Brangusis
Страна не для него
Кицуне в этот момент захотелось не просто вскрыть вены, а сделать харакири!
– Не смотри, пожалуйста! – вдруг заорал он на всю аудиторию и расплакался, выронив из рук только что собранные листы. Впервые ему было наплевать, что все смотрят и осуждают его за постыдное поведение. Унижаться дальше уже было некуда. – Почему? – всхлипнул он, глотая слезы. – Я ничего плохого не сделал! Я всегда был нормальным парнем и хотел жить нормальной жизнью. Что я такого сделал, чтобы заслужить все это?
Курт закатил глаза. Кажется, истерика Кицуне его ни капельки не впечатлила. Он лишь фыркнул:
– Ты больной, что ли? Опять гребаные листы разбросал, теперь заново собирать!
Затем наскоро сгреб то, что десять минут назад было рефератом, небрежно бросил это на первый попавшийся стол и бережно поднял Кицуне за плечи.
– Все хорошо. Вставай, пойдем.
И вывел его из аудитории.
Японский демон
– Мартин, когда мы вернемся домой? – вдруг спросил Курт после ужина.
Он сегодня был чем-то расстроен и совсем ничего не ел. Мартин вздохнул, подумав, что у него снова нелады с японским. Или опять в университете травят.
– Я тебе уже сто раз говорил, – вздохнул Мартин и вернулся к электронному письму, давая понять, что не намерен продолжать эту тему.
Курт подкрался сзади и, как ласковый кот, обнял Мартина за плечи своими длинными тонкими руками. Тот не смог совладать с собой и поцеловал его в локоть.
– Ты ведь несерьезно это говорил, да? – мурлыкнул Курт и потерся подбородком о шелковистые волосы Мартина, которые были, как и у него, цвета вороного крыла, только кое-где уже с серебристой проседью.
– Я говорил это совершенно серьезно и повторю еще, сколько хочешь, раз. Мы никогда не вернемся в Манчестер, – ответил Мартин хладнокровно.
– Ну и ладно, черт с Манчестером, – продолжал подлизываться этот хитрый чертенок. – А если в Лондон? Или в Ливерпул?..
– Ни в Лондон, ни в Ливерпул, ни даже в Бирмингем. В Англии нам больше делать нечего.
То, что произошло дальше, Мартина не удивило. Курт резко отпрянул и больно пихнул его в спину.
– Хочешь сказать, мы навсегда останемся в этой чертовой стране?! – заорал он, как ошпаренный, в отчаянии схватившись длинными пальцами за волосы.
– У нас был уговор, помнишь? – продолжал сурово стоять на своем Мартин, стараясь не отвлекаться от письма. – Ты заканчиваешь универ в Токио, а потом можешь валить, куда душа пожелает.
И когда Курт разрыдался, он тоже бровью не повел.
– Я не могу здесь жить, эта страна меня убивает! – начал кричать тот сквозь слезы. – Я ничего не понимаю на уроках! Надо мной смеются, что я не знаю языка! А эти поехавшие японцы, они меня бесят, меня от них тошнит!
– Все будет нормально, ты скоро привыкнешь.
– Ах, так! Знаешь, что?! Тебе легко говорить! Это ты решил, что будешь жить в этой проклятой стране, вот сам здесь и оставайся! Хотя черта с два там, ты же вечно в разъездах, вечно у тебя командировки, тебе вообще наплевать! А я должен торчать здесь и терпеть этих чокнутых людей каждую секунду моей гребаной жизни! Это ты меня сюда притащил, я тебя об этом не просил! Обломись, понял? Я возвращаюсь в Англию!
Мартин щелкнул на кнопку «Отправить» и с безразличием повел красивым худым плечом, обтянутым черной домашней водолазкой. Она ему очень шла. Тонкий и прямой, как струна, он выглядел в ней очень элегантно и аристократически.
– Бон вояж, – фыркнул Мартин безучастно.
– Да пошел ты! Ненавижу тебя!
