Владимир Познер
«Одноэтажная Америка»
Глава 5
«Страшный город Чикаго», или все с точностью до наоборот
Когда мы еще только собирались в путешествие, то договорились: ночевать будем не в шикарных отелях, а в скромных мотелях, будем есть не в ресторанах, а в простых едальнях. О еде будет сказано отдельно и особо, здесь же хочется поднять тост за здравие мотелей. Вы, конечно, догадались, что это слово образовано из двух других, «мотор» и «отель», и означает «отель для мотористов». Первый мотель открыл некий Артур Хайнеман в городе Сан-Луис Обиспо в 1925 году.
Я уже писал о том, что массовый автомобиль оказался для Америки волшебной палочкой, вызвавшей к жизни целый мир явлений и вещей, среди которых, конечно же, и мотель. Расположенные буквально на всех основных автомагистралях страны, мотели ожидают вас на окраинах городов. Это поначалу делало их излюбленным местом для любовных свиданий и удобным убежищем для гангстеров. Известно, что Бонни и Клайд, одни из самых кровавых грабителей в истории Америки, скрывались от полиции именно в мотелях. Дело дошло до того, что директор ФБР Дж. Эдгар Гувер в 1940 году опубликовал в журнале «Америкэн Мэгэзин» статью под заголовком «Кемпинги преступности».
Как правило, мотель состоит из одно– или двухэтажного здания, построенного в форме буквы I, L или U, при этом фасад здания и все номера обращены лицом к общей стоянке. Можно подъехать и встать непосредственно перед входом в свой номер, который представляет собой большую комнату с отдельным туалетом и душем. Главным предметом комнаты является большущая и очень удобная кровать (как заметили Ильф и Петров, в Америке продают не кровать, а сон), кроме того, имеется, конечно, телевизор, несколько необходимых предметов мебели и, что особенно удобно, бесплатный Интернет. Само собой, все номера снабжены кондиционерами. Стоимость колеблется от тридцати до девяноста долларов за ночь, что доступно буквально любому более или менее нормально зарабатывающему на жизнь американцу.
Есть регистратура и небольшая столовая для завтрака, стоимость которого входит в стоимость номера. Завтрак не ахти какой: апельсиновый сок, сделанный из концентрата, фрукты (апельсины и яблоки), разного рода булочки, квадратики масла, мини-баночки с вареньем, картоночки молока, пакетики чая, совершенно неудобоваримый кофе и наборы разного рода кукурузных и иных хлопьев. Американцы уплетают все это с видимым удовольствием, чего нельзя было сказать о членах нашей съемочной группы. Во-первых, им было невкусно, во-вторых, им было мало. Чаще всего они выходили за пределы мотеля и направлялись в одну из многих закусочных, расположенных стратегически рядом. Поражает не только богатейшее меню, но и порции: они рассчитаны на желудки бездонные. О вкусовых качествах поданного… Об этом писали, как мне кажется, с удивлением и возмущением, Ильф и Петров:
«Идеальная чистота, доброкачественность продуктов, огромный выбор блюд, минимум времени, затрачиваемого на обед, – все это так. Но вот беда – вся эта красиво приготовленная пища довольно безвкусна, как-то обесцвечена во вкусовом отношении. Она не опасна для желудка, может быть даже полезна, но она не доставляет человеку никакого удовольствия… Мы долго не могли понять, почему американские блюда, такие красивые на вид, не слишком привлекают своим вкусом. Сперва мы думали, что там просто не умеют готовить. Но потом узнали, что не только в этом дело, что дело в самой организации, в самой сущности американского хозяйства… в Америке дело народного питания, как и все остальные дела, построено на одном принципе – выгодно или невыгодно».
И в самом деле, это так. Помню разговор, который у меня был с владельцем крупного агропромышленного комплекса. Он с гордостью сообщил мне, что ему удалось вывести почти квадратный помидор.
– Все эти квадратные помидоры, – объяснял он, – одинакового размера, все они поспевают в одно и то же время, что позволяет нам собирать их не руками, а с помощью специального комбайна.
– Но послушайте, – ответил я, – они же невкусные, эти ваши квадратные помидоры, они вообще безвкусные.
– Ну и что, – возразил он, лучезарно улыбаясь, – придет время, и все те, кто знал, каков вкус настоящего помидора, отойдут в мир иной, а оставшимся будет совершенно все равно, они будут есть эти с большим удовольствием.
