему месту проживания, в районе Криклвуд, на Мелроуз-авеню.

«Это был конец начала и конец убийств, – писал Нильсен позже. – Колеса закона закрутились все быстрее и быстрее под весом их неожиданного груза. Отныне – никаких больше секретов».

Даже у опытных полицейских эти откровения вызвали шок. Причин тому было много. Во-первых, готовность Нильсена свободно, открыто и совершенно добровольно рассказывать о своих преступлениях. Во-вторых, его кажущееся при этом безразличие. В-третьих, на протяжении целых четырех лет никто даже не подозревал об упомянутых им убийствах. Позже пресса заявит, что все эти годы полиция просто не могла распознать улики, маячившие у них под носом и часто подброшенные самим Нильсеном. Но это еще только предстояло: истинное значение этих признаний раскроется в течение следующих нескольких дней. А пока, вечером девятого февраля, еще больший шок вызвали улики, найденные в шкафу на Крэнли-Гарденс.

Тем вечером, пока Нильсен находился в полицейском участке, профессор Боуэн в сопровождении инспекторов Джея и Чемберса посетил квартиру Нильсена в 21:00. Они вытащили из шкафа два больших свертка, которые отвезли в морг. Профессор Боуэн открыл свертки и изучил содержимое. В одном из них обнаружилось еще четыре пакета, три из которых были обычными пакетами из супермаркета, а один – из супермаркета «Сейнсбери». В первом свертке он обнаружил левую часть мужского торса с рукой, во втором – правую часть с другой рукой, в третьем – целый человеческий торс без головы, рук и ног. Никаких ран или переломов, только следы умелого разделывания. В пакете из «Сейнсбери» содержалось самое жуткое: одно сердце, два легких, селезенка, печень, желчный пузырь, почки и кишки. Все слиплось вместе в один безликий отвратительный ком. Вонь, хлынувшая из герметично закрытых до этого пакетов, была просто невыносима.

Профессор Боуэн обнаружил колотую рану в сердце, но ни к каким выводам эта рана его не привела. Когда через несколько недель Нильсен прочел заключение Боуэна, с невероятным безразличием он задумался об этом и сам: «Вероятно, я нанес эту рану случайно, когда засунул руку с ножом под ребра и вслепую пытался его [сердце] вырезать».

Во втором большом пакете также обнаружилось несколько других пакетов поменьше. Оттуда профессор Боуэн извлек еще один человеческий торс, на этот раз с руками, но без кистей; череп, с которого уже слезло мясо; и голову, на которой мышцы и кожа по большей части сохранились, а вот волосы спереди и сверху пропали. Выглядела голова так, как будто ее долго держали в горячей воде. Это была та самая голова, которую Нильсен начал варить в выходные, торопясь от нее избавиться.

Без четверти одиннадцать следующим утром, одиннадцатого февраля, начался допрос Денниса Нильсена в офисе детектива Джея на первом этаже отделения полиции. Длился допрос в целом больше тридцати часов, растянулся на всю неделю и отличался необычайно полным и безоговорочным сотрудничеством Нильсена, который дополнял рассказ различными деталями, подробно объяснял свои методы и помогал полиции установить личности жертв. Он не только не чинил следствию препятствий, но и сам вываливал на полицейских огромное количество полезной информации быстрее, чем они успевали ее проверять. Его почти не требовалось допрашивать: он будто зачитывал непрерывный автобиографический монолог, стараясь сбросить с души груз, который больше не мог нести. При этом в его речи не наблюдалось ни лишних деталей, ни лирических отступлений, ни даже просьб понять его и утешить. Как оказалось, раньше Нильсену довелось как-то поработать в полиции и самому, так что он знал, как такие допросы нужно проводить, да и в кадровом агентстве он проводил собеседования со множеством людей. Другой поразительной особенностью этой недели стало полное отсутствие у Нильсена даже намека на раскаяние: как он признался, его и самого удивляло, что он не проливает слез по погибшим от его руки. На всех допросах он демонстрировал не больше эмоций, чем стул, на котором сидел. Полицейские находили такой самоконтроль пугающим, однако позже Нильсен расскажет: он просто изо всех сил старался сохранять хладнокровие, чтобы всеми уликами занялись как следует. Его профессиональный опыт позволил ему внешне притворяться спокойным и рациональным, хотя на самом деле рассказ обо всех его деяниях пробудил в нем давно подавляемый водоворот страха, жалости к себе и самобичевания вкупе с глубоким раскаянием. «Никто не должен видеть меня рыдающим по моим жертвам, – писал он. – Это наше с ними личное горе».

Вопрос о том, было ли это «горе» искренним, позже сыграет важнейшую роль в понимании этого человека и причин его поступков. Но на тот момент у полиции имелись лишь факты.