Зареванный Курт распахнул двери гардеробной Мартина и залез в карман его пиджака. Затем он демонстративно достал бумажник и вытащил оттуда кредитную карту. Мартин ничего не сказал, реагируя так, будто это абсолютно нормально. Курт наспех оделся и прихватил свои документы. Они все были на японском языке. Несколько месяцев назад Мартин уложил их в аккуратный прозрачный файлик и велел всегда носить с собой. В конце концов, Курт выскочил на улицы Токио и сломя голову бросился в произвольном направлении.
Поначалу он действительно намеревался поехать в аэропорт и купить там билет до Лондона. Но когда истерика отпустила, он понял, что никуда не поедет и ни в какой Лондон не полетит. Тому было много причин, но единственным, что беспокоило Курта на данный момент, было то, что он заблудился.
– Просто блеск! – чертыхнулся он, разглядывая небоскребы и цветастые рекламные вывески, настолько разные и оригинальные, что все, как одна, друг на друга похожие.
Он попытался вспомнить, откуда пришел. Однако сообразив, что ничего путного из этого все равно не выйдет, Курт решил позвонить Мартину, покаяться во всех смертных грехах и попросить отыскать его на улицах этого большого сумасшедшего города. Но тут выяснилось, что с психу он и телефон дома забыл! Оставалось только свернуться клубочком на вычищенном и выскобленном чокнутыми японцами асфальте и умереть. Никто на него даже внимания не обратит, ведь в этой стране принято делать вид, что ничего не происходит. И найдут его через месяц, закостеневшего и холодного, как лед, с кредитной карточкой на несколько миллионов американских долларов в кармане пальто… Даже обидно как-то. Обворовал Мартина, чтобы купить себе билет до Лондона, а лететь передумал! Заблудился среди красочных круглосуточных магазинов, предлагающих всякие цацки на любой вкус и цвет, а карточка Мартина лежит себе в кармане без дела!
Вообще-то, Курт уже целых пять лет хотел одну вещь, но приобрести ее никак не представлялось возможным. Поэтому теперь, когда, кроме японцев и японского языка, на его пути преград не было, Курт двинул вдоль по улице в поисках спортивного магазина.
…Опробовать новые роликовые коньки он решил прямо здесь и сейчас. Курт ни разу не видел, чтобы кто-то разъезжал на них по Токио, но точно знал, что сейчас кого-нибудь убьет, если немедленно не снимет напряжение. Молодому иностранцу, не знающему японского языка, обладающему необычной внешностью и скверным характером, хождение по японским магазинам покажется адом! Сначала ему раскланяются все до одного консультанты и начнут доставать непонятными вопросами. Затем они начнут следовать за ним между полками, потому что у него, видите ли, потерянный вид. Они будут пристально наблюдать за тем, как он стягивает товары, чтобы подскочить в любой момент, когда его что-то заинтересует, проконсультировать и помочь сделать правильный выбор. Потом его под белы рученьки проведут к кассе, зададут очередную порцию непонятных вопросов, а когда бедный иностранец замотает головой, замашет руками и молча всунет им кредитную карточку, посмотрят на него, как на последнего идиота, и вежливо улыбнутся. Запакуют товар, которым он хочет воспользоваться здесь и сейчас, в сотню оберток, – да так, что сходу не распакуешь, – а потом будут раскланиваться на выходе, благодарить дикого варвара за то, что он посетил их магазин и теперь уходит и никогда больше не вернется, заканчивая каждую фразу своим дурацким «кудасай» (*Пожалуйста (яп.)).
– Оставьте меня в покое, кудасай! – гаркнул Курт, едва не срываясь в новую истерику, и убежал, прижимая к груди свою покупку.
В маленьком токийском скверике он впервые за пять лет встал на роликовые коньки. Ноги от них сильно отвыкли. Кататься было больно и неловко, под мягкими силиконовыми колесиками чувствовался каждый шов тротуарной плитки, Курт то и дело спотыкался. Прохожих было немного. Как обычно, все старались сделать вид, что ничего необычного не происходит, но не могли просто так взять и перестать пялиться на странного хромого иностранца, который явно напрашивается на штраф, катаясь на роликах в неположенном месте. У одного, в конце концов, сдали хваленые японские нервы, и он бросился к Курту, прижимая к груди библиотечные книжки и крича на весь сквер:
– Эй ты, как там тебя, ты совсем обалдел?!
Курт Хартлесс узнал своего одногруппника, низкорослого япошку с милой мордашкой и невротическим выражением лица, который сидел на последних рядах с противоположной стороны.
– Кататься можно только в специальных парках, – заговорил тот на кривом английском, затем силком утащил иностранца на ближайшую лавочку и заставил переобуться. – Если кто-то вызвал полицию, ты получишь большой штраф.
– У тебя очень хороший английский! – обрадовался Курт, услышав родную речь, хоть и в смехотворном японском исполнении.
– Ты, правда, так думаешь? – расцвел было нервный япошка, но тут же осекся и снова стал дерганым и официозным. – Спасибо, но я все еще не очень хорош в этом.
Ему не следовало быть таким легкомысленным. Он и так сильно помог этому Сото, спася его от штрафа. А Сото не заслуживал его помощи, потому что он был невоспитанным и сумасшедшим. После того, что они с неудачником Митсюзаки вытворили сегодня в классе, нервный япошка вообще имел полное право не только с ним не разговаривать, но и вызвать полицию до того, как это сделает кто-то другой!
– Я Курт Хартлесс, – Сото счел нужным представиться, так как с этим парнем он никогда не общался, поэтому тот мог и не знать его имени.
– Я знаю, – фыркнул нервный япошка. – Еще недели не прошло, а тебя уже вся группа знает. Меня зовут Акума Катайя, – добавил он. В отличие от Сото, его в группе точно никто не знал, и это, признаться, было обидно.
– Оу… – растерянно улыбнулся Сото и несмело уточнил: – Извини, а твое имя Акума или Катайя?
Нервный япошка был настолько поражен вопросом, что даже не успел сориентироваться, как ему себя вести.
– Акума, – кротко ответил он на автомате.
– А, ясно! Японские фамилии обычно длинные, вот я и не смог сразу сориентироваться.
Вся нервозность и надменность нрава Акумы Катайи на секунду улетучилась, и он не смог не улыбнуться этому запутавшемуся в чужом языке Сото.
– Кстати, «Акума» на японском означает «демон», – сказал Акума. – Когда моя мама была беременна мной, ей приснился кошмар с какими-то бесами. Она испугалась, что это злые силы, которые хотят меня забрать, поэтому назвала меня демоном, чтобы защитить от них. Она думала, что своего они не тронут. Это было до того, как правительство запретило называть детей такими именами. Вот забавно, правда?
Было видно, что Акуму распирает от гордости, вот только реакция последовала вовсе не такая, как он ожидал: вместо того, чтобы восхититься, Курт захохотал:
– Это ты-то демон?! Да над тобой прикололись!
Акума вмиг взбесился.
– Не смейся надо мной, пожалуйста! – взвизгнул он и ударил Сото книжками в плечо.
Курт Хартлесс заорал благим матом и потер ушибленное место.
– Ой, прости, я не хотел! – перепугался Акума. – Больно?
– Да нет, конечно! Я просто в шоке, что японцы дерутся! Мне все уши прожужжали, что в Японии дерутся только дикари и быдло, бла-бла-бла, а тут все такие вежливые и интеллигентные, поэтому в Японии никогда не бывает драк, бла-бла-бла, ну и все в таком духе.
– Ну, японцы тоже люди, – замялся Акума. – Мы тоже можем слететь с катушек, когда кто-то ведет себя грубо.
– Я не хотел быть грубым. Я просто пошутил. Извини, что вышло неудачно.
– Мне следовало догадаться. Ты тоже извини за такую реакцию. Не знаю, что на меня нашло. Я обычно так себя не веду.
– Да фигня, забей. В моей стране пацаны постоянно дерутся.
Акума ткнул пальцем в роликовые коньки и поспешил сменить тему, чтобы поскорее забыть об этом недоразумении:
– Ты давно катаешься на этих… как они называются?..
– Роликовых коньках? – охотно подсказал ему Курт, заблестев черными глазами.
– Точно, роликовых коньках! – с улыбкой кивнул Акума, довольный тем, что сумел заинтересовать Сото.
– Где-то с девяти лет. Сначала я на простых коньках катался, даже в хоккей в школе играл. Потом мне ролики купили. Но с тринадцати лет больше не катался, поэтому сейчас это охренеть как трудно!
– Вот как… Я в детстве очень хотел научиться кататься, но времени никогда не было.
– Правда? Слушай! Мы можем как-нибудь сходить в этот специальный парк, и я научу тебя кататься!
Акуму как ледяной водой окатили – настолько неожиданно, нагло и дико прозвучало это предложение. Он хоть и сочувствовал Сото, хоть и не прочь был немного помочь ему освоиться в чужой стране, но заводить с ним дружбу – нет, никогда, Акума не был предрасположен к суицидам!
– Я подумаю над этим, – ответил он по-японски тактично, – и когда у меня появится свободное время, я обязательно…
– Ты прав! – перебил его Сото, даже не дослушав. До этого он как-то подозрительно рыскал нехорошим взглядом по сторонам. Сквер уже опустел, над апрельским Токио неумолимо сгущались сумерки, а Акума уже начинал жалеть, что попался на пути этого бешеного иностранца. – Чего тянуть? Давай прям здесь, пока никто не видит!
– П-подожди, пожалуйста!
– Давай, это весело! Тебе понравится!
И сколько Акума ни пытался протестовать, этот английский маньяк все равно надел на его маленькие ноги свои роликовые коньки и стал учить кататься. Когда разбитые коленки Акумы пропитали кровью форменные брюки, синяки зазудили, натруженные мышцы вконец отказались работать, а мимо сквера пару раз проехала патрульная машина, оба решили, что пора заканчивать этот необычный и полный адреналина урок.
– Это было круто! – заголосил Акума Катайя, позабыв и про штраф, и про библиотечные книжки, и про то, что Курт Хартлесс – чокнутый Сото, с которым водиться себе дороже. – У меня ведь получилось, правда?
– Да ты просто рожден для этого!
Посмаковав еще немного свои впечатления, парни собрали вещи и засобирались по домам.
– В какую тебе сторону? – вдруг спросил Акума. – Если нам по пути, пойдем вместе. Или хочешь, я провожу тебя до станции метро?
И тут Курт Хартлесс вспомнил, с чего началось все это безумие. Стыдясь сказать правду, он стал собирать все подряд, путать падежи и неправильно отбрасывать окончания глаголов.
– Ты не знаешь, в какую сторону идти. Ты заблудился! – выпалил Акума в лоб.
– Да, – ответил Курт с опозоренным видом.
– А адрес свой помнишь?
– Нет.
– А документы какие-нибудь есть?
И Курта осенило – слава прозрачному файлику Мартина! Он полностью вручил его Акуме, и тот, недолго в нем порывшись, отыскал опрятную визитную карточку, по прочтении которой не смог сдержать умиленного смешка. Там было написано вот что:
«Здравствуйте! Меня зовут Куруто Харетересу. Пожалуйста, отведите меня по этому адресу или позвоните по этому телефону, назовите место, где я нахожусь, и меня заберут. Большое спасибо! Простите за беспокойство!»
– Все ясно, – сказал Акума с улыбкой, аккуратно вложив карточку и вернув спасительный файлик Сото. – Это недалеко, я тебя провожу.
Курт недоверчиво нахмурился.
– Будешь теперь надо мной угорать? Мол, смотрите, тупой иностранец заблудился в Токио и катался на роликах в неположенном месте!
– С чего бы? – улыбнулся Акума. – Токио – огромный город. Тут даже местные теряются, что уж говорить о тупом иностранце? И ты совсем не похож на человека, которого волнует, что над ним кто-то смеется.
– Еще как волнует! – надулся Курт. – Я, конечно, не понимаю, что вы там говорите, но определенно чувствую, что вы надо мной прикалываетесь. А я вам даже ответить ничего не могу, потому что у меня с японским беда. Знаешь, как обидно?
Акума вскинул брови в полном изумлении.
– Обещаю, что никому не скажу, – сказал он очень серьезно. – Пойдем, уже поздно.
Проводив Сото до дверей жилого комплекса, в котором тот жил, Акума Катайя пожелал ему спокойной ночи и почувствовал себя абсолютно счастливым. Это был потрясающий вечер! Акума не только научился кататься на роликах, но и набил кучу синяков, испортил форму, заявился домой непростительно поздно, впервые в жизни не сделал уроки, однако готов был поклясться, что никогда еще не чувствовал себя так хорошо.
– А Сото, оказывается, такой прикольный, – размышлял Акума, лежа в кровати и глядя в потолок. – Может быть, действительно, стоит пригласить его позависать вместе где-нибудь на выходных? Никто об этом даже не узнает.
Он даже не подозревал, что завтра с самого утра Сото заорет ему: «Привет, Акума!» – и выставит дураком перед всей группой! О чем он только думал?!
…Когда Курт вернулся домой, кухарки уже не было, а Мартин дремал, лежа на животе, на диване в гостиной. Как всегда, был включен его любимый канал с ужастиками. На полу стояла недопитая кружка кофе и валялся мобильный телефон. Наверняка опять трепался со своим гребаным Снежком! Воровски длинные алебастровые пальцы сжимали тлеющую сигарету, пепел сыпался мимо пепельницы прямо на отполированный до блеска паркет.
Курт, оставив новые ролики на пороге, неслышной кошачьей поступью прокрался к дивану, осторожно вытянул недокуренную сигарету и затянулся ею до конца, затем окончательно потушил в пепельнице.
– Как в Англии? – хрипло спросил Мартин спросонья.
– Дерьмово там без тебя, – мурлыкнул Курт, аккуратно сел ему на поясницу и худыми пальцами нежно пробежался вверх по стройной гибкой спине. – Только не сходи с ума. Я немножко опустошил твою карточку. Но ты не переживай, на сигареты я тебе оставил.
– Как интересно… Что купил? – улыбнулся Мартин, млея от приятной щекотки на своих усталых тощих плечах. Затем Курт по собственной инициативе начал их разминать, словно почуял, что они болят.
– Ролики. Я ведь с ТЕХ пор ни разу не катался. Думал, что уже разучился.
Мартин проглотил болезненный комок горечи, подступивший к горлу, и сменил тему:
– Хочешь сказать, ты сам пришел в магазин и сам расплатился за ролики? Ты же японского не знаешь. Ты уверен, что ты их не украл?
– А что, можно было?
Мартин засмеялся:
– Конечно, можно! Тут грабеж – дело неслыханное. Японцы такие правильные и законопослушные, что у них просто нет воровства. Ни у кого даже мысли не возникнет, что ты можешь что-то стащить.
Курт заулыбался от уха до уха, гибко потянулся вперед и запустил пальцы в теплую шелковистую шевелюру цвета вороного крыла с легкой проседью.
– Ну, коль я здесь, значит, скоро появится у них воровство. Если уже не появилось благодаря тебе.
– Главное, не перестарайся. Ты же помнишь, чем это в последний раз кончилось.
– Сам же с детства учишь меня всяким гадостям! Кстати, я ведь воспользовался той фразой, которой ты меня научил! «Твой английский намного хуже, чем мой японский». Препод был в таком шоке, я аж подумал, что он себе сейчас харакири сделает!
– Ну-ка, ну-ка! – Мартин приподнялся на локте и обернулся на Курта. – Ты сказал это преподавателю?!
– Да, а что?
– Я научил тебя, чтобы ты говорил это одногруппникам!
– Не переживай, если они начнут меня доставать, я им тоже скажу.
Мартин улыбнулся и ласково почесал его под наглым подбородком.
– Это из-за старого вонючего препода мой Заяц был таким грустным за ужином?
Курт поджал губы и посмотрел в сторону.
– Не-а, не только из-за него.
Уроки японского. Учи – Часть вторая
Сначала Кицуне Митсюзаки сопротивлялся и слабо отмахивался своими изрезанными руками, а потом, утомившись от собственного плача, пригрелся на костистом плече иностранца и затих. Тот продолжал гладить его и нашептывал всякие телячьи нежности, и Кицуне почувствовал себя тепло и безмятежно, как чувствовал только с мамой, когда та приходила успокаивать его в заляпанную кровью ванную комнату.
Когда истерика отпустила окончательно, Кицуне в кой-то веки заулыбался. Курт велел ему умыться и предложил вернуться в аудиторию, когда прозвенит звонок. Оказалось, что они прогуляли целый урок, пока прятались в мужском туалете.
Однако на перемене их сцапал уязвленный преподаватель и поинтересовался, почему они позволили себе прогулять его безумно важную лекцию.