К счастью, могу сказать, что мой восторженный собеседник заблуждался. В Америке появляется все больше и больше специальных продуктовых магазинов, в которых продается только «настоящее», все популярнее становятся так называемые фермерские рынки, куда привозят раз или два в неделю «настоящие» фрукты и овощи. Правда, цены на эти продукты заметно дороже, да и фермерам приходится тяжело; трудно в это поверить, но государство платит им своего рода компенсацию за то, чтобы они производили меньше продуктов, чтобы рынок не подешевел, чтобы поддержать крупные агропромышленные хозяйства.
Мы побывали во множестве мотелей, ели в бесчисленном количестве придорожных ресторанчиков, но я никак не мог отделаться от странного ощущения, будто эти мотели и ресторанчики как бы ехали вместе с нами, будто мы ехали-ехали, но всегда приезжали в один и тот же городок, где нас встречал все тот же ресторанчик с одним и тем же набором красивых и безвкусных блюд. И еще удивляло то, что американцы этого не замечают, что, как писали Ильф и Петров, они «к этому привыкли. Они едят очень быстро, не задерживаясь за столом ни одной лишней минуты. Они не едят, а заправляются едой, как мотор бензином».
Я забыл сказать, что многие мотели предлагают к вашим услугам зал для фитнеса и небольшой открытый бассейн. Словом, от мотелей, в отличие от американского общепита, у нас остались самые хорошие воспоминания…
Близился Чикаго, и я ничего хорошего от встречи с ним не ждал. Признаться, я был в нем до этого только один раз, да и то на один день, так что города я не видел. Я знал, что это третий по величине город Америки, что его считают самым американским из всех американских городов, что его воспевал в своих стихах великий Карл Сандберг. Но знал я и другое: что это город рэкетиров и бандитов, город грязный, неприглядный. Помнил я и впечатления Ильфа и Петрова:
«Мы знали, что в Чикаго есть трущобы, что там не может не быть трущоб. Но что они находятся в самом центре города – это была полнейшая неожиданность… Едва ли где-нибудь на свете рай и ад переплелись так тесно, как в Чикаго. Рядом с мраморной и гранитной облицовкой небоскребов на Мичиган-авеню – омерзительные переулочки, грязные и вонючие. В центре города торчат заводские трубы и проходят поезда, окутывая дома паром и дымом. Некоторые бедные улицы выглядят как после землетрясения, сломанные заборы, покосившиеся крыши дощатых лачуг, криво подвешенные провода, какие-то свалки ржавой металлической дряни, расколоченных унитазов и полуистлевших подметок, замурзанные дети в лохмотьях. И сейчас же, в нескольких шагах, – превосходная широкая улица, усаженная деревьями и застроенная красивыми особняками с зеркальными стеклами, красными кирпичными крышами, „паккардами“ и „кадиллаками“ у подъездов. В конце концов это близкое соседство ада делает жизнь в раю тоже не очень-то приятной».
А теперь крепко-накрепко зажмурьте глаза и откройте их в Чикаго, который предстал перед нами:
Красота! Другого слова не найти.
Даже не знаю, с чего начать. Начну с нашего первого утра – это было воскресенье, мы вышли из гостиницы – очень старой и нуждавшейся и в ремонте, и в более квалифицированном обслуживающем персонале – и увидели, что со всех сторон идут люди в майках, шортах и кроссовках, десятки и сотни людей. Оказалось, это был день Чикагского марафона, в котором принимают участие как бегуны мирового класса, так и совершенно обыкновенные люди всех цветов кожи, размеров и возрастов. Вся эта разноцветная и веселая толпа как-то сразу придала и нам бодрости: мы отправились на берег озера Мичиган (одного из пяти Великих озер Северной Америки), на котором и стоит Чикаго. Перед глазами предстало удивительное зрелище. Весь берег – широкий песчаный пляж – был «поделен» на участки, где люди занимались разными видами спорта: тут играли в пляжный волейбол, там занимались гимнастикой ушу, дальше по колено в воде стояли человек сорок, все в белой форме каратистов, которые под руководством сенсея отрабатывали боевые приемы, и так продолжалось по всему берегу Мичигана. Здесь же один из участков был отдан собакам – их были десятки, породистых и беспородных, они, весело лая, носились по песку, кидались в озеро, ныряли и выныривали, снова вылетали на берег, гонялись друг за другом, но самое поразительное было то, что не было ни одной драки. Ваня Ургант первым обратил на это внимание, спросив: «Как вы думаете, почему все собаки такие доброжелательные, почему они не рычат, не скалят зубы, не кусаются?».