В первые же несколько минут допроса Нильсен сообщил, что в его квартире находятся останки троих человек: одного он называл Гвардеец Джон, имени второго не знал, а третьего, Стивена Синклера, молодого безработного наркомана, он встретил двадцать шестого января и убил тем же вечером. Теперь у полиции была хоть какая-то зацепка: их тревожила необходимость отпустить подозреваемого через сорок восемь часов после ареста, если они не сумеют подтвердить личность убитого достаточно быстро и предъявить Нильсену официальные обвинения. Когда его спросили о содержимом шкафа, изученном прошлой ночью, он подсказал им заглянуть в ящик в углу и под корзину в ванной. К некоторой растерянности полицейских, он признался, что и сам рад своей поимке.

– Если бы меня арестовали только в шестьдесят пять лет, на моей совести к тому моменту могли быть уже тысячи убитых.

Одиннадцатого февраля, в соответствии с его указаниями, профессор Боуэн открыл ящик в углу и нашел сверток, спрятанный в ванной. В свертке обнаружилась нижняя половина тела Стивена Синклера, включая ноги. В ящике, под плотной бархатной шторой, простынями и страницами из журнала «Гардиан» лежало несколько пакетов. В них – еще один торс, череп, несколько костей, нафталиновые шарики и освежители воздуха.

Теперь профессор мог разложить все части Стивена Синклера на полу морга и собрать его воедино, как мозаику. При виде этой жуткой реконструкции детектив-инспектор Джей впервые за всю свою карьеру почувствовал слабость и дурноту. Потрясло это и детектива Чемберса, хотя стаж его работы насчитывал еще больше лет. Останки, как выяснилось, действительно принадлежали Стивену Синклеру – его пробили в базе данных по отпечаткам пальцев и обнаружили, что Синклер находился на момент своей смерти в розыске за мелкий разбой. Отпечатки пальцев с отрезанных рук совпадали.

 

Тем же днем Нильсен поехал с полицией в Криклвуд, в дом № 195 на Мелроуз-авеню, где он жил с 1976 по 1981 года и где, по его словам, встретили свою смерть еще двенадцать человек. Он указал на область в саду, где они могут найти некоторое количество человеческих останков. Более того, он сообщил, что пытался убить еще семерых, но потерпел неудачу: одни успели сбежать, с другими он успевал остановиться сам.

К вечеру одиннадцатого февраля у полиции имелось достаточно улик против Денниса Нильсена, чтобы официально предъявить обвинения, и ему посоветовали нанять адвоката (предлагали и раньше, но он отказался). Затем к Рональду Т. Моссу из конторы «Мосс, Бичли» обратились с вопросом, не хочет ли он представлять Нильсена в суде. Мосс, бодрый и деятельный человек сорока лет, уже участвовал в делах об убийствах прежде, но никогда – такого масштаба. Поначалу он сомневался, опасаясь, что дело будет для него необычайно тяжелым эмоционально, однако ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы решиться. «Я знал, что это будет самое ответственное дело, за которое я когда-либо брался, – говорил он. – Но такова уж моя работа». Как оказалось, его относительная молодость, прямолинейность и отсутствие обычной для адвокатов изворотливости с самого начала завоевали доверие Нильсена, хотя эти отношения неизбежно рухнули, когда начало сказываться затянувшееся ожидание суда. Ровно в 17:40 Нильсену предъявили обвинение в убийстве Стивена Синклера.

В 10:00 следующим утром Нильсена привели в здание суда, где содержали под охраной в течение трех дней. Рональд Мосс хотел убедиться, что его клиент отчетливо осознает происходящее. В этом сомнений не оставалось. «Обвиняемый спокоен и мыслит трезво», – отметил он. Нильсена привели в суд в 8:00 утра, чтобы избежать столпотворения репортеров и папарацци. Толпа действительно собралась, и еще какая: о деле уже написали в газетах, и оно вызвало большой ажиотаж благодаря полицейской активности на Мелроуз-авеню; кроме того, по совпадению, один из свидетелей, выступивший в суде с заявлением, оказался родственником журналиста. Некоторые таблоиды радостно строчили про «Дом ужасов» еще до того, как получили доказательства, что в стенах дома происходило что-либо ужасное («Единственный «дом ужасов», который я знаю, – писал Нильсен в своей камере, – это дом № 10 на Даунинг-стрит»). Всего через час после официального предъявления обвинений репортеры разыскали в Абердиншире его мать – седую, симпатичную и очень дружелюбную женщину – и ворвались к ней в дом, требуя фотографии сына. Озадаченная всеми этими новостями, она поднялась на второй этаж, чтобы отыскать что-нибудь подходящее, и найденные ей драгоценные фотографии едва не вырвали у нее из рук, жаждая порыться в их грязном белье. Она настаивала, что фотографии может только одолжить, не отдать навсегда, но позже ей сообщили, что некоторые из этих фото были проданы журналистами за большие деньги (сама она не взяла за них ни пенни). Как оказалось, у одного из них даже имелся при себе спрятанный на теле диктофон, чтобы поймать ее прямо в тот момент, когда она услышит, что ее сына арестовали за убийство. Когда стервятники разошлись, ее била дрожь. Другие «осторожные» и гордые собой репортеры, заметив, что все жертвы Нильсена – мужчины, стали охотиться на людей, с которыми Деннис Нильсен ходил в школу двадцать пять лет назад с вопросом, мастурбировали ли они с Нильсеном когда-нибудь вместе. Вся эта кипучая деятельность развернулась еще до того, как полиция закончила допрашивать подозреваемого, а одна японская команда журналистов даже разместилась в здании напротив отделения полиции, используя сверхточное и очень дорогое оборудование, чтобы подслушать процесс допроса и поймать еще какие-нибудь потрясающие откровения.