– Захотели – и не пришли! – громко ответствовал Курт Хартлесс, глядя ему прямо в глаза, и это наблюдали все, кто был в аудитории. – Захотим – и снова не придем!
– Староста! – брызжа слюной, завизжал преподаватель, оскорбленный с ног до головы. – К господину директору этих нахалов!
– Да, сенсей… – покорно отозвался здоровяк Гин Хасегава, виновато опустив голову.
– Как ты допускаешь, чтобы в твоей группе творились подобные безобразия?
– Простите, сенсей…
Гин перевел вымученный и виноватый взгляд на Курта и Кицуне. Курта перекосило от отвращения. «Какого черта? – подумал он. – Этот парень такой здоровый! Почему он смотрит на меня, как побитая собака?»
– Знаете что? С меня хватит этого сумасшедшего дома! – объявил он во всеуслышание и кивнул Кицуне. – Пойдем отсюда!
Так прогул урока превратился в прогул всего учебного дня. Они вышли из университета и не знали, куда теперь пойти.
– Хочешь, пойдем ко мне домой? – предложил Кицуне, вдруг просияв. – Я покажу тебе мои рисунки, поучу японскому, если захочешь. А моя мама сама делает конфеты, они очень вкусные.
– А тебе не влетит за то, что ты прогуливаешь? – удивился Курт.
– Нет. С чего бы?
– Ну, ты такой затюканный, поэтому я подумал, что у тебя очень строгие родители.
– У меня только мама. Папа пропал без вести во время тайфуна, когда я был маленьким.
Курт вздрогнул.
– Извини, мне очень жаль.
Кицуне улыбнулся и покачал головой.
– Все в порядке. И мама у меня совсем не строгая. Пойдем.
– Счастливый! – хныкнул Курт.
– Почему? Неужто у тебя родители строгие?
Курт нахмурился и заволновался еще сильнее.
– Нет. Просто еще недели с начала учебного года не прошло, а я уже прогуливаю. Куда это годится? Поэтому если я пойду к тебе вместо того, чтобы возвращаться домой, никто ничего не заподозрит.
Кицуне Митсюзаки и его мама жили в крохотной квартирке в высотном жилом комплексе. Зайдя в дом, он весело крикнул: «Я дома», и пока они разувались в гэнкане (*специальное место для снятия обуви), встретить их поспешила пожилая женщина в юкате (*хлопчатобумажное кимоно), низенькая, седая, с добрым усталым лицом, на котором было гораздо меньше морщин, чем у женщин в таком возрасте. Или это она выглядела старше своего возраста? Как бы там ни было, она казалась взволнованной – то ли от раннего прихода Кицуне, то ли от непривычного звучания его голоса. Когда она увидела его самого, а потом и его спутника, то откровенно удивилась.
– Мама, я привел гостя. Это Куруто Харетересу, мы учимся в одной группе и сидим вместе на уроках. Я буду подтягивать его по японскому.
– Вот как… – ахнула женщина, все еще пораженная, но тут же мягко улыбнулась и поприветствовала очень необычного гостя по всем правилам японского этикета. – Добро пожаловать! Прости нас за такое скромное гостеприимство.
Курт растерялся. Во-первых, он подумал, что это добрая бабушка Кицуне, но никак не злая мамка, которую он себе представлял. Во-вторых, из его головы вылетели все японские слова и правила приличия, которым он успел научиться, и парень решительно не знал, что ответить.
– Спасибо! – выпалил он и кособоко склонился в сайкейрее. – Ой, нет, не так… Доброе утро! – склонился еще раз. Сам понял, что опять сделал что-то не то, даже на обалдевшие лица Кицуне и его мамы смотреть не надо было! – Черт… О, вспомнил! Здравствуйте! – и согнулся пополам, свесив руки до самого пола.
Кицуне виновато посмотрел на маму, боясь, что она не одобрит его умения выбирать приятелей. Но та лишь нежно улыбалась.
– Твоего первого друга действительно есть, чему поучить, не так ли, Ки-тян? – шепнула она и подмигнула сыну.
С порога сразу начиналась крохотная кухонька с телевизором, плавно переходящая в васицу (*комната в японском стиле), тоже крохотную и совершенно пустую, с одной стороны которой были окна, а с другой – зеркало, которое, на самом деле, оказалось дверью в ванную. Мама попросила Кицуне поставить съемную дверь, тем самым позволив парням уединиться, и велела позаботиться о госте, пока будет готовить им чай и угощения. Таким образом, у Кицуне вдруг, как по волшебству, появилась отдельная комната. Из нижнего шкафчика он достал дзабутоны (*японские подушки для сидения), и вот, у них появилось, где сидеть. Но и на этом чудеса крохотной токийской квартирки себя не исчерпали. Кицуне раздвинул неприметную с первого взгляда дверцу в стене васицу, а за ней оказался компьютер, до отказа забитые книжные полки и складной письменный стол. Это он еще боковые и верхние дверцы не открывал! Только небо и хозяева этой квартирки знали, какие удивительные вещи за ними прячутся!
– Обалдеть! – взвыл Курт, не скрывая своего восхищения. – Я тоже хочу себе такую комнату! Тогда у меня наконец-то будет порядок!
Кицуне смущенно посмеялся в кулак. Услышав его смех, мама, и без того тихо орудовавшая на кухне, затихла совсем.
– Вот, это мои рисунки, – пока включался компьютер, Кицуне вручил Курту целую стопку своих альбомов.
– А это что? – поинтересовался тот, когда нашел среди изрисованных листов случайно попавшие туда страницы из каких-то очень странных комиксов.
– Манга, это у нас так комиксы называются, – ответил Кицуне, улыбаясь.
– А почему на них девки голые?
– Это хентай (*японская рисованная эротика)…
– Ужас! – покраснев, Курт внимательно просмотрел страницу. – Это какой-то ужас! – выпалил он, раскрасневшись сильнее, и перевернул листок. – Кошмар какой! – с этими словами он тщательно изучил вторую страницу и ее обратную сторону. – Тьфу, срамота!.. – и после красноречивой паузы: – А где продолжение?..
– Где-то на полках. Я учился рисовать кое-какие детали, вот и пришлось выдрать, чтобы было удобнее.
– Обалдеть! Хочешь сказать, ты умеешь рисовать, как в этих комиксах и как на рекламных баннерах?! А еще в журналах?.. И по телевизору?.. И… и…
– Это называется аниме. Да, я умею так рисовать, – засмеялся Кицуне.
– Класс!
Это далеко не все, что умел рисовать Кицуне. Бабочки, пауки, эльфы, драконы, цветы, космические объекты, животные, архитектурные сооружения, ювелирные украшения; карандашом, тушью, красками, пастелью – все у него получалось. Курт орал от восторга каждый раз, когда переворачивал страницу. Сам-то он умел рисовать разве что всякие неприличные части тела на заборах.
Пока он листал альбом, Кицуне разглядывал его сумку, увешанную всякой панковской бижутерией.
– Ты слушаешь британскую рок-музыку? – спросил он.
– Не только британскую, – ответил Курт. – Финкую еще, немецкую. Всякие 69 Глаз, Раммштайн и так далее.
– Никогда не слышал ни о каких Глазах.
– Это мои любимые. Хочешь послушать?
– Да, конечно.
И парни передислоцировались к компьютеру, где начали рыскать по музыкальным веб-сайтам.
– А ты что слушаешь? – спросил, в свою очередь, Курт.
– Много чего, но в основном джей-рок.
– А что это?..
Мама Кицуне все никак не могла перестать подслушивать, хотя прекрасно знала, что это низко и некрасиво, и ей было за это стыдно. Из-за тонкой перегородки раздавались то вопли гостя, то приглушенный смех ее сына, уже привычная ей японская тяжелая музыка, непривычная европейская, снова вопли, снова смех, вдруг Кицуне захохотал в голос… Чай и сладости давно уже были приготовлены, а она все не решалась прервать их веселье.
– Мама, тебе нужна помощь? – вдруг крикнул Кицуне, случайно вспомнив, что дорогой гость сидит без чая уже неприлично долго.
– Нет-нет, я уже иду.
Раздвинув перегородку, женщина внесла увесистый столик-поднос, на котором были составлены чай, угощения и вся необходимая для этого посуда.
– Тяжело же! Давайте помогу! – подскочил было Курт.
– Нет-нет, они совсем не тяжелые, все в порядке, – ласково улыбнулась женщина, усадив его на место своим нежным материнским взглядом.
Кицуне достал еще один дзабутон, тем самым красноречиво прося мать о любезности составить ему и его другу компанию. Она была тронута и принесла прибор для себя. Столик был установлен посередине комнатки, прямо под лучами теплого апрельского солнышка, сочащегося в окно, и все трое устроились вокруг него. Курт решил изобразить из себя коренного японца и царственно воссел в позу сейдза (*традиционная японская поза для сидения). А когда хозяева дома чуть ли не хором произнесли: «Итадакимас» – он лишь пожал плечами, не понимая, какого хрена японцы постоянно говорят это слово, которое так сильно его раздражает. И на первый раз ему это сошло с рук.
– Раз уж вы собрались заниматься, я подумала, что немного сладостей пойдет вам на пользу, – говорила женщина размеренным голосом и все с той же мягкой улыбкой, которая, казалось, никогда не сходила с ее губ. – Куруто-тян, попробуй наши конфеты, мы делали их сами. Ки-тян любит помогать мне делать конфеты.
И тут Курт сдал себя со всеми потрохами, что он ни разу не японец: взял одну палочку из пары хаси и стал целиться в приглянувшуюся конфетку. Хозяева все поняли без слов, с первого взгляда.
– Какая же я глупая! – испугалась мама Кицуне, быстро поднялась и засеменила на кухню со словами: – Я сейчас принесу ложку.
– Да не стоит, я бы и так справился! – крикнул ей вслед обеспокоенный Курт.
– Ты не умеешь пользоваться хаси, не так ли?.. – поинтересовался Кицуне несмело.
– Н-нет.
Курту было ужасно стыдно, что своим незнанием элементарных японских манер он доставляет хозяевам, а в особенности пожилой женщине, столько хлопот и неприятностей.
– Пока вы будете заниматься, я нажарю вам рисовых шариков, – продолжила мама Кицуне, как ни в чем не бывало, когда инцидент был исчерпан. – Куруто-тян, ты любишь рисовые шарики? Ки-тян их обожает.
– Мама, мне неловко… Ты говоришь только обо мне… – пробурчал Кицуне.
– Но о ком же мне еще говорить? Других детей, кроме Ки-тяна, у меня нет.
– Очень вкусно! – сказал Курт, уплетавший уже пятую конфету. – Как Вы их делаете? Я попрошу Рейджи, чтобы тоже мне такие делала.
– Рейджи?
– Это такая женщина, которая приходит к нам готовить и убирать.
– Вот как. Куруто-тян, твой чай уже остыл. А Ки-тян все выпил. В чайнике ничего не осталось. В детстве Ки-тян ненавидел зеленый чай, а теперь он его очень любит. Пьет его так много, что потом не может заснуть.
– Мама, прошу тебя…
– Прости, Ки-тян. Я просто имела в виду, что там много кофеина, и если выпить чай на ночь, можно и не уснуть. Поэтому я завариваю для Ки-тяна травы, но он так любит зеленый чай, что продолжает пить его литрами. Даже в сезон цветения сакуры он предпочтет ее лепесткам зеленый чай.
– А я не люблю зеленый чай, он горький, – вдруг выдал Курт по простоте душевной.
– В самом деле? – ужаснулась мама Кицуне. – Какая я ужасная хозяйка! Я сейчас же заварю для тебя Ерл Грей. Мы обычно пьем его зимой, когда холодно, он очень согревает.
– Мадам, не надо! – заорал Курт в отчаянии. – Это не вы ужасная хозяйка, это я ужасный гость! Не надо со мной так возиться!
Однако женщина встала, забрала весь поднос (все равно нужно было сменить заварку и наполнить чайник) и пошла на кухню, оставив парней сидеть на подушках. Как же Курту было стыдно! Еще и ноги затекли, это просто выводило его из себя!
– Послушай! – вдруг он неласково зыркнул на Кицуне. – Ты здоровый молодой парнина, а твоя старенькая мама бегает на кухню по всяким пустякам и таскает тяжелые подносы! Тебе не стыдно?