Хороший вопрос. Может быть, потому что с ними обращаются по-человечески? Не бьют. Не издеваются. Может быть, потому что им живется хорошо? Вам покажется странным, но я утверждаю, что эти собаки улыбались и друг другу, и нам.
Да и сами американцы много улыбаются. Это вызывает у неамериканцев, в частности, у русских, целую гамму отрицательных чувств от недоумения до возмущения. Нечто подобное произошло с Ильфом и Петровым:
«Американский смех, в общем, хороший, громкий и жизнерадостный смех, иногда все-таки раздражает… Американцы смеются и беспрерывно показывают зубы не потому, что произошло что-то смешное. А потому, что смеяться – это их стиль.
Америка – страна, которая любит примитивную ясность во всех своих делах и идеях…
Смеяться лучше, чем плакать. И человек смеется. Вероятно, в свое время он принуждал себя смеяться, как принуждал себя спать при открытой форточке, заниматься по утрам гимнастикой и чистить зубы. А потом – ничего, привык. И теперь смех вырывается из его горла непроизвольно, независимо от его желания. Если вы видите смеющегося американца, это не значит, что ему смешно. Он смеется только по той причине, что американец должен смеяться. А скулят и тоскуют пусть мексиканцы, славяне, евреи и негры».
В этом отрывке явно слышно раздражение авторов, которые и сами любили смеяться. Но тут они, не разобравшись, ошиблись. Они оценили поведение незнакомого им народа, исходя из собственного опыта, из своей культуры и обычаев – и попали пальцем в небо (все мы страдаем этим грешком, подсознательно распространяя наши собственные привычки, традиции и правила поведения на остальных, что приводит нас к ошибочным выводам, неточным оценкам и вызывает раздражение, лишенное каких бы то ни было оснований).
Вот пример: утром человек выходит из своего гостиничного номера и садится в лифт. Не доходя до фойе, лифт останавливается и входит еще один пассажир. Как развиваются события, если дело происходит в России? А никак не развиваются. Оба пассажира, не глядя друг на друга, молча доезжают до фойе, молча выходят из лифта и расходятся по своим делам. А в Америке? Вошедший вторым обязательно улыбнется и скажет: «Good morning», на что получит в ответ такую же улыбку и тот же: «Гуд морнинг». Вполне возможно, что, выходя из лифта, один скажет другому «хорошего вам дня», на что тот ответит «спасибо, вам тоже».
Предположим теперь, что за русским исполнением сцены в лифте наблюдает американец. Вечером он напишет своей жене: «Русские – мрачные, неприветливые люди. Видимо, у них очень тяжелая жизнь, видимо, у них нет демократии и они боятся спецслужб, потому что они никогда не улыбаются».
Теперь предположим, что участницей американского варианта была русская. Она напишет своему мужу: «Американцы – жутко наглые люди. Сегодня утром в лифте один тип пытался меня склеить – улыбался до ушей, пытался заговорить со мной, но я даже не посмотрела в его сторону, дала ему полный отлуп».
Почему русские мало улыбаются и не здороваются по утрам с незнакомыми людьми – предмет другой книги. Что до американцев, то они давно поняли, что встречать человека улыбкой и пожелать ему «доброго утра» создает позитивный фон, поднимает настроение. И в самом деле, лучше смеяться, чем плакать, особенно, когда живешь в предельно конкурентной среде, которая требует от человека, чтобы он постоянно выглядел на все сто, а если можно, на все сто двадцать. Недаром мой друг Фил Донахью не раз говорил мне в трудные минуты, «don’t let them see you sweat», «не позволяй им увидеть, что ты вспотел».
Американец, впервые познакомившись с вами, улыбнется так, будто он давно не испытывал такого счастья. Беда в том, что вы, не будучи американцем, а, скажем, русским, примете эту улыбку за чистую монету, и когда на следующий день этот же самый американец не узнает вас, вы страшно обидитесь и сделаете вывод, что все американцы – подлые притворы, лицемеры. И ошибетесь. Потому что эта улыбка не означает ровным счетом ничего, это просто часть этикета, который соблюдается повсюду, как в сферах весьма высоких, так и в самых обыкновенных. Ведь приятнее, когда продавщица улыбается вам, чем когда она смотрит на вас с явным безразличием или даже раздражением.
Там, на берегу озера, собаки смеялись и улыбались во всю ширину своей собачьей пасти – то ли потому, что радовались жизни, то ли потому, что подражали своим хозяевам.
На берегу Мичигана располагается самое дорогое жилье, дома необыкновенно современные по своей архитектуре и необыкновенно красивые. Мне трудно объяснить природу этой красоты: чистота ли линий, поразительная ли функциональность, точно ли угаданная соразмерность – наверное, все это играет роль, но есть что-то еще, дух, что ли, который выразить словами я не способен.
Конечно же, есть и районы неприглядные, трущобы не трущобы, но и не то, чтобы достойное человека жилье. Это так, но пусть мне покажут многомиллионный город, где нет такого жилья, и тогда брошу камень в Чикаго. Были мы в этом городе совсем недолго, к сожалению, не смогли встретиться с человеком, который, думаю, о Чикаго знает все – журналистом и писателем Стадзом Тэркелем. Ему за девяносто, и он мог бы много рассказать об этом городе, но, увы, ему нездоровилось…
Разговаривали, как всегда, с людьми на улице – кто-то хвалил мэра Ричарда Дейли-младшего, кто-то ругал, но если учесть, что он был избран в 1989 году и с тех пор переизбирался еще пять раз, если учесть, что, если он дотянет до следующих выборов 2010 года, он побьет рекорд своего отца, Ричарда Дейли-старшего, занимавшего этот пост с 1955 года до своей смерти в 1976 году, если учесть, что рейтинг популярности мэра нынешнего находится на уровне 70 процентов, то следует признать, что Дейли-младший сделал очень много, чтобы превратить Чикаго в динамичный, архисовременный город-красавец. «Можно дурачить часть народа много времени, и можно дурачить много народа часть времени, но невозможно дурачить весь народ все время» – эти слова принадлежат уроженцу штата Иллинойс, шестнадцатому президенту Соединенных Штатов Америки, Аврааму Линкольну, и они применимы к любому политическому деятелю, которого выбирают раз за разом в течение многих лет в условиях открытой и свободной конкурентной борьбы.
Там, на берегу озера, состоялся интереснейший разговор с университетским профессором, который в свободное от занятий время возглавляет клуб любителей бега. Они собираются каждое воскресенье, делятся на группы в соответствии с их возможностями, и бегут – кто на три мили, кто на пять, кто на десять. Спрашивается, чего бегут-то?
– Ради удовольствия. Ради чувства самоутверждения. Ради себя, – отвечает профессор.
– Как, по-вашему, почему пол-Америки бежит, не курит, не ходит в заведения фаст-фуд, не пьет никаких «кол», никакого пива, никаких крепких напитков, а другая половина не бегает, курит, не вылезает из «Макдоналдса», обпивается колами и пивом и отличается пугающими размерами?
– Ну, смотрите, человек рождается в достатке, его с детства правильно кормят, с детства он занимается разными вещами, развивается, ходит в продвинутую школу, поступает в хороший университет, получает хорошо оплачиваемую работу, не должен постоянно думать о том, как прокормить семью, как заплатить за жилье, как до 6 быть медицинскую страховку, как заплатить врачу и так далее. У него есть время заниматься собой, думать о себе, о том, как он выглядит, какая связь между этим и той работой, на которую он претендует. Другой человек рождается в бедности, часто без отца, он испытывает нужду с самого первого дня, он растет в полукриминальной среде, с иными ценностями и приоритетами, учится он в отвратительной школе, чаще всего бросает ее, никакого высшего образования не имеет, денег мало, ест там, где дешево, некогда думать о здоровье, ну и так далее. Вот и получается: Америка представляет собой классовое общество, но не в смысле Маркса – буржуазия и пролетариат – а в смысле того, как люди выглядят. Если совсем коротко и карикатурно, есть два класса в Америке: класс стройных и класс ожиревших.
Наблюдение, не лишенное оснований. Америка, конечно же, страна парадоксов. Как объяснить то, что, с одной стороны, нет второй страны, в которой так была бы развита индустрия похудания, где с экранов телевизоров, рекламных щитов, витрин вас призывают быть худым и следить за фигурой, где вас буквально преследуют разноцветные неоновые сентенции о том, что «только стройным улыбается любовь, карьера, успех», где на каждом шагу вам демонстрируют красочные ролики и фотографии на тему «до того» и «после того» как Дженни или Джон стали пить, применять, поглощать, использовать, носить чудодейственное средство, совершенно безвредное, но гарантирующее «мгновенную потерю веса», где на каждом шагу вам предлагают лекарства, витамины, антиоксиданты, без которых вам ну никак нельзя, и где начинает казаться, что ты должен сейчас же, немедленно, сию минуту купить все то, что спасет тебя от ожирения; а с другой стороны, что США занимают первое место в мире по числу страдающих от ожирения не только среди взрослых, но и среди детей, опережая намного идущую на втором месте Мексику?
Во время нашего путешествия Ваня Ургант слетал в Бостон на конференцию толстяков. Он вернулся со съемками, которые смотреть детям до восемнадцати лет не рекомендую. Это страшно: женщины и мужчины совершенно необъятных размеров, как написал Ремарк, «ходячие кладбища бифштексов»; трясущиеся, словно студень, окорока бедер; зады, которые не могут вместиться в нормальный городской транспорт или театральное сиденье; предплечья объемом с нормальное бедро, животы, скрывающие от своих обладателей вид собственных ступней; многие – это в основном женщины, но попадались и мужчины – не могут самостоятельно передвигаться, им необходимо специальное инвалидное кресло. Они собрались на свой ежегодный слет, чтобы обсудить способы борьбы с дискриминацией, которой подвергаются люди «с избыточным весом». Им труднее получить хорошую работу, на них косо смотрят… Дискриминация? Пожалуй, но вместе с тем реакция на элементарную распущенность. Я не имею в виду людей больных, людей с гормональными нарушениями, это особый случай. Что до остальных – это их выбор, при этом ссылки на генетическую предрасположенность не убеждают, поскольку в этом случае человек должен с удвоенным вниманием следить за собой.
В Чикаго ожиревших было заметно больше, чем в Нью-Йорке, но меньше – по крайней мере, на глаз, – чем в Кливленде и Детройте. Но одно наблюдение стало бесспорным: чем «среднее» Америка, тем она толще.
* * *
На окраине Чикаго, в местечке Дес Плейнз, находится музей: это здание, в котором открылся первый в истории ресторан «Макдоналдс». Этому предшествовала интересная и очень американская история.
Жил-был некто по имени Рей Крок. Когда ему стукнуло пятьдесят два года, он заложил свой дом и все, чем он обладал, чтобы стать эксклюзивным дистрибьютором аппарата «мультимиксер», с помощью которого можно было одновременно взбивать пять молочных коктейлей. Через некоторое время Крок услышал о том, что где-то в Калифорнии какие-то братья МакДоналд купили восемь этих «мультимиксеров». Крок тут же сел в машину и поехал в Калифорнию, где нашел закусочную братьев МакДоналд – они продавали гамбургеры и молочные коктейли, при этом одновременно обслуживали невиданное ранее Кроком количество народа. Он и предложил братьям открыть несколько ресторанчиков с «мультимиксером», и они согласились. Первый открылся в Дес Плейнзе 15 апреля 1955 года.
Особая «американистость» этой истории заключается в изобретательности и готовности рисковать: сначала человек отдает все что у него есть ради получения права на распространение агрегата, которым еще никто никогда не пользовался, а потом пересекает полстраны, чтобы своими глазами увидеть не совсем понятно что, после чего в его антрепренерской голове возникает совершенно грандиозный замысел.
Хранитель музея с видимым удовольствием показывал нам с Ваней, как от «мультимиксера» Крок пошел дальше, использовав фордовскую идею конвейера: гамбургеры жарит один человек, закладывает их в булки другой, третий добавляет жареную картошку, четвертый передает в кассу, кассир выкрикивает номер ожидающего – все предельно организовано, быстро, чисто, все операции сведены до простейших движений, их может освоить любой, все идеально стандартизировано – от размеров и вида до вкуса, гамбургер и молочный коктейль в Чикаго абсолютно ничем не отличаются от гамбургера и молочного коктейля в Сан-Франциско или Мехико-сити.
Мы вышли из бывшего ресторана и нынешнего музея под впечатлением увиденного и услышанного. Перед зданием стояли американские машины того времени – великолепные, ярко окрашенные королевы дорог середины пятидесятых. Они хоть и стояли, но казалось, они парят, либо вот-вот сорвутся с места и полетят. Я бы добавил: напоминая другую Америку, полную оптимизма и задора, играющую мускулами, верящую в свою безгрешность и непобедимость, гордящуюся своей победой во Второй мировой, Америку… которой больше нет и никогда не будет.
Мы решили сделать фото на память на фоне первого в истории «Макдоналдса». Перешли улицу и оказались около неказистого одноэтажного зданьица, в котором не было ничего примечательного, кроме нанесенной спреем надписи на стене: «Если вам кажется, что все машины едут вам навстречу, это значит, что, скорее всего, вы едете против движения».