Постепенно газеты растрезвонили основные черты его прошлого: что Нильсен гомосексуален, что по вечерам его видели в компании молодых мужчин, что он был сторонником радикально-левого профсоюзного движения и служил в армии и что он был слишком уж хладнокровен во время допроса. Рассерженный этими упрощениями, Нильсен написал собственную пародию на все эти таблоидные заголовки через неделю после своего ареста:

МОНСТР-КОММУНИСТ ЗАМАНИВАЕТ МОЛОДЫХ МУЖЧИН НА СМЕРТЬ В ГОМОСЕКСУАЛЬНОМ ДОМЕ УЖАСОВ

Деннис Эндрю Нильсен, 37 лет, однажды замеченный в тесных связях с милитаристским движением и Социалистической партией рабочих (а также личный сподвижник Кена Ливингстона), появился сегодня в Олд-Бейли, чтобы предстать перед судом по подозрению в пятнадцати убийствах и девяти покушениях на убийство.

Нильсен, бывавший в Восточном Берлине, пришел в суд в темном костюме и галстуке. Он казался совершенно безразличным и не выказывал ни капли эмоций, пока зачитывали обвинения. Как оказалось, Нильсен, неудачник и экстремист, агитатор профсоюза, жестоко расчленял своих беспомощных жертв прямо у себя на кухне и затем сжигал их тела на глазах у соседских детей.

Считается, что в процессе конфликта с рестораном «Гарнерс Стейк-Хаус» он «заставил» весь рабочий персонал кадрового агентства занести в черный список вполне законные вакансии. «Он всегда держал нас в страхе», – сказал сотрудник кадрового агентства. Притворяясь внешне уважаемым человеком и борцом за гражданские права, ночами он рыскал по улицам Лондона в поисках будущих жертв.

Юмор его, пусть даже неуместный, по крайней мере облегчал для полицейских составление каталога его убийств всю следующую неделю. Полицейских порой, как и всех нас, точно так же шокируют подобные истории, особенно если излагать их таким сухим и безразличным тоном. Чемберс, Джей и Нильсен безостановочно курили втроем на протяжении всех допросов, из-за чего некурящий Рональд Мосс еле дышал в их дыму. Мосса услышанное заметно расстраивало. Нильсен рассказал о том, как разрезал тело в ванной на маленькие кусочки не больше нескольких дюймов в длину и смывал потом эти кусочки в унитаз. Когда он спросил, что ему следует делать с сигаретными бычками в камере, поскольку пепельницы у него там не имелось, ему посоветовали смывать их в унитаз. Он ответил, что когда он делал так в последний раз, его за это арестовали. Можно простить полицейским нервный смех, принесший им в этот момент некоторое облегчение. Им это было необходимо. Они не понимали, что за человек перед ними, и радовались любой передышке, лишь бы отвлечься хоть ненадолго от этого абсурда. Кто он? Как он мог? Какой у него мотив? Как он сумел избегать подозрений так долго? Почему он так много им рассказал? Почему его долгое и живописное объяснение вызывало у полицейских приступы тошноты, в то время как сам он относился к этому так спокойно? И, наконец, почему, несмотря на его очевидную самоуверенность, заносчивость и раздражающее упрямство, он не был им неприятен? Как-то невольно детективы Чемберс и Джей начали по-дружески называть его «Дес».

Бесспорно, одной из главных причин такого полного сотрудничества Нильсена было то, что в компании Чемберса и Джея он чувствовал себя совершенно комфортно. До начала допроса детективы обсудили друг с другом, какой подход им следует применить. Стоит ли им быть с ним потверже, настаивать на своем авторитете и напирать на него, пока он не сдастся, или же, напротив, следует стремиться к более расслабляющей атмосфере? Мистер Чемберс инстинктивно чувствовал, что второй подход сработает здесь лучше, и мистер Джей с этим согласился. Позже они поняли, что оказались правы: долгий опыт армейской службы[4] вызывал у Нильсена уважение к старшим по званию, но в то же время заставлял его сопротивляться любому давлению. Профессионализм и многолетний опыт позволили им принять единственно верное решение. Если бы они заняли позицию нападающего, Нильсен бы, скорее всего, просто замкнулся в себе.

4См. главу 4. (Здесь и далее – прим. авт., если не указано иное)
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru